Уроки этикета в Адар Манор

      Замок Адар Манор погрузился в глубокий траур. Уже несколько дней все окна были плотно занавешены тяжёлыми шторами, электрические лампы уступили место дрожащему свету свечей, в коридорах поселились зловещие тени, которые устраивали дикие танцы на стенах; полумрак, ставший завсегдатаем жилых и нежилых комнат, навеивал и без того испуганным и опечаленным обитателям свои кошмары: до криков мрачные и горьких слёз безрадостные; по ночам оживали статуи рыцарей и, помыкаемые страхами, поселившимися в мыслях и душах жителей Адар Манор, лязгали своими доспехами, вторя завыванию ветров; из ярких картин будто высосали все краски и оставили догнивать на безжизненных стенах, лица на портретах больше не улыбались, а злорадно ухмылялись, чем доводили до истерик и без того измученных служанок; в каминах всегда горел огонь — перевалочные пункты, куда из темноты коридоров выскакивала охрана семьи О’Нейл и прислуга, сталкивались, в страхе шарахались в разные углы, по дрожащим голосам узнавали друг друга, подбирались ближе к огню, теснее друг к другу и стояли некоторое время, успокаивая свои быстро бьющиеся сердца и подготавливая себя бежать до следующей освещённой камином точки.       Несмотря на то, что похороны были назначены только на сегодня, траур гостил в этом месте уже неделю, а потому въезд на территорию замка был под запретом. Были отменены все деловые встречи, ужины. Конференция, что планировалась в замке, была перенесена за пределы Адар Манор, в деревню. Что касается самой деревни Адар, то через неё проходит немало туристических маршрутов; здесь также часто устраивают свадьбы, конференции и деловые встречи, поэтому было принято решение, что запрет, наложенный на Адар Манор, не будет распространяться на деревню. Но туристы будто сами чувствовали, что что-то случилось, и один за другим отказывались от брони в гостиницах, пенсионах и пабах. Не все, конечно, но большая часть. Некоторые отсрочили свои приезды на неделю, аргументируя это «необъяснимым беспокойством на душе».       Всё в замке выпало из бурного течения жизни, здесь чествовали нежданную гостью — смерть. Она ворвалась в Адар Манор ранним утром, опередив адарских петухов. Оставив спящую прислугу на растерзание вестников зари, смерть кинулась вверх по лестнице. У неё в планах было оповестить о своём прибытии только одного человека.       Она застала Бартла в кресле своего кабинета не спящим. Воспалёнными от недосыпа глазами, мужчина вперился в телефон, на который указала ему смерть. На экране мигала знакомая фамилия. Ватными пальцами Бартл взял телефон и принял входящий звонок. Смерть пристроилась рядом с мужчиной и шёпотом на ухо поведала ему о печальном известии.       Он умер час назад в присутствии самых лучших кардиологов Ирландии и Великобритании. Казалось бы, как такое возможно? В век передовых технологий и в таком возрасте? Что пошло не так?       Вечером прошлого дня, можно сказать, впервые за несколько недель нормализовались его показатели. Никто из врачей не решился говорить об этом вслух, но во взглядах читалось явное облегчение и надежда на ремиссию. Ему так и сказали: перелом в болезни, теперь вы пойдёте на поправку. Весь персонал кардиологического отделения радовался улучшению его здоровья, каждый посчитал себя должным, придти к нему в палату и выразить свою радость по этому поводу, пожелать полнейшего выздоровления. Ещё вечером всё говорило о том, что впереди его ждёт ещё несколько прекрасных лет жизни, и он засыпал под звук собственного голоса, который обещал ему, что в скором времени он увидит милых сердцу людей.       Половина ночи прошла спокойно. Медсёстры проверяли показатели каждые полчаса, тут же по телефону отчитывались главному врачу, тот безотлагательно звонил Бартлу и докладывал ему о состоянии больного.       Когда медсестра в очередной раз зашла к нему в палату, то услышала бессвязный шёпот, в котором успела разобрать только три слова: «Прости меня, Бартл», и тотчас же выдававший до этой секунды жизнеутверждающее «пи-пи-пи» аппарат поперхнулся и затянул на одной ноте безжизненное «пи-и-и-и-и-и».       А потом реанимационный стол, клокочущие медсёстры, сдёрнутые со своих насестов, врачи с выражением мунковского крика на лицах и недолгая, совершенно бесполезная операция — мёртвые остаются мёртвыми.       Не было ни слёз, ни криков, только одна тупая боль на сердце. Эта боль как воздушно-капельная инфекция — всем хватило только одного вдоха, чтобы заразиться ею. И никакого лекарства, которое быстро бы излечило от этой болезни. Оставалось положиться только на одну вещь, что из века в век оставалась универсальным средством, правда, долгим и, несомненно, мучительным, но которое навсегда избавила бы всех от этой боли — время.       Райогнан, как и положено чуткому и верному дворецкому семьи О’Нейл, взял основные заботы в свои руки, тем самым давая хозяину время до мяса расковырять свои раны и оросить их, если и не кровью, то чужими слезами.       Последним обо всём узнал Коул. По распоряжению хозяина замка все старательно избегали любого разговора о больном, оттягивая момент, когда придётся всё рассказать мальчику. Недомолвки, игра в переглядки, шиканье и частые отдёргивания были настолько же незаметны, как и приближение Рождества в магазинах и по центральным каналам. Коул терпел целое утро. Он старательно постигал дзен и не выходил за солевой круг образца добропорядочности. На его примере терпимости и спокойствия могло воспитаться не одно поколение шаолиньских монахов. Но жаль, что это всё упёрлось в одно лишь «могло бы». Коул рос чрезвычайно внимательным и чувствительным ребёнком, поэтому прекрасно видел, что от него что-то пытаются утаить, а потому не держал всё в себе, как его непутёвый отец, а бесился и выводил из себя окружающий его мир. Все жители Адар Манор молились на солевой круг терпимости, что сдерживал неконтролируемые волны агрессии, но хоть в роду О’Нейлов и были демоны, а из местных сплетен ещё и выходило, что сам дьявол широким росчерком отметился в родословной, в Коуле гены исчадий Ада встали в очередь доминантных признаков, а потому солевой круг, увы, не сдержал приближающейся катастрофы. В обед мальчик устроил грандиозный скандал, где пострадал десяток фарфоровых тарелок. Пущенные меткой рукой, тарелки не попали ни в одного обитателя замка, благополучно разбившись о стены, пол и край стола. Коул хотел узнать правду, но навлёк на свою голову праведный гнев отца, не столько за напуганную прислугу, сколько за уничтожение доброй половины сервиза де Ламери (2). За этот вопиющий факт вандализма мальчик заплатил свободой и был заперт до ужина в собственной комнате. Только к вечеру поостывший Бартл, прекрасно осознавая, что мальчик горячился не просто так, решился рассказать всё сыну.       Устроителями похоронной церемонии выступили друзья покойного. Как это ни печально, но других близких людей у него не было. Многочисленные знакомые тоже отсутствовали, поэтому получилось, что число приглашённых колебалось в районе десяти человек.       Бартл предложил свою помощь. И хоть на неё рассчитывали меньше всего, она была принята с огромной радостью. Всё-таки Бартл и покойный были друг другу очень близки какое-то время.       Всю неделю до назначенного дня похорон прислуга старалась меньше беспокоить хозяина Адар Манор. Сведя на нет косяки и ошибки, работники замка могли бы честно посоревноваться за титул самой дисциплинированной и квалифицированной прислуги в мире. Конечно, если бы этот титул существовал в природе. А так одно лишь осознание, что они хоть как-то могут быть полезными в трудную минуту для хозяина, грело им душу и предавало сил и дальше ловить тарелки у самого пола, ругаться непотребными словами, но очень-очень тихо и отлынивать от работы только десять минут в час из привычных сорока восьми.       Бартл в свою очередь не терроризировал прислугу, не цеплялся к ней по всяким мелочам. Его не бывало в замке, чтобы как следует следить за работниками. Всё время в разъездах по непонятным делам. Об этих поездках даже Райогнан не был до конца извещён. Просто Бартл собирался утром, выпивал чашку кофе и уезжал. Без водителя, но с охраной. Куда? Неизвестно. Хозяина замка приезжал никем незамеченный ночью, тенью пролетал по коридорам и лестницам в свою комнату и не выходил до следующего утра. Иногда это был его кабинет. Бартл не обедал, не ужинал, не читал утренних газет, не ругался, не отдавал приказов, не разговаривал. Он был молчалив и очень напряжён. Кажется, он даже не спал. Лицо Бартла с каждым днём становилось всё больше и больше похоже на кусок базальта. И всё, что ещё в каком-то роде его отличало от горной породы, так это наличие костюмов, которые были отличной окантовкой, чтобы точно понимать, что перед нами вроде как человек.       Неделя казалась бесконечным ночным кошмаром. Было страшно. Ни спрятаться, ни скрыться. Но страшнее всего то, что до конца никто не мог принять этот кошмар за правду. И с каждым вдохом ужас пускал корни всё глубже и глубже в подсознание, в незащищённые мысли, в слабое тело. И никто не противился этому. А потом, когда страхи вырвались наружу, когда тени мертвецов ходили по пятам по всему замку, а звуки ветра превратились в хриплый вой ликующих ведьм, все поняли, в полной мере осознали, что теперь никто не спасёт их, потому что никто не услышит. А всё потому, что ночные кошмары имеют свойство отбирать у жертвы любое оружие, особенно такое важное, как голос.       — «Ибо Иисус сказал ему: выйди, дух нечистый, из сего человека. И спросил его: как тебе имя? И он сказал в ответ: легион имя мне, потому что нас много». — Небо покрыл серый налёт. Наступившее утро восьмого дня не обещало ничего хорошего. Райогнан замер около окна. Его взор влажных глаз был устремлён куда-то ввысь, выше, чем кроны голых деревьев, что кряхтели на ветру. — Иисус зря погубил безвинных свиней, вот моё мнение, — голос дворецкого звучал немного отрешённо, да и весь его вид был довольно безучастным ко всему, что окружало его в данную минуту. Интерес был заключён в чём-то другом. Возможно в том, за что зацепились его выцветшие глаза. За спиной Райогнана темнота пришла в движение. Чуткий слух дворецкого уловил шорохи. Руки, сомкнутые за спиной дворецкого, расцепились и сомкнулись на отполированных ручках подноса. — Ведь мы получаем именно те кошмары, которых заслуживаем.       — Мы очень старались, Райогнан. Но ты же сам понимаешь…       — Да, понимаю.       — Без мистера Галлахера мы, увы, бессил…       — Довольно, — резко оборвал Райогнан, обернувшись на блеющий голос. — Я прекрасно понимаю, что вы не справляетесь без мистера Галлахера. Но вам придётся справиться. А иначе вас всех уволят. Для вас больше не существует мистера Галлахера, ясно?       — Да, — тут же отозвался молодой человек. Он обвёл глазами опустевшую комнату и остановил свой взгляд, полной грусти, на кровати, где лежал парадный костюм мистера Галлахера. — Позволите вернуться к работе?       — Конечно, Лукас. Иди.       Дворецкий тоже не стал медлить. Как только молодой человек скрылся за дверью, задёрнул окно тяжёлыми занавесями, собрал оставшиеся вещи с прикроватной тумбочки, поправил покосившуюся картину на стене. Сделав это всё, Райогнан как-то неловко склонился над одеждой. Одной рукой смахнул с пиджака невидимую пыль, разгладил заломы на рукавах, неодобрительно прищёлкнул языком, нащупав на манжетах зацепки. Отодвинулся в сторону, чтобы ещё раз посмотреть на скромный костюм мистера Галлахера и покачать своей поседевшей головой.       — Надо было бы другой костюмчик, — заметил Райогнан, а после застыл, как статуя. Какое-то время он простоял с постной миной, стянув свои бесцветные губы в тонкую нитку. — Ну что же, что есть, как говорится.       Дворецкий ловкими движениями рук сложил костюм в специальный маленький пластиковый пакет, подхватил его и поднос и вышел из комнаты.       Тщательно отполированный автомобиль уже минут двадцать не мог уехать от парадного входа Адар Манор. И дело было не в самом автомобиле. Причина крылась в отпрыске хозяина замка, которого в назначенное время отъезда не оказалось около автомобиля. Его также не оказалось и в метре от Роллс-Ройса, и в двух, и на лестнице рядом с входом, и в дверях, и за дверьми, на первом этаже Адар Манор его тоже не нашли, как и на втором. Пришлось объявлять чрезвычайную ситуацию.       Но прислуга не успела вывести в мировой топ хэштег #гдематьегоКоул, как нашлась реальная зацепка в виде звонка младших сыновей Смеральдины, которые в слезах и соплях поведали матери, что им не дают играть в «Рэймана»(3). Экономка уже принялась отчитывать своих отпрысков за звонок, обещала не только выпороть всех своих пятерых детей за то, что не могут полюбовно договориться, а ещё сдать их всех орде сумасшедших кроликов, которые захватили Рэймана в любимой игре младших сыновей. Ситуация могла закончиться ещё большим криком, если бы трубку не взял средний сын Смеральдины. Вот он и прояснил всё.       — Вот всё время забываю, что «быть к восьми» и «выйти из дома в восемь» — это разные вещи, — философски заявил Коул, когда его нашли в компании близнецов — старших детей Смеральдины — в доме экономки за игрой в нинтэндо. — Мне доиграть надо, если чё.       Слуги застыли в полном недоумении. Тридцать два человека захлебнулись от возмущения поведением молодого господина.       — Бартл… Отец ваш. Ждёт. Он очень зол, — предупредил один из слуг мальчика. — Может, потом доиграете?       — В принципе, можно было, — на лице слуг появилось неприкрытое облегчение, — а хотя нет.       Облегчение тут же сменилось испугом. У одного из садовников оказались слабые нервы, и он впал в истерику. Его вывели наружу.       — Господин, смилуйтесь, — попросил один из коридорных. — Нас уволят, если мы вас сейчас же не доставим к машине.       — Ша, не кипишуйте, — отдёрнул слуг Коул. — Смотрите, девяносто девять и много, очень много девять импосибл. Знаете, что это значит? — Слуги синхронно отрицательно закачали головами. — Это значит, что мы проходим его максимум с трёх раз. — Прислуга Адар Манор опять ничего не поняла, но тактично промолчала и начала тихонечко подвывать. Надвигалась катастрофа.       Коул и близнецы погрузились в игру.       — *Умер*. Ага. Этот раз не считается, я ничё не понял. *Умер*. Этот тоже не считается. *Умер*. Вот этот тоже не считается. Щас будет контрольный. *Умер*. Это всё говно. *Умер*. Вооот. Хорош, почти долетели. *Умер*. Нормалёк. *Умер*. Мило. *Умер*. Красиво. *Умер*. Хорошо. *Умер*. Блин, да чё он…*Умер*. — Слуги завыли чуть громче. — Я там был жив, спокойно! *Умер*. — Прислуга взяла на полтона выше. — Был жив. *Умер*. Да тихо вы. *Умер*. Ага. *Умер*. Ага. *Умер*. Ага. *Умер*. Да он издевается! — в унисон со слугами завыл Коул. — Так, пробуем чутка по-другому. Щас точно всё выйдет. *Преступник скрылся*. Вы чё, охуели что ль? — Завывание слуг резко смолкло. — *Расследование провалено*. Вы в натуре охуели? — Работники замка хищно переглянулись. Из толпы выступили два здоровых мужика и похрустели кулаками. Коул повернулся на хруст. Посмотрел на кулаки размером с арбузы. Прикидывал что-то пять секунд. Кивнул, отложил джостик. Встал. — Ну, как говорится, можно и отчалить. — Мальчик обменялся с близнецами крепкими рукопожатиями, что-то шепнул одному, тут же что-то шепнул другому, ещё раз пожал им руки и отдал себя во власть двух огромных мужчин и всей оставшейся прислуги. Они расступились, пропуская Коула. — Знаете, а Киф бы не был против того, чем я сейчас занимался. Если бы был здесь…       Пока медленно и верно шли к замку, Коул вёл бессвязный монолог для всех желающих. То есть для всех слуг:       — Предательская погода. Как ни оденься — всё не в тему. Вот ветер дует. Холодно, хоть вешайся. А через секунду солнце лупанёт, и ты сразу как в аду. Смотрите, какое небо серое, какой замок серый, какие сугробы серые, какая моя жизнь серая. Алё, блять, я говорю, красота вокруг, любуйтесь хули. Не эстеты вы. Теперь понятно, почему художники и поэты всегда страдают больше, чем простые люди. Так, собрались, сейчас учимся гадать по небу. Если небо в тучах, значит, утро. Или день. Или вечер. Если в асфальте — значит, небо в другой стороне. Если небо белое — возможно, ты в ванной.       — Если кафельное — в отрезвителе, — подал голос один из громадных мужчин.       Коул с уважением посмотрел на него и продолжил:       — Ну, а если до неба рукой подать и оно деревянное — очень плохая примета. — Коул засмеялся. Никто его не поддержал.       Сильнее задул ветер. По-гадкому он забирался прямо под одежду, по-предательски толкал в спину. Он срывал с серых сугробов клочки снега, демонстративно рвал их в клочья на глазах у прислуги и мальчика и уносил в небо.       Коул поёжился.       — Срань господня. Куда они так втопили? — спросил мальчик, показывая в спины спешащей к замку прислуги. Он резко застыл на месте. — Вот оно, искусство не бежать вперёд. Остановиться, почувствовать всем существом мгновенье. — За спиной Коула вырос обладатель кафелевого неба. — Так, мгновенье можно ощущать и не останавливаясь. — Мальчик тут же сорвался с места, невозмутимо посматривая на работников Адар Манор, но шага не прибавлял, тормозя оставшуюся процессию. — Неторопление, осознание того, что впереди пиздец, и что это как-то надо обойти, объехать или что там ещё можно. — Мальчик незаметно начал отклоняться от маршрута, но его быстро вернули за шкирку обратно на тропу. Коул протяжно вздохнул и оставшуюся дорогу не предпринимал попыток сбежать.       Бартл встретил сына вымораживающим молчанием. Он оглядел его с ног до головы. Губы мужчины дрогнули.       — Почему ты не одет?       Мальчик посмотрел на себя.       — Моргалки свои протри, я одет.       — Ты понял, о чём я говорю.       — Не совсем. Вот джинсы, вот рубашка, чем тебе не одежда?       — Ты едешь на похороны, а не на увеселительную прогулку.       — Ради этого события мне нужно вырядиться в шелка и три пера на своей голове завить? Я поеду в джинсах. А ты можешь рядиться хоть в костюмы, хоть в полиэтиленовые пакеты, хоть в пыльцу фей.       Водитель открыл перед мальчиком дверь. Коул только было хотел сесть, как его грубо схватили за ворот рубашки и оттолкнули от машины.       — Похоже, ты начал забывать, как надо вести себя со мной. — Бартл намотал на кулак ворот рубашки и с силой заставил Коула упасть на колени и лицом уткнуться в мокрый снег. — Напомнить тебе, где твоё место, щенок?       — Я буду жаловаться на тебя! — яростно крикнул Коул.       — Кифа здесь нет, — сквозь зубы прошептал мужчина, отпуская мальчика, — кому ты будешь жаловаться?       Коула затрясло от обиды и от холодного ветра. Он поднял на ноги, с ненавистью глядя на отца.       — В машину, быстро.       Коул покачал головой. Бартл, не церемонясь, схватил его за плечо и потащил к машине. Мальчик закричал, пытаясь вырваться, но мужчина не обратил на это внимание. С лёгкостью он затолкал брыкающегося сына в Роллс-Ройс. Водитель запер дверь.       Из замка уже вышел Райогнан с небольшим чемоданом.       — Здесь костюм Коул. Вам я тоже положил запасной костюм, — предупредил дворецкий, передавая чемодан водителю. — Я заказал номер в гостинице, если вы надумаете остаться там до завтрашнего дня.       — Я же говорил, что оставаться мы там не будем, — безразлично отрезал Бартл. — У меня дела. И это не стоит того, чтобы тратить целый день. — Раздался стук. Стучали из машины. Искривлённое обидой лицо Коула прилипло к стеклу изнутри с высунутым языком и двумя факами.       — Этот мальчишка, — скрипнул зубами мужчина.       — Коулу нужен будет отдых, — заметил Райогнан. — И время, чтобы побыть… с ним. Ведь больше он никогда с ним не увидеться. Да и вы тоже…       — Хватит! — Бартл залепил дворецкому смачный шлепок по щеке. Райогнан не дёрнулся, не изменился в лице, только его бульдожья щека чуть-чуть покраснела. — Ты всего лишь дворецкий, Райогнан, не бери на себя больше, чем ты должен выполнять!       — Да, сэр, — согласился дворецкий.       — Мы опаздываем, поэтому в твоих интересах, доставить нас в аэропорт как можно скорее, — холодно бросил Бартл водителю. — В противном случае можешь собирать вещи.       Водитель тут же засуетился вокруг мужчины.       — Вас ждать ближе к ночи? — буднично поинтересовался Райогнан.       — Раньше. Я думаю, мы вернёмся к ужину.       — Есть какие-то особые пожелания, которые мне передать повару?       — Не знаю. Киф, что ты думаешь… — Бартл осёкся. Райогнан сочувствующе посмотрел на хозяина. — Ничего не думаешь. Привычка, — в своё оправдание заявил хозяин Адар Манор, но как-то грустно и без особых господских ноток. — Пусть приготовит хоть что-нибудь.       — Хорошо.       Райогнан отступил назад, позволяя исполнить нетерпеливому водителю свои непосредственные обязанности. Весь его вид и выражение на лице говорили о том, что мужчина настроен решительно исполнить свои обязанности. С блеском. С шиком. Но водитель не рассчитал свои силы, вложив в свой замах всю свою любовь и огромное желание остаться на своей должности как можно дольше, и воздух взорвался.       Водитель качнулся, будто тот час же был готов хлопнуться в обморок. Наверное, он сам не ожидал, что вся его любовь, мощь и желание выльются в некрасивый холостой выстрел по нервам.       Мужчина с ключами в руке жалобно посмотрел на Райогнана. Он искал поддержки. Дворецкий, потомок истуканов, ответил ледяным спокойствием и, казалось бы, полностью проигнорировал полный просьбы взгляд. Но его острый указательный палец незаметно и настойчиво постучал по запястью.       Водитель спохватился. Благодарно улыбнулся Райогнану, будто тот перемотал время назад, давая мужчине шанс перезахлопнуть дверь: нежно и бесшумно.       Автомобиль тронулся, скидывая с себя вуаль отражений, сотканных из тысячи растаявших снежинок.       — Ох, Райогнан, дорогой, — нежно проворковала Смеральдина. Экономка всё это время стояла на лестнице и, конечно же, видела всё, что позволил себе её наниматель. Нет, она не бросилась с лестницы на помощь Райогнану. Она, как и дворецкий, не подала и виду, что всё произошедшее её волнует. Но когда машина скрылась за поворотом, Смеральдина сошла с лестницы и приблизилась к Райогнану. Её чёрная рука скользнула по щеке дворецкого, которая уже вернула себе постно-серый цвет, будто у остывшей овсянки. — Не больно?       Дворецкий ответил лёгкой улыбкой, мягко перехватив руку экономки и нежно отстранив её, и прежде чем выпустить её пальцы, он прикоснулся к ним своими сухими губами.       — Моя дражайшая Смеральдина, вам не стоит так беспокоиться, я получил по заслугам.       — Я могу поспорить, что повод был незначительным, — мягко ответила экономка и несколькими быстрыми движениями поправила чуть подпорченный вид дворецкого: чуть съехавшую на бок бабочку и воротник рубашки, который забился под фрак.       — В Рождество все поводы становятся значительными, моя добрейшая. Вы же, как никто другой, понимаете это, — заметил Райогнан, глядя в ту сторону, где скрылся автомобиль с хозяином и маленьким господином.       — Возможно, настало время перемен, как ты думаешь, Райогнан?       — Моя мечтательная, единственное время, которое настало — время предрождественской суеты.       — О, нет, — наигранно надрывно выдохнула Смеральдина. — Нет, нет, нет, нет. Ни слова больше. — Экономка замахала руками, словно отмахиваясь от надоедливых мошек. — Ничего не хочу слышать. Это повторяется из года в год.       — Моя эрудированная, но Рождество — праздник, который и справляется каждый год.       — Ты понял, что я имела в виду, — строго сказала Смеральдина. Но не заметив просвета на угрюмо-вопросительном лице у Райогнана, она раздражённо цыкнула, схватила его под руку и повела к замку. — Всё, всё это повторяется из года в год. Начало июля, и из каждого окна замка, как надоевший популярный хит из каждого утюга, крики Бартла: «Никакого упоминания о Рождестве!». Но ты на свой страх и риск из года в год пытаешься поговорить с ним и выяснить, как он хотел бы праздновать Рождество. «Дома или вне дома?» На что ты, мой дорогой, всегда получаешь ответ не подкупающий своей новизной: «Выйди вон, старый чёрт! Я уже сказал, что никакого Рождества я справлять в своём замке не собираюсь!» Ты не оставляешь надежды и спрашиваешь Бартла о количестве приглашённых членов семьи, гостей и как долго они будут оставаться его гостями. И в ответ ты и весь Адар Манор слышит, что он никого не потерпит видеть в этот день в своём замке. Никаких гостей, никаких родственников. Было бы на его стороне конституция Ирландии, так он и Коула бы выгнал. Но ты ведь и на этом не останавливаешься, верно? — Райогнан в ответ задирает подбородок и кривит губы в незаметной улыбке. — Еда — дома или в ресторанах? В каких? Расписание мероприятий. Покупка подарков, для кого и что именно. Скажи мне, мой дорогой Райогнан, хоть раз эти вопросы были встречены без крика и оскорблений? — Дворецкий одарил Смеральдину свой рабочей улыбкой и мягко погладил по руке, что, верно, могло значить только одно: никаких обсуждений хозяина. Даже наедине. Экономка поджала губы. — А разговоры о рождественской ёлке и декорациях? О Санта-Клаусе, фокусниках, дискотеке, танцах и других малозначительных, но нужных в этот праздник вещах? Что и говорить о напечатанных приглашениях, специальных рождественских и благодарственных открытках, меню и графике мероприятий, которые служат лишь топливом для розжига камина в кабинете господина О’Нейла! — Экономка и дворецкий степенно поднялись по лестнице и замерли у главного входа. — Я уже молчу о рождественском вечере для персонала, о каких-то маломальских подарках и бонусах. Что? — не выдержала Смеральдина тяжёлого взгляда Райогнана. — Тебе есть что сказать, мой дорогой? О, ну конечно! Тебе всегда есть что сказать, если дело касается Бартла. О, этот невоспитанный ребёнок! Кому ещё была нужнее помощь Кифа, надо посмотреть! — продолжала возмущаться экономка. — Сколько твоего труда он просто не замечает! Взять хотя бы контрольный перечень действий для персонала в Рождество, который ты начинаешь составлять с лета. С конца июня ты незаметно проводишь рабочие встречи и обсуждаешь все вопросы с шеф-поваром и со мной, естественно. А что и говорить о собраниях персонала? Ты же должен проинформировать каждого из сотрудников о рождественских планах работодателя и о расписании. Я не беру во внимание, что появляются возможности получить дополнительное свободное время, дополнительную недельную заработную плату, рождественский бонус, что ты должен не упустить и организовать. А если у сотрудников другие планы? То тебе, дорогой мой, приходится входить в их планы, узнавать, сколько они вложили в их реализацию денег, готовы ли их изменить, предлагать взамен возместить понесённые ими расходы, например, оплатить те же купленные билеты. — Смеральдина замолчала и задумчиво уставилась на Райогнана. — Ох, дорогой мой, ты знаешь, что я только что поняла? Какой же ты у нас незаменимый! — Женщина звонко рассмеялась, опять взявшись приводить внешний вид дворецкого в порядок. — Сколько лет работаем бок о бок, а я только что поняла, какой ты у нас. Ну всё, хватит, — Смеральдина закатила глаза к небу. — Перестань на меня так пристально смотреть и скажи уже, в чём моя проблема.       — Petit miroir (4), — тихо сказал он.       — Пути́ мируа́… Что? Зачем ты перешёл на французский? Ты ведь знаешь, что я… — Смеральдина застыла. В её глазах постепенно разгорался огонь понимания. Экономка резво оглянулась по сторонам и достала из потайного кармашка маленькое зеркальце, открыла его и устремила свой пытливый взор в зеркальную поверхность. — О, Иисусе! Райогнан, а чего же ты раньше молчал? Знай теперь херувимы и апостолы потешаются над моим конфузом! Кошмар какой, на кого я похожа… Мной сейчас только детей по ночам пугать. Вылитая банши. — Смеральдина отвлеклась от зеркальца и, прищурив глаза, глянула на Райогнана. — Боишься меня, Райогнан? Сила и мощь в моих руках! И никто тебе не поможет, — загробным голосом промолвила женщина, поднимая свои руки. Она двинулась на дворецкого. — Откройтесь же двери, откройтесь двери в ад!       За спиной Смеральдины раздалось лязганье засова, и главные двери начали открываться. С устрашающим скрипом они поползли в сторону, открывая дорогу не иначе как в саму преисподнюю. Экономка не испугалась этих кровь леденящих звуков, наскоро прошипев «Отч-наш-сущ-нанеб-да-сяится-им-твоё», она резко повернулась к дверям, чтобы лично встретить Сатану или того, кто пожелал в этот час выбраться из ада. Но вместо Пута Сатанакия, Аббадона, Азазеля, Ваалберита, Мефистофеля (5) и прочего сатанинского бомонда в узком проёме показалась вполне себе белобрысая человеческая голова без рогов. Она осторожно оглянулась по сторонам.       — Пс-с, Смеральдина! — окликнула голова экономку. — Есть разговор.       — Лукас! — громко возвестила округу Смеральдина. — Негодный мальчишка! Знаешь, как ты напугал меня? — Женщина быстро открыла зеркальце и уставилась в него. — Я, вон, вся аж побледнела.       — Ты не могла побледнеть. Ты же чёрная, — сказал Лукас.       Зеркальце угрожающе щёлкнуло в воздухе. Видимо, нужно было ждать прихода сатанинского двора не из скрипучих дверей замка, а из того места, где вскипала от злости Смеральдина.       — Расист, — злобно ответила женщина, тряхнув свой массивной грудью, и отвернулась.       — Смеральдина, ты чёёё, — заныл Лукас, увидев её спину. — Я не имел в виду ничего плохого, ты же знаешь. Прости меня, пожалуйста. Не обижайся. Я дурак. На дураков нельзя обижаться. Смиренно прошу прощения.       Экономка резко обернулась.       — Хорошо, Лукас. Чего тебе? — смилостивилась экономка, убирая зеркальце в потайной кармашек.       Голова странно заулыбалась:       — Ну как чего… Можно?       Экономка намеренно громко и протяжно вздохнула, как будто перед ней стоял маленький несмышлёный ребёнок, которому надо всё объяснять.       — Лукас, у нас траур.       — Ну да, я в курсе, — отозвалась белобрысая голова, вытаскивая за собой широкие плечи. — Я тебе, Смеральдина, скажу больше: у нас траур уже неделю. Можно?       Экономка опять вздохнула, и этот вздох, как эстафетную палочку пришлось принять Райогнану.       — Лукас, мой нетерпеливый, — обратился дворецкий тихо, будто к душевнобольному, — у нашего дорогого хозяина сегодня траур. Большая трагедия в его жизни. И в жизни маленького господина, конечно. А значит, эта трагедия наша общая. Трагедия, которая коснётся каждого, кто работает в Адар Манор.       — Да знаю я, знаю, — жалобно проблеял Лукас, давая понять Райогнану, что хозяйский траур уже стал его личным, что он уже слился с этим трауром воедино, что ему тоже грустно, и он готов прямо сейчас догнать автомобиль Бартла О’Нейла, на ходу упасть на капот и вместе с хозяином пережить все горести и лишения этого дня. — Райогнан, прошу, это очень важно. Не только для меня, для всех.       Райогнан покачал головой, будто не веря словам молодого человека.       — Мой упрашивающий, я же сказал: траур. — Дворецкий специально сделал упор на слово «траур», чтобы коридорный наконец понял, каких масштабов горе стоит печатью на Адар Манор и его обитателях.       Но Лукас не внял строгому тону и хитро улыбнулся:       — Райогнан, разве ты сам не хочешь? — Голова и плечи молодого человека уже превратились в крепкую верхнюю часть. — Разве сам не ждал?       — Лукас, уймись ты уже! — Смеральдина не смогла больше оставаться в стороне. — Нельзя вести себя как маленький ребёнок.       «Ребёнок» показал язык и скосил глаза к переносице.       — Моя недовольная, что же вы тратите свои нервы попусту, — обратился к своей спутнице дворецкий, сохраняя на лице спокойную улыбку. — У нас с вами будет ещё сегодня время, дабы распрощаться с нашими нервными клетками безвозвратно и навсегда. Лукас, — тон Райогнан был невозмутимым, — разве я так тебя учил вести с себя? Ты ставишь под сомнение мой профессионализм. — Дворецкий с укором посмотрел на молодого человека. Тот стушевался. Пробухтел членораздельное «извиняю-с» и залился краской. — Мой раскаивающийся, я этому вас учил? — Лукас покраснел ещё сильнее. Он заставил себя выйти из-за дверей и застыть в неестественной позе, придерживая дверь рукой. Потом под бдительным взглядом дворецкого коридорный сложился почти вдвое, уронив голову и половину туловища к земле. «Приношу свои извинения! Благодарю за ваше внимание и доброту. Я понял свою ошибку и впредь постараюсь, чтобы она не повторилась. Что мне нужно сделать, чтобы загладить свою вину?» — отчеканил Лукас, да так и остался стоять в согнутом положении. — Ну всё-всё, мой извиняющийся, я думаю, ты прощён. — Райогнан посмотрел на Смеральдину, та ответила ему быстрыми положительными кивками. — Инцидент улажен, но, Лукас, в дальнейшей своей службе в этом замке прошу тщательнее следить за своим поведением.       — Да, Райогнан, — без особой радости согласился коридорный.       — Тогда ты свободен.       Лукас не шелохнулся.       — А как же моя просьба?       — Пресвятой Иисусе! — вскрикнула Смеральдина, проворно хватая молодого человека за ухо. — Была бы у меня сейчас в руках мокрая тряпка, Лукас, я бы вдоль и поперёк тебя, вдоль и поперёк, безобразный мальчишка.       — Больно! Больно, Смеральдина! — завыл Лукас, прыгая за экономкой, которая безжалостно таскала его за ухо из стороны в сторону. — Я всё понял! Честно! Больше ничего не спрошу, только отпусти!       — Знала бы, что ты такой слабый, сразу бы за твои уши взялась, — заявила Смеральдина, отпуская молодого человека на свободу. Тот схватился за свои пылающие уши и громко шмыгнул. — Чтобы мне сегодня на глаза не попадался, бесстыжий.       Коридорный ещё раз громко втянул в себя сопли, нагоняя как можно больше драматизма, и потопал к дверям, напустив на себя самый скорбный вид.       — Что же, Смеральдина, я думаю, нам тоже пора вернуться к своим обязанностям. Ещё столько всего переделать нужно, немыслимо даже, когда это всё можно успеть. — Райогнан краем глаза заметил, что шаг Лукаса замедлился, а уши стали на порядок больше. — Для начала мне нужно сделать несколько контрольных звонков. В том числе уведомить флориста, что мы снова рады видеть его в Адар Манор. Также следует разыскать мойщика машин. Предупредить химчистку. Прибрать в доме. Проверить все приборы в доме. Убедиться, что они исправно работают. Удостовериться, что все лампочки внутри и снаружи дома в рабочем состоянии. Теперь нам понадобится много света! Обязательно нанести визит нашему новому шеф-повару. Хочу свериться с его закупочным листом. К тому же к обеду нам нужно ждать доставку продуктов. Нужно лично проконтролировать разгрузку. Сделать заказ на послезавтра. В кое-то веки разыскать на кухне розетки и ложки для подачи варенья, а ещё трёхъярусные вазы для сервировки пирожных и пирожков. Но это, конечно же, дела первоочерёдной важности, а после необходимо будет обновить личную информацию работников замка. Лукас, раз ты подслушиваешь, то хоть обернись. — Коридорный с виноватой улыбкой повернулся к Райогнану и Смеральдине. — Думаю, и я, и Смеральдина проявим некоторое снисхождение в Сочельник. Двух часов будет достаточно, я так считаю. А пока я потихоньку начну в одиночку справляться с делами.       — Ух ты! — Лукас аж подпрыгнул. Смеральдина то ли фыркнула, то ли громко вздохнула. — Нет, ух ты! Спасибо, Райогнан! — Коридорный поспешно отдал честь батлеру. — Спасибо, Смеральдина! — Экономке он низко поклонился. — Это так здорово! — Лукас кинулся к дверям. — И это, Райогнан, какой же ты занятой, ни капли свободной минуты! Жаль, что вы не сможете к нам присоединиться, — без капли жалости выдал молодой человек. — Ну ничего не поделаешь, нам всем нужно поддерживать нашего любимого хозяина. Кто как может.       Кто-то мог бы посчитать за прямое оскорбление эти слова молодого и неопытного коридорного, но Райогнан такими заявлениями было не смутить.       — Но надеюсь, что вы по окончанию присоединитесь ко мне, а иначе вы все в этом году останетесь без премии. И без рождественских подарков. И без отпусков.       — Да понял, я понял, Райогнан. После мы все возьмёмся за дело. Бартл О’Нейл останется довольным. Не сомневайся. — Лукас подмигнул и исчез за дверью.       — Ох, зря ты, Райогнан, позволил это всю баламуть.       — Не понимаю, о чём ты? — искренне удивился дворецкий.       За дверьми раздался жизнерадостный галдёж нескольких десятков голосов.       — Об этом. — Смерадьдина с некой опаской посмотрела на главный вход, будто ожидая, что вся эта галдящая толпа высыплет на улицу, сметая всё на своём пути.       — Не совсем понимаю, что вы имеете в виду, моя дорогая, — сказал Райогнан, протягивая экономке согнутую в локте руку. Та ухватилась за неё. — Я, беспокойная моя, весь в заботах, в скорби и прочее. Работники Адар Манор тоже. Все работают в поте лица, не жалея сил.       — Ну да, конечно же все, — с неприкрытым сарказмом согласилась Смеральдина, когда они зашли в замок.       Весь первый этаж превратился в пёстрый и громкоговорящий базар. Работники со всего замка перебрались в главный холл. Здесь были также и садовники, и автомеханики, которые из-за своего тяжёлого и несговорчивого характера, редко присутствовали на общих посиделках, берейторы тоже были здесь, заявились полным составом в обтягивающих штанишках. Шалунишки. Но им простительно. Такие штанишки почём зря пропадают, протираясь в сёдлах, где-то в отдалении от замка, а значит и от цепких взглядов прекрасных представительниц женского пола. Теперь же их штанишки были выставлены на показ в свете, и уже пользовались огромным спросом: несколько служанок в открытую пожирали взглядами не только штанишки берейторов. Были здесь и служанки постарше, которые выросли из всех пубертатных возрастов. Они мило ворковали со всеми и ни с кем. Просто перекатывались как верблюжьи колючки от собеседника к собеседнику, от компании к компании и тут же вклинивались в разговор. Но нужно признаться, на удивление у них это замечательно получалось. Их сразу принимали в разговор и также легко отпускали. Удивительное качество.       Крепкий тыл работников был здесь, а те, кто непосредственно держали оборону лоб ко лбу, почему-то отсутствовали. Не было видно работников, которые претерпевали гораздо больше тягот и невзгод, находясь под крышей этого великолепного замка.       Но всё разрешилось буквально через секунду. Все нашлись, никто не потерялся. Просто-напросто выходили за коробками с чипсами. Ну с кем не бывает. Ещё и за сухариками выходили. О, замечательно, на столе также будут присутствовать фисташки. Четыре коробки фисташек? Шоколад. Позвольте узнать, м, а зачем… А куда так много, ладно фисташки, понять можно, но шоколад?       Караван служанок, техников, уборщиков, коридорных устремился в залу, где стоял домашний кинотеатр с прекрасной медиастанцией и современной акустической системой. Нагруженные коробками они степенно вышагивали между другими слугами, из-за чего складывалось впечатление, что не особо пришедшим и доверяют такую несомненно сложную работу, как перенос хавчика к телику. Но кто-то предложил со стороны приглашённых помощь, кто-то из приглашающей стороны согласился на эту помощь, и уже все включились в процесс переноса ящиков с бутылками пива, упаковок с баночками статута, подносами с бокалами, кружками, маленькими стаканчиками. Первая часть каравана, гружённая едой и напитками прошла, уступив второй части шествия, где главенствовали стулья разных моделей и эпохоисповеданий, начиная от простых добротных скамеек и заканчивая немыслимыми произведениями искусства с позолотой и серебром и обивкой из шенилла (6).       Бурлящая, радостная, громкоголосая толпа заряжала хорошим настроением, а бутылки в коробках, с которыми пробегали техники, весело позвякивали и подпрыгивали и звучали как рождественские бубенцы. На секунду процессия замерла, вперёд выбежал Лукас и на «раз-два» вся прислуга бравурно выкрикнула:       — Спасибо, Райогнан! Спасибо, Смеральдина! Гип-гип ура!       Громкие аплодисменты пошатнули стены Адар Манор. Смеральдина схватилась за сердце, но не могла скрыть улыбки. Своим служанкам она пригрозила пальцем, потому что эти лисицы уже подбирались к штанишкам и берейтором. И только Райогнан остался скуп на эмоции. Его взгляд выцветших глаз не стал добрее, не затуманился от навернувшихся слов благодарности, он остался таким же бесстрастным и внимательным.       Мажордом оглядел всех присутствующих и сделал шаг в сторону маленькой девушки-служанки. Райогнан подошёл к ней вплотную и навис, как снежная лавина над маленьким одиноким домиком на горном склоне. Маленькая женщина сжалась в комочек и слёзно спросила:       — Я чем-то могу вам помочь? — Она несколько раз оглянулась назад, с призывом о помощи во взгляде, но никто не решился прийти ей на выручку.       Батлер занёс свою руку над девушкой. Едва слышный ропоток прошелестел где-то на задниках.       — Позволите? — Райогнан поддел своими тонкими костлявыми пальцами одну упаковку с лакрицей из общей корзинки. Служанка дёрнула головой. То ли положительно кивнула, то ли просто дёрнулась от неожиданности, но мажордом счёл это как позволение. Его губы искривились в подобии улыбки. Дворецкий распрямился. — Желаю всем хорошо отдохнуть сейчас. Ни в коем случае не злоупотреблять напитками.       — У нас всё безалкогольное! — крикнул один из техников. И в голосе его было неподдельное разочарование. Прислуга засмеялась, а кто-то выразил слова поддержки бедному технику.       — Я знаю, что у вас в коробках всё безалкогольное, другого бы я вам и не позволил распивать в стенах замка. — Всеобщий безрадостный вздох потонул в неуверенных смешках. — Не переедайте, не перепивайте. Нам с вами ещё сегодня наряжать замок. Ещё прошу по окончанию вашей вечеринки занести мне обновлённые анкеты с личной информацией. Также приглашаю берейторов наконец поделиться со мной информацией по поводу их предстоящих отпусков. — Из круга специалистов по обучению верховой езде донеслось шевеление, и вот над их головами забились в воздухе бумажки. Мажордом рукой попросил унять это буйство бумаги. — Можно и не сейчас. Но обязательно в течение дня потрудитесь всё-таки принести ваше расписание. Садовников это тоже касается. Невозможно планировать сезон отпусков, когда у тебя есть информация только от служанок замка и одного коридорного. Остальные предоставили информацию только на этой неделе, поэтому осталась только мною выделенная в обращении прислуга. Также от мистера О́сина я жду план передела зимнего сада, назначенный на февраль следующего года. — Батлер умолк. Ещё раз всех обвёл взглядом. — Хорошо вам повеселиться.       — Да!       — Обязательно, Райогнан!       — Спасибо большое!       — А техники всё сдали?       — А можно прямо сейчас отдать анкеты?       — Давайте скорее уже! Осталось несколько минут!       Холл стремительно начал пустеть. Гул голосов переместился в залу. Смеральдина дождалась, когда последний из слуг, подбежавший к мажордому с вопросом, ускачет к своим.       — Райогнан, ты же их разбалуешь, — посетовала она.       — О чём вы говорите, моя беспокойная? — Дворецкий покрутил в руках лакрицу, а потом ловко спрятал её во внутреннем кармане пиджака и тронулся с места.       — Всё-таки у нас горе, а мы…       — Да, у нас горе. Но горе же не может быть вечным? — лукаво поинтересовался он у Смеральдины.       — Райогнан, это грубо!       — Грубо? Что грубо? — Батлер непонимающе покачал головой. — Я ничего не говорил, моя драгоценная. — Райогнан зашагал вверх по лестнице. — Мы все в горе, моя прелестная, все в горе. Ну ничего не поделаешь, нам всем нужно поддерживать нашего любимого хозяина. Кто как может.       Смеральдина проводила взглядом Райогнана и, вздохнув, двинулась в сторону общей гостиной, куда стеклась вся прислуга Адар Манор, чтобы посмотреть финал футбольного чемпионата. Футбол она не любила, но больше же никто не проследит за поведением ярых фанатов и молоденьких девчушек, мысли которых были заняты явно не предстоящей рождественской генеральной уборкой. А пока экономка будет, как ястреб, следить за порядком, она позвонит своим старшим сыновьям, чтобы надавать поручений. Должны же они получить за утренний конфуз.       В самый разгар первого тайма хрустящий, дымящий, пьющий трёп расслабленных служителей замка прервал радостный крик.       — Боже мой! Иисусе благородный! Кто это к нам спустился из своей опочивальни?! Не могу поверить глазам. — Лукас слетел с кресла, за место в котором поставил фингал одному из мойщиков и фингал широкоплечему берейтору. Пробираясь между плотно сидящей друг к другу прислуги, коридорный не переставал радостно вопить, перекрикивая всю игру. — Мне кажется, что это мираж, не иначе! Ребята, ну чего вы сидите, двиньтесь, дайте дорогу! К нам пришёл Киф!       — Киф?!       — Киф?       — Киф!       Я скромно улыбнулся. Не каждый день твоему приходу радуется такое огромное количество людей. И ведь, действительно, они все рады меня видеть. Ко мне подскочили со всех сторон, затормошили, начали дёргать за рукава, за волосы, за нос, за уши. Я никак не мог понять, кто мне кричит в ухо, целует в щёку, пытается поднять, обнять, кто-то, по-моему, даже предпринял попытки залезть мне на шею. Но я не был против, потому что сам соскучился по всем безумно.       Наконец ко мне пробрался Лукас, прежде разогнав всех. Он застыл передо мной, будто перед Богом на страшном суде, но вместо скорбного вида я увидел ликование, перемешанное с настоящей радостью от встречи. Я сдержанно протянул свою руку в его сторону. Он потупил глаза и глянул на мою руку так, будто и не руку я вовсе к нему тяну, а капкан, что вот-вот захлопнется.       — Ну в этом весь наш Киф, — выдал Лукас и заключил меня в объятия. От переизбытка чувств я ответил ему тем же.       — Нет, ну так нечестно! Не только Лукас соскучился по Кифу, так что, кыш, малолетка, дай нам наконец его обнять, — достаточно свирепо пробухтел один из техников, подскакивая к нам. Он одной рукой отцепил Лукаса от меня и, не слушая его визга о нечестной игре, оттолкнул в сторону, а сам занял его место. — Как ты, старичок? Мы тебя вообще не видели.       — Вот именно! Киф, где ты пропадал?       — Говорят, ты уже здесь с неделю, но мы тебя не видели!       — Что-то случилось, да?       — Ты верно ещё болен?       Вопросы сыпались на меня, как маленькие гайки на пол из опрокинутой банки. Я не успевал и постигать смысл вопросов, и отвечать, и снова и снова заключать кого-нибудь в объятия. Да ещё раздался громкий рёв из телевизора — забили гол. Все отвлеклись на некоторое время, чтобы увидеть повтор. Я это посчитал за хороший шанс, дабы отдышаться и прийти в себя от такой бурной встречи, но кое-кто посчитал иначе.       Цепкие пальцы больно ухватились за мою руку и оттащили к дальней стене.       — Что это ты тут забыл, Киф, позволь узнать? — угрожающе спросила меня Смеральдина, припечатывая меня к стене своей массивной грудью. Не успел я подумать, что где-то уже это видел, как чёрная рука схватила меня за галстук и притянула ближе к лицу озлобленной женщины. — Киф, что это за детские игры? Тебе нельзя вставать с постели.       — Можно, — возразил я.       — До первого сердечного приступа можно! — прошипела мне Смеральдина в ответ. — Что за безрассудство, Киф! Ты прекрасно знаешь, что Бартл на свой страх и риск забрал тебя из больницы раньше времени. Он пообещал Грэди, что ты не будешь безрассудничать.       — Я не считаю безрассудством выйти из комнаты, спуститься по лестнице и немного посмотреть телевизор со своими друзьями. — Я нежно взял Смеральдину за руку и посмотрел прямо ей в глаза. — Дорогая моя, я лежал в кровати целую неделю. Целую неделю Бартл не позволял мне даже с бока на бок переворачиваться. Целую неделю он сидел рядом со мной, а в свои отлучки заставлял сидеть Райогнана, пить лекарства, сходить с ума. У меня даже телефон отобрали, чтобы я не звонил Джеду и Финну. А сегодня Сочельник. У меня выдался прекрасный шанс вдохнуть чуть больше, чем предписал мне по рецепту Бартл. Райогнан тоже пока занят. Я его немного одурачил. Притворился, что я сплю, — похвастался я перед чернокожей женщиной. Но тут же взял самую серьёзную ноту: — Смеральдина, я только немного посижу с ребятами, пока не закончится футбол. Я не буду ничего пить, и есть тоже не буду. Пожалуйста.       — Смеральдина, пожалуйста! — сказал Лукас, который уже стоял рядом с нами. — Ребята, а ну-ка вместе, «Смеральдина, пожалуйста» на раз-два. — Работники замка утвердительно загудели. — Раз-два!       — Смеральдина, пожалуйста! Смеральдина, пожалуйста! Смеральдина, пожалуйста! — проскандировал толпа прислуги.       — Пожалуйста, — попросил я.       Экономка выпустила из рук мой галстук и обвела взглядом всех присутствующих.       — Нам всем попадёт, помяните мои слова. Каждому из вас. А мне в первую очередь, — вздохнула она. Работники загудели на разные голоса: «не попадёт», «мы никому не скажем», «Райогнан не узнает и Бартл тоже», «мы тихо», «Кифу ничего не дадим пить, кроме воды», «он может есть свои таблетки». Смеральдина резко взмахнула рукой и сразу все затихли. — Кифа сажаете на кресло. Рядом никто не садится, чтобы у него был воздух. Чипсы, сухарики и эту вашу всю хрень от него уберите. И тихо сидим, не привлекаем внимания.       — Спасибо, — одними губами успел сказать я экономке, как меня уже увели и посадили на почётное место, напротив огромного телевизора.       Первый тайм мы досмотрели в относительной похрумкивающей и чмокающей тишине. К началу второго довели до совершенства аппарат по открыванию банок с статутом и бутылок пива. Пакетиками чипсов, сухариков шуршали только тогда, когда поднимали победный вой зрители на трибунах. Тогда по беззвучной команде Лукаса начинались соревнования, кто больше откроет пакетиков. Из игры тут же вылетали те, кто продолжал шуршать, после того, как трибуна замолкала.       Очередному голу все радовались также беззвучно. Вскидывали руки с победным беззвучным криком, выкрикивали кричалки тоже одними губами, даже ругались исключительно сквозь зубы и про себя. Один из берейторов успел беззвучно вызвать драться одного из техников, и тогда экономка, наблюдавшая за всем этим, не выдержала:       — Ну до такого маразма доходить не надо, — сказала Смеральдина, взялась за телефон и вышла из гостиной. — Не думайте, что я не слежу за вами! Я всё вижу.       Наконец все смогли расслабиться и чуть-чуть пошуметь, но появилось новое несчастье. Я захотел пить, а воды не было.       — Как нет воды? Как?! — возмущённо вопрошал у собравшихся Лукас. — Я же просил взять с собой три бутылки на всякий случай.       — Какой? Если начнём умирать от обезвоживания? Так это нам не грозит, — сказал один из технарей, показывая на ещё десяток невскрытых упаковок пива. Его шутку оценили парочка коллег.       — Ха-ха, — серьёзно сказал Лукас. — Вообще-то я просил взять бутылки на случай, если появятся три жёстко несмешных урода, которых нужно будет забить этими бутылками. — Тут уже засмеялись все остальные, а техники сразу насупились.       — Да ладно вам, — отсмеявшись, промолвил я. — Я сам схожу за водой.       — Сам? — подала свой голосок одна из служанок. Резко все девушки, ходившие под знаменем Смеральдины, переглянулись. — А это не опасно?       — Ну, если на меня не решит напасть голова гризли, что висит на стене в коридоре по дороге на кухню, ну или железные доспехи вдруг не оживут и не погонятся за мной, думаю, что это не так опасно, сходить за водой, — попытался отшутиться я. Но почему-то никто не засмеялся. На лицах своих коллег я увидел сомнение.       — Они не об этом, Киф. — Лукас присел рядом со мной. Коридорный переглянулся с некоторыми слугами, облизнул губы, но слов подобрать видимо не сумел.       — Вы думаете, стоит мне выйти отсюда, и я упаду замертво?       Мне ничего не ответили, но по лицам я понял, что именно это они и подразумевали.       — Так, хорошо. — Я встал из кресла. — Сейчас я схожу за водой, и мы вернёмся к этому разговору. Далеко не уходите! — Я предпринял ещё одну попытку разрядить атмосферу. И опять провалился. — Только не надо за мной высылать караул, хорошо? — попросил я, когда несколько человек поднялись со своих мест. — Я скоро вернусь. Обещаю, по дороге не умру. А иначе, как и вам, мне несдобровать.       Я вышел в коридор. Смеральдина громко отчитывала кого-то по телефону, стоя ко мне спиной, поэтому мне не пришлось прятаться. Я завернул за колонну и неторопливым шагом пошёл на кухню.       Это было чертовски смешно. Ну вот вся эта ситуация. Меня выставили чуть ли не смертельно больным человеком, как же я ещё живу и передвигаюсь, не пойму? Я уже даже устал убеждать, что со мной всё в порядке, что я не умру, только если на меня дыхнуть.       Сначала панику разводили Финн и Джед, теперь мне приходится бороться с Бартлом, который всё любит гиперболизировать. Мой инфаркт не исключение. Бартл сделал всё, для того чтобы все в округе считали, что я смертельно болен, и меня уже не спасти. Продержал целую неделю в своей комнате — хуже смерти, я так считаю.       Да и вообще Бартл свихнулся на этом инфаркте. Совершенно нездоровое помешательство, по-другому и не скажешь. Он вбил себе в голову, что только благодаря его присутствию я ещё как-то борюсь со своей страшной болезнью. А так, не было бы его, я бы, по его мнению, уже давно гнил в могиле. Смешно.       Но это смешно только в начале. А вот когда тебя неделю держат взаперти, не разрешают созваниваться с друзьями, не позволяют тебе уехать домой, даже прислугу не пускают в комнату — вот это уже попахивает какой-то дикостью. Или я не прав?       Райогнан пытался убедить меня всё это время в обратном. Мол, хозяин так заботится о вас. Он очень печётся о вашем здоровье, не хочет, чтобы инфаркт повторился, поэтому запретил общаться со всеми, кроме него. Видите ли, другие люди способны спровоцировать повторный инфаркт. Изумительно. Грэди даже поперхнулся от смеха, когда я ему рассказал об этом.       Да. Грэди очень жалко. Ему приходится мотаться сюда каждый день утром и вечером, обследовать меня и докладываться обо всех изменениях в моём здоровье Бартлу. Стоит мне только ночью сделать какой-то не такой вздох, как тут же вызванивается Грэди и в срочном порядке доставляется в замок прямо в сорочке и в ночном колпаке. Но сколько бы врач не говорил, что кризис миновал, и я теперь могу вести более-менее обычную жизнь, конечно, со своими издержками, все слова Грэди прямиком пролетают мимо Бартла. Он ничего и слышать не хотел о том, чтобы мне выбраться куда-нибудь из замка.       Я остановился.       Мне даже по замку не разрешалось так-то гулять. Я превратился из больного человека в заключённого. По пальцам одной руки могу пересчитать, что мне позволено делать, кроме как пи́сать под присмотром Бартла и разговаривать с Коулом.       Мальчик половину дня проводит со мной. Играем в карты под надзором Райогнана. Играем в карты под надзором Бартла. Когда происходит смена караула или у дворецкого возникают какие-то важные, не терпящие отлагательств дела, планируем безуспешные планы побегов. Коул предлагает вызволить меня ночью. Уйти, когда все будут спать. Собрать немного вещей и поймать попутку. В ком в ком, а в Коуле романтик не уснёт. Жаль, что не получится всё так легко.       Потом Коул уходил. Он познакомился с детьми Смеральдины и теперь ходил к ним в гости. Меня радовало, что он нашёл себе друзей. А после каникул Коул пойдёт в школу, где учатся дети экономки. Пока я был в больнице, то думал, как бы мальчик с ума не сошёл, не вбил в свою светлую голову какой-нибудь мысли о побеге и убежал куда-нибудь в Африку. К моему счастью, всё обошлось.       Коул разбавлял мои унылые будни. Звонил Финну и Джеду, чтобы рассказать, как я. Когда Коула рядом нет, мне бывает скучно. С Бартлом особо не поговоришь, потому что он занят своими делами. По вечерам он перетаскивал в свою комнату офис. Это муторно, и я видел, как он мучился всякий раз, скидывая кучу папок на журнальный столик, а потом собирая эти же папки, чтобы отнести обратно.       Ночи он проводил со мной. Работал, слушал моё дыхание, не спал. О своём здоровье он не думает, моё же оберегает как реликвию.       Иногда, когда никого нет поблизости, я начинал давиться чем-то, кашлял изо всех сил, глаза пучил, стучал себя по груди, а в голове у меня проскальзывала ехидная мыслишка — «ну наконец-то». Но, увы, не наконец-то. И вообще никак. Приходилось сворачивать мою закрытую вечеринку самоубивания кашлем с рейтингом «катастрофа». Ведь похоже, что на моей тусе повеселиться не удалось никому. Даже мне.       Вон даже рыцарские доспехи отвернулись от меня, настолько я пропащий человек. Они явно тоже не желали иметь дел со мной, хотя всегда приветствовали, когда я входил в этот коридор.       Стоп.       И тут я понял, что пятидесятикилограммовые доспехи реально стоят не на своём месте. Я растерялся. Как вообще такое может быть? У них затекли ноги? Решили походить, развеяться. Вернулись и забыли, как стояли. Встали наугад. Логично.       — Вам бы развернуться, месье, — заметил я, глядя на рыцарские доспехи. Ответа не последовало. Верно далеко стою.       Я осторожно приблизился к доспехам, замер в трёх-четырёх шагах, чтобы была небольшая фора, если они оживут и погоняться за мной.       — Простите, может я лезу не в своё дело, — сказал я, — но вам бы развернуться чуть-чуть вправо. Вправо. — Я попытался показать руками, в какую сторону нужно повернуться доспехам на случай, если они меня не слышат. — Нет? Не хотите? Я могу вам помочь, если вы не имеете ничего против.       Молчание я принял за согласие, хотя практика и многолетний опыт общения с Финном доказали, что молчание не всегда есть согласие. Иногда это вежливое «иди нахуй» или «сейчас зарэжу тебя, тварь».       Мне не особо пришлось бороться со страхом, потому что меня переполнял скорее дикий интерес, чем желание описаться или убежать, визжа во всё горло. Не каждый день ты раз — выходишь из своей комнаты, два — отлично проводишь время с хорошими знакомыми, пока не наступит время вопросов категории «личное» и «не очень», три — натыкаешься в коридоре на доспехи, которые стоят не так, как всегда. Сегодня я сорвал куш и теперь хочу получить приз. Или хотя бы бегущие за мной доспехи.       Не долго сомневаясь в правильности своих поступков, я шагнул вплотную к рыцарскому обмундированию и потянул их на себя. Они довольно легко поддались мне и со скрипом поползли в сторону. Я остановился.       Вот сейчас аккуратненько. Я прекрасно слышал, коридор весь слышал, картины, растения, весь замок то, что сейчас прозвучало. А прозвучала у нас десятая симфония Бетховена под названием «Скрипы и стоны рыцарских доспехов и открытый тайный ход», часть четвёртая в фа мажоре. Откуда такие познания? Я эту симфонию знаю наизусть. Только что выучил.       Я, несколько потрясённый обнаружением тайного хода в стене за рыцарскими доспехами, позабыв любые меры предосторожности, смело шагнул в тёмный лаз навстречу приключениям. Я был готов ко всем неожиданностям, что массово продвигал Голливуд в фильмах: к скелетам, к летучим мышам, к личинкам какого-нибудь космического чудовища, к своему брату-близнецу, попаданию в зазеркалье, к встрече с разбойниками. Я мог бы и дальше продолжать список, теша себя надеждами на полноценные приключения с счастливым концом, но это уже было никому не нужно, потому что я попал не в пещеру чудес, а в охранный пункт Адар Манор.       Возможно, в любой другой день я был бы в бесконечном восторге от тайного закутка, где ютится охрана, но сейчас мне показалось это настоящим крушением всех моих мечтаний. Вместо полуразложившихся скелетов, прикованных кандалами к стене, всего лишь несколько десятков экранов. Камеры наблюдения, установленные во всех комнатах замка. Прям как нож в спину. Со скелетами было бы веселее, а камеры мне на что?       Без особой радости я нашёл свою комнату на экранах. Раз, два, три… Моя комната была рекордсменом по количеству камер. Замечательно. Целых пять камер только в моих апартаментах. Плюс две в ванной комнате и по одной на шкаф-бункер и балкон. Интересно.       Мечтая увидеть летучих мышей, я вздёрнул голову к потолку и увидел второй этаж. Нашёл лестницу и полез наверх.       Здесь расположился архив. Полки тянулись по всему периметру комнаты. Причём полки были не пустыми, а забитыми. Несколько сотен, а может и тысяч папок. Большинство из них подписанные разными, мне незнакомыми фамилиями. Я попытался найти свою фамилию, благо папки были расставлены в алфавитном порядке, но даже здесь меня ждало разочарование: папки с моей фамилией не было.       Огорчённый и неудовлетворённый я спустился обратно на первый этаж. Меня даже не озаботил тот факт, что здесь никого нет, хотя техника была вся включена. Тайный ход — это всегда первый шаг к чему-то грандиозному. В фильмах же так, тогда почему у меня сплошные разочарования? Где мои приключения?       Я поводил своим взглядом по экранам, транслировавшим обыденную жизнь замка. Повздыхал от скуки. И уже было собрался уходить, как заметил на каталке рядом со столом, что спрятался в глубине комнаты, ещё папки. На одной из них я увидел фамилию Меллана.       Вот, другой разговор.       Я подошёл к тележке, схватил папку Меллана и уселся за стол. Но прежде, чем раскрыть папку, я, лелея скромную мечту, тоже оказаться среди этих фамилий на корешке, бросил мимолётный взгляд на тележку, где оставалось ещё несколько папок. Ну так, просто. А вдруг и я там.       И среди папок, действительно, оказалась одна с моей фамилией. Я нетерпеливо потянулся и выхватил её из кучи, остальные папки с грохотом упали. Подумаешь, папки упали. Ничего же ведь не случилось!       Мой взгляд переместился на экраны. Всё в порядке. Вон, ребята, прыгают, наверное, наши гол забили. Смеральдина всё ещё разговаривает, активно жестикулируя. Движения её рук очень смахивали на больные подзатыльники. После каждого её взмаха меня пробирала дрожь.       Я бегло осмотрел другие экраны и уже приготовился к упоительному чтению своей ненастоящей биографии, но заметил кое-что нехорошее на одном из последних экранов. По одному из коридоров бодрым шагом шли охранники замка. Они были в приподнятом настроение, а один из них, прыгая на одной ноге, другой забивал кому-то очень точные голы.       Картинка быстро сложилась в моей голове. Сегодня важный финальный матч. Здесь нет телевизора, несмотря на обилие техники. Хозяина Адар Манор тоже нет. Райогнан где-то в замке потерялся. Вышли на секундочку, посмотреть, как обстоят дела у любимой сборной. А она им подарочек сделала в виде хорошего гола.       Охранники повернули и оказались на другом экране. До меня дошло, что эти ребята не просто скоро придут, а они вон, за соседним поворотом. А вот это уже было нехорошо. Надо срочно было делать отсюда ноги. Что-то я задержался в этой пещере чудес. Но без подарочков, само собой разумеется, я не уйду. Прихвачу свою папку. Меллана тоже возьму. Хотя нет. Чего я про него не знаю?       Я как можно скорее потопал на выход из тайной комнаты. Вылетел. Горизонт был чист. Ух, как я втопил по коридору в противоположную сторону от приближающихся молодцов, будто нашкодивший ребёнок. Но на душе у меня было весело. А ещё грела меня мысль о маленьком сокровище, что я успел утащить из пещеры чудес.       Быстренько я вернулся в комнату, скинул обувь и повалился на кровать. Я положил папку перед собой и замер в предвкушении. Интересно, что же там написано? Хм. Папочка немаленькая, а значит там должно быть что-то поистине ошеломляющее. Если бы у меня была скромная жизнь, то с неё был надой всего в два-три листа, а тут побольше будет.       Я не помню ничего из того, что мы писали тогда с Финном и Джедом, потому что были в настоящем пьяном угаре. Единственное, что я помню хорошо. Мы выпили много и потом сели за мою биографию, но хоть убей, что она из себя представляет, даже и строчки не могу воспроизвести в памяти.       Знаю, что я благородных кровей. Ох, ну чего гадать-то. Я открыл папку. Всё ещё глупо улыбаясь, я начал водить пальцем по ровным строчкам. Я пробовал на вкус каждое слово, которое описывало мою ненастоящую жизнь. Я пытался понять, что же это за вкус, пока не начал замечать, что он был на что-то похож. От этой необъяснимой схожести у меня даже защемило сердце. С каждым новым словом, я понимал, что каждое последующее за ним было до боли знакомым для меня. Очень знакомым. До жути.       Я перевернул одну страницу, вторую.       Мысли в моей голове вили кровавые гнёзда. Мои воскрешённые воспоминания набили гвоздями и посадили в эти гнёзда. Издалека эти чучела были похожи на маленьких воронят, которые ждут своих родителей, но вблизи… Выпотрошенные птицы со стеклянными глазами и неровными швами по всему телу. Острые концы гвоздей вылезали из маленьких тел. Из многочисленных ран пузырилась кровь, и сочился гной. В этом гадком месиве билась в припадке непонятная мошкара, захлёбываясь и помирая — мои попытки свыкнуться с воскрешёнными мертвецами в моей голове.       Я перевернул дрожащими руками ещё один лист, но не мог прочитать ни слова из-за мути, застлавшей мне глаза. Холодными пальцами я ткнулся прямо в свои глазные яблоки. Не почувствовал никакой боли, только лишь тёплую влагу, которая заструилась по моим рукам.       — Господи, что же ты наделал, Бартл.