Уроки этикета в Адар Манор

      — M-да, — протянул Коул, скидывая кроссовки в моей маленькой прихожей. В его голосе я уловил массу эмоций: стандартный набор из разочарования, изумления и пренебрежения. В сумме дают нечто похожее на то, как отреагировали бы банковские служащие, если к ним пришёл брать кредит вонючий и немытый бомж, к тому же с плохой кредитной историей. Что-то похожее сейчас и испытал Коул, оглядываясь по сторонам. Не нужно быть телепатом, чтобы понять, о чём он думал в данный момент: мысли отображались на лице, как рейсы на табло аэропортов. И они были, к сожалению, далеко не отрадными. — Ну и дерьмо.       Я хорошенько осмотрелся вокруг себя, но не обнаружил ничего, что могло вызвать такую негативную реакцию у Коула. Свою квартиру я всегда содержал в чистоте, и даже сейчас, когда я бываю в ней один раз в неделю, я не пренебрегал влажной уборкой. Да, сейчас этого незаметно. Я не убирался сегодня. Не бродил лениво по квартире с тряпкой, всё время отвлекаясь на бубнящий телевизор. Не прерывался после каждой протёртой двери на холодильник, где я мечтал найти баночку холодного «Мёрфис» и что-нибудь закусить. Не приседал чутка передохнуть и на полчаса забывался: перепутав в очередной раз спортивный канал с молодёжным, я следил за нелёгкими отношениями между участниками реалити-шоу. Не растягивал часовую уборку квартиры на целый день. Предаться этому изнурительному занятию после трудной рабочей недели помешали мне Финн и Джед. И мешали они вплоть до того времени, пока не отпустили меня из бара на все четыре стороны. Поэтому не было ничего удивительного, что в моей квартире сейчас царил лёгкий беспорядок — о присутствии оного можно было догадываться только по тонкому слою пыли на мебели — но не настолько, чтобы пускать в ход такие вредные слова.       Коул не терял времени зря. В нём бушевало любопытство, свойственное детям его возраста. Оглушительное и местами неконтролируемое желание всё познать. Он поковырял дырку в обоях, раскинул руки и измерил расстояние между соседними стенками — оказалось, что в моей прихожей поместилось всего полтора Коула — кинул быстрый взгляд в потолок, покрытый паутиной трещин и бледно-жёлтыми пятнами — привет от моего заботливого соседа этажом выше. Мальчик задержался около покосившейся тумбочки, где у меня обычно лежали ключи, газеты и всякий хлам, а я наконец решил разуться. Пока я снимал свои ботинки, аккуратно ставил на подставку для обуви, попутно отмечая, что не мешало бы их завтра почистить, не поленился убрать и кроссовки Коула, которые тоже бы стоило привести в должный вид, мальчик уже исчез в гостиной.       Меня не покидало ощущение, что всё происходящее ведёт меня далеко не к светлому будущему. Это внезапное появление Коула, на пороге моей квартиры, как самое страшное предзнаменование: всем в Адар Манор давно известно, кем я являюсь на самом деле; моя безрассудность, в отношении мальчика, которого я не должен был пускать к себе, прежде не подумав о последствиях, что точно не заставят себя ждать в самом скором времени, и если в замке ещё кто не был в курсе моей лжи, то стоило сейчас сделать один звонок, как все дворовые собаки Ирландии будут знать в лицо обманщика, решившего выставить дурачьём самый почитаем род в стране и покуситься на их немаленькое состояние; время, в которое ко мне заявился двенадцатилетний ребёнок, один, без какого-либо сопровождения взрослых, рисовало не самые радужные перспективы, когда всё станет известно Бартлу О’Нейлу. Вкупе всё вышеперечисленное всеми силами толкало меня предаться паническому мыслеблудию. Моё сознание именно в мыслеблудие видело ту спасительную соломинку в болоте, где я тонул. Жизнь обитателей Адар Манор была страшной трясиной, понять и принять которую, можно было одним способом — погрязнув в ней. Возможно, согласись я сейчас ухватиться за эту соломинку, и мысли о том, что я сдался практически без боя, станут не такими обидными. Я не буду жалеть о случившемся, а буду честно исполнять мою работу, потому что на большее согласия не давал.       Я замешкался около покосившейся тумбочки. Не из-за какого-то интереса к ней, её-то я видел каждый день последние пять лет, не считая, конечно, последних недель, а из-за писем из банка, где я выплачивал кредит за квартиру. Они лежали нетронутые. Я взял их в руки. Помимо моей воли меня наполнили воспоминания.       «Вам что-нибудь купить?» — великодушно спросил наш капитан. Мы быстро спустились по ухабистой дороге к ручью, на берегу которого стоит деревенский магазин — убогая лачуга с глинобитными стенами.       Никто не успел ответить. Под ногами брызнули фонтанчики пыли, словно выбитые из земли каплями дождя. Засвистели пули, затрещали автоматы. Мое тело среагировало само по себе, мгновенно. Словно в подсознательном порыве, я перепрыгнул кучу щебня и пополз вперёд, к стене, за которой укрылся.       Всего несколько минут назад мы сидели с двумя десятками американских и афганских солдат перед ветхой мечетью и разговаривали с деревенскими старейшинами. Мы проговорили почти час, но вдруг старейшины извинились, встали и ушли. Якобы из-за того, что сейчас Рамадан, они с утра не ели и не пили и хотели бы отдохнуть. Один из них забыл несколько белых прямоугольников плотной бумаги — конверты. Я хочу их отдать, но старейшин уже нет.       Их внезапное исчезновение, вообще-то, должно было насторожить нас всех. Но уже поздно. Деревня, как в кошмарном сне, на глазах превратилась в поле боя, я чувствовал себя посреди компьютерной игры. Отовсюду хлестали пули.       Постепенно стрельба стихла. В небе завис вертолет, ко мне подбежал Миша и, пытаясь перекричать грохот винтов, на ломаном английском спросил: «У тебя все в порядке?»       Два часа спустя, полевой лагерь нашего отряда. Раненых нет, но все возбуждены. Командир собрал вокруг себя солдат, двадцатилетних американских мальчишек, которые пришли в афганскую деревню с благими намерениями и едва не погибли. «Мы еще раз вернемся в эту деревню, — объявил капрал Масуд. — И снова будем вести себя мирно. Пусть афганцы видят, что мы ничего не боимся и хотим им добра». После разговора я отвёл нашего командира в сторону и показал письма. Он посмотрел их и вернул мне. Сказал, чтобы я завтра вернул их.       На следующее утро горы, как пятилетние дети зимой, упакованы в пуховые облака, шёл дождь. Из-за сильной облачности вылеты вертолетов запрещены. Мы быстро продвигались вдоль речного русла, от нервного напряжения сосало под ложечкой. Среди кукурузных полей попадались деревни с приземистыми домами, обнесенными каменными оградами. На улицах ни души.       Наконец мы добрались до вчерашнего деревенского магазина в Хараваре. Дня два назад кто-то из молодняка обнаружил загадочную надпись на стене: «Ты умрешь во славу ислама, и я сошью тебе саван из своих мягких девичьих волос».       Хозяина магазина зовут Муса. Это пожилой человек с ладонями, шершавыми, как наждачная бумага, и с бородой, выкрашенной по пуштунскому обычаю хной в рыжий цвет. Он сортировал дрова на продажу и предложил нам присесть. Нет, он ничего не знает о вчерашнем нападении, уверенно говорил Муса. Знает только, что за границей Афганистана и Пакистана, в нескольких минутах ходьбы отсюда, начинается «царство Талибана».       Какое откровение! Как будто это нам не известно!       Мы разговорились с продавцом, ситуация успокоилась. Миша и остальные ребята купили виноград и ушли мыть его к ручью, я остался в магазине, чтобы расспросить Мусу, может, если я буду один, то мои расспросы возымеют успех. А ещё отдать конверты. Продавец забрал у меня письма, просмотрел их. Меня раздражала его беззубая улыбка и слова «глупцы, да простит вас за это Аллах».       В этот момент раздался взрыв. Аллах не простил.       Снаружи доносились крики и выстрелы. Я бросился к двери: метрах в тридцати от магазина расползалось облако дыма, воздух рассекали трассирующие очереди, солдаты бежали вверх по склону. Я бросил Мусу, и помчался за ними вдогонку. Последнее, что я помню, куски земли, вздыбленные пулемётной очередью, и конверты в моих руках. Кипятильно-белые, несмотря на то что мир поглотила тьма.       Конверты из банка выпали у меня из рук. Несколько секунд я озадаченно смотрел на них. Кончики пальцев похолодели. Я спрятал их в кулаки, большими пальцами поглаживая по фалангам, вроде успокоился. Я вновь вдохнул запахи своей квартиры, а то в одно мгновение показалось, что вместо них я заглатываю щепки и сухую траву с пылью. Странно, что до этого дня белые конверты не пугали меня воспоминаниями.       Я ещё раз взглянул на них. Присмотрелся. На тумбочке крупными буквами поверх тонкого слоя пыли было оставлено послание: «дибил».       Я вздохнул, ещё раз подивившись, каким Коул был грубым и невоспитанным ребёнком. Сделать ошибку в слове, смысл и написание которого впитывается с молоком матери — верх грубости и невоспитанности.       Я стёр надпись, смёл конверты в ящик.       — Коул, — я зашёл в гостиную, — а как ты… Коул!       — А? — он лениво посмотрел на меня. — У нас чё пожар?       Я выдернул из рук Коула начатую банку «Мёрфис».       — Коул, ты у меня в гостях находишься без пяти минут, — я отхлебнул из банки. Пиво было тёплым, но вкус от этого хуже не стал, — а уже хлещешь алкоголь. Где ты, кстати, его нашёл?       — Рядом с диваном стояло, — процедил Коул. Он неотрывно смотрел на банку в моих руках.       Я сузил глаза и попытался мимикой показать, что его ложным ответом я недоволен. Мальчик заметил, как я скривил лицо.       — Слушай, старик, чтобы не значили твои кривлянья, пожалуйста, прекрати их делать. Смотреть тошно. Выглядишь, будто тебя сейчас стошнит, — я тут же прекратил, убрав с лица вообще всякое выражение. — Я не вру. У тебя рядом с погрызенным диваном целая упаковка стоит. Не веришь, сам посмотри.       Действительно, рядом с диваном стояла целая упаковка, правда, уже без одной банки, которую я держал в руке. Мне даже не пришлось долго думать, перебирая всевозможные варианты того, что делает упаковка первоклассного «Мёрфис» в моём доме, её принесли Финн и Джед, чтобы поднять мне настроение и помочь расслабиться после крайне напряжённой недели в замке. Но дело до упаковки так и не дошло. Видимо, Финн, оценив моё состояние критическим взглядом, пришёл к выводу, что даже «Мёрфис» будет здесь бессилен.       — Всё равно это не даёт тебе права брать вещи без разрешения. Тем более алкоголь, — сказал я назидательным тоном, делая ещё глоток. — Тебе только двенадцать лет.       — А тебе, по твоим словам, как минимум три сотни, старикан. Давай ты не будешь строить из себя принципиального взрослого, так и быть, ты можешь забрать у меня эту открытую банку пива, а я просто возьму новую из пачки, — Коул потянулся к упаковке.       Я ногой отодвинул её в сторону.       Мальчик замер.       — Я так понимаю, ты будешь продолжать строить из себя принципиального взрослого? — голос мальчика неподдельно задрожал от негодования. Я приготовился к худшему. — Хорошо, — Коул выпрямился, — будь по твоему. Всё-таки я у тебя в гостях.       — Будь по моему? — такого поворота я даже в самом лучшем сценарии развития наших с Коулом отношений представить не мог, а тут наяву. Я так растерялся, что сел, и практически сразу понял, что совершил тактическую ошибку. Вскочил и отбежал на приличное расстояние. Но Коул даже не шелохнулся. — То есть взаправду по моему? — я всё ещё не мог поверить. — Без кулаков и обвинений? Набрасываться не будешь? Кричать тоже? И банку не выбьешь из рук?       — Чёрт, — Коул отвернулся в сторону и забубнил, что я едва смог понять: — Про банку не подумал, кретин.       — А может, оно к счастью? — я вернулся на диван, предусмотрительно отставив пиво подальше от себя. Несмотря на то что финт с банкой потерял всякую внезапность, Коула этот факт вряд ли остановит, если он всё-таки задумал проучить меня. — Коул, послушай, я не могу разрешить тебе распивать алкоголь, правда. А если кто узнает об этом?       Как нельзя кстати я вспомнил Райогнана. Его проницательность выше всяких похвал, ему бы в разведку или в полиции детективом работать. Почему-то я готов поклясться Финном, что преступлений в нашем мире стало бы меньше, если дворецкий семьи О’Нейл работал на благо общества. Но он работает на Бартла и только на него. Я знаю, как дворецкий любит поиграть в заботливого друга, чтобы потом сдать тебя с потрохами своему хозяину. Я даже не уверен в том, что он сохранил в тайне последствия нашей с Коулом прогулки. Оттого мне не хотелось бы компрометировать Коула ещё больше, но в открытую я не мог об этом заявить мальчику. Одним разочарованием больше, и Коул может совсем перестать верить людям. У меня же совершенно иные цели и задачи. — Например, Райогнан, — сказал я небрежным тоном. Так, чтобы это не звучало как обдуманное решение. Первое, что пришло на ум, а сразу за ним: — или твой отец, — добавил уже тише. Тут меня озарило. — Коул, а твой отец в курсе где ты?       — Ага, в курсе, — Коул вскочил и подбежал к стенке с книгами, — также в курсе, как и о нашем с тобой договоре.       — А ну тогда, — я уже было успокоился, пока не вспомнил о договоре. — Что?! — я тут же оказался на ногах. — Коул, так нельзя. Ты должен был сказать отцу. Он наверняка волнуется…       Коул резко обернулся. «Ты, правда, веришь в то, что сказал?» — прочитал я на его лице.       — Так или иначе, нам нужно предупредить его. Давай сюда свой телефон, я сам позвоню ему.       — И чё ты скажешь? Хай, твой сын сейчас в моём сарае ждёт, пока я дам ему банку пива, потом мы отлично проведём вечер, а завтра приедем в замок, и всё будет чики-пуки. Ты серьёзно?       — Телефон, — я протянул руку. Ты опоздал, Коул. Я уже подумал о последствиях.       Коул шумно выдохнул, признавая за собой поражение. Он залез в карман, достал оттуда кулак и положил в мою раскрытую ладонь кукиш.       Я не стал церемониться с мальчиком. Отвесив ему подзатыльник, я схватил Коула за шкирку и оттащил к дивану. Мальчик вертелся как на горячих углях, пока я пытался зажать его между собой и диваном. Завтра на моём лице, благодаря двум точным попаданием ноги Коула, расцветёт два новых неведомых цветка сине-фиолетового цвета. Но это забота завтрашнего дня. А сейчас я скрутил его руки за спиной, навалился всем телом, чтобы он меньше брыкался, и пошарил по его карманам.       — Где твой телефон? — спросил я, когда понял, что в карманах мальчика его нет. Мне пришлось отпустить его.       — А ты не забываешься, старикан? — пропыхтел Коул, пытаясь отдышаться. — Это же превышение полномочий и…       — Коул, заткнись, пожалуйста, и дай мне телефон.       — Нет его у меня. Я чё дурак? У меня в мобиле куча маячков и прослушка. Если бы я не оставил его дома, то мне шавки отца и до дороги добежать не дали.       Коул сказал это совершенно будничным тоном, будто, правда, ничего из ряда вон выходящего не произошло.       У меня же в груди встал ком, будто я сделал несколько быстрых и больших глотков воды. Но где-то на периферии сознания затеплилась надежда.       — Может, — начал я оробевшим голосом, — может, ты кого-то всё-таки предупредил? Хоть кого-нибудь?       Коул посмотрел на меня одним из тех взглядов, которые одновременно могли выражать и значить очень много вещей. В данном случае, он значил:       — Старик, ты головой случаем нигде не приложился, а? А то я смотрю, тебя штормит не по-детски. Кому, по-твоему, я должен был сказать о том, что сваливаю с их грёбаного праздника жизни? Слугам? Райогнану? Начальнику охраны? Или, может, сразу папаше? Прям представил эту картину. Я такой захожу в кабинет отца, а он там как раз с Мелланом лижется. Ну я, это, правилам этикета же обучен уже. Извиняюсь, все дела и говорю: «Я, это, ухожу. Зашёл предупредить, ага. Телефон я дома оставлю, не хочу, чтобы меня нашли, ок? А вы тут, это, продолжайте лизаться дальше. Я пошёл».       Звучало это весело. И выглядело тоже. Коул не поленился разыграть всё в лицах. Очень уморительно у него получился Меллан. Он целовался с Бартлом, всё также не выпуская изо рта жвачку. Себя мальчик изобразил слабоумным, что ни капельки не было похоже на него. Скорее это был карикатурный образ на себя самого со скошенным к переносице взглядом и слюнями на подбородке. Но когда я смотрел, как Коул изображал такого себя, мне было отчего-то не до улыбок.       Мне было непонятно, откуда могла взяться такая злая карикатура на себя. Обычно людям свойственно изображать своё «я» с хорошей стороны. Даже самые глупые ситуации, по рассказам людей, никогда не застают их врасплох. Они всегда готовы. Ошибаться может кто угодно, но только не они, потому что их удел с умным лицом взирать на эту глупую ситуацию и делать выводы. Так, например, Финн рассказывал, как его и одну богатую мадам, имя которой до сих пор умалчивается, застукал муж в компрометирующей ситуации. Всё бы ничего, только Финн повёл себя, как настоящий болван. Вместо того чтобы молча уйти, он начал уверять мужчину, что всё увиденное не более чем работа Финна. Он же журналист, и вот его удостоверение, голая жена на кровати, сама кровать, подушка, Финн на ней почти не лежал, одеяло, бутылка «Шато Марго», правда, пустая, но на дне есть пара капелек. Финн бегал по комнате, сверкая голым задом и перечисляя всё то, на что мой друг, по его словам, посягательств не имел. Только разве что на одежду. Финн говорил без продыху, пока натягивал на себя свои пожитки. У моего друга есть потрясающая особенность: если он волнуется, то не замолкает ни на секунду. Говорит, говорит, говорит, говорит, пока кто-нибудь не врежет ему. Другого способа заткнуть бесконечный словарный понос невозможно. Семейная чета поняла это не сразу, поэтому какое-то время и «рогатый» муж, и дама тихо зверели. Объединённые общей проблемой в лице незатыкаемого Финна, они совершенно забыли об измене. Кончилось всё тем, что мой друг был отфутболен к двери совершенно неженским ударом, который ему нанесла разъярённая дама, а там его уже поджидал дошедший до белого каления муж. Но эти подробности я узнал многим позже, а пока…       … у Финна началась депрессия. Шутка ли, такая неприятная история, где в итоге оба глаза подбиты, душевная и психологическая травмы, как сладкий батончик, переломили его, и неделя запоя. Но, как говорится, время лечит. Лечит не только покалеченные тела и души, но истории, произошедшие с этими телами и душами. После того как всё произошло, нам с Джедом клещами пришлось вытягивать из Финна подробности. Но у друга была истерика и навязчивая мысль о его несостоятельности в этой жизни. Мы выжали из него совсем немного. Нам пришлось клещами вытягивать правду по крупицам. В итоге через неделю я и Джед всё также топтались на смутных обрывках истории, Финн оказался крепким орешком, а несметное количество алкоголя и неутешное горе запечатали его уста на продолжительный срок. А потом, одним прекрасным вечером, Финн пригласил нас в бар, заказал пиво за свой счёт и всё рассказал. Вот так просто, но история стоила того, чтобы подождать её неделю. И это была не просто история, а целая эпопея, где главный герой — Финн — смелый юноша, который противостоял силам зла, олицетворением коих стал внезапно появившийся на пороге собственной комнаты муж. Дама, с которой мой друг придавался любовным утехам, была нежным цветком, нуждавшимся в заботе и защите настоящего представителя мужского пола. Муж дамы таковым не являлся, а вот Финн, наоборот — был что ни на есть, самым-самым явным представителем это. И когда муж этой дамы заявился, мой друг повёл себя, как подобает вести себя настоящим мужчинам: вызвал его на смертельную дуэль. Финн сделал широкий жест в сторону мужа мадам, позволив ему выбрать оружие. Тот не придумал ничего лучше, как драться на кулаках. Что же кулаки так кулаки. Так как Финн был в тот вечер в прекрасном расположении духа, то сделал ещё один не менее широкий жест: разрешил мужчине ударить его первым. Вот откуда у Финна фингал под правым глазом. Началась драка. По словам моего лучшего друга, он дрался как настоящий воин. Подобно Аттиле или Александру Македонскому, Финн обрушил всю свою нечеловеческую силу на презренного мужа. Он практически сокрушил его, но громкий оклик дамы, что не могла смотреть на это побоище, отвлёк его. Вот откуда у Финна второй фингал уже, правда, под левым глазом. Драка закончилась, не успев обзавестись жертвами. Мадам оказалась слишком впечатлительной, поэтому все смертельные баталии пришлось в темпе вальса сворачивать и расходиться. Но наш друг заверил нас, что тот неотёсанный муж навсегда запомнил Финна — самого-самого настоящего представителя мужского пола.       История действительно оказалась впечатляющей. Вроде бы такое дело, измена, издавна считается нечто отвратительным, но Финн обставил это всё так, что мне и Джеду и в голову не могло прийти ни одной осуждающей мысли о нём. Только хорошее. И этим хорошим мы делились со всеми своими товарищами, призывая удивляться и проникаться уважением к ветреному, казалось бы, Финну.       Я не знал того, кто скрывался под личиной героев в рассказе Финна, потому что друг изменил все имена, дабы не навлечь на и без того несчастную даму больших пересудов. Каково же было моё изумление, когда я узнал правду. Случайно, конечно. Я не смог удержаться, дабы не упомянуть поступок Финна при встрече с очередным знакомым, а тот, вместо того чтобы вместе со мной проникнуться уважением, рассмеялся. Да так громко, что с деревьев аллеи слетели все птицы. Тут мне стала известна реальная картина той истории, и она существенно разнилась с рассказом Финна.       Мне стало так стыдно за друга, что я метнулся извиняться перед знакомым. Тот поспешил прервать мои извинения. Он не был в обиде на Финна, наоборот, благодаря моему другу их отношения с женой наладились, узы брака стали крепче, и сейчас они переживают второй медовый месяц. Оказалось, Финна использовали в самых корыстных и одновременно благородных целях, дабы убедиться, что дама любит только своего мужа.       Что и говорить, но мы с Джедом, узнав правду, нисколько не удивились ей. На самом деле она принесла в наши души равновесие. Не то чтобы мы не верили Финну, просто нам спокойнее, когда он беззаботен и творит всякую ерунду. Ни я, ни Джед не хотим повторения той истории, о которой теперь не только говорить, но и думать мы себе запретили. А про моего знакомого и его жену мы решили не рассказывать Финну, чтобы не огорчать его.       История, про неудачное хождение Финна, послужила примером того, как люди не хотят выставлять себя с глупой стороны, как не умеют признавать за собой ошибок, как стараются исказить историю, если она выбрала героем не их. То есть делают всё, чтобы подать именно себя с самой верной, правильной и героической стороны. Даже если они таковыми в истории не являются.       Такое состояние свойственно детям. Трёхлетним. Происходит это, наверное, потому, что в три года у ребёнка не развито критическое отношение к себе. Он не может быть ни в чем виноват. Но уже в двенадцать лет самокритика находится совершенно на другом уровне. С возрастом самокритика шлифуется и совершенствуется. Оттачивается в угоду нашему сумбурному миру. Это, конечно же, в идеальном представлении. На самом же деле нам приходится наблюдать людскую самокритику, развитие коей подобно развитию самокритики трёхлетнего ребёнка, навеки погружённой в анабиоз.       Так откуда у двенадцатилетнего Коула такое не по годам запредельное отношение к себе? Возможно… Нет, тут всё предельно ясно. Стоит только раз увидеть, в каких условиях живёт мальчик, то вопросы отпадают сами собой.       Несмотря на всё моё отвращение к отцу Коула, которое снова подступило к горлу щиплющей горьковатой жидкостью, я не мог не задуматься о том, что даже такой бессердечный человек, вполне возможно, будет волноваться, если его ребёнок пропадёт. Ведь правда же?       Коул, заметив, что я давно не проявлял никакой внешне заметной активности, счёл верным, оставить меня в покое и самому позаботиться о себе. С пивом он решил до поры до времени перейти на вы и держаться по-хорошему подальше от этих манящих жестяных банок. Мальчик перешёл к радикальным мерам, а именно — решительно обследовал мою скромно обставленную гостиную, пока я натужно пытался разобраться в жизни на скорую руку. Ни стол с вазочкой, наполненной зубодробительными карамельками, ни коробка с проводами, гордо мною именуемая компьютером, ни кинескопный телевизор с выпуклым экраном его не заинтересовали. Покрутившись из стороны в сторону, Коул направился прямиком к книжной полке.       Она ломится от книг, но читать я не люблю. В серёдке стоят те, что мне подарили Финн и Джед. В твёрдых обложках, с хрустящими страницами. Если уткнуться в такую книгу носом, можно почувствовать невыветрившийся запах типографии. В минутки грусти я иногда себе позволял с хрустом раскрыть книгу на середине и уронить туда лицо. Меня это ни капельки не успокаивало, не вселяла какой-то там уверенности. Просто хотелось постоять вот так с лицом, зажатым между станицами. Новый праздник — новая книга, конечно, вкупе с пеной для бритья и парой чёрных носков, как же без этого. Но в большинстве своём на полке пылятся книги, купленные мною. Они стоят по бокам, подперев малочисленную толпу в чистеньких и новых обложках, аки ребята из рабочих кварталов, загнавшие подвыпивших представителей обеспеченного класса в тупик. Грязная рухлядь, с размахрившимися корешками и сбитыми углами продаётся только в одном месте — на блошином рынке «Мамы Джонс» (1). Эта свалка эпох лучше любого магазина. Здесь спокойно уживаются вместе и вонючие рыцарские доспехи и совершенно новые телевизоры с большими плазменными экранами, свежие овощи и молочные продукты с ближайших фермерских угодий и экскременты самой Елизаветы II в мешочке, обвязанном нарядной лентой. Но туда я прихожу, чтобы купить очередного калеку времени. Я люблю покупать старые книги, приносить и ставить на полку. Я не читаю, то что покупаю, поэтому полки делят и советы садоводам, и астрологический прогноз на 2000 г., и романы Диккенса и Моэма, и физика для старших классов, и пособие для одиноких дам «Как свыкнуться с мыслью, что остаток жизни ты проведёшь в одиночестве».       Но сомневаюсь, что Коула заинтересовало это пособие, или физика для старшеклассников, или книги, подаренные моими друзьями. На полке, рядом с цветными корешками, лежала коробка, обитая чёрным бархатом. Вот к ней и потянулось обцелованное любопытством лицо Коула.       — Круто-о, — протянул он. — А она настоящая?       У мальчика в руках покачивался крест на малиновой ленте — «Крест Виктории», к которому я был представлен сразу после службы.       — Да, настоящая. Коул, будь любезен, положи её на место и закрой коробку.       — Настоящая медалька! — мальчик пропустил мои слова мимо ушей. Он мигом нацепил крест на грудь и убежал в коридор к зеркалу. — Ничё так, — донеслось оттуда. — Прям вообще чётко, — Коул вернулся в гостиную размеренным шагом, выпятив грудь вперёд. Пузо бы ему побольше, и может в министры обороны Ирландии метить, вместо O’Ди (2). — Ну чё? Мне идёт? Похож на военного?       — Ты похож на мальчика, который ради забавы нацепил на грудь высшую военную награду, — я встал с дивана и направился к Коулу. — Снимай, Коул, я положу её на место.       — Нет-нет, старикан, — мальчик отбежал от меня на приличное расстояние и начал небрежными движениями отдирать крест от толстовки. — Ну чего же ты? — шипел он, стараясь изо всех сил, но награда ни в какую не поддавалась. Так Коул и бегал от меня по гостиной, теребя крест на толстовке. — Давай же, снимайся… Снимайся, тебе говорят! — крикнул он, когда я всё-таки его настиг. — Киф, ну чё ты? — я шлёпнул Коула по рукам, когда тот попытался закрыть ими крест. Он тут же их убрал, а я с лёгкостью снял с его груди крест. — Ну я всего лишь хотел посмотреть, — заканючил Коул, когда я понёс награду на место. — Одним глазком, старикан. Не каждый же день я настоящие медальки вижу, согласись?       — Я дам тебе посмотреть, но с условием: ты позвонишь своему отцу и скажешь, где ты находишься.       Коул вырвал из моих рук крест:       — А луну тебе с неба не достать? А то я мигом. Моргнуть не успеешь.       Я моргнул.       — Ну и где же твоя обещанная луна?       Коул посмотрел вокруг себя и снова вернулся к изучению награды:       — Не получилось, звиняй.       По-хорошему мне нужно выйти из себя и отчитать этого заносчивого паршивца. По правде, сколько можно терпеть эти издевательства? Но…       Я посмотрел на мальчика. Коул изучал крест, высунув от усердия кончик языка. Пальцами он обвёл по контуру все четыре луча, что сужались к центру, ощупал бронзового льва на лицевой стороне, корону, на которой лев стоял, и ленту со словом…       — For Valour (3) … — одними губами произнёс Коул. Я мысленно вторил мальчику. … как же его отчитывать? Ругать словами? Так он в ответ ругнётся так, что будь здоров. Меня даже немного пугает то количество бранных слов, которое знает Коул. Зачем ему? Вот мне бы не помешало, чтобы было чем оперировать после двух банок «Мёрфис» в баре. Ударить? А что? Миша рассказывал, что в детстве он был трудным ребёнком, а потом вырос в не менее трудного подростка. Но стоило отцу пару раз огреть Мишу по ногам кабелем, то мальчик сразу становился добрым и покладистым. Кабелем… Жирной вермишелиной, что в ширину как мой палец. Ну и методы воспитания в России я скажу, но вроде Миша жив, здоров и весел, отчего же тогда не попробовать действенный российский способ здесь у нас, в Ирландии?       — Тогда… Тогда я сам позвоню твоему отцу! — вспылил я, хлопнув по первому, что попалось мне под руку, а именно по столу. Я не рассчитал силы, и ножки под столом просто сложились. Стол с грохотом упал, и Коул наконец удостоил меня своего взгляда. Самого что ни на есть злого, всеиспепеляющего взгляда. — Да, — решимости у меня заметно поубавилось, стоило мне только скреститься взглядами с мальчиком. Наши силы заметно неравны, но я решил не отступать. — Позвоню. Можешь смотреть на меня со всей злостью, на какую тебя хватит, Коул. Ты всё равно меня не остановишь.       Я мысленно приготовился отбивать атаку Коула: и словесную, и если он полезет бить меня. Но мальчик меня снова удивил. Он сложил руки на груди и нагло улыбнулся мне:       — Хорошо, старикан, звони. Так и быть пожертвую своей свободой. Неделька под домашним арестом, по-моему, сдельная цена ради того, чтобы увидеть реакцию отца на твой хлев.       Моему возмущению не было предела. Моя квартира не похожа на хлев ни коим разом. Она немного пыльная, но это всё, что можно сказать о ней плохого. К тому же наличие пыли совершенно нормально для недельного отсутствия.       Коул пристально смотрел на меня и улыбался. Его улыбка стала шире, когда я полностью осознал смысл сказанного мальчиком. И вот мне уже чудится в натяжной тишине гостиной издевательский смех, который задевает меня не хуже, чем глупые анекдоты про военных.       Я поджал губы, тем самым показав, что не намерен уступать какому-то двенадцатилетнему прыщу. Я резко выхватил мобильный телефон из кармана и на своих двоих поскакал в коридор. На секунду мне показалось, что я сжимаю в руке сверкающий меч, не средство связи, и мчусь я не звонить отцу Коула, а убивать злое чудовище, что в принципе одно и то же.       В коридоре я как-то подрастерял весь запал, а меч в моей руке вновь принял вид сотового телефона. В преддверии серьёзного разговора мои мысли стали такими же непослушными, как и маленькое чудовище, что вновь избежало наказания. Но отступать уже поздно. Ирландцы не сдаются!       Первый гудок, второй гудок, третий гудок… Почему-то обеспокоенный отец не спешит брать телефонную трубку и узнавать, где его любимое чадо. Четвёртый, пятый, шестой гудки. Что он вообще о себе думает? Его ребёнок в такой поздний час находится в соседнем графстве, в квартире старого дома, где-то на отшибе рядом с закрытым пивоваренным заводом, а ему всё равно? Пока я придавался совершенно несмешным размышлениям, прозвучали и седьмой, и восьмой и девятый гудки.       Десятый гудок пробудил во мне ярость. Что за глупости здесь творятся? У него сын пропал, а он не колышется и даже не собирается отвечать на этот чёртов звонок. Неужели ему плевать на Коула? Плевать на то, что в двенадцать часов ночи вместо того чтобы спать, ребёнок без присмотра родителей трогает вещи исторической ценности и доводит старых людей до белого каления.       Слава всем небесным силам, что этот эгоистичный монстр не взял трубку, а то бы он услышал от меня столько гадких слов о себе…       — Алло?       …нужно было положить трубку раньше. Неужели её было так сложно положить, а потом уже про себя возмущаться и злорадствовать?       — Я вас слушаю, Киф, — холодно прозвучал голос Бартла. Вдох. Он знает, что звоню я. Выдох. Он зол. Вдох-выдох. Мысли вконец запутались. Глубокий вдох и такой же глубокий выдох. Стараемся не предаваться бессмысленной панике.       Перед тем, как всё-таки разродиться какой-нибудь мало-мальски годной фразой, состоящей как минимум из одного звука, я заглянул за угол, дабы убедиться, что Коул стоит рядом и всё отчётливо слышит. И пусть он всё также делает вид, что увлечён разглядыванием креста Виктории, я вижу, как напряжённо он ждёт, пока я начну говорить.       — Эм, алло, — выдал я первое, что подвернулось на язык. Тут же, конечно, понял, что перед тем как говорить, нужно маленько включать мозги. — Простите, Бартл. Я не хотел вас передразнивать. Да и не передразнивал я вас вовсе, просто сказал на случай, если вы вдруг подумали, что я вас передразниваю. Я не хотел говорить своё «алло», а хотел всего лишь ответить на ваше «алло», но почему-то сам сказал «алло».       Из-за угла показался Коул и покрутил пальцем у виска.       Я и сам прекрасно понял, что сказал полную чушь. Я помахал рукой, чтобы мальчик скрылся.       — Извините ещё раз, Бартл. Я не хотел, правда, нести столь откровенную чушь. Просто я, поверьте, хотел извиниться за своё нелепое «алло», чтобы вы не подумали, что я издеваюсь… Ну вот опять, — я не удержался и стукнул себя по лбу. Наверное, Бартл услышал шлепок. — Простите, — я только сейчас понял, что Бартл молчал всё это время. — Эм, Бартл? Вы ещё здесь?       Я замер в ожидании ответа.       — Да, я, несмотря на ваш глупый и непонятный трёп, всё ещё здесь, — сказал он странным голосом.       — Отлично! — сам обрадовался я. — Я звоню не просто так, чтобы поболтать, вы не подумайте. Бартл, эм… — Коул отрицательно замотал головой. — Ваш сын…       — Мой сын? — голос хозяина Адар Манор сразу зазвучал в знакомом настроении: холодном и напряжённом.       — Да, ваш сын. Дело тут такое… Смешно даже, что и говорить, — я нервно захихикал. — Коул сейчас у меня, представляете?       — У вас? — меня передёрнуло от зловещего тона хозяина Адар Манор. Я посмотрел на Коула. Вид у того был убитым. — Что он делает у вас?       — Сейчас он стоит рядом со мной, если вам интересно.       — Нет, мне интересно не это, — я сглотнул и едва успел отстраниться от мобильного телефона. В него незамедлительно начали орать. — Что он вообще забыл у вас?! Вот это мне интересно! Мне интересно, почему его грёбаный смартфон, с которым он никогда не расстаётся, остался дома?! Почему ушёл, никого не предупредив?! Кто этому убожеству вообще дал права переступать порог дома и уходить, куда ему вздумается?!       Мои брови поползли наверх. Коул стоял рядом и всё слышал. По его лицу я не мог точно сказать, насколько его задели слова отца, но понимал, что мальчик сейчас испытывает не самые радужные эмоции.       — В ваши обязанности, мистер Галлахер, входит обучение Коула элементарным правилам этикета! Элементарным! Вы заступили на службу несколько недель назад, и я до сих пор не вижу результата! — гремело у меня в ушах, пока его голос резко не стал тихим, но остался таким же зловещим: — Спеться с моим сыном и плясать под его дудку недостаточно для результата, мистер Галлахер. Говорить «спасибо» и «пожалуйста» за награду может и тупая дворняжка, верно, Киф?       Я положил руку на плечо Коула, тем самым стараясь его немного подбодрить, но мальчик неожиданно резко сбросил её и кинулся к порогу. Он сел на пыльный коврик в своих модных штанах и начал натягивать кроссовки. Мальчик старался всё делать быстро, будто неожиданно вспомнил, что спешит куда-то. Коул не нашёл лучше способа, чем затягивать шнурки на кроссовках рывками. Наверное, ему верилось, что так они быстрее завяжутся. Но проверить не получилось: один из шнурков с громким хлопком лопнул прямо в руке у мальчика. В полумраке коридора я увидел, как в глазах Коула блеснули злые слёзы.       — Он плачет? — холодным вопросом напомнил о себе Бартл и, не дожидаясь моего ответа, продолжил: — Маленькое ничтожество. Совершенно не умеет постоять за себя. Скажите мне, мистер Галлахер, почему Коул оказался у вас? В этом есть какой-то тайный умысел?       — Коул оказался здесь… — покорно начал я отвечать на поставленный вопрос, но потом будто мне, как на телевизоре убавили звук. Я не сводил своего взгляда с Коула, что застыл на пороге с закрытыми глазами и лопнувшим шнурком в руке. Невысказанная обида за мальчика и ярость разбушевались во мне. — А знаете, мистер О’Нейл, я не в курсе, почему Коул оказался среди ночи здесь, верите? Не имею ни малейшего представления и не намерен выяснять этого, — Коул уставился влажными глазами на меня. — Если вам так хочется узнать, почему ваш сын находится вне дома, то спросите у него лично. Всё-таки он ваш сын.       Ох, как я был доволен собой в эту секунду. Мной ранено самое злобное чудище! Не убито, правда, но ранено. Жаль не в самое сердце, а так всего лишь мазнуло по руке или ноге.       На другом конце телефона с поразительным хладнокровием мне ответили:       — Хороший совет, — я сжал губы, чтобы из меня ненароком не выскочило что-нибудь злорадное. — Я незамедлительно последую ему. Сейчас же приеду и поговорю со своим сыном.       — Не стану чинить препятствий на пути к… Простите что? — я прижал телефон к уху. — Мне не послышалось? Вы собираетесь сейчас приехать ко мне, чтобы поговорить с Коулом?       Я в растерянности посмотрел на мальчика. Тот пожал плечами.       — Да, именно это я и собираюсь сделать.       «Что мне делать? — одними губами спросил я у Коула, указывая на телефон. — Он собирается приехать сейчас».       «Пусть приезжает», — ответил он.       «Сюда?»       «А у тебя есть другое место, куда он может приехать?» — злорадно ухмыльнулся Коул и показал мне язык.       Я чуть было не показал язык в ответ, но вовремя отдёрнул себя от очевидной глупости. Коул и его отец раздражали. Я устал от обоих. Устал и хотел спать.       — Знаете что, Бартл О’Нейл, — я постарался придать голосу твёрдости и вложить в эту твёрдость немного безразличия, — я сейчас ложусь спать. Очень устал за неделю в Адар Манор.       — Очень сожалею, что вы так устаёте бездельничать. Попробуйте поработать, возможно, не будете так уставать? — саркастический тон хозяина замка начал выбешивать меня. Я чуть не задохнулся от такой наглости, но опять, опять молча принял этот удар. — Я сейчас приеду, и мы обо всём поговорим.       — Нет, вы не приедете. Если вы не услышали, что я вам сказал, я повторю, потому что мне не сложно: я ложусь спать. Я очень устал. Перед грядущей рабочей неделей я бы хотел поспать хотя бы часа два в своей квартире. По условиям договора я имею права сделать это в свой собственный, единственный выходной.       Я порадовался, что ни разу не сбился. Правда, тут же забыл, что говорил Бартлу О’Нейлу, но могу биться об заклад, что это было что-то неприятное, об этом красноречиво мне сказало шумное дыхание хозяина Адар Манор.       — Строго говоря, — после некоторой заминки Бартл обрёл дар речи, — ваш рабочий день уже наступил.       Я заглянул в гостиную, немного постоял, привыкая к свету, чтобы разглядеть на настенных часах время. Первый час ночи.       — Мне приехать? — спросил я.       — Да, и захватите Коула, — тут же отозвался Бартл. — Можете вызвать такси, я оплачу.       — Вы такой добрый, — похвала вырвалась, несмотря на злобу, что переполняла меня, — но хочу вас огорчить, я и Коул приедем утром. Если вам совершенно плевать на людей, которые работают на вас, то я не позволю вести себя так отвратительно по отношению к собственному сыну! — крикнул я в трубку. — Это не ему, а вам нужно преподать пару уроков хорошего тона!       В этот раз мои слова были встречены тишиной на том конце телефона оглушительной. Я слышал, как дышал я. Как хлопал глазами Коул. Как в спешке проходили мимо нас секунды, за которыми часы отбивали громкое «тик-так».       — Что же вы не кладёте трубку, Галлахер? Боитесь моего гнева?       В этот момент мне очень хотелось плюнуть в самодовольное лицо Бартла.       — Единственное, чего я сейчас боюсь, это то что Коул не выспится, и это негативно скажется на его здоровье. Ваш гнев меня нисколько не интересует. Мне с ним детей не крестить и в окопы не падать.       Прежде чем Бартл вновь заговорил, мне почудилось глухое рычание.       — Надеюсь, до утра вы не р-растеряете свою смелость, Киф, — моё имя он буквально выплюнул, как будто ругнулся. — Как только вы приедете в Адар Манор, соблаговолите зайти в мой кабинет! — Коул облегчённо утёр лоб рукавом. Хоть и было в этом жесте много театрального, всё-таки от меня не укрылось, что он, правда, рад, что не попадёт под горячую руку отца. — Вместе с Коулом!       Связь оборвалась. Похоже, мы рано обрадовались.       К моему удивлению, мальчик прибывал в удручённом состоянии от услышанной новости без малого пять секунд, а потом переключился на меня.       — Ну тебе теперь достанется, старикан! Он с тебя шкуру спустит, потом наденет и снова спустит, — радостно прыгал вокруг меня Коул, размахивая лопнувшим шнурком, пока я во всех анатомических подробностях представлял, как с меня будут сдирать «шкуру». — А как ты его сейчас, просто блеск! «…вам нужно преподать пару уроков хорошего тона!» — правдоподобно передразнил меня мальчик. — Так его, так! Это было круто. Честно, старикан, круто, — Коул похлопал меня по руке, подбадривая. — Не расстраивайся, это была твоя минута славы. Первая и последняя, но какая! — он прошёл в гостиную и упал на диван. — Я бы отдал телик и гробоящик (4) с сонькой (5)  — хотя соньку не отдал бы, не — чтобы щас увидеть лицо папашки. Он там, наверное, ползамка разнёс. Кайф.       Я не разделял его детского восторга. Застыв в проёме, я смотрел, как Коул радуется.       — Ну чё? — неожиданно он обратился ко мне. — Куда пойдём отмечать? Есть у тебя рядом какая-нибудь пивнушка, куда меня без проблем пропустят?       — О чём ты? Мы ложимся спать. Мне завтра на работу.       — Ну, а мне нет, — Коул увязался за мной. — Если ты не хочешь отпраздновать свою маленькую победу над чудовищем, что породило меня, то не лишай его бедное дитё такой радости, — мы прошли в мою спальню, что причудливо выходила прямо из гостиной. Мальчик тут же прыгнул на кровать. — Господи, как ты на ней спишь? Как я на ней буду спать?!       — А ты и не будешь, — я вытащил из шкафа одеяло. — Твоё место там, — я показал на гостиную, — на диване.       — Старикан, а ты не…       Дальше я не расслышал, потому что кинул в мальчика одеяло. Коул возмущённо запищал из-под него.       — Коул, будь добр, иди спать.       Он вынырнул из-под одеяла, сгрёб его подмышку и ушёл обустраиваться ко сну на диване.       Я упал на кровать и закрыл глаза.       — Старикан?       — М-м?       — А как свет выключать?       — Там на стене выключатель.       — У тебя чё не автоматически? — сильно удивился мальчик. Я услышал, как он несколько раз хлопнул в ладоши. Наивный-наивный Коул.       — Нет, Коул. Поднимись и выключи свет сам.       — Мне лень.       — Твои проблемы, — я глубоко задышал.       Из гостиной донёсся шум. Я приоткрыл один глаз. Моя квартира погрузилась во тьму.       — Старикан?       — Что?       — А где моя подушка?       — У меня только одна.       — Что значит одна? А как я буду без подушки спать?       — Если хочешь спать, и без неё заснёшь.       — Старикан, я пожалуюсь на тебя от… — мальчик запнулся.       — Отцу, — любезно подсказал я. — Пожалуйста, Коул. Меня всё равно завтра уволят. Одной проблемой больше, одной — меньше.       — Ты его вообще не боишься?       — Кого? — зевнув, спросил я.       — Отца моего.       Я представил Бартла О’Нейла — с последних слов Коула — стоящего на пепелище собственного замка.       — Не знаю, — не покривил я душой. Наверное, потому что уже засыпал.       — А я вот его не боюсь, я его ненавижу! — горячо воскликнул Коул. — Жду, когда мне исполнится восемнадцать лет, чтобы свалить куда-нибудь подальше. Буду жить в своё удовольствие. Никаких запретов, никаких правил, никакого Меллана, а главное — никакого отца! Я, знаешь, что сделаю, когда стану независимым ни от кого?       — И что же? — спросил я, вздохнув. Неужели в возрасте Коула я тоже был таким же невыносимым ребёнком?       — Закачу самую крутую вечеринку!       — Круто, а теперь давай спать.       — Там будет бассейн, наполненный алкоголем, крутые ди-джеи и самая модная музыка, море еды, развлечений…       — Классно, Коул. Может, поспим немного?       — Будем веселиться всю ночь напролёт и весь следующий день. И ночь. И день. Пока не надоест. Никто никому ничего запрещать не будет. Никаких ограничений. Пей, пока не лопнешь, ешь, сколько влезет. Играй, танцуй, бесись, бей тарелки, рви диваны, швыряй вазы в стенку.       — Вау, — сказал я устало. — Коул, давай спать.       — Ещё, — не унимался мальчик, — но это я тебе по секрету говорю, у меня на вечеринке будут наркотики. Старикан, ты пробовал наркотики?       — Да, — недолго думая, ответил я. — Было дело.       — Тебе понравилось? — в голосе Коула я услышал нетерпение и неподдельный интерес. Было бы большим промахом не воспользоваться этим.       — Если я тебе скажу, ты обещаешь замолчать и заснуть?       — Обещаю!       — Сейчас бы я не стал их пробовать. А теперь спать. Спокойной ночи, Коул.       — Что?! Старикан, ты ошалел?! Ты же ничего не сказал! — возмутился мальчик. — Старикан!       Коул ждал, я молчал. Потом мальчик шумно вздохнул, громко повозился на диване, шёпотом обзывая меня всеми бранными словами, что он знал, и затих.       Я настроился на сон. Уже успел ощутить, что падаю с высоты, сладко дёрнул ногой, как снова раздался голос Коула:       — Киф, а подушка? Как же я без подушки спать…       — О, Коул! — гаркнул я. Схватив свою подушку, я со всей дури швырнул её в мальчика.       Думал, не докину. Но докинул и ещё заткнул этого невозможного ребёнка.       — Спс, старикан, — сказал Коул и затих.       А мне пришлось ещё какое-то время лежать, потому что по милости Коула я проворонил отличный шанс, окунуться в мир грёз и спокойствия. Мне не давала уснуть какая-то неясная мысль. Я прокрутил весь наш разговор с Коулом в голове от начала и до конца и понял, что же меня смущало. Мальчик говорил, что его телефон, словно пирог с начинкой, начинён прослушкой. Получается, есть те, кто слушает каждый разговор мальчика. А из этого вытекает, что про мои «невинные» приколы с телефоном Коула не могли остаться тайной. Ведь голоса, голоса у нас совершенно непохожи.       Всё становилось более подозрительным и непонятным. Когда я для себя решил это, то повернулся на бок, и через секунду наступило утро.       Я чувствовал себя разбитым. Вставать и куда-то ехать, не было никаких сил и желания. Потом я вспомнил, что у меня в квартире спит ребёнок моего работодателя, и теперь вставать и куда-то ехать было жизненно необходимым. Коул, видимо, был другого мнения. Мне пришлось изрядно намучиться и вконец растратить все зачатки хорошего настроения, чтобы заставить мальчика хотя бы продрать глаза.       Надо ли говорить, что мы чуть не опоздали на наш автобус? По дороге, пока мы бежали на автовокзал, который расположился в десяти минутах от моего дома — на углу Мерчанс Куэй и Парнелл Плэйс — нам пришлось сделать небольшой крюк. Так как я неделю не появлялся в своём жилище, то и в холодильнике у меня было пусто, как в кошельке за день до зарплаты.       Мы едва не опоздали. Ворвались в автобус перед самой его отправкой, сжимая в руках стаканчики с горячим кофе и пакет с тёплыми булочками. Я, к своему стыду, ещё и запнулся, когда пролезал по узкому проходу, в поисках свободных мест, и чуть не облил горячим напитком женщину. С каждым разом мои поездки в автобусе становятся всё опаснее и опаснее.       Коул занял места у окна. Как только автобус тронулся, мальчик выпил кофе, съел половину сдобы и уснул, положив голову мне на плечо. Счастливец. Я вытащил из его рук стаканчик с недопитым кофе, стряхнул крошки с колен. Я тоже попытался позавтракать и немного покемарить, но кусок не лез в горло, кофе горчило, а сон уступил место страху. Чем ближе мы были к замку, тем страшнее мне было думать о том, что будет с нами.       Нас ждали.       Райогнан встретил нас около парадной лестницы:       — Хозяин уже ждёт вас, — загробным голосом сообщил дворецкий и призраком поплыл по лестнице вверх.       Мы с Коулом переглянулись. Мальчик выглядел нерешительно. Я кивнул ему, стараясь приободрить свои видом.       Райогнан не вымолвил ни слова, пока мы не подошли к кабинету Бартла О’Нейла.       — Хозяин изъявил желание сначала поговорить с Коулом. Наедине.       Мальчик схватил меня за руку. Я сжал его ледяную ладонь, а через секунду Коул зашёл в распахнутую дверь.       Райогнан запер за ним дверь, спиной закрыв её от меня. Смешно. Будто я попытаюсь насильно выбить, чтобы попасть в кабинет. Но мне стало не до смеха, когда я услышал громкий шлепок, а за ним крик.       — Только посмейте, Киф, — сказал дворецкий, и мои кулаки замерли в сантиметре от его лица.       Я бессильно потупился. Я ничего не мог сделать. Я не имел здесь никакой власти. Мой удел в этом замке — беспрекословно подчиняться.       Спустя несколько томительных минут отворилась дверь. Из-за неё вышел Коул. Его левая щека горела ярче, чем кровь на снегу.       — Заходите, Киф.       Я стремительно залетел в кабинет.       Вместе с Бартлом в помещении находился и Меллан. Личный секретарь сидел в кожаном кресле за столом, скрестив перед собой руки и улыбаясь своей милой улыбкой. Отец Коула стоял у окна, на том же самом месте, где он поймал меня за курением. Он стоял спиной ко мне, лица я его не видел.       — Вот ваше заявление об уходе, — сладким голосом пропел Меллан, пододвигая в мою сторону листок. Я не тронулся с места. Не было сил. Я готовился к этому. Всю дорогу в Адар Манор снова и снова прокручивал эту сцену в голове. Но по-видимому, облажался. Я не мог поверить, что это теперь всё наяву, а не моей голове.И секретарь, похоже, понял это. — О, не расстраивайтесь, Киф. Если вас это утешит, то вы продержались дольше всех. Можете гордиться.       Я перевёл взгляд с излучающего счастье Меллана на спину Бартла. Она оставалась равнодушной и беспричастной.       Сделав над собой усилие, я подошёл к столу и забрал «своё» заявление об уходе со всеми подписями.       — А вот это деньги, — Меллан подвинул ко мне конверт, — за отработанные дни.       Его я тоже взял и двинулся к двери.       Уже схватившись за ручку на двери, меня окликнул безэмоциональный голос:       — Так и уйдёте молча?       Наконец Бартл смотрел прямо на меня.       — Не будете оправдываться? — продолжил допытываться хозяин Адар Манор. — Умолять оставить? Неужели вам так хочется покинуть это место?       Меллан перестал улыбаться и с непониманием оглянулся на Бартла.       — С самого первого дня и до этой самой минуты я мечтал уехать отсюда.       Глаза мужчины сузились:       — Так что же не уехали? Деньги не отпускали? Или так в замке моём понравилось жить? А может, — тут в голосе отца Коула заиграли отвратительные нотки сарказма, — вы из-за Джона не решались покинуть меня?       Я покрутил конверт с деньгами в руках, а потом кинул его под ноги хозяину замка.       — Ни ваши деньги, ни ваш, отдаю должное, великолепный замок, ни ваши работники никогда бы не смогли удержать меня здесь.       — Тогда в чём же причина? — Бартл оттолкнулся от подоконника. Я заметил на нём гору разорванной бумаги. Хозяин Адар Манора устремился ко мне. Пересёк кабинет, наступив на конверт с деньгами, будто на кучу дерьма, и подошёл ко мне настолько близко, насколько ему позволяла данная ситуация. — Может быть так, что дело во мне? — секунду он смотрел на меня странным взглядом, чтобы потом от него снова повеяло сталью.       — Вы мне противны, Бартл О’Нейл. Причина, по которой я всё ещё здесь, — ваш сын. Ни больше, ни меньше.       — Замечательно, — Бартл взял «моё» заявление, медленно вытянул из рук, не сводя своего пристального взгляда с меня. Я не сопротивлялся. Звук рвущейся бумаги прервал возмущённый крик Меллана.       — Бартл, что происходит? Почему ты рвёшь его заявление об уходе?!       — Я даю ему шанс реабилитировать себя.       — Что значит шанс? — секретарь подскочил с кресла. — Мы же с тобой договорились, Бартл, — Меллан подлетел к отцу Коула и прижался к нему. — Я же тебе рассказал, как плохо этот человек влияет на твоего сына. Чего только стоит самовольная отлучка Коула из замка в прошлую субботу. Ты хотел вывести сына в свет, а тот сбежал к своему учителю, совершенно наплевав на тебя и твоих гостей, — Бартл взял секретаря за плечи и отодвинул от себя. Меллан, обескураженный действиями своего любовника, застыл на месте, словно статуя. — То есть это совершенно нормально, когда твой сын проводит ночь у незнакомого мужчины? В порядке вещей, когда он не проявляет к тебе должного уважения? Неужели тебе наплевать, что он не проявляет уважения ко мне? Оскорбляет меня? Делает всякие гадости? С приезда этого урода, — на меня указал палец секретаря, — ничего не изменилось! Твоё чадо всё так же третирует меня! Ненавидит! Делает всё, чтобы выжить меня из этого замка! И тебе наплевать на это? Ты всё также спокоен? — Меллан предпринял ещё одну попытку приластиться к своему отчуждённому любовнику. — Бартл, дорогой, твой сын — невыносимое создание. Ты же сам прекрасно слышал, что он сейчас сказал мне. Как грязно он высказался в мой адрес.       — И ты ему щедро отплатил, отвесив пощёчину, не так ли, дорогой? — Бартл оттолкнул от себя секретаря.       — Ты же слышал, что сказал про меня этот гадёныш!       — Значит, заслужил.       В полной тишине Меллан обратил на меня свой яростный взгляд. Даже Бартл проявил ко мне интерес, развернувшись всем корпусом. На его лице мне даже почудилась лёгкая тень улыбки. А мне-то показалось, что я это сказал у себя в голове.       — Вы ещё не ушли? По-моему, вам больше здесь делать нечего, так что валите отсюда!       Я не стал пренебрегать таким дельным советом, ведь как говорится: не беспокой беспокойство, пока беспокойство не побеспокоило тебя, и как можно скорее покинул кабинет.       Всю неделю мы были тише мышей, что прячутся от кошки. По замку лишний раз без нужды не ходили. А если нужда возникала, то старались не попадаться на глаза ни Меллану, ни Райогнану, ни тем более Бартлу. Исключением были совместные завтраки, обеды и ужины.       К нашему счастью Бартл появлялся за столом очень редко, как, впрочем, и Меллан. Нежная секретарская душа не перенесла всех эмоциональных тягот во время и после неприятного разговора с любовником и, обидевшись, упорхнула жить в дорогущий отель в Лондоне, чтобы оттуда названивать по вечерам Бартлу и высылать ему каждый день счёт на более чем одиннадцать тысяч фунтов стерлингов (6). Работники замка всегда в курсе тех дел, что превышают их зарплату.       Отца Коула мы видели редко не только за столом, но и, вообще, в замке. Райогнан сказал, что это оттого что у его хозяина возникли некоторые проблемы с работой. Дворецкий настаивал, что это мелочи никак не отразятся на оплате моего нелёгкого труда по воспитанию эстетических начал в молодом господине.       Меня меньше всего беспокоили деньги. Я волновался за Бартла.       Мы не общались и не пересекались с того самого момента, когда меня чуть не уволили. Но каждую ночь я встречал его после долгого рабочего дня.       Однажды мне приснился сон. Была осень. Осень в Кабуле. Мы с родителями в гостях у старинных знакомых. Мне двадцать пять, я полон сил, а меня выгнали из-за общего стола к детям. Сказали, придёшь, когда закипит чайник. В отличие от взрослых, дети не отдыхали, а работали. Небольшая кучка ребят лепила из коровьего навоза лепешки и сушила их на солнце. Меня тоже взяли в оборот. Посадили рядом, молча показали, как надо делать. Я принялся за дело, а сам понимал, что сейчас умру. Запах коровьего навоза шибал в нос. Солнце безбожно палило в спину, и на секунду мне показалось, что я сам есмь навоз. Дети косились на меня, и на их грязных лицах проступали улыбки. Вот дело кончено. Ребята побежали к реке, мимо коров и мальчика-пастуха, который маршировал в противогазе, возвращающихся с пастбища — я тоже. С хохотом дети окунали лица и свою одежду и полоскали руки. На меня из водной глади выглянуло чумазое фиолетовое лицо. Кто-то из детей крикнул: «Банджан! (7) », и остальные подхватили. «Банджан! Банджан! Банджан!» — на разные голоса кричали дети, уворачиваясь от моих рук. «Банджан! Банджан! Банджан!» — нам очень весело.       Я услышал, как засвистел чайник. Странно, дом так далеко, а как свистит чайник всё равно слышно. Дети продолжали бегать вокруг меня. Свист усиливался. Я крикнул: «Вода убежит!». Свист заложил мои уши. Я схватился за голову. Дети рядом схватились за головы, и нас отбросило в разные стороны.       Я сразу вскочил и побежал. Споткнулся, упал прямо на размноженную голову коровы. Я старался снова подняться на ноги, но не мог: поскальзывался на коровьих кишках. Силился кричать, звать на помощь во весь голос, но все слова слетали с моих губ едва уловимым шёпотом.       Вокруг бесновался хаос. Дома по левую сторону превратились в подгорающие коровьи лепёшки. В серое небо устремились чёрные столпы дыма. Люди бежали в разные стороны, походя на муравьёв у разграбленного муравейника. Бежали с разинутым ртами, но звуков не издавали. Одна женщина гримасничала над ребёнком, насаженным на коровий рог.       Меня вывернуло наизнанку. Вместо звуков я продолжал слышать гудение воздуха.       Наконец мне удалось встать. Что-то мокрое обвилось вокруг моей ноги. Разорванные коровьи кишки. Из них ещё пузыриться кровь.       Люди бежали вперёд, назад, по диагонали. В меня врезался старик. Его шаровары и рубаха в кровавых подтёках и грязи, он держался за грудь. Мужчина наклонился ко мне, будто хотел поцеловать. Его губы шлёпались друг об друга, а потом он упал мне на грудь. Руки его сорвались с груди, и я увидел чёрную дыру.       Я откинул старика в сторону, но живот уже скрутило. Слабость в ногах чуть не свалила меня на землю, но я успел прислониться к глинобитному забору, чудом уцелевшему на этой улице. Во рту у меня остатки непереваренной пищи смешались с железным вкусом крови. Я хотел бежать вперёд, к родителям. Мне нужно было знать, что с ними всё в порядке. Но бежать — некуда. Вместо дома неправдоподобная пустота.       Несмотря на то что там уже ничего нет, я продолжал идти туда. Чем ближе я к месту, где стоял дом, тем больше людей с чёрными дырами попадались мне на пути. Кого-то рвало, кто-то плакал кровью, раненые гасли на руках у выживших, выжившие сидели на человеческих и животных останках и сходили с ума.       Звуки вернулись так же неожиданно, как и пропали. Они ворвались в моё сознание оглушительным женским воплем. Им мать пыталась удержать душу обезглавленного сына в теле. Кричали люди, кричали животные. Умирающие коровы выли и пытались бежать, но спотыкались и с грохотом валились, запнувшись об человеческое тело.       Вдалеке завыли серены. Детский плач горький и такой несправедливый пронёсся над окровавленным полем и потонул в новом свисте, который становился всё громче и громче. Мимо нас пронёсся самолёт. Как по команде все выжившее попадали на землю, матери закрыли телами своих детей, старики пытались оттеснить в сторону животных. По нам снова открыли огонь. Мир умер, чтобы вновь ожить. В Кабуле наступила весна с запахом цветущих яблок.       К тому моменту, когда я почувствовал сладковатый запах, мои лёгкие были полны воздуха. Мне удалось вдохнуть лишь чуть-чуть, когда остальные люди вскидывали головы и жадно поглощали аромат весны.       Я вдохнул этого сладкого воздуха самую малость, как мне вдруг стало душно. Но не тяжело. Дыхание остановилось внезапно, словно я перетянул галстук на шее. Такое резкое ощущение, будто вдохни я еще — и кишки окажутся снаружи.       Я перестал дышать. Но ещё я хотел перестать видеть и слышать.       Люди начали падать на землю, как подкошенные. Они хватались за горло, а белки глаз, с сузившимися зрачками, вращались как карусели.       Я зажал руками рот и нос, съезжая по стене. У меня кружилась голова. Пульс бился в висках и голове. Мне отчаянно хотелось вдохнуть воздуха. Когда мир пошёл перед моими глазами красными кругами, многие люди уже не шевелились, захлёбываясь рвотой и слюнями. Из носа текли пенистые сопли, из задниц кал и моча. Удушливый запах крови, говна, разложений я чувствовал кожей. Я держался до последнего.       В десяти шагах парень полз в мою сторону. Пена изо рта делала его похожим на бешеного бульдога, с перебитыми лапами. Я догадался, что он полз не ко мне. В мою сторону, но не ко мне. К противогазу. Мальчик-пастушок лежал мёртвый с балкой, торчащей из грудины, а в руке противогаз.       У меня появился неожиданный запас сил, которого хватило, чтобы упасть на землю и начать ползти в сторону мальчика. До него мне было примерно столько же, сколько и парню. Бульдог заметил меня, ускорился. Я не чувствовал своих конечностей. Отчаянное желание жить толкало меня на скорейшее подохнуть, но я упорно полз вперёд.       Мы схватились за противогаз вместе. Вместе потянул его на себя. Перевес был на моей стороне, ведь мне двадцать пять, я полон сил и… Противогаз был уже у меня в руках, когда что-то острое вошло прямо в сердце. Противогаз выскользнул из моих рук, и вот уже бульдог стоит надо мной в нём, а я опустил голову и увидел разрастающееся кровавое пятно. Напоследок я вдохнул воздуха. Воздуха смертельной «весны» и упал. Последнее, что я помню, осколок, зажатый между пальцев у бульдога. И красные капли крови, которые падали на его ботинки.       Я умер во сне, чтобы проснуться наяву. Моё сердце заходилось в неистовом беге. Так свежи были остатки сна на онемевших руках и ногах. Скисший запах во рту, пот. Меня колотило. Ведь это был не только сон. Так было на самом деле, с одной лишь разницей: вместо бульдога с окровавленным осколком в руках стоял я.       В ту ночь я решился вновь нарушить правила замка Адар Манор. Я не мог оставаться в комнате. Мне нужно было убежать как можно дальше от того места, где воспоминания настигли меня, скрыться от того, в чьей смерти я был виноват. От того себя, сентиментального, неопытного, рассуждающего как юная девица или священник. Мне нужна была тишина и я сам. Больше никого.       Блуждания по коридорам замка возымели успех, я наткнулся на небольшую террасу. Она выглядела заброшенной: кроме двух кадок с вечнозелёными деревьями по обе стороны от выхода тут больше ничего не было. Оказавшись здесь, я почувствовал себя заметно лучше, но напряжение не спадало. Я вспомнил о своём универсальном способе, который помогал мне расслабиться в любой ситуации. В темноте раздался щелчок, искра озарила мои руки и вот, облокотившись на парапет, я курил.       Я стоял на террасе долго. Курил, дышал, старался ни о чём не думать. Ловил эстетическое удовольствие от звучания реки и перекликания ночных птиц. Наслаждался видами, которых из-за темноты не видел. Но я всё равно не мог расслабиться. Перед глазами всё также стоял мутный взгляд бульдожьих глаз, а в руке вместо гладкой зажигалки, я чувствовал шероховатый и липкий от крови осколок.       Я докуривал последнюю сигарету, когда услышал в тишине лёгкий треск гравия. Мягкий свет фар выдёргивал из темноты цепочки деревьев, пока не осветил парадный вход Адар Манор. Машина беззвучно подъехала к замку и остановилась, с лестницы метнулась тень и выросла перед автомобильной дверью Райогнаном.       Да, Бартл О’Нейл та ещё штучка, но за имеющийся у него автопарк, можно с лёгкостью замолить пару его грешков. Я мечтательно смотрел на блестящую крышу. Не у многих в Ирландии хватит денег, чтобы поставить к себе в стойло «ягуара». А вот у Бартла, похоже, в том стойле имеется не только он один. Может попросить Коула показать мне их машины? Зато будет чем похвастаться перед Финном.       Пока я любовно оглаживал взглядом изящные формы машины, отец Коула выплыл из автомобиля. Он говорил по телефону.       Вот же шутка: даже поздно ночью Бартл весь в работе. Как же повезло его подчинённым. Хорошо, что слугам своим он ещё пока позволяет спать.       Неожиданно разговор перешёл на крик. Не стесняясь в выражениях, хозяин Адар Манор доходчиво объяснял, как в скором времени оборвётся жизнь собеседника. В апогее своего гнева Бартл вскинул голову вверх с утробным криком.       Я среагировал моментально. Вместо меня отец Коула, наверное, увидел рассевающееся облачко дыма на фоне бескрайнего звёздного неба. Я вернулся в комнату и сразу же забрался под одеяло. Не знаю в какой момент это произошло, но я больше не чувствовал никакого напряжения. Мне было спокойно. Как будто я оказался у себя дома.       На следующее утро, несмотря на то как я ловко извернулся и не попал под опалу, я всё равно ждал, что мне сделают выговор. Не могло всё пройти так гладко, возможно, тот же Райогнан, как тень затаился за шторой одного из окон в коридорах на пути к моей комнате — ему и такое под силу: находится в двух и даже трёх местах одновременно. Но за завтраком, кроме невнятного «угу» на моё «приятного аппетита» я ничего в свой адрес больше не услышал.       Ночью того же дня кошмар с бомбёжкой Кабул снова выгнал меня на террасу. Только в этот раз я не успел запастись сигаретами. Я, предвкушая долгую-долгую бессонную ночь, поставил локти на парапет и устремил свой усталый взгляд вдаль. Но стоял я так недолго: «ягуар» неслышно прокрался между деревьями и остановился подле лестницы.       Настроение у хозяина Адар Манор было сдельное. Бартл о чём-то пошептался с Райогнаном, и они скрылись за дверью. Я тоже ушёл к себе. И странное дело: я снова чувствовал себя спокойно, я бы даже сказал умиротворённо.       Теперь каждую ночь я стоял и ждал Бартла, выкуривая сигарету за сигаретой. Когда он приезжал, тут же сворачивал свою лавочку и шёл спать. И как будто зная, что я его жду каждую ночь, хозяин Адар Манор возвращался намного раньше, чем в первую ночь, когда мне стали сниться родители, зарин и бульдог.       Неделю мы с Коулом не вспоминали про наш договор. Читали, смотрели телевизор, иногда выходили гулять. Мальчик вёл себя на удивление хорошо, был кроток и любезен со всеми, и меня это немного злило: ведь может, когда захочет. Но злился я между строк, на самом деле же я наслаждался днями беспредельного спокойствия.       В воскресенье за завтраком собрались все: я, Коул, прилетевший утром Меллан и сам Бартл.       — Сегодня у нас снова торжественный вечер, — сообщил Меллан, как только мы опустили ложки в наши тарелки с кашами. Сам секретарь кашу не ел, ограничился чашкой кофе. Он жевал жвачку, неприятно чавкая и поглядывая на нас с Коулом. Но нам было откровенно наплевать на Меллана, мы продолжили есть, оставаясь чуждыми к словам и всем многозначительным взглядам секретаря. — Коул должен быть обязательно, — не отставал от нас Меллан. Мальчик попросил меня намазать хлеб маслом и передать сахарницу. — У вас, Киф, выходной, — мальчик насыпал сахар в чашку и начал мешать его ложкой, громко отбивая по фарфоровым стенкам. За этими ударами было невозможно разобрать, что говорит секретарь. Но он был не дурак. Меллан дождался, когда мальчику надоест «играть» на произвольном музыкальном инструменте, — а «играл» он очень долго и со вкусом — и сказал: — Я лично позаботился, чтобы тебе, Коул, было в чём появиться на этом торжественном вечере.       Мальчик перестал пережёвывать свой бутерброд, а Меллан тут же распрямился и засиял, как лакированные ботинки в рекламе: ему удалось задеть мальчика за живое.       — У меня есть во что одеться, — ответил Коул, отложив бутерброд.       — Ох, Коул. Твоя одежда давно вышла из моды. На вечере будет весь бомонд Ирландии, все сливки общества и, конечно, люди, которые работают с твоим отцом. Нужно выглядеть подобающе.       — Вот и надевай эти тряпки на вечер сам, а меня оставь в покое!       — Грубо, Коул. Похоже, Киф, — Меллан блаженно улыбнулся, будто всё происходящее доставляло ему огромное удовольствие, — вы не совсем верно истолковали слово «шанс». Мальчик всё также неуправляем. Вы уверены, что приняли верное решение, порвав своё заявление?       Я часто задышал.       — За вот такую работёнку вы ещё и берёте деньги? — продолжил секретарь, расковыривая брешь в моём панцире своими пережёванными словечками.       Я отодвинулся от стола. Встал.       — Извините, — я обратился к Бартлу, только к нему. Отец Коула поднял на меня свой взгляд, в котором на долю секунды отразилось понимание, — но я не хочу есть. С вашего позволения я пойду собираться.       Когда я выходил из столовой, услышал скрип стула, возмущённый крик Меллана. На лестнице меня догнал Коул.       — Он сказал, что усилил охрану, и мне не удастся уехать в этот раз, — запыхавшимся голосом выдал мальчик. Мы немного постояли, чтобы Коул начал нормально дышать. — О чём сейчас мямлил Меллан? Ты же мне сказал, что этой мой папаня порвал ту липу. И деньги… Ты же их не взял. Что происходит?       — Я бы тоже хотел это знать, Коул.       Я уезжал из замка, таща за пазухой тяжёлое сердце и думы. Меллан не обманул: по периметру замка стояла целая армия охранников в чёрных костюмах. Коул мог даже не пытаться убежать сегодня отсюда. Это больше напоминало горный Алькатрас (9), чем красивый Адар Манор, в который я прибыл в свой первый рабочий день.       Выйдя на автостанции в Корке, я не пошёл сразу домой. Обычно это не так. Мне всегда хочется быстрее оказаться в своей квартире, которая скроет меня от любопытных глаз. Сегодня же что-то во мне было не так. Я не хотел сейчас оставаться один на один с родными стенами. Потому что стоит нам остаться наедине, и они полезут на меня с упрёками: «Куда ты дел мальчишку? Единственный адекватный человек в твоей конуре, помимо друзей-выпивох. Почему его бросил там одного? Второй раз? Тебе не стыдно? Ты в ответе за него» — и ещё много разных слов в манере Экзюпери. Жаль, что Коул не маленький принц, а я не лётчик. И кого здесь кто приручает, тоже можно поспорить.       Размышляя над нашими не самыми простыми отношениями с Коулом, я удобно устроился на одной из скамеек около здания автостанции. Хотел просто посидеть. Может, посидеть и подумать. Но ничего не вышло, потому что я заметил, что за мной следят.       Сначала это была только чёрная машина. Блестящая, красивая, по-видимому, только-только сошедшая с конвейера. Она привлекала к себе внимание простых прохожих, а я старался вспомнить, доводилось ли мне видеть эту машину раньше. Похоже, она поняла, что я заподозрил её причастность к гаражу Бартла О’Нейла, и быстро ретировалась в неизвестном направлении.       Теперь я мог расслабиться и откинуться на спинку скамейки — да что такое происходит?! Двое мужчин в рабочей форме стояли на стремянке и чинили фонарь неподалёку. Внизу под ними, как это обычно и бывает, стояли ящики с инструментами, лежали провода — всё то, что непосредственно участвует в починке фонарей в Корке. Сомневаюсь, что плохо замаскированный фотоаппарат, разрождающийся каждые пять секунд яркой вспышкой, починит фонарь лучше, чем те инструменты внизу. Липовые рабочие заметили, что я не свожу с них пристального взгляда, засуетились, начали смешно балансировать на раскачивающейся под ними стремянке, пытаясь сохранить равновесие, да так оба и грохнулись с неё. А стремянка, как кара божья, упала им ещё и на головы. Да-а, вами, как профессионалами в слежке, можно гордиться.       Но и на этом всё не закончилось. В нескольких шагах от меня застыл коренастый мужчина в лёгкой одежде и с чемоданом. Это выглядело весьма глупо, учитывая, что сезон гавайских рубашек прошёл ещё в прошлом месяце. Утром сегодня даже первые заморозки были. Что он делал в такой одежде здесь, а не, например, в аэропорту, можно было рассуждать долго и нудно, чем бы я и занялся, если ни услышал преинтересные обрывки разговора. Мой незамерзайка хоть и стоял в отдалении, но говорил громко, хотя пытался делать это шёпотом: «Да, цель вижу. Нет одна. Сидит на скамейке». Я, конечно, сразу понял, на ком висит ярлык «цель», но для проформы, — а вдруг я участник захудалого реалити-шоу — покрутил головой по сторонам. «Я не один. Цель нас не раскрыла. Будем продолжать вести наблюдение».       Ну-ну, продолжайте.       Я вскочил со скамейки быстрее, чем стартуют автомобили в Формуле 1, и, не оглядываясь, забежал в здание автовокзала. Для начала тут же скинул куртку, смяв в неопределённый куль, сунул её подмышку и припустил, что было сил, в сторону наибольшего скопления людей.       Я обогнул сиденья, где в ожидании своих автобусов, сидело и стояло большое количество мужчин, женщин и детей. Пробегая мимо спящего моряка, я запнулся об его чемодан и упал вниз. Благо, было очень шумно, и на меня не обратили никакого внимания. Зато я увидел, что в здание уже ворвались все мои преследователи и ещё куча людей в чёрном. Ощущая себя героем совершенно глупого детектива, я стащил у моряка его китель, подложив мою куртку. Знаю, обмен неравноценен, но сейчас не до этого.       Быстро набросил китель себе на плечи и пристроился к семейной чете, что шла к кассам за билетами. Я сгорбился, спрятал свои похолодевшие руки в карманы сворованной мной вещи и направился прямиком к туалетам. Я старался идти как можно медленнее, учитывая моё возбуждённое состояние, и не смотреть по сторонам. Думал, что это поможет.       И вот она вожделенная дверь. Я хватаюсь за ручку.       — Эй, что за дела?! Гадкие приспешники наших врагов утащили мой китель! — взревел на весь зал ожидание чудовищно громкий голос, когда я уже скрылся за дверью.       В туалете никого не было, и я тут же забился в первую попавшуюся кабинку. Я паниковал, а это было опасно, но успокоиться и хоть немного упорядочить полную неразбериху в моей голове, времени не хватало. Кто-то мог видеть меня — человека в кителе — врывающегося в туалет. В запасе у меня есть пять, при лучшем раскладе — шесть минут. За это время я должен уйти отсюда как можно скорее и дальше.       Я встал на чистый стульчак унитаза прямо в ботинках — сейчас не до манер — но мысленно прошу извинения у уборщиц автовокзала. Окно открыто, но до него целый мир размером с метр. Такая высота не проблема, когда ты молод. У меня при виде этого метра заранее заныли все мышцы, и закряхтела спина. Делать нечего: придётся идти на хитрость.       Я начал заносить ногу над бочком, и в этот момент скрипнула входная дверь туалета.       Я замер в неудобной позе. Пытался не шевелиться. Даже дышать перестал. А что толку, если моя дверь закрыта — ясное дело, что кто-то здесь есть.       Я ещё надеюсь на удачу, когда слышу тихие и осторожные шаги. Думает перехитрить меня. Наверное, на носках идёт, чтобы шума меньше создавать. Шаги остановились около моей кабинки. Дверь дёрнули с другой стороны.       Я слышу лёгкое шуршание одежды: заглядывает в проём между дверью и полом.       Никого не видно, да?       Дверь ещё раз дёрнулась.       Закрыто. Можешь валить.       Но за дверью стоящий валить не собирался. Похоже, мне придётся попросить его сделать это лично. Я бесшумно слез на пол. В кое-то веки мои мысли кристально чисты и понятны. Буду драться. Хорошенько наподдам тому, кто пыхтит за дверью, а потом свалю. Мне нечего бояться, я ни в чём не виноват. Я встал в боевую стойку, насколько мне позволило узкое пространство моей кабинки. Сосредоточился. Главное — не толкать его сильно. Сзади зеркало. Влетит, разобьёт, наделает много шума. Обезоружить, и одним ударом вышибить из него всё сознание.       Дверь снова дёрнулась.       Бить в височную долю головы. Не сильно, но и слабины не давать.       Я практически беззвучно поворачиваю щеколду на двери в кабинку. Дверь тут же распахивается и моментально закрывается с громким треском. В кабинке становится ещё теснее.       — Привет, старикан!       Я прижался к одной из стен кабинки и чуть не сполз по ней вниз. Коул успел меня подхватить и два раза шлёпнуть по лицу.       — Я вижу, старикан, что ты неподдельно рад нашей встрече, — радостно зашептал Коул. — Но поцелуи и объятия позже. Кажись, меня заметили, когда я заходил сюда.       У меня полон рот вопросов, но мальчик прав — всё позже.       Я не успеваю рассказать об открытом окне, как Коул уже залез на бачок, в нетерпении поглядывая на меня. Я помог ему забраться на узкий подоконник. Мальчик высунулся наружу, посмотрел по сторонам, показал мне большой палец, мол, всё чисто, и вылез, освобождая место для моего манёвра. Я не спешил.       В оконном проёме показалась голова Коула.       — Старикан, ты чё так долго? Давай уже, а?       — Тебе легко говорить, Коул, — зашептал я в ответ. — Тебе-то было кому помочь. А кто меня подсадит до окна?       — Ты взрослый! Кончай ныть и давай уже выбирайся из этого дристалища.       — Коул, подбирай выражения!       — А ты лезь уже! …       С грохотом распахнулась дверь в туалет.       — Я видел, как малец забежал сюда! Проверьте кабинки!       Почему в этом мире всё не славу богу?       Я вцепился в подоконник и потянулся, да так и повис, не имея сил забраться на подоконник окончательно. Нужно перестать пить пиво и заняться спортом. Выберусь из этого дерьма, в жизни не выпью ни капли пива. Да и, вообще, со спиртным завяжу. Начну бегать по утрам, прыгать…       — Есть, тут закрытая кабинка!       Я почувствовал, как в мой загривок вцепились детские пальцы и потянули наверх. Коул изо всех сил старался мне помочь. Я тоже приложил все усилия. И когда дверь в мою кабинку выбили одни точным ударом, я уже выбрался из окна, схватил мальчика за руку, и мы побежали прочь от автовокзала.       Мы бежали долго. Наверное, пробежали с десяток километров. Только когда Коул издал булькающий звук и зажал рот рукой, я пропыхтел страшным голосом:       — Думаю, за нами никто не гонится. Давай передохнём.       Мальчик ничком упал на землю. Со всех сторонам к нам подбежали люди. Они наперебой начали предлагать свою помощь. Я тяжело дышал и не мог им объяснить, что всё в порядке. Коул с закрытыми глазами тихонько мычал, поглаживая свой бок. Одна дама предложила вызвать скорую помощь. Мальчика тут же подкинуло в воздухе. Он встал перед ошалевшей толпой в чуть запылённой одежде, улыбнулся и в самой любезной манере успокоил и поблагодарил всех за беспокойство. Люди разошлись по своим делам. Мы с Коулом уселись на выступ дома, переглянулись и рассмеялись. Громко и неудержимо. От этого у меня даже разболелся живот.       Естественно, мой дом мы не рассматривали в списках временного пристанища. Люди в чёрном, гавайский мальчик и господа рабочие, без всякого сомнения, уже добрались до моих хором. Нужно было искать другое безопасное место, где мы бы могли переждать бурю.       И этим местом стал Макдоналдс. Куча детей, подростков, взрослых, все кричат, смеются, чавкают, рыгают, плачут — чем не безопасное место?       — Я в таком месте впервые, — вымолвил Коул, когда мы вошли в двухэтажное здание, в котором расположился Макдоналдс, и тут же растворился в разноцветной толпе с подносами и едой.       Я начал беспокойно оглядываться по сторонам. Тысячи детей, миллионы разных мальчиков. Все мне кажутся похожими на Коула. Вон у того волосы такого же тёмного цвета, чем не Коул? Но нет, это не Коул. Мать мальчика хватает того за плечи и уводит от меня, подозрительно оглядываясь. Я ничего плохого не хотел сделать. Я не помню, во что был одет Коул. Корю себя за дырявую память последними словами. Когда моё терпение пересекло отметку «истерика on» и я уже встал в стойку, готовый в любую секунду ворваться в бесконечный поток посетителей кафе, на свободный пяточек, где я ютился, разноцветные волны из подносов, одежды, и запахов картошки-фри выбросили мальчика с невозможно счастливым выражением лица.       — Я нашёл нам свободный столик, идём, — Коул хватает меня за руку и тянет за собой.       Вот тебе и первый раз. Вот тебе и не бывал в таких местах. Мальчик протискивается сквозь толпу и заодно протискивает за собой такого старика, как я. Люди смотрят на нас, и мне кажется, что все они думают о том же, о чём думала та мамаша, уводя своего сына подальше от меня. Я хочу вытащить руку из ладони Коула, но мальчик только крепче удерживает меня и ведёт за собой.       Столик оказался на втором этаже. Коул посадил меня за стол, а сам сел напротив.       — Чё будем есть? — возбуждённо спросил меня мальчик. У Коула в руках меню — где он только успел отхватить, ума не приложу — которое он изучает с блеском в глазах.       — А ты? — мой невинный вопрос посеял в глазах Коула неподдельный страх выбора. Потом он неожиданно хитро смотрит на меня. Его усмешка выдаёт, что этот разговор он спланировал.       — Я буду всё, — мальчик залез в карман и вытянул пачку, стянутую резинкой, по сто евро. Мои глаза и брови слились воедино. Я посмотрел по сторонам. Никто не заметил этой необъятной пачки денег. Я схватил её, через стол дотянулся до Коула и затолкал деньги во внутренний карман его куртки.       — Эй, старикан! — негодует мальчик. — Чего ты делаешь то, а? На что я, по-твоему, еду себе куплю?       — Всё меню? Деточка, а ты не лопнешь часом?       — Купи — проверим, — мы пристально смотрим друг на друга.       Я сдаюсь первый. Делаю предупредительный знак, когда Коул лезет в карман за деньгами. Не обеднею, если сам заплачу за его еду.       — Я же просил всё меню, — Коул смотрит на поднос, который я поставил перед ним. Там лежали гамбургер, картошка-фри, макфлури, большой клубничный коктейль и чай с лимоном для покорного слуги. — Чё ты мне принёс?       Я забрал свой чай.       — Всё меню ты бы вряд ли осилил, я тебе принёс самое основное.       — Я не помню, в какой из моментов разрешил тебе выбирать за меня, — мой патетичный тон вывел Коула из себя. Мальчик развалился на стул, с пренебрежением глядя на поднос. — Я сказал: всё меню, и ты должен был принести мне всё меню. В чём проблема?       Я перестал дуть на свой горячий чай.       — Проблема в том, Коул, что ты, кажется, забываешь, с кем и как ты разговариваешь.       — Ой, простите-извините. Я задел твои лучшие чувства? — наигранным виноватым тоном спросил Коул. — Сорян, не хотел, — мальчик не сводит с меня глаз, наблюдая, как я попиваю маленькими глотками чай. — Наверное, я тебе ещё и спасибо должен сказать за то, что ты тупой, как дерево, и не слышишь того, о чём я тебя прошу.       Я молчу и почему-то не злюсь. Я уже привык к колючке-Коулу. Правда, в голове промелькнула шальная мысль, позвонить и рассказать Бартлу, что хвалённая охрана Меллана не смогла удержать в Адар Манор мальчика, но я тут же отмахнулся от неё: о побеге Коула уже всем давно известно и без моего звонка. Правда, интересно, как мальчик всё-таки сумел перехитрить охрану. Ведь в частный охранный бизнес дураков не берут. Но в ситуации с Коулом складывается стойкое ощущение, что по периметру замка расставили наряженные в чёрные костюмы деревянные бруски, просто как тогда объяснить тот факт, что мальчик сейчас сидит напротив меня и выкаблучивается на свой лад.       — Хочешь отцу позвонить, да? — среди весёлого гомона, каким была пропитана вся атмосфера кафе, тон Коула выделялся своим наигранным безразличием и холодностью. Будто эти слова были произнесены не двенадцатилетним мальчиком, а состоявшимся мужчиной. Бартлом.       — Нет, не хочу. Хотя мысль у меня была. Только вот напрасно я сейчас буду изводить себе нервы, разговаривая с твоим крайне «любезным» отцом, потому что, я думаю, все обитатели Адар Манор уже в курсе твоего побега. Кстати, как у тебя это получилось?       — Тебе интересно? — мальчик не верит мне, а зря. Мне чрезвычайно интересно. И, похоже, Коул понимает это. — Конечно, просто так бы меня через ворота никто не пустил. Ни одного, ни в сопровождении. Поэтому вариант со Смеральдиной отпал сам собой. Хотя она предлагала спрятать меня под юбку, но… — мальчик сам начинает улыбаться, когда я прыскаю в кулак. Коул придвигает к себе поднос, берёт гамбургер и засовывает его в рот чуть ли не до половины. Громкое «м-м-м, вкуснятина» была едва различима за сочным чавканьем. Крошки летели в стороны только так. Проглотив слегка пережёванный кусок гамбургера, мальчик начал присматриваться к оставшейся половине, прикидывая, засунуть в рот целиком или всё-таки не побрезговать манерами. — Короче, был один способ, о-о-очень опасный. Цена за его использование — смерть. Не смейся, я правду говорю, — Коул быстренько доел свой гамбургер. Облизывая измазанные соусом пальцы, он продолжил: — Единственное, что беспрепятственно может пересекать ворота в Адар Манор — такси. Обычно отец катается на своих автомобилях, но иногда он сходит с ума и вызывает такси. А у фирмы, где папашка мой и заказывает это убожество на колёсах, заключён договор с охраной: они не проверяют водителей. Только наличие путевого листка, да распечатку звонков, поступивших из замка. Если время совпадает, и к документам водителя вопросов нет, они его пропускают, и уже повторный раз, когда водитель с отцом выезжают из замка, никаких проверок не происходит. Так как мой отец — человек непубличный, то и автомобили все у него с затонированными стёклами. Такси тоже с тонировкой. Я вижу, ты уже всё понял, но я не рассказал тебе самого главного, — мальчик с голодным глазами потрошил пакетик с картошкой. — В распечатках звонков, что проверяют охранники, они обращают своё внимание не только на время, но и на номер, с которого был сделан звонок — это сотовый телефон моего папани. Я жертвовал буквально всем, пробираясь в кабинет отца. На моё счастье никого не было: папашка и Райогнан отошли куда-то. Я быстренько заказал машину и стёр свой звонок из памяти телефона. Я невероятный везунчик: телефон отца не прослушивается, и поэтому когда приехало такси, у меня была фора в несколько минут. Как только мы выехали за пределы Адар Манор, я сунул пачку денег водителю и сказал, чтобы прокачал на эти деньги свою тачилу, как в Need for Speed, а пока пусть выжмет из своей улитки по максимуму. Наплёл, что меня держали в подвале среди крыс, что меня украли, я хочу домой, что мой папаня — сумасшедший учёный, который любит маленьких мальчиков.       — Коул!       — По-другому было никак, старикан. Водитель же не лох: от денег он бы быстренько отказался и вернул меня домой. Да ему бы ещё и больше заплатили за моё возвращение. И фирма, где он работает, потом бы ещё пару сотен сунула, за то, что поступил по совести, а не поверил ребёнку, который не очень-то, — мальчик показал руками на себя, — похож на узника сырых подвалов. Да и потом стоило мне выехать из замка, как сработал маячок слежения в моём телефоне. Так что всё честно получается: такси и пачка денег против маячка в моём телефоне, мы с отцом квиты.       — Раз они знали, куда ты едешь, почему не перехватили в дороге?       — Не знаю. Я думаю, что охранников за мной вообще послал Меллан. И раз они не взяли меня по дороге, а дождались, пока я приеду на автовокзал, то тут у меня только одна идея: этот урод хотел подставить тебя. Да-да, старикан. Ты разве не заметил, что тебя уже ждали? Мне удалось перехитрить их. Я выключил телефон и заныкался в комнате уборщиц, до того как они ушли. Потом они просто закрыли меня на ключ, а я в безопасности дождался, пока ты приедешь. За это время шавки отца прочесали весь автовокзал, я видел из окна, но ничего не нашли, да и они не особо старались, и тоже ждали тебя для дальнейших указаний — это ещё одно доказательство, что здесь пахнет жвачкой Меллана. Если бы отец дал команду найти меня, они нашли за несколько минут. Им не был бы даже нужен маячок в моём телефоне. Тут явный заговор против тебя и меня. А у кого есть зуб на нас? Правильно, у Меллана, — Коул расправился с картошкой и приступил к мороженому.       — Не находишь, что звучит это очень грубо по отношению к Меллану? — я допил свой остывший чай и поставил пустой стакан на поднос.       — Эй, старикан, не будь занудой! Кто хорошие ребята? Мы. У хороших ребят есть враги, которые пытаются им насолить — закон жанра. Кто нам пытается насолить? Меллан. Вывод: Меллан — вражина. А вражина должна получить за всё.       — А вдруг ты ошибаешься. Возможно, что хорошие ребята — Меллан? А мы те вражины, которые должны получить за всё?       — Не понял, — Коул поднял своё лицо. Мальчик смешно измазал губы в мороженом, но мне было не до смеха.       — Что Меллан сделал нам плохого?       — Как что, старикан?! Как что? Ты разве забыл? Он мне испортил всю жизнь! Он трахается с моим отцом! Он изводит меня! Ненавидит!       — Тебе не кажется, что ты несправедлив к Меллану? Он всего лишь любовник твоего отца. Тебе он не нравится, но он и не обязан стараться вызвать у тебя симпатию. Каждому человеку не угодишь.       — Да при чём тут это?! Меллан — зло в чистом виде! Из-за него меня держат под замком в этом злоебучем замке уже целый год! Из-за лживого языка этого секретаришки меня никогда, слышишь, никогда не возьмут ни в одну обыкновенную школу! Меллан очень постарался, чтобы у меня не осталось друзей! Никто не приезжает на мой день рождения, сколько бы грёбаных приглашений я ни рассылал каждый год. Если число тринадцать для всех несчастливое, только когда оно совпадает с пятницей, то тринадцатое июня несчастливое для меня каждый год с момента, когда я вылез из мамашкиной дупла!       Не успел Коул докричать свою пламенную речь, как я залепил ему звонкую пощёчину. Его щека вмиг приобрела оттенок кармина (10). Мальчик задышал тяжело и порывисто. Он не сводил с меня своего дикого взгляда. Вдруг Коул схватил с подноса стаканчик с мороженым и швырнул его на пол под ноги семейной чете с ребёнком на руках.       Весь второй этаж затих и водрузил на нас, в частности, на меня, многотонные взгляды, будто я только что бился в истерике и кинул этот злосчастный макфлури.       — Коул, — я говорил на удивление спокойно, — теперь встань, извинись перед людьми, потом иди к кассе и спроси уборщицу, попроси у неё тряпку и ведро и вытри грязь, что ты развёл здесь.       Мальчик оторопело взглянул на меня, оставаясь на месте.       — Коул, встань, — звук отодвигаемого стула прозвучал как автоматная очередь в предрассветной тишине. — Извинись немедленно.       — Извините, — пробубнил мальчик себе под нос.       — Громче.       — Извините.       — Я тебя не слышу.       — Извините! — крикнул Коул. У него в глазах были слёзы. — Доволен?!       — Нет. Ты не передо мной извиняешься, а перед этими людьми.       Коул повернулся к семье.       — Извините меня.       Муж с женой переглянулись. Малыш в руках у девушки улыбнулся и неразборчиво залепетал на своём языке.       — А теперь иди за тряпкой.       Коул зыркнул на меня, но ушёл на поиски уборщицы. Он вернулся быстро с тряпкой и ведром в руках и замер рядом с размазанным по полу мороженым.       — Чего ждёшь? — спросил я сухо. — Убирай.       — Я. не…ею…       — Я тебя не слышу, Коул.       — Я не умею.       — Что не умеешь?       Мальчик вздрогнул. Я знал, что он не умел, в чём была его ущербность, которую он отрицал. Но я хотел, чтобы он сказал об этом вслух. Чтобы он сам от себя услышал, в чём он ограничен.       — Я не умею убираться.       Несколько мамаш тихонько ахнули. Послышались шепотки. Коул стоял нахохлившись, как маленький воробей, с пунцовыми щеками. Его трясло. Казалось, ещё немножко и мальчик сбежит отсюда.       Я встал и положил руку ему на плечо.       — Садись, Коул. Ты молодец, — последние слова я сказал тихо, лично ему.       Я повторный раз извинился перед семьёй. Быстренько убрал с пола мороженое. Милый ребёнок активно подпрыгивал на руках у своей мамы и старался подражать движению моих рук, всё то время, что я убирал подтаявший макфлури. Когда я закончил малыш громко и радостно закричал и попросился ко мне на ручки. Я никогда не держал в руках детей, потому брал это милейшее существо с большой опаской. Хорошо, что его родители были рядом. Его мать — милейшая женщина — показала, как правильно держать таких малюток. Попав ко мне на ручки, малыш радостно загулькал, начал меня обнимать, дёргать за отросшую чёлку, а иногда, ради новой порции смеха, попадал мне маленькими пальчиками в глаз. Покидать мои руки малютка в смешных полосатых ползунках наотрез отказался, отрицательно замотав головой и крепче прижавшись ко мне.       Родители мальчика ласково улыбались, смотря на нас. Улыбался и весь второй этаж. Тут и там раздавались вздохи умиления. Первый этаж с интересом поглядывал в нашу сторону.       Не улыбался только Коул. Это заметил не только я один. Малыш в моих руках неожиданно резко стал серьёзным. Два раза ударил меня в грудь кулачком и показал на Кола.       Я опустился на колено рядом с мальчиком. Малыш тут же потянулся к Коулу, дотронулся до его щёк и очень быстро залепетал на непонятном нам языке. Коул выглядел удивлённым. Он не моргал и слушал, как гулькал малютка, сидевший на моём колене.       — Можно? — спросил Коул. Глядя на родителей малыша. Но те даже не успели ответить, как малец ловко выбрался из моих рук и удобно устроился на ногах у Коула.       У меня часто забилось сердце. Вид этих двух мальчиков был таким счастливым, таким открытым, что мы все тонули в умилении.       Это продолжалось довольно долгое время. Посидев на коленях у Коула, малыш вновь перекочевал ко мне. Родители его не могли забрать, потому что он начинал возмущаться и забираться под китель моряка. От кителя, к слову, я так до сих пор и не избавился. Тут кому-то из посетителей кафе пришла идея сфотографировать нас с малышом. У родителей мальца оказался с собой фотоаппарат. Да, сначала сделали снимок меня и этого невероятно милого малютки в полосатых ползунках. Несколько сотен снимков. Потом я фотографировался с малышом и его родителями, потом со всем вторым этажом Макдоналдса.       Наша толпа весело пыталась разместиться около одной стены. Мы с шумом передвигали столы и стулья. Работники кафе даже помогли нам расчистить площадку под общий снимок. Нас с малышом в ползунках выдвинули на передний план.       Не фотографировался только Коул. И только когда делали последний снимок, когда мы все растянули свои губы до предела в самых счастливых улыбках, когда, по просьбам многих, мы облачили малыша в китель, когда с трудом справились с приступом хохота от вида утонувшего в этих одеждах малютки, Коул подбежал к нам и встал рядом со мной.       Раз… Все приготовились в последний раз. Два… Все становятся поплотнее к друг другу. Три! Коул крепко схватил меня за руку. Вспышка фотоаппарата.       Народ бурно обменивался телефонами и электронной почтой, чтобы потом обязательно забрать фотографии. Все расстались хорошими друзьями, печальный инцидент был забыт. Первый этаж провожал нас недоумёнными и немножко завистливыми взглядами.       Мы с Коулом вышли из Макдоналдса вместе с малышом и его родителями, довели их до машины. Малютка отказался снимать мой китель, и я понял, что это отличный шанс, вымолить прощения за своё воровство. Родителей малыша я уговаривал недолго. Меня пригласили прийти в гости. «Берите своего сына, мы будем только рады», — сказала женщина нам на прощание. Малыш обнял мой палец и рассмеялся. Я был счастлив как никогда.       — Почему ты им не сказал, что я не твой сын? — спросил Коул, когда машина скрылась за поворотом.       — Не знаю, Коул, — я всё смотрел в сторону, где скрылась машина с малышом в смешных ползунках. — Наверное, мне не хотелось говорить им. А может, не хотелось говорить самому себе. Мне, Коул, на секунду представилось, что мы семья. Я когда держал это существо у себя в руках, представил, что я мог бы держать так тебя, будь ты моим сыном.       — Но я, славу кому-нибудь, не твой сын, — сказал мальчик, разворачиваясь. В его словах не было особой радости. Напротив, там было скорее разочарование и лёгкая грусть.       — Ты сказал, что из-за Меллана не сможешь больше учиться в обычных школах. Почему? — я подстроился под его неторопливый шаг.       — Ни одной обычной школе не нужен подросток-хулиган с хронической дислексией и СДВГ (11). Все классы переполнены, и нет времени возиться с тем, кто уступает в развитии своим одноклассникам.       — Что? Дислексия? У тебя? Не смеши меня. Я читал договор, составленный тобой. Да, там есть ошибки, свойственные твоему развитию, но чтобы говорить о дислексии…       — Когда в понедельник вернёмся в замок, можешь попросить Меллана показать справки, где мне поставили этот диагноз! — крикнул мальчик. — Я совершенно здоров, я знаю. У меня нет дислексии. Я могу произнести по буквам это слово: Д-И-С-Л-Е-К-С-И-Я. Вот! Я могу написать его! — Коул подобрал маленький камушек с земли и кинулся писать это слово на фасаде одного из домов.       — Коул, перестань! — я сгрёб в охапку мальчика и вырвал у него из рук камень. — Не надо мне ничего доказывать, я верю.       — Я ничем не болен, — шмыгнул носом Коул. — Он подставил меня. Рассказал всем. Даже отца убедил в этом. Поэтому меня хотят сдать в школу-интернат, где к детям с такими диагнозами особый подход. Со смирительными рубашками и наручниками.       — Сомневаюсь, что там всё так плохо, как ты малюешь, — Коул вырвался из моих рук, и его рассерженное лицо отразилось в одной из витрин магазина. Я тут же поспешил исправить положение. — Но я, если хочешь, поговорю с твоим отцом.       Мальчик рассмеялся мне в лицо:       — Поговоришь с моим отцом обо мне? Да проще машину времени изобрести. Есть две вещи, которые ты никогда не сможешь сделать с моим отцом. Первая, поговорить обо мне. Я для него заноза в заднице, и он старается от меня избавиться. Пока у него это не получилось, я застрял в его заднице очень глубоко. Я очень больная заноза, поэтому говорить он про меня не любит. И вторая вещь — ты никогда не сможешь обмануть моего отца. Он знает всё и про всех. Не знаю как, но это так. О, я стихами заговорил. Его ещё никому не удалось обмануть.       — Вообще-то, я готов поспорить с этим, — заметил я. Набрал в лёгкие побольше воздуха, и сделал шаг в бездну. — Коул, я не учитель этикета.       — Ага. Я так и знал, — мальчик подмигнул мне.       — Да? — мне сразу стало легче. Груз вины спал с моих плеч, и мне даже дышать стало свободнее.       — Да. Ты не учитель. Ты шпион. Мой шпион, который играет против отца и Меллана. Хотя нет. Ты дятел. Занудный дятел. Долбишь, долбишь одно и то же, прям вылитый дятел, — Коул увернулся от подзатыльника. — Я понял, ты не дятел. Ты допотопный динозавр. Все нормальные динозавры вымерли, а ты остался. Сохранился в какой-то пещере и вышел на свет через много-много лет, — Коул перестал смеяться, когда увидел, что я не реагирую на его подколки. Он замолчал и минуту вглядывался в моё лицо. И что-то, похоже, он там разглядел. — Я так понимаю, это была не шутка, — я покачал головой. — То есть ты реально не учитель-хуючитель? — я снова закачал головой. — Тогда кто ты? Стоп, стоп, стоп! — он замахал рукой, не разрешая мне отвечать. — То есть ты всё это время врал? Райогнану, Меллану, отцу — всему замку? И мне? — я попытался вставить словечко, но Коул оборвал меня. — Может, ты не только про учителя соврал? Может, тебя и не Кифом зовут?       — Меня зовут Киф Галлахер. Я бывший военный. Я отвоевал три года в Афганистане. Получил «Крест Виктории» за заслуги перед Великобританией и США. Два года после войны работал вышибалой в клубе. А последние три года подрабатывал. Денег я зарабатывал очень мало. Мои друзья и я решили попытать удачу: найти какую-нибудь халтурку, за которую заплатят большие деньги. Так вот я и стал учителем хороших манер.       — М-да, — Коул растерянно посмотрел вокруг себя, на меня. — Вот тебе и хорошие манеры. Старикан, да ты не дятел и не динозавр, а шкатулка с сюрпризом, — мальчик внезапно притопнул на месте, шлёпнув раскрытыми ладонями по коленкам. — Я только понял! Ты обманул моего отца! Ха-ха-ха, — громко рассмеялся он. Я извиняющимся взглядом глянул на прохожих. — Я не могу поверить. Сначала ты грубишь моему отцу, теперь ты его обманул. Да ты просто… просто, — от переизбытка чувств Коул не мог подобрать нужных слов. — Ты мой герой! Офигеть. Мой папашка даже не догадывается, что его развели, как маленького ребёнка! Вот это да! Вот так бы сразу, старикан. С этого надо было начинать наше знакомство. «Здравствуйте, я Киф Галлахер. И я просто, мать вашу, с самого начала обманул всех и вся!», — он очень похоже изобразил меня. — Это просто невероятно. Я со своими тупыми шутками с Мелланом в сравнении с тобой и твоим обманом просто конченный лузер. Мне даже немного грустно.       — Я бы не сказал, что мой обман — повод для гордости.       — Вот ты и не гордись, — отмахнулся от меня Коул. — А я буду, — мальчик громко выдохнул, всё ещё не веря услышанному. — Теперь-то всё сходится. Автобус, твой хлев… Почему мне раньше не пришло в голову, что учитель этикета не стал бы читать вместе со своим учеником «Этикет для чайников»? Да-а, — мальчик покачал головой, — ты не только моего отца развёл, но и меня. Мои аплодисменты, учитель, — Коул захлопал в ладоши. — У меня нет слов. Прости, что букета тоже нет, но я ещё похлопаю.       — Прекрати, Коул. Мне неприятно.       Мне действительно было не по себе. Конечно, с одной стороны, я был рад, что открылся кому-то. По правде, мне стало легче. Я не мог больше в одиночку нести груз этой лжи на своих плечах. Мне нужен был кто-то понимающий рядом. С другой стороны, выбрать Коула на роль понимающего человека было, по-моему, огромной ошибкой. Но я поддался моменту. В кого я превратился? В сентиментального идиота. Нет, не так — в сентиментального, безработного в скором времени, идиота.       Мы с Коулом пошли дальше по улице. Мальчик всё никак не мог успокоиться. Он потешался над отцом, над никчёмным дворецким и, конечно же, над Мелланом.       — Так-так-так, кто это у нас здесь? — ударилась нам в спину. Мы мгновенно обернулись. Сзади оказались Финн и Джед. У обоих были в руках стаканчики из Макдоналдса. — Знаменитости и знаменитые, — глупо сострил Финн. Глупо острить — черта всех журналистов в издательстве, где работает мой друг. — Интервью дадите?       — Чё надо? — грубо спросил Коул, сразу приняв свой обычный вид отморозка.       — Ой, а кто это? — Финн сделал вид, что заметил мальчика рядом со мной только сейчас. — Как тебя зовут, маленький щеночек?       — Дядя, — взгляд Коула был злее, чем бешеная собака на привязи, — за словами следите!       — Дерзкий маленький щеночек, — ещё пуще засиял мой друг, опускаясь перед Коулом на корточки. — Обожаю дерзких! — друг потянулся к мальчику, чтобы, видимо, потрепать его волосы.       Коул не стал церемониться с Финном. Не будь я его другом, наверное, поступил бы также. Мальчик с размаху заехал ногой в промежность наглого взрослого, что пристал к нему со своим «дерзким щеночком». Финн повалился на землю, схватившись за свой пах, и завыл, попутно матерясь. Коул наклонился ближе к моему другу и сказал:       — Это была бета-версия того, что будет с тобой, если ты ещё раз захочешь прикоснуться ко мне, урод. Поверь, полную версию тебе лучше не видеть, ясно?!       — Коул, — я с трудом заставил себя не рассмеяться.       Рядом со мной хохотал Джед.       — Эх, Финн, ты первоклассно умеешь общаться с детьми, — Финн зашипел проклятия в сторону друга, всё также не убирая руки с промежности. Джед переступил, валяющегося на земле товарища, и протянул руку Коулу. — Будем знакомы, я — Джед. А ты, видимо, Коул?       — И чё дальше?       Джед впал в ступор. Финн фыркнул. Я с осуждением посмотрел на мальчика.       — Коул!       Коул посмотрел в мою сторону:       — Нет, ну, а чё?       — Это мои друзья, Коул.       — Я рад за тебя. Продолжайте дружить дальше, совет вам да любовь. Чё? — он видел, что осуждение в моих глазах только увеличивается. — Меня, вообще, не колышет, что это за люди. Я же тебя со своими друзьями не знакомлю. Ай, ладно-ладно, — мальчик схватился за оттянутое мной ухо. — Очень приятно с вами познакомиться, — Коул наконец пожал протянутую руку Джеда и даже улыбнулся ему своей полуулыбкой-полуухмылкой. — И с вами, — а на Финна мальчик даже не взглянул. — Пойдёт?       — На этот раз да.       — Это чё не все твои друзья? Может, ты меня ещё и с родителями своими познакомишь? — зло поинтересовался Коул.       У меня в горле встал комок. Джед грустно посмотрел на меня, по-товарищески хлопнув по спине. Поднявшийся с земли Финн взял слово:       — А у Кифа нет родителей. Они умерли. Их бомбой на части разорвало. Правда, смешно, Коул? Теперь не познакомишься с ними.       — Финн, зачем ты…       — Нет, пусть это маленькое чмо знает. Может, думать будет, прежде чем свой поганый рот разевать. А? Мальчик-с-пальчик? Чего молчим? Язык проглотил?       — Финн, перестань себя так вести, — я сделал несколько шагов к Коулу. — Он ещё ребёнок.       — Да что ты! Ребёнок? Это маленький отброс общества с пачками денег, торчащими из карманов! — мальчик запахнул куртку, но я успел увидеть уголок той пачки, о которой говорил Финн. — Таких надо в рабство общественному труду продавать, а не сюсюкаться с ними.       Я хотел было дотронуться до Коула, но он не дался. Отшатнулся от меня, как от прокажённого. Глаза его побелели от злости. Он хватал воздух ртом и озирался по сторонам.       — Я… я в туалет, — выкрикнул он и помчался к вывеске, где был этот общественный туалет.       — Финн, зачем ты так?       — Киф, в этом твой большой минус: ты не можешь сказать правду в лицо. Ведь ты думаешь так же, как я, согласись? — Финн уставился на меня. Он был чертовски прав, и он это знал. Он также знал, что я промолчу и сейчас.       Зато Джед молчать не стал. Он стукнул Финна по голове. Тот даже не успел схватиться за место удара, как Джед накинулся на него.       — Чего это ты тут устроил, а? Киф хотел познакомить нас с ребёнком своего работодателя, а ты всё испортил гнусным поведение, «жёлтый» журналюга, — друг не остановился на одном ударе, продолжая дубасить Финна свободной от напитка рукой. — А если Коул всё расскажет отцу? Тогда из-за тебя Киф лишится работы! Дебил, кусок коровьей какашки, раб четвёртой власти, проститутка!       — А это ещё почему? — возмутился Финн, но тут заткнулся, уворачиваясь от сотни новых ударов.       — Потому, Финн, потому!       Джед ещё с минуту колотил друга, а потом нахлобучил ему на голову свой стаканчик из Макдоналдса. По Финну побежали ручьи бледно-коричневого латте. С видом выполненного долга, Джед показал в сторону общественного туалета:       — А теперь марш туда извиняться перед мальчиком! — в напутствие Джед пнул Финна под зад. — И чтобы не возвращался, пока не вымолишь прощения у Коула!       Мы с Джедом остались наедине. Друг подобрал свой стаканчик без латте.       — Не грубо я с ним? — робко поинтересовался у меня Джед. — Мне показалось, что я чуть-чуть перегнул палку.       Я согласно покивал.       — Чуть-чуть, — и мы рассмеялись.       — Ты прости его, Киф. Сам знаешь, что у Финна язык без костей.       — Знаю, так и Коул не лучше.       Джед внимательно взглянул на меня.       — Что здесь делает мальчик, Киф? Где его отец? Слуги? Охрана? Сегодня, насколько я помню, твой выходной. Или я что-то путаю?       — Нет, не путаешь, Джед.       И пока мы ждали Финна и Коула из туалета, я рассказал Джеду всё, что с нами приключилось с самого утра. Друг не смеялся даже в тех местах, где было место смеху. Джед хмурился после каждого произнесённого мной слова. Но я не успел спросить его почему, а он не успел ответить. Вернулись Коул и Финн.       Коул тут же спрятался за меня. Он был красный как рак. На вопрос, что случилось, мальчик пробормотала что-то непонятное. Финн тоже хранил стоическое молчание. Он не улыбался и выглядел слегка потерянным. Я силился понять, что же произошло между этими двумя за тот промежуток времени, что они были наедине, но догадки не мой конёк, поэтому я решил отложить это дело до лучших времён.       Остаток дня мы провели в шумной компании, гуляя по городу. Более-менее наше общение наладилось. Финн и Коул разговаривали мало, а если и говорили, то обменивались грубыми словечками, но произнося их, тут же замолкали и больше не говорили ни слова друг другу до следующей подколки. Мы с Джедом старались говорить за четверых, но неловкость, что возникла между нами, после моего рассказа, давала о себе знать. Джед терял нить разговора, хмуро посматривал то на меня, то на Коула.       Пока мы гуляли, забрели в парк. Купили по рожку и пошли гулять вдоль реки. У Финна тут же снесло крышу. Он, словно гордый кулан, поскакал вдоль берега, выделывая какие-то непонятные фигуры в воздухе. Джед пытался его урезонить, но поплатился за этим выкинутым в воду мороженым. Финн тут же скинул куртку и кинулся перелезать через ограждение, дабы спасти «лакомство любимого друга». Джед пытался его остановить.       Мы с Коулом стояли в стороне, ожидая, пока всё закончится. Мальчик не сводил своего странного взгляда с Финна и Джеда. Меня же утомила эта возня, и я решительно перевёл глаза на огромный небоскрёб, что ютился бок о бок с парком. Я задумчиво скользил взглядом по его линиям сверху вниз, пока не упёрся в белоснежный лимузин, подкативший к главному входу в небоскрёб. Так как мы были значительно недалеко от входа в парк, то мне не составило огромного труда рассмотреть лица выходящих из машины. И всё ничего, если бы один из выходящих не был Мелланом.       Меллан был в той же одежде, что сегодня утром. Он улыбался. За ним из лимузина выплыл тучный мужчина, и Меллан тут же повис на нём, как бельё на верёвке. Они медленно забрались по лестнице. Секретарь Бартла О’Нейла не убирал своих рук с шеи своего спутника. Перешагнув последнюю ступеньку, Меллан упал в объятия мужчины и поцеловал его долгим томительным поцелуем.       — Эй, Киф!       — А? — я отвёл взгляд от Меллана. Коул дёргал меня за рукав, привлекая к себе внимание.       — Я тебе кричу, кричу, а ты меня не слышишь. На чё ты уставился?       — Я просто… — я снова посмотрел в сторону небоскрёба, но там не было ни Меллана, ни тучного мужика, ни лимузина. — Просто задумался.       — Киф?       — Да, Коул?       — А твои друзья — голубки?       — Что прости? — я непонимающе уставился на Коула.       — Ну это, голубые?       — Кто? Мы? — спросили в унисон Финн и Джед. Оба переглянулись и снова ответили в унисон. — Да упаси боже встречаться с таким, как он.       — Да это просто немыслимо, мальчик-с-пальчик Коул, — сказал Финн, застёгивая куртку на груди. — Я невъбенно крутой журналист с таким болтом между ног, что неприспособленные к таким размерам попка и психика Джеда давно бы упокоились с миром ещё в начале наших отношений.       — Этот болт издох бы на первой секунде в моей сексуальной попке. Коул, уже если говорить начистоту, я бы не хотел иметь парня-скорострела. Мне по душе долгий половой акт, а не десять секунд «ах! ах! ах! я-кончил!».       — Слышал, Коул, у нас с ним ничего бы не вышло, — мило улыбнулся Финн мальчику. Затем развернулся к Джеду, взял его за воротник и подтянул к себе. — Что ты там сказал про десять секунд, лупоглазая летучая мышь? Тебе собственный стручок надоел, я не понял?       — Нечего было говорить про мою попку гадости, скорострел, может быть и не услышал от меня горькой правды!       Финн встряхнул друга.       — Не было такого!       — Да это с каждой твоей очередной подружкой, идиот. И ты сам, напившись, мне рассказываешь про это. Руки убрал, — Финн покорно отпустил Джеда, смущённо поправляя его куртку. — А ещё, Коул, он ленивый грязнуля да ещё и жмот в придачу, — Джед оттолкнул Финна и побежал. Друг уже с криком гнался за ним.       — Странные у тебя друзья, — сказал Коул. Сейчас он выглядел умиротворённо и даже слегка улыбался.       Так мы гуляли до позднего вечера. Встречу с Мелланом я списал на игру воображения. А в целом наша прогулка прошла очень весело. Когда мы пришли ко мне домой, я боялся, что нас будет ждать какая-нибудь неприятность в лице нескольких сотен людей в чёрном и полиции Корка. Но ничего подобного, всё обошлось. Зато на следующий день нас ждал грандиозный скандал. Нам с Коулом не удалось проскользнуть незамеченными в свои комнаты, нас поджидала и охрана, и Райогнан. Меня и Коула вызвали на ковёр. Меллан отчитывал Коула за позорное поведение, недостойное его почтенного отца, за неповиновение, за грубость, за тайное проникновение в кабинет Бартла, за повторную самовольную отлучку. Меня обвиняли в некомпетентности, в неприкрытой жажде наживы. Со слюной у рта и жвачкой на зубах секретарь пытался вдолбить всем, собравшимся в кабинете, что меня нужно немедленно уволить, что я не достоин работать на Бартла О’Нейла.       Сам хозяин Адар Манор не смотрел на нас. Он возился со своими бумагами. По нему было видно, что его мало заботит, побег Коула с очередного вечера акционеров, и тем более его учитель этикета, забывший своё положение в этом замке.       Меллан так и не смог докричаться до своего любовника, и нас попросили уйти к себе. Перед тем, как мы вышли из кабинета отца, нам сообщили о новом, последнем и самом важном вечере, который пройдёт в это воскресенье в замке. Не присутствовать там, значит, подорвать авторитет отца в широких кругах. Всё вышесказанное относилось к Коулу. Мальчик даже не дослушал, что ему говорил Меллан, вышел, громко хлопнув дверью. После того как мальчик ушёл, я ещё задержался. Бартл отвлёкся от своих бумаг и сказал мне:       — Киф, вы должны уговорить моего сына быть в это воскресенье в замке. Это очень важно, — я поёжился от того, как со мной говорил Бартл. Я не привык к такому обращению.       — Почему я?       — Потому что вы единственный, кого он послушает.       Я молниеносно покинул кабинет отца Коула. Всю дорогу до комнаты я держался за сердце, которое ныло в моей груди.       Бартл О’Нейл оказался неправ: не было ни одного человека на планете, кого бы послушал Коул. Мальчик, после того как я ему пересказал просьбу отца, заявил, что на вечере его не будет, что он лучше утопиться в речке, чем будет улыбаться уродам в костюмах. Всю неделю я тщетно пытался объяснить ему важность этого вечера. У меня ничего не выходило, Коул отказывался меня слушать. Я сам не до конца понимал, зачем всё это нужно, и, наверное, поэтому у меня не выходило нормально поговорить с мальчиком.       Однажды, рыская по замку в поисках Коула, я наткнулся в библиотеке на Меллана. Он стоял посреди огромного зала, уставленного несколькими сотнями книжных стеллажей, и, похоже, ждал меня.       — Смотрю, вы ищите своего нерадивого ученика? — язвительно поинтересовался секретарь, усаживаясь на подлокотник кресла, отделанного чем-то сверкающим, и закидывая ногу на ногу.       — Мы с Коулом всего лишь разминулись, — ответил я, разворачиваясь, чтобы уйти. В библиотеке Коула точно не было.       — Надеюсь, таким же образом вы разминётесь и с Бартлом.       — Что? — я замер, не понимая о чём речь. За спиной я услышал лёгкие шаги. Моё лицо обдало банановым запахом. Над ухом неприятно зачавкали.       — Вам объяснить, Киф? Я думал, вы умнее. Мне непонятно, почему вас так защищает Бартл. Если вам как-то удалось запудрить ему мозги своим премиленьким отношением к его мерзкому отродью, то со мной этот номер не пройдёт. Коул в следующем году отправиться в частную школу, это уже решено. Поэтому можете начать собирать вещи, Киф. Потому что в скором времени мы перестанем нуждаться в ваших услугах, — Меллан распахнул передо мной двери. — И ещё, — секретарь полоснул по мне своим острым, как клинок, взглядом, — пока вы здесь, держите свои старческие конечности подальше от Бартла. Он не спит со стариками, так и знайте.       В воскресенье я уехал, не позавтракав. Я ненавидел Адар Манор. Я ненавидел Меллана. Я ненавидел себя. Я не хотел никого видеть. Слышать тем более. Я отключил телефон, когда пришёл домой и лёг спать. Проснулся только вечером. Пошатался по квартире. Попереключал каналы. Включил телефон, который тут же затрезвонил. Джед приглашал выпить с ним и Финном. Я был не в настроении. Джед согласился, что по моему голосу дела обстоят хреново. Я поставил ему шесть с плюсом за сообразительность. Финн что-то спрашивал про Коула, но я прослушал. Почему-то только сейчас вспомнил, что видел Меллана в прошлое воскресенье. Я уточнил у Джеда, можно ли как-то отследить перемещения определённого человека. А заодно и прослушать телефонные звонки. Слушать лекцию о правах человека, я не стал, потому кто-то затрезвонил в мою дверь. Перед тем как отключиться, я успел услышать заветное «да».       За дверью стоял Коул. Красивый, с зализанными волосами, в костюме и с бабочкой-галстуком, которую он активно теребил.       — Привет, старикан. Как жизнь? — спросил мальчик, он оттеснил меня в сторону и прошёл в квартиру.       Я закрыл дверь. Коул уже развалился на диване, схватил бутерброд, что я успел сделать до звонка Джеду.       — Наверное, глупо спрашивать, что ты тут делаешь.       — Глупо, — чавкая, согласился Коул. — Чё-то майонеза здесь маловато. Принеси-ка, а?       — Ничего я нести тебе не буду, Коул. Тебя здесь быть не должно. У твоего отца сегодня серьёзный вечер, на котором ты обязан быть.       — Ключевое слово: у отца. Мне на отца срать, поэтому я здесь, — мальчик снова принялся чавкать, поедая мои бутерброды.       Я не нашёл ничего злее, чем вырвать недожёваный бутерброд изо рта Коула.       — Коул О’Нейл, потрудитесь объяснить, что происходит! В моей руке завибрировал телефон. Коул кивнул на него.       — Вот он тебе всё объяснит.       Звонил Бартл О’Нейл. Я выкинул бутерброд на тарелку, оттряхнул испачканную руку. Жаль, что действия, которые могли оттянуть печальный момент моего разговора с хозяином замка, закончились.       — Слушаю, — немного поколебавшись, ответил я.       — Нет, это я слушаю, — голос Бартла, как всегда поражает разнообразием эмоций. — Мы же с вами договаривались, что Коул сегодня останется в замке.       — Мы ни о чём с вами не договаривались, Бартл О’Нейл. Вы меня попросили поговорить с вашим сыном. Я поговорил. А уж что он решил, меня не касается.       — Касается! — гаркнул мне в трубку хозяин Адар Манор. — Касается самым прямым образом, Киф! Вы и этот паршивец сговорились, чтобы подставить меня!       — Что? — я чуть было не закричал на Бартла в ответ. — Как вы смеете обвинять меня в своих глупых и необоснованных предположениях? Чем я заслужил такое непристойное отношение к себе?       — Мой сын у вас?       — Да! — крикнул я и повесил трубку. Пусть познает вкус своего яда, чудовище.       Коул наблюдал за развернувшейся перед его глазами сценой очень внимательно. Он даже на время забыл про свой бутерброд. Когда я кинул трубку, мальчик продолжил есть. Я подошёл к окну и уставился вдаль.       — Коул, скажи, почему ты опять сбежал?       — Ой, старикан, попади ты на этот праздник души маразматика, быстрее, чем я ноги сделал, — ответил мальчик. — А если честно… Меллан вывел меня из себя. Я не хотел кричать на него в присутствии всех этих важных шишек… Ты не подумай, не ради отца, — я лишь усмехнулся, радуясь, что Коул не видит моего лица. — Я сам не хотел выставлять себя дураком. Меллан начал свой привычный разговор об отсталом ребёнке Бартла, который скоро отправиться в одну из самых лучших частных школ. Он говорил всем, какой я неуправляемый, что со мной никто не может справиться, что я глуп и, кроме компьютерных игр, меня ничего не интересует. Что бы я не стал говорить в свою защиту, мне бы никто не поверил, поэтому я просто слинял оттуда. Благо вся охрана на вечере. Я беспрепятственно вызвал такси и уехал. Вот и сказочки конец, а кто слушал… Знатный кретин, потому что глупее, чем эти детские сопли, представить себе невозможно.       Я ничего не ответил. Вдруг улицу перед моим домом осветил яркий свет фар. Быстрее и ещё быстрее свет становился ярче, пока резко не затормозил около моего дома ярким пятном, похожим на луну.       — Коул, — еле выговорил я, — а твой отец может знать, где я живу?       — Нет, что ты. Ты же говорил, что соврал, когда отправлял ему данные. Наверное, твой друг-кретин-журналист позаботился о том, чтобы поселить тебя в какой-нибудь богатой квартирке в центре города. Сюда он ни за что не догадается приехать, — из машины выскочила фигура, до боли напоминающая Бартла О’Нейла. За ним вышел второй человек. Он замер в тени, но я всё равно узнал Райогнана. Он холодно улыбнулся и отсалютовал мне рукой в чёрной перчатке. Я ответил ему слабой улыбкой и вялым приветствием. — Даже если каким-нибудь чудом мой папаня окажется на этой улице, то ему всё равно ничего не светит. Он не знает в каком доме ты живёшь…       — Коул.       — … на каком этаже…       — Коул!       — … в какой квартире.       — Ко…       Раздалась трель звонка, а затем глухие удары в дверь. Коул застыл с раскрытым ртом на диване. Насилу справившись с оцепенением во всём теле, я открыл входную дверь.       Меня тут же оттолкнул мощный вихрь, влетевший в мою квартиру. Я ощутимо ударился о свою на ладан дышащую тумбочку, но не обратил на это внимание, захлопнув дверь, я кинулся за вихрем вдогонку.       Бартл и Коул стоял в боевых стойках по разным углам гостиной.       — Немедленно собирай свои манатки, мы возвращаемся в замок! — голос Бартла О’Нейла пробрал меня до костей. Будь я его сыном, тут же кинулся исполнять его приказ.       — В добрый путь, а я останусь здесь. Сам возвращайся в свой поганый замок! Вот тут он мне, — Коул ударил себя по горлу слишком резко, отчего закашлял. Я кинулся к мальчику, но угрожающий взгляд его родителя заставил меня отступить.       — Коул, сию секунду иди в машину!       — А то что? — усмехнулся мальчик. — Ударишь меня? Давай, у тебя это так хорошо получается!       — Заткнись! — хозяин Адар Манор метнулся к Коулу, но мальчик успел увернуться. Они поменялись углами.       — Да–да, затыкай всех, кого не хочешь слушать, папуля. Это тебе по ночам щебечет в ушко Меллан?       Бартл со скоростью гепарда оказался рядом с сыном. Его рука взметнулась в воздухе.       Я успел вовремя. Вся сила удара пришлась на меня. Коул в страхе уставился на мой нос, из которого, как из неперекрытого крана, упало несколько капель крови. Ладонью я прикрыл обе ноздри. Было больно, но я мог потерпеть. Мальчика я оттеснил рукой за свою спину.       — Какой же ты мудак! — крикнул оттуда Коул. В его голосе были слёзы. — Тебе совершенно плевать на всех! Ты чудовище! Злое, косматое, уродливое чудовище! — ладонь до краёв наполнилась кровью. Она обрушилась кровавым водопадом на мои ноги и дорогие ботинки Бартла О’Нейла. — Ненавижу тебя! Больше всех тебя ненавижу!       У меня кружилась голова. Нужно было срочно остановить кровь, но я никогда в жизни теперь не оставлю мальчика один на один с этим монстром.       — Я твой отец, Коул, — неожиданно тихо сказал Бартл. — Тебе придётся смириться с этим.       — Отец? — мальчик высунулся из-за меня. — Мне не послышалось? А тебе, Киф? — Коул посмотрел на меня. Его губы скривились при виде кровавых пузырей, падающих с моих рук. — Отец значит… Тогда скажи мне, дорогой отец, а сколько лет твоему любимому сыну?       Несмотря на боль, кровь, что ручьями стекала по моей руке вниз, я почувствовал напряжение. Эту натянутую до звона нить между отцом и сыном. Я стоял посередине, и в руке у меня были ножницы.       — Одиннадцать.       Щелчок. И нить со звоном лопнула. — И это неправильный ответ, — глухо отозвался мальчик. Он кинулся в мою спальную и прежде, чем захлопнуть дверь, спросил меня: — Киф, может, ты знаешь, сколько мне лет?       Я убрал руку ото рта, чтобы меня не заставили повторить всё ещё раз.       — Двенадцать лет и пять месяцев.       — Спасибо, Киф, а то я начал забывать, что я существую.       Дверь с треском закрылась. Примечания (1) Mother Jones Flea Market (дословно «Блошиный рынок мамы Джонс»)  — рынок в центре Корка. Расположен в доме на углу Макка́тан и Йорк-стрит, где жил Уильям Томпсон (английский экономист и общественный деятель, сторонник утопического социализма, известный по своей основной работе «Исследование о принципах распределения богатства…»), что само по себе делает этот блошиный рынок уникальным. Дом-рынок, где можно приобрести старинную одежду, мебель, книги, драгоценности, старые виниловые пластинки, продукты и сказочные предметы домашнего обихода. Рынок включает в себя несколько маленьких кафешек, где можно приятно провести время. (2) Вилли О’Ди — министр обороны Ирландии с 2004 по 2010 год. (3) For Valour (англ.)  — «За Доблесть». (4) Жаргонное выражение. Под «гробоящиком» Коул подразумевает Xbox (игровая приставка Microsoft). (5) Также является жаргонным производным от PlayStation (игровая приставка Sony). (6) Курс 1 доллара к евро (на 2009 г.) = 0.7143 Курс 1 евро к фунту стерлингов (на 2009 г.) = 0.8479 (7) Банджа́н (пушт.)  — баклажан (8) Главный герой говорит не о природном явлении, а о химической атаке зарином (отравляющее вещество нервнопаралитического действия), имеющий по разным данным запах яблок, камфары или слабый запах скошенного сена. (9) ADX Florence, Florence ADMAX, Supermax или горный Алькатрас — неофициальные названия тюрьмы супермаксимальной безопасности во Флоренсе (Колорадо) (исправительная тюрьма максимально строгого режима исполнения наказаний (Administrative Maximum Facility (ADX)), США). (10) Кармин (краситель Е120)  — пищевая добавка красновато-пурпурного цвета. (11) СДВГ — это нарушение развития неврологическо-поведенческого характера, при котором ярко выражена гиперактивностью наряду с дефицитом внимания.