Уроки этикета в Адар Манор

      Я склонился над раковиной. Во рту накопилось достаточное количество крови, чтобы задохнуться и умереть, чем я бы, бесспорно, удружил Бартлу О’Нейлу. Как назло, он не побрезговал пробраться по хлеву, как ранее отозвался о моей квартирке Коул, вслед за мной на кухню и с непроницаемым лицом затаиться около окна. Он не спускал с меня взгляда с того самого момента, когда я подставил себя под удар. Даже сейчас я ощущал, как отец Коула прожигает во мне равномерные дырки по всему телу.       В носу зачесалось. Не успел я толком сообразить что к чему, как чихнул, а когда открыл глаза, то не смог сдержать досадного вздоха. Раковина была забрызгана моей кровью. Тёмные сгустки свисали с крана и сползали по стене. Чем не антураж для фильмов ужасов?       — Будьте здоровы.       Я поёжился. Слова хозяина Адар Манор по температуре и ощущениям были похожи на кусок льда, брошенную мне за ворот рубашки. Так неприятно, скользко… Хоть разок бы дать ему на собственной шкуре ощутить, какие его слова мерзкие.       Но я в ответ лишь промолчал, взял тряпку. Всё время приходилось сплёвывать кровь под мощную струю воды. Когда я отчистил раковину и стену от кровавых подтёков, залез в ящик с медикаментами. Это нужно было сделать в первую очередь, когда я пришёл на кухню, но растерялся, увидев, что отец Коула последовал за мной.       Я начал копаться в лекарствах. Нашёл в просроченном хламе всё, что нужно, для того чтобы остановить кровь. Бартл продолжал смотреть на меня, я чувствовал, как его взгляд холодной змеёй опасно обвивается вокруг моей шеи. В какой-то момент я не выдержал, с грохотом опустил на стол перекись водорода, кинул упаковки с ватой и бинтами и громко спросил, уставившись в стол:       — Вам не надоело так стоять, Бартл О’Нейл?       Ответом мне была тишина. Я смотрел на ярко-зелёную упаковку ваты и всё сильнее и сильнее вдавливал свои руки в стол. Я уже был готов взорваться, когда Бартл произнёс:       — У вас всё ещё идёт кровь.       Я поздно спохватился. Со стола кровь уже переместилась на пол, образовав там большую лужу. И я оказался прямо посередине этого искусственного водоёма. Мои носки пропитались ещё тёплой жижей. Засосало под ложечкой, перед глазами замельтешили картинки из последнего моего кошмара. Рукой задел перекись. Она прокатилась по столу и упала в лужу.       Тут меня схватили за плечо и потянули назад. Я упал на стул. Бартл вынырнул из-за моей спины, на ходу закатывая рукава. Тряпкой быстро убрал кровь с пола, поднял пузырёк перекисью водорода. Одним рывком открыл пачку ваты, оторвал от общего рулона приличный кусок, скатал его, быстро смочил жидкостью из пузырька с отвратным запахом.       — Голову запрокиньте.       Я уставился на него, ничего не соображая.       Бартл взял меня за волосы и несильно дёрнул мою голову назад. Я не ожидал этого, а потому поддался назад всем телом, стул подо мной закачался, но хозяин Адар Манор не дал мне упасть: он встал позади меня. Макушкой я упёрся ему в живот, наши взгляды встретились.       — Сейчас будет больно, — предупредил он меня. Бартл оттянул крыло носа пальцами одной руки, второй тем временем он старался мягко затолкнуть ватку с перекисью. Похоже, ему нечасто приходилось этим заниматься, но держался он молодцом. Отец Коула, закончив с одной моей ноздрёй, тут же приступил ко второй. Его движения уже были намного увереннее. — Ещё немного придётся потерпеть. Откройте рот.       Я повиновался. Голова Бартла начала медленно опускаться вниз. Когда расстояние между нашими носами равнялось паре сантиметров, мужчина замер. Мы смотрели друг на друга снизу вверх и сверху вниз. Губы Бартла дрогнули:       — Дышите, Киф. У вас для этого есть рот.       Хозяин замка крепко прижал большим и указательным пальцами крылья носа к носовой перегородке и держал их в таком положении несколько минут. Остальные пальцы той руки прижались к моим губам. Я чувствовал холод, запах перекиси и ваты. Я обдавал своим тёплым дыханием его руку, в особенности средний палец, который лежал между верхней и нижней губой. Не знаю, чувствовал ли он, что я иногда задевал кожу на его пальце зубами и дышал намного чаще. Мне было не по себе из-за такой внезапной близости. Наверное, это как-то отразилось в моём взгляде, потому что Бартл убрал пальцы с моих губ.       Я отстранил его руку:       — Дальше я сам.       Бартл не стал спорить. Он позволил мне самому себе зажать нос, сам же сорвал с крючка полотенце и подошёл к холодильнику. С шумом выдвинул полки морозильника и достал оттуда немаленький кусок мяса, бережно мной хранимого на «чёрный день». Для таких людей, как Бартл О’Нейл «чёрных дней» не существует, поэтому он обмотал полотенцем заморожённую глыбу мяса, вновь приблизился ко мне, встав на прежнее место за спиной, и бережно положил на мой нос этот тяжёлый кусок.       — Похоже, вы хорошо знаете, что нужно делать в подобных ситуациях, — сказал я.       В полумраке комнаты было нелегко разглядеть лица Бартла. Вдобавок ко всему по моему лицу побежали холодные мутные капли.       — Коул в детстве был очень активным ребёнком, — отчётливо прозвучало в тишине.       Одна капля скатилась по переносице прямо в глаз. Я отчаянно заморгал. У меня дёрнулась рука. Я хотел потереть глаз, но вместо этого слишком сильно ударил Бартла по руке. Кусок мяса упал на пол и откатился в тёмный угол.       — Был? — спросил я, поднимаясь. — Бартл, если вы не заметили, то Коул до сих пор ребёнок. Ваш сын. Он до сих пор активен. Он до сих пор получает синяки, с той лишь разницей, что эти синяки мальчик сейчас получает от вас.       Бартл застыл в темноте. От того что я не видел его лица, мне легче было говорить:       — За что вы с ним так? Чем он заслужил подобное обращение к себе? Ему двенадцать лет. Неужели в двенадцать лет можно совершить что-то такое, за что его может возненавидеть собственный отец? Я не могу вас осуждать. Я не тот человек. Просто: почему? Почему вы его ненавидите? Он же ваш сын. Вы у него один. Его мать… — мне было чрезвычайно неловко упоминать даже так отдалённо мать мальчика. Я запнулся, силясь, в молчании найти как можно больше оправданий, говорить на эту тему дальше. Я чувствовал себя совершенно неуютно, вторгаясь без спроса в личную жизнь хозяина замка, но тот даже не шелохнулся при упоминании матери Коула. Бесчувственный чурбан. — Он упомянул о ней один-единственный раз и то перед словом «дупло» в очень неприятном контексте, — Бартл никак не отреагировал, и я решил не сдерживаться. — Коул сказал, что вылез из «мамашкиного дупла», — снова никакой реакции. Я сдаюсь. Этот человек совершенный урод, но тем не менее этот урод остаётся отцом Коула. — О вас, в отличие от матери, мальчик говорит постоянно. И пусть все слова в большинстве своём только злая ругань в ваш адрес, невооруженным глазом видно, что вы ему не безразличны, — Бартл резко выдохнул через нос, но мне почудилось в этом выдохе недоверие к моим словам. Он неисправим. Он даже не старается понять смысл мною сказанных слов. Ему всё кажется смешным, а я в его глазах, наверное, кажусь ещё и недалёким человеком. Что толку с ним разговаривать? Он хуже Коула! — Ваше отношение к мальчику — непозволительно. Даже если вы его не любите, это не изменяет того факта, что Коул — ваш сын. У вас есть деньги, есть влияние. Вам не составит труда поднять Коула, дать ему хорошее образование, сделать преемником своего дела, обеспечить его будущее. Но что вы делаете вместо этого? Вы низвели своего сына до уровня таракана в вашем замечательном замке. Превратили мальчика в бесполезное насекомое, которое заперли в комнате, как в стеклянной банке. Ведь не для любования вы это сделали, верно? Вы издеваетесь над ним, как маленький ребёнок. Трясёте эту банку, бьёте по стеклу пальцем, строите этому несчастному насекомому рожи, тыкаете в него веткой. Вам самому не противно? Выберите другого человека, которого будете винить во всех своих ошибках. Вы перекладываете на мальчика непосильную ношу своих проблем. Ему двенадцать, а не тридцать три. Он не готов мученически принять и простить все ваши грехи. Но вы обошлись с ним именно так: свалили все свои проблемы на голову Коула и заперли его в своей комнате, оставив вариться в собственной злобе. Вы не объяснились с ним, а сейчас хотите понимания и полного подчинения. Вы предали его, причём удар нанесли исподтишка, как… как крыса, — брови Бартла взлетели вверх, а в глазах появился неподдельный интерес. Но мне было не до его реакций, когда я сам, распалённый своей речью, готов был броситься на этого бездушного мужчину и вгрызться ему в глотку. О, как мне грело душу так вовремя найденное сравнение. Это то немногое, что я мог позволить себе в эту минуту. Но как вовремя и как точно. — Полагаю, что ваш крысятский удар, — я не смог удержаться и ещё раз повторил слово «крыса». Да. Да! Именно так поступил Бартл со своим сыном, мне не должно быть стыдно за свои слова, — Коул ожидал меньше всего. Он никак не мог бы подумать, что врагом окажется его собственный отец. Я не психолог, и мало что понимаю в человеческих отношениях, но даже я вижу, что это не может продолжаться вечно. Либо вы начнёте искать с ребёнком общий язык, либо всё закончится очень нехорошо. И для Коула, — Бартл усмехнулся, хотя в темноте это заметить было чересчур сложно. Зачем я так пристально всматриваюсь в него? — И для вас. Бартл, ваш сын — самый лучший из всех мне знакомых детей, — я почти не кривлю душой. Мёртвые дети ведь не в счёт? — Он жестокий, избалованный, совершенно неуправляемый. У него нет авторитетов и целей в жизни. Об этих и других недостатках я знаю и стараюсь примириться с ними, — хозяин Адар Манор отворачивает лицо от меня, но я успеваю заметить, что он зевает. — Что не скажешь о вас, Бартл, — хозяин замка замер на половине оборота. — Самым лучшим быть невозможно, если не иметь недостатков. Перестаньте думать, что мальчика сделают лучше чужие люди! Примера лучше вас для Коула нет и не будет, — я сделал шаг к Бартлу, схватил его за плечи и посмотрел прямо в глаза. — Поэтому перестаньте использовать работу как оправдание вашей ограниченности и лени. Возьмите наконец ответственность за Коула!       Я закончил, и комната погрузилась в уже привычную для неё тишину. Мои руки всё также покоились на плечах у Бартла. Он стоял напротив, и его остылый взгляд приковал меня к себе. Лёгкий слой инея на кончиках моих пальцев покалывал. Он забирался мне под ногти, дальше по пальцам, кисти рук, плечи, грудь и так до самого сердца.       Мужчина выждал пару томительных минут, а потом начал говорить:       — Какая пылкая речь. Гордитесь небось сейчас собой? Вы сами предатель, Киф, вы в курсе? — зловеще раздалось в темноте. Его глаза засверкали недобрым блеском. Мои пальцы намертво примёрзли к плечам хозяина Адар Манор. — Я ваш работодатель. Вы должны быть на моей стороне, потому что я вам за это плачу. Но что я вижу? Вместо того чтобы поддерживать меня, вы чуть ли не в любви признаётесь Коулу? Вы такой же, как я, — прошипел Бартл, приблизив своё лицо вплотную к моему.       Я стиснул плотнее зубы, напряг до звона в ушах скулы, даже позволил себе на несколько секунд зажмурить глаза, чтобы не видеть лица Бартла, но это не помогло мне. Я рассмеялся.       Бартл отпрянул от меня, стряхнув со своих плеч мои пальцы.       — Что это значит? — опешил он.       — Вы так похожи со своим сыном. Ответили в духе Коула. Это так… — я снова засмеялся.       Хозяин Адар Манор со странным выражением на лице смотрел, как я неумело прикрываю свой большой рот, чтобы мой смех был не таким громким. Это не было злостью или радостью. Даже не безразличие. Но это непонятное выражение возникало у него всякий раз, когда дело касалось моей персоны. Например, то заявление об уходе. Он ведь смотрел на меня с точно таким же выражением. Или когда, повинуясь его приказу, я расстегнул перед ним рубашку и показал своё тело, перевязанное окровавленными бинтами.       — Киф, вы… — Бартл покачал головой, но слов, для того чтобы закончить, не подобрал.       Мы постояли пару минут в безмолвии.       — Так вы думаете, мне стоит поговорить с сыном?       — Да, я думаю, стоит. По крайней мере, за попытку вас никто не накажет.       Бартл рассеянно кивнул и двинулся по направлению к моей спальне, где заперся мальчик. Я отправился за ним, но застыл в проёме гостиной, не решаясь подойти ближе. Это всё-таки личное. Моё присутствие при этом разговоре было бы неуместным, но и совсем наедине их оставить я не мог. Им наконец выпала редкая возможность поговорить друг с другом. Возможно, они договорятся, и у них всё наладится.       Хозяин Адар Манор замер около моей обшарпанной двери и неловко постучал в неё.       — Коул?       В ответ гробовая тишина.       Бартл оглянулся на меня. Я ответил ему подбадривающим кивком. Мужчина постучал ещё раз.       — Коул? Я понимаю, что ты не желаешь со мной разговаривать, но я бы хотел попросить у тебя прощения за своё недостойное поведение, — и тише добавил: — Простишь меня?       — Да пошёл ты! Нашинкуй свои извинения и засунь их в задницу! — прокричал из-за двери мальчик. Да ещё чем-то швырнул в дверь с той стороны. Громкий звук не отпугнул Бартла, зато меня заставил занервничать и забеспокоиться о сохранности двери и кинутой вещи.       Да, вот они и договорились. Из головы совершенно вылетело, что Коул характером будет похуже, чем его папанька. Чем я раньше думал, когда нёс проповеднические речи о мире в их семье? Это семейка неисправима.       Бартл тем временем повернулся ко мне. Мужчина, в отличие от сына, был скуп на эмоции, что меня, с одной стороны, чрезвычайно радовало. Я бы очень испугался, если повинуясь какому-то непонятному порыву, отец Коула начал швыряться моими вещами. С другой же стороны — этот мраморный слепок отчуждённости на его лице не давал мне никакой уверенности в последующих действиях его обладателя. Что пряталось за этой маской? Что творилось у него на уме?       — Главное, вы попытались, — я старался, чтобы в моём голосе было как можно меньше того воодушевления, что охватило меня несколько минут назад, когда хозяин Адар Манор не проигнорировал мои слова и попытался наладить контакт с сыном. — Но вы же не думали, что отделаетесь одним-единственным «прости»?       Мужчина глянул на закрытую дверь, и я увидел, как его брови дрогнули.       — Вы, правда, так думали? — не поверил я.       — Я никогда не просил прощения. Это был мой первый раз.       — В первый раз? Как же так? — я удивлён. Больше — я обескуражен. Я не могу найти слов. Не знаю, как мне нужно реагировать.       Бартл видел, как я с трудом пытался справиться со своим удивлением. Всё такое же неколебимое безразличие на его лице становилось невыносимым. Мне надоело подмечать это всякий раз, когда я смотрел на хозяина замка больше трёх секунд. Но что я мог поделать, если это единственное, что он показывал окружающему миру?       — Слова извинения, — только вдоволь налюбовавшись на мою растерянность, он снизошёл до ответа, — признак слабости, — отчеканил его холодный голос, и на меня пахнуло студёным воздухом, будто я открыл холодильник.       Я поёжился.       — Очень жаль, что вы так считаете. Я думаю, многие были бы не согласны с вашей точкой зрения.       — Вы тоже?       Бартл следил за мной немигающим взглядом. Пристально, с непонятной одержимостью вглядывался в мои глаза, пока я не отвёл их. Я успел заметить, правда, что губы мужчины скривились в лёгкую усмешку, и в ужасе понял: что он распознал фальшь в моих словах, а отведённый взор был лучше любого ответа. Меня вытолкнули на середину пруда, покрытого тонким слоем льда. Теперь мне нужно добраться до берега и не утонуть в обжигающе холодном презрении.       — Киф, вы считаете, что «извини» из моих уст — признак силы?       Вопрос с подвохом? Или он просто интересуется? Я делаю шаг вперёд вслепую.       — Смотря, кому вы их скажете, — я не отвечаю определённо, и меня ждёт удача: я продолжаю балансировать на тонком льду.       В глазах Бартла вопрос. Под ногами трещит опора, на которую у меня вся надежда. Я в шаге от чего-то по-настоящему ужасного. Тут нужно действовать не торопясь, всё хорошенько взвешивая. Но как не торопиться в подобных ситуациях? На кону твоя жизнь.       — То что вы побороли себя и принесли извинения сыну — признак невероятной силы. Даже если вы сказали их по принуждению, не чувствуя за собой какой-то вины, это нисколько не умаливает того факта, что моё мнение о вас стало на порядок лучше. Но если бы вы попросили извинения у меня…       — У вас?       Я поднял свой взгляд. Расстояние между нами существенно сократилось. Я не испытал какого-то дискомфорта, но и не смог избавиться от чувства, что это должно было меня насторожить больше. Мне следовало чувствовать если не отвращение, то значительные неудобства. Но я не чувствовал этого. Впервые кто-то так настырно пытался ворваться в моё личное пространство.       — Да, — твёрдости в голосе мне не занимать, — если бы вы попросили извинения у меня, то и вы, и я…       — И вы?       Бартл сократил незначительное расстояние, что ещё разделяло меня и его, одним шагом. Он нарушил все известные зоны личного пространства человека, но по его виду нельзя сказать, что он об этом сожалеет. Он, как всегда, спокоен и прохладен. Вид Бартла скорее напоминает победителя. Само собой разумеющегося победителя.       — И я, — соглашаюсь, не теряя зрительного контакта с мужчиной. — То мы оба бы посчитали эти извинения вашей слабостью.       — Интересно. Киф, так вы хотите увидеть мои слабости?       Мы застыли друг против друга. Расстояния как такового между нами больше не было. Отвороты его пиджака касались моей груди при каждом вдохе Бартла. Я видел его лёгкую щетину, а он, несомненно, видел, как мои плечи подрагивали от напряжения.       — Нет, не хочу.       — А мне кажется, — Бартл проговаривал каждое слово очень медленно, при этом придвигаясь ко мне ещё ближе. Я, стиснув зубы и опустив руки по швам, начал от него отстраняться. Мне было очень не по себе из-за его тягучего, как мёд, голоса. Вся ситуация ставила меня в тупик. И ко всем бедам ещё безумно зачесался нос, — что вам хочется, чтобы я извинился.       Его рука опустилась на стену рядом с моим лицом. Но этого Бартлу показалось мало, поэтому для надёжности он пригвоздил меня к месту, где я стоял, своим тяжёлым взглядом. Ни слова не было произнесено в эту минуту, лишь наши взгляды пересекались как шпаги, и во все стороны летели искры. Со стороны выглядело так, что мы играли в «Море волнуется раз…»(1), и у нас получалось всё довольно скверно.       Не люблю играть в игры, поэтому я отвернулся. Бартл довольно нагло поймал меня за подбородок и настойчиво вернул голову в исходное положение, возобновив наш зрительный контакт. Я вырывался, но чужие пальцы поймали меня вновь. Мужчина какое-то время давил мне на подбородок со всей силы, прикладывая всё больше и больше давления, а потом отпустил и тыльной стороной руки провёл по моей щеке. Я снова попытался отвернуться, но пальцы Бартла успели сомкнуться на моём подбородке.       Это зашло слишком далеко. Я сжал кулак и со всей силы ударил им по руке, что удерживала меня. Бартл отступил в сторону.       — А мне кажется, что вы позволяете себе много лишнего, — наконец ответил я ему. — Но хорошо, что нам это только кажется. Верно?       Мужчина отвёл взгляд.       — Я думаю, — мне пришлось продолжить, — что Коулу нужно время, чтобы принять ваши извинения.       Мой ни чем неприкрытый способ спровадить Бартла из моей квартиры, обидел даже меня. Но я ничего не мог поделать. На меня навалилось слишком много всего, чтобы пытаться каждый раз отшлифовать свои слова в угоду эгоистичной семейки.       — Да, вы правы, Киф, — довольно легко согласился Бартл. Он вытащил из внутреннего кармана своего пиджака мобильный телефон. — Райогнан, возвращайся в замок. Извинись за меня перед гостями, скажи, что у меня возникли важные дела. И ещё, — мужчина устало потёр свой лоб, — отправь Меллана домой. Вызови машину, оплати. Если попросит лично его довести, довези. Но в замке не разрешай оставаться. Не хочу утром видеть и слышать его.       Бартл договорил. Мы встретились взглядами. В тишине раздался визг покрышек. Я на сто процентов был уверен, что это Райогнан кинулся выполнять приказы своего хозяина.       — Вы что-то хотите сказать, Киф? — спросил он, убирая телефон в карман.       — А толку? Разве от этого что-то изменится?       — Смотря, что вы мне скажете.       Что скажу? Это шутка? Ведь нам обоим понятно, что чтобы я не сказал, вы пропустите это мимо ушей, Бартл. Пропустите и сделайте всё по-своему.       — Вы голодны?       — Немного.       — Тогда я приготовлю нам что-нибудь.       Бартл одобрительно кивнул. Правда, от меня не укрылся его настороженный взгляд, когда я направился в сторону своей комнаты. Я подошёл к запертой двери и два раза стукнул по ней.       — Коул, я собираюсь приготовить нам что-нибудь. Как ты на это смотришь?       — Никак, — тут же отозвался мальчик. — Я не хочу есть.       Голос Коула был глухим, как будто он какое-то время…       — Если проголодаешься, я на кухне.       Бартл не остался в гостиной. Он проследовал на кухню за мной. Вполне возможно, он сделал это из-за моей бесхозяйственности. Как минимум мне нужно было предложить ему сесть, а не вести все эти утомительные разговоры стоя. Включить телевизор. Коула это отвлекает, а он из породы О’Нейлов, может быть, на Бартла бы тоже подействовало. Тогда бы у меня выдались две минутки на передышку.       В холодильнике было пусто, если не считать нескольких банок пива, сыра с плесенью и пожухлых листьев салата, которые не пошли на бутерброды. Я тут же взял две банки. Начнём наш ужин с лёгких напитков.       — Будете? — я кинул одну из банок Бартлу. Он не растерялся, с легкостью, которой я позавидовал, поймал её, открыл с громким «пш-ш-ш» и поднёс к губам, жадно сделав несколько больших глотков.       Я тоже открыл свою банку, но отпить из неё не успел.       — Вы умеете готовить? — прямо спросил меня отец Коула.       — Немного. Что-то простое. Макароны с сыром, отварные пельмени из магазина, бутерброды. Ещё могу яичницу, только она у меня всё время…       — … подгорает, — закончили мы с Бартлом в один голос.       Какое-то время мы не смотрим друг на друга, прихлёбывая из банок, думаем о своём. Про себя я отмечаю, что Бартл, возможно, совершенно обыкновенный человек. Пусть он живёт в замке и ездит на немыслимо дорогих машинах, если человек хочет и может себе это позволить, то что в этом плохого? Главное — у него тоже подгорает яичница.       — Так что вы хотели приготовить?       Я пожал плечами. Я не имел ни малейшего представления, чем кормить Бартла. За Коула в этом вопросе я переживал меньше: паршивец успел до прихода своего родителя знатно потрудиться над моей тарелкой бутербродов, которые, если на минутку задуматься, и были сегодняшним ужином. Моим. Моим ужином под тихое урчание телевизора в тишине квартиры. Моим и ничьим больше. И как бы это эгоистично не звучало при данных обстоятельствах, но я хотел, чтобы так и оставалось. Что и говорить, Бартл и Коул выбили почву у меня из-под ног. Вместо того чтобы лениво коротать спокойный вечерок, который за эти несколько сумасшедших недель представился мне в единственном экземпляре, я превратился в девушку на побегушках у этих двух эгоистов! Я, как последний дурак, улаживал их конфликты, выслушивал их пререкательства, даже стал грушей для битья, а после всего ещё натужно должен придумывать, чем бы накорм…       Мой взгляд упал под ноги Бартла. Внутри меня вмиг всё потеплело, а возмущения практически сошли на нет.       — Бартл, вы умеете готовить мясо?       Мужчина проследил за моим взглядом. Мороженый кусок мяса лежал прямо у его ног. Бартл неловко топтался около него, чем вызвал у меня улыбку, потом нагнулся, с какой-то, как мне показалось, опаской подобрал неаппетитный кусок, с которого уже накапало приличную лужу на пол.       — Я никогда не готовил мороженое мясо, — честно признался он, — но могу попробовать.       — Давайте вместе пробовать, — заключил я.       Я принёс нам ещё по банке пива. Мы освободили кусок мяса от пакета, положили его на тарелку и крепко призадумались. После недолгого мозгового штурма, не давшего нам никаких плодов, Бартл открыл вторую банку, сделал глоток и предложил разморозить мясо. Я одним махом допил свою первую банку и спросил «как». Отец Коула сделал ещё один глоток, утирая губы и не сводя с мяса своего взгляда, он сказал:       — Не знаю.       — Я тоже, — ответил я, делая «пш-ш» со своей второй банкой.       Бартл хлестал своё пиво с невероятной скоростью, поэтому мне, как выпивохе со стажем, было немного обидно. Хорошо, когда друзья входят в твоё положение, и ваши воскресные встречи в баре больше походят на марафоны для улиток: один шот водки распивается целый вечер. Но и о веселье мы не забывали. Чаще всего нас можно было застать в каком-нибудь пафосном клубе, куда Финн с завидным упорством выбивает именно три приглашения, а там — молодые девушки, бурлящая кровь, быстрые ритмы музыки и море алкоголя. По крайней мере, так было до моего прибытия в замок. Последние недели я чаще практикую воздержание, культурные вечера с одним шотом стали для меня праздником души, а у Финна появился ещё один повод для подначек и глупых анекдотов. Когда Финн пьян, он невыносим. Но друзья делают мне послабления, прекрасно осознавая моё положение. Сейчас же никаких поблажек для меня никто делать не собирался. Наоборот, каждый глоток, сделанный Бартлом, словно вызов для меня. И я его, Бартл, конечно же, принимаю.       — Что принимаете? — взглянул на меня мужчина, оторвав свой взгляд от тающего мяса.       О-па-па, осторожнее с мыслями, Киф. Когда ты пьян, то можешь сболтнуть лишнего. Говори о том, за что потом сможешь держать ответ.       — Принимаю вызов вот этого куска говядины на тарелке, — я ткнул в мёрзлый кусок пальцем.       Брови Бартла слегка приподнялись, но мужчина промолчал. Только слегка подвинулся, давая мне простор для действий.       Я не нашёл ничего лучше, чем переложить кусок мяса в пластиковую плошку и засунуть в нагретую духовку. Тут же почувствовал себя человеком, решившим головоломку, терзавшую умы всех учёных мира. Дело оставалось за малым: дождаться, когда мясо оттает. Ну и, конечно, решить, что мы из него приготовим.       Какое-то время мы в полной тишине смотрели внутрь духовки, кожей ощущая жар, идущий из неё. То и дело делали быстрые остужающие нас глотки из банки.       — Как быстро оно оттает?       — Не знаю.       Мы разошлись по разным углам кухни, продолжая молча пить пиво и созерцать мясо в плошке.       — Вам нравится?       — Обычно я себе не готовлю. А если и приходится, то ограничиваюсь рецептами простых блюд, либо же покупаю полуфабрикаты.       — Совсем не едите мяса? — удивлённо спросил меня Бартл.       Я рассмеялся:       — Почему же? Я очень люблю мясо и ем его. Мы с друзьями ходим в Элбоу Лейн. Это пивной бар неподалёку отсюда. Там замечательно кормят. Наши воскресные ужины — моё любимое время на неделе.       Только спустя несколько секунд по остекленевшему взгляду Бартла, я понял, что сказал очевидную глупость. Я тут же поспешил исправиться.       — Не только воскресенье… Я ошибся. Ещё… — и больше я не вымолвил ни слова. Я никак не мог вспомнить хоть один по-настоящему хороший день в Адар Манор.       — Да не заставляйте себя, — сказал он. У отца Коула до сих пор пустой взгляд, направленный в мою сторону, но его голос, в отличие от глаз, прозвучал мягко, расположив его ко мне ещё больше.       — Вам неприятно? — отчего-то спросил я.       — Неприятно? — удивился Бартл. — Если чувство полного неудовлетворения вашим ответом можно назвать так, то — да, тогда мне неприятно.       Я ни черта не понял, что он сказал, поэтому позволил себе нагло переспросить:       — Вам не понравился мой ответ?       Я внимательно посмотрел на Бартла. Он ответил мне таким же сосредоточенным взглядом.       — Очень, — честно ответил он мне. Бартл тут же отвёл глаза в сторону, фыркнул и сделал глоток из банки. — Что самое для меня странное, — сказал он после затянувшегося молчания, — я не впервые слышу для себя неприятные вещи, но, — мы встретились взглядами, и во взгляде Бартла мне почудился страх, — я впервые чувствую, что меня задевает это.       — Мне очень жаль. Извините меня. Я не хотел, чтобы… всё так получилось.       — Оставьте. Это не ваша вина, — отмахнулся Бартл. Его лицо скривилось. — Наверное, всё же мне стоит извиниться за своё поведение… — Бартл замолк, двумя глотками допил пиво, смял в руках пустую банку и закончил: — Перед вами, Киф.       — Нет! — слишком резко выкрикнул я.       Мужчина слегка удивлённо посмотрел на меня. Я занервничал и чуть не выронил свою банку.       — Это лишнее, поверьте.       — Почему?       Бартл оттолкнулся от стены и сделал шаг в мою сторону. Я помедлил с ответом.       — Так почему мои извинения будут лишними?       Ну что же, похоже, пришёл момент раскрыть карты. Может, это пиво так действует на меня или эта атмосфера между нами, кто его разберёт сейчас. Но мне хочется рассказать ему всю правду про себя. С чего же мне начать? Я заглянул в глаза Бартла. Наверное, с того, что он мне нра…       — А чем это пахнет? — не к месту вырвалось у меня.       Я беспардонно отпихнул Бартла в сторону и заглянул в духовку.       — Что за…       Я бессознательно рванул на себя дверцу духовой печи, и кухню тут же заволок запах плавящейся пластмассы. Неутешительная картина предстала перед моими глазами, которые от страшного зловония уже адски слезились и чесались: дно пластиковой плошки расплавилось и просто напросто отвалилось, утащив на самое дно духовки и аппетитный кусок мяса, что мог стать нашим неплохим ужином. Теперь же этот кусок был покрыт неаппетитным слоем красного плавленого пластика и напоминал злокачественную бутафорию в молодёжных фильмах про вампиров.       Едкий запах не давал дышать. Я, убедившись, что реанимировать мясо уже невозможно, рванул на себя ближайшие два полотенца. Одним зажал себе лицо, другое кинул Бартлу.       Я закрыл духовую печь, оставив обезображенный кусок мяса на радость оплавленной плошки за стеной из жаростойкого стекла, и выключил её.       Вонь на кухне стояла непродыхаемая. Я с досадой глядел на тающий пластик, делая вдох-выдох через полотенце. Внутри меня и вокруг стало как-то премерзко. Этот промах выбил меня из колеи, и я никак не мог собраться с силами, чтобы отвести свой взгляд, переполненный злобы от своей духовки. Этот её вентиль хуже ножа в спину.       Вот тут-то и настала очередь Бартла брать реальность в свои руки. Он отодвинул меня в сторону, первый догадавшись, что нужно широко открыть окно и впустить в квартиру как можно больше свежего воздуха.       Отец Коула рьяно замахал полотенцем, которое я кинул в него. Мужчина в своём элегантном и, несомненно, дорогом костюме-тройке с хлопающим в руках полотенцем представлял собой настолько потешное действие, что я не сдержался и рассмеялся. Сначала тихо хихикая, а потом, вспомнив, про загубленное мясо, во весь голос.       Я смеялся, пока не услышал, что делаю я это не один. Бартл стоял чуть поодаль. Полотенце больше не хлопало крыльями у него в руках, потому что мужчина смеялся. Впервые за всё наше знакомство я наблюдал, как Бартл, чуть наклонив голову вперёд, заливается смехом. Передо мной будто опустился подъёмный мост, приглашая войти внутрь отчуждённого, величественного замка, которым я мог любоваться всё это время лишь издали.       Уже пора бы перестать удивляться выходкам семейства О’Нейл.       Я достал кусок мяса, и мы завернули его во все мешки, что нашли у меня на кухне, чтобы хоть как-то перебить эту отвратную вонь. Но запах просачивался сквозь пакеты, и мне пришлось на ночь глядя бежать на улицу к бакам. Бартл следил за мной из окна, помахивая иногда полотенцем.       Ужин был на грани срыва. У меня оставалось в холодильнике ещё пара банок и кусок плесневелого сыра. Я предложил отцу Коула очистить сыр от зелёного налёта ножиком. Бартл отнёсся к моей идее очень хорошо, но предложил это провернуть в Адар Манор, куда врач приедет быстрее.       — Почему бы нам не заказать ужин в Элбоу Лейн?       Выбор блюд Бартл доверил мне, хотя я предлагал ему на память зачитать всё меню, благо оно не очень большое, и помню его наизусть. Но отчего-то отцу Коула захотелось довериться моим вкусам. Я был не против, но уверенности в том, что искушённому Вивьеновскими блюдами гурману, понравится мой выбор, не было никакой. И всё-таки две банки пива умножили мою уверенность в себе, поэтому уже через час нам доставили жареный круп молодого ягнёнка с картофельным салатом, заправленным лаймом, водяным крессом (2) и соусом бульгоги (3). Бартл всё оплатил, отклонив все мои попытки разделить счёт на двоих. Он был непреклонен и, кажется, немного рад, что смог меня уговорить оставить свои деньги при себе.       Ужинать было решено в гостиной. Не только из-за тошнотворного запаха, который не выветрился и стал ещё более мерзостным, но ещё из-за немного смелой мысли, что Коул, учуяв аппетитный аромат жареного ягнёнка, выйдет из комнаты. А пока он думает и решает, упуская драгоценное время, мы с его отцом быстро и верно доедали свои наивкуснейшие порции под трёп телевизора. Я снова ненароком попал на молодёжный канал, как раз на момент, когда в реалити-шоу новоиспечённая невеста узнала об измене своего парня. Некоторое время я быстрым шёпотом, стараясь не заглушать обличительного крика девушки, коим она покрывала своего благоверного, пытался рассказать Бартлу о весьма запутанных отношениях между участниками и их семьями. Отец Коула увлечённо кивал, вилкой нагружая картофельным салатом свой рот, и смотрел на экран. Но после того как девушка выпрыгнула с балкона двухэтажной виллы, где проживала со своим парнем, я замолчал, онемев от шока, и мы продолжили следить за отношениями в полной тишине, которую мы иногда перебивали скребущими звуками вилок о дно коробок.       Истеричная девушка и внешне, и, как мне показалось, по характеру была очень похожа на Меллана. Не скажу, что парень напоминал Бартла: щуплый, белый, как поганка, косоглазый, с дрожащими руками, с замедленной речью и реакцией, а ещё у него постоянно обильно текло из носа. Складывалось впечатление, что это не просто сбой организма от нездоровой атмосферы в реалити-шоу, тут не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы увидеть: парень — наркоман. Причём достаточно опытный, чтобы отводить от себя подозрения продюсерского ока, а иначе, как объяснить тот факт, что он ещё до сих пор не изолирован от общества.       Девчачья версия Меллана, наоборот, была чересчур красива, как и сам Меллан, что и говорить. По реалити-шоу и сериалам, в кои я заглядывал одним глазком, когда по вечерам маялся бездельем в недалёком прошлом, я знаю, что именно такие парни и девчонки, как Меллан и несостоявшаяся невеста, нравятся всем без исключения. Они красивые, целеустремлённые, молодые, умные. У них богатые родители или богатые покровители. Они не лезут за словом в задний карман, и всё у них всегда на высоте. Их разбирают такие же красивые и целеустремлённые, чтобы создавать идеальные семейные ячейки общества, с безупречными отношениями, отполированной любовью, образцово-показательным бытом. Их уклад жизни иконизируется, штампуется, ламинируется, рассылается каждому человеку в мире и в итоге становится их настольными Торой, Кораном и Библией.       Моё мыслеблудие сопровождалось довольно-таки интересным развитием событий на экране. Девушка, пролетев приличное в два этажа расстояние, которое оператор кровожадно превратил в этажей так шестнадцать, упала в руки незнакомому мужчине. Разве такое возможно? Ты проходил себе тихо и мирно под балконом чужой виллы, ничего не предвещало беды, как в руки падает участница «Топ-модели по-американски»(4). Вот так-то оно и бывает частенько, верно? Юные девы прямо с балкона падают тебе в руки невесомым пёрышком. Может, мне тоже под балконами походить, половить бедных дев? Ну, а если не ловить, так собрать уже этих опавших.       Мужчина из серии «идеальные и одинокие» поинтересовался у девушки её самочувствием и, узнав, что всё в порядке, и вон её жених выглядывает, исчез в ночи. Заиграла грустная музыка, у девушки побежала одинокая слеза по щеке, которую подхватил бессердечный ветер и унёс в ночь за мужчиной. Прошло несколько дней. У парня-наркомана появился шанс реабилитироваться: он подарил прекрасной деве ослепительное платье, которое превратило эту нимфу в божество, открыв на радость всем изголодавшимся по женской красоте мужчинам аппетитные филейные части и грудину четвёртого размера. Бриллиантовое ожерелье, как пояс верности с севшими батарейками, и поход в ресторан? А там, в этом ресторане, — Он. Мужчина. Слеза его догнала и пронзила в самое сердце. Только что это? Он не один. Какая-то баба сидит рядом с ним и роняет ему на ноги свою грудину пятого размера. Как же так? Неужели и у идеальных всё не так идеально? Неужели вульгарщина в лице пятого размера в этот раз наконец одержит победу? Филейные части нашей нимфы тут же аккуратно задвинулись под стол, грудь превратилась в сушёную сливу, а на её лице тень от бокала шампанского и кольца с огромным камнем. Деве кольцо не в радость. Куда там камню с булыжник, что едва поместили на дно бокала, тягаться с горем любви. Но тут заиграла медленная музыка. Мужчина отдал на хранение официанта грудь своей спутницы и побежал к нимфе, кою узрел вот только что. «Можно пригласить вас на танец?» — произнёс он заискивающе. Она лёгким движением смахнула пару слезинок, которые рассыпались по полу драгоценными камнями, подала руку, и вот они уже одни во всём мире медленно плывут под чудесные переливы музыки.       Всё это время я украдкой поглядывал на Бартла, оценивая его реакцию на происходящее, чтобы в любой момент спасти положение переключением каналов. Но он оставался глубоко безразличным ко всему, что происходило по ту сторону экрана. Большего интереса даже заслужила банка пива, которую мужчина внимательно изучил со всех сторон, пока доедал свой салат и ягнёнка.       Но вот на экране сцена с рестораном, сцены вселенского горя нимфы сменяются сценами неописуемого счастья в объятиях любимого мужчины, и Бартл безотрывно смотрит на этот танец.       Где-то внутри сжались неведомые для меня мышцы. Стало немного тяжело дышать. Я отвернулся к экрану, и без моего ведома с губ сорвалось:       — Невероятная красавица, — я смотрел, как девушка извивалась в руках мужчины: то прильнёт к нему всем телом, потрётся обо все выступы, то отпрянет, натягивая между собой и им невидимые воздушные мосты. Я перевёл глаза на Бартла, и мы встретились взглядами. — Вам нечего стесняться, Бартл. Смотрите на неё, сколько вашей душе угодно. Мне вот тоже очень нравится на неё смотреть. К тому же она очень похожа на вашего секре…       — Я смотрю не на неё, — сухо оборвал меня отец Коула. — И не на него, — добавил он, увидев, как вытянулось моё лицо. — Я смотрю на их танец.       — Танец?       — Да, танец. Если быть точнее, то вальс. Я смотрю на вальс и думаю о вас.       — Обо мне? — растерялся я.       — О вашем чудовищном исполнении вальса в недавнем времени.       — Неужели всё было настолько плохо? Но нам хлопали все ваши гости.       Губы Бартла слегка дрогнули. Улыбнулся он уже куда-то в сторону.       — А знаете что? — отец Коула неожиданно подскочил на ноги. — Я вам покажу, как надо правильно танцевать вальс. Вставайте! — пока я в смешанных чувствах поднимался, Бартл отодвинул стол в сторону, освободив нам пространство для обучения. — Так, — мужчина оглядел меня с ног до головы, — вашу руку.       Бартл протянул ко мне свою ладонь. Я уставился на неё, не смея пошевелиться.       — Киф, — голос отца Коула раздался над моим ухом. Расстояние между нами сократилось до воздушных мостов. Рука Бартла потянулась к моей руке. Я с тревогой наблюдал, как она становится всё ближе и ближе. Рука замерла, не дотянувшись до моих пальцев каких-то полдюйма, — можно вашу руку?       — Мою руку? — я боялся пошевелить своими пальцами. Я боялся сделать хоть одно неловкое движение, даже просто вдох, потому что был уверен, тогда наши руки соприкоснутся. А если это случится, то произойдёт взрыв. Хлопок. Начнётся война. Полетят головы. Разрушится весь мир. И я не смогу защитить Бартла, не успею, ведь надо ещё спасти Коула.       Наши пальцы подрагивали в воздухе, и с каждой секундой между ними сгорало по миллиметру. Моя планета медленно, но верно притягивалась к Солнцу (5).       Звезды, боги, судьба — всё было решено за нас. Палец Бартла невесомо коснулся моей руки, тут же отпрянул, словно обжёгся и застыл в нерешительности. Мои пальцы кинулись вдогонку. Одно ничего не значащее касание дало им призрачную надежду, за которую они ухватились. Впервые одиночество претило им. Впервые они не знали, что с ним делать. Впервые оно стало им ненавистно. Первыми это осознали только мои пальцы, но не я. Поэтому-то они в смятении замерли рядом с рукой Бартла, ожидая, когда и я всё пойму. Но в одночасье всё менять страшно. Принять сразу новое решение, отличное от твоего характера, невозможно. Я глубоко погряз в своих убеждениях, стал частью их. Мне не разорвать эту связь.       — Киф, — поток мыслей в голове внезапно замер, — это всего лишь танец, — и первым взял меня за руку, крепко сжал, потянул её к себе. Бартл — благородный принц. Он даёт мне некоторое время, чтобы я привыкнул, чтобы набрался смелости и сжал его руку в ответ, чтобы ответил на его серьёзный взгляд своим жалким и беспомощным. Я похож на запуганного зверька.       Между нами натянулись сотни воздушных мостов.       — Теперь, Киф, — Бартл говорил размеренно, чтобы не спугнуть меня, — посмотрите, как стоят мои ноги, — я поставил ноги в такое же положение. Рука Бартла одобрительно сжала мою. — Выпрямите спину, отведите назад плечи, во время танца следите за осанкой. Прямая спина — символ вашего контроля над ситуацией.       — Единственное, что у меня сейчас находится под контролем, это ягнёнок в животе, — попытался пошутить я.       Бартл ответил мне едва заметной улыбкой.       — Вальс — это простой танец. В основе его лежит квадрат и три простых шага, — отец Коула, не выпуская моей руки, встал рядом. — Сейчас просто повторяйте за мной.       Бартл отставил ногу влево. Я незамедлительно повторил его движение.       — Киф, только левой ногой, не правой.       Я поменял ногу, чувствуя при этом себя полным болваном. Этот квадрат я знал наизусть. Именно на эту незатейливую схему движения я потратил неделю, чтобы научится худо-бедно танцевать злополучный вальс. А сейчас всё сначала?       Но ничего сначала учить не пришлось. Я перестал волноваться и просто доверился Бартлу. Мы медленно переступали с ноги на ногу, пока не закончили фигуру. Потом ещё раз, и ещё, ну и для закрепления. В какой-то момент мы начали ускорять темп, и с каждым новым квадратом мы переставляли ноги всё быстрее. Сначала мы всего лишь улыбались, и поглядывали друг на друга, ожидая, кто из нас собьётся, но потом по-настоящему развеселились. В сумасшедшем темпе мы переставляли ноги, начиная и заканчивая фигуру в шесть шагов, при этом не раз предлагали друг другу сдаться, но вот снова выходили на новый круг, опять увеличивали скорость, так что в один момент я запутался, чьи ноги где находятся.       Бартл неожиданно притянул меня к себе за руку, положил правую руку мне на лопатку, а левой крепче перехватил пальцы.       Ещё смеясь и тяжело дыша, мы вернулись к медленному темпу танца. Я положил свою свободную руку ему на предплечье, выпрямил спину. Бартл поощрительно улыбнулся, и мы продолжили вырисовывать бесконечные квадраты на полу.       Реалити-шоу давно закончилось, а я так и не узнал, чем же разрешился тот жаркий танец нимфы и мужчины её мечты. Канал включил музыку для полуночников. Тихую и медленную специально для наших простых шагов. Мы синхронно переставляли ноги, Бартл иногда поднимал мой локоть, который я с завидным упорством опускал вниз. Один раз он коснулся пальцами моего подбородка, что я тоже устремил вниз. Я весь сжался, натянулся в его руках, как нить, подбородок задрал вверх, и какое-то время напряжённо пялился в свой потолок, покрытый серыми пятнами.       Бартл терпеливо молчал и ждал, пока я сам его опущу. Но когда я не только не перестал глазеть в потолок, так ещё и начал сбиваться, ему пришлось мне сказать:       — Киф, вы поступаете со мной, как с партнёром, очень невежливо.       Поборов в себе страх, я всё-таки взглянул на Бартла, который вновь стал очень серьёзным.       — Если вам противно, я больше вас не коснусь. Держите подбородок чуть выше обычного уровня и следите за локтем.       Теперь отец Коула смотрел сквозь меня, а я старательно держал и локоть, и подбородок в правильном положении, чтобы не злить Бартла лишний раз. Некоторое время мы механически рисовали квадраты.       — Я думаю, со схемой шагов мы разобрались, — сказал мужчина, когда мы завершили очередную фигуру и остановились, но руку мою не отпустил. Я расслабился, за что тут же получил нагоняй. — Так же как и со стойкой, верно, Киф? — я моментально выпрямился, выставив грудь вперёд. — Теперь нам нужно разнообразить наш танец поворотами.       — Поворотами? — переспросил я неуверенно. — А без них нельзя?       — Нельзя. Вальс без поворотов — как ваша девушка из телевизора без косметики: скучна, невыразительна и примитивна.       — Она не моя девушка, — зачем-то сказал я.       — Я очень рад этому факту, — ответил мне на это Бартл. Он не дал мне вырваться, и на удивлённый взгляд ответил: — Ничего не бойтесь, Киф, просто доверьтесь мне.       Мужчина потянул меня на себя. Если сначала между мной и Бартлом мог свободно танцевать Коул, то теперь мальчику пришлось бы довольно несладко, наверное, с трудом, но он протиснулся между нашими телами, правда, дышать ему бы точно нечем бы было.       Бартл немного пугал меня своим поведением. Эти странные перепады настроения явно о чём-то должны были мне говорить, но, видимо, я настолько толстокож, что до сих пор не понял ни одного словечка.       Мы плавно скользили по полу. Рука в руке, взгляды порознь. Я, как и просил меня Бартл, доверил ему безоговорочно всё своё существо. Я слепо следовал за ним, делая всё, что приказывали мне его руки. Я не заметил, когда начал с лёгкостью, по его безмолвной команде, делать повороты и вновь возвращаться в его объятия. Надобность в воздушных мостах отпадала с каждым шагом. Я не мог противиться притяжению.       Я вслушивался в шорох нашей одежды, в негромкий припев очень грустной песни, я вслушивался в тиканье, в ночь за окном, но слышал всегда только дыхание Бартла над моим ухом. Я старался почувствовать запах собственной квартиры, тающий в воздухе аромат жареного ягнёнка, немного алкогольных переливов или вонь от расплавленного пластика, но всё что я вдыхал, это лишь парфюм отца Коула, смешанный с запахом его тела.       Расстояние между пунктом A и пунктом B равно…       Мы касаемся носами. Бартл смешно косит глаза на мои губы, но я сам не лучше: я не могу отвести своего взгляда от его губ. Но мы только смотрим, обжигаем друг друга дыханием и трёмся носами.       Внезапно мы встретились взглядами. Отец Коула поморщился.       — Моё предплечье… — выдохнул он мне в рот. Я в ужасе осознал, что всё это время сильно сжимал своими пальцами предплечье Бартла, тем самым успокаивая себя. Я отдёрнул руку. Бартл поймал её в воздухе, просунув её себе под пиджак и положил на грудь. — Тебе не одному страшно, Киф.       Я услышал, как сердце Бартла билось в груди короткими, отрывистыми гудками. Наши сухие пальцы переплелись. Мы прижались друг к другу. У Бартла дрогнули ресницы. Я потянулся навстречу.       Телефонная трель поймала нас на самом краю. Мы по команде отступили друг от друга. Наши ладони разъединились. Бартл вытащил из кармана телефон и двинулся к окну. Расстояние между пунктом A и пунктом B пять сантиметров, двадцать, сорок пять, метр…       Я сжал ладонь, которую только что крепко держала рука Бартла, чтобы удержать остатки нашего тепла. Я чувствовал себя совершенно разбитым. Только что мне было хорошо, и я готов был умереть, а сейчас мне так и хочется упасть на землю и заплакать. Отчего так? Ведь ничего не случилось, только Бартл отпустил мою ладонь.       Я без сил упал на диван.       — Звонил Райогнан, — сказал отец Коула. Он застыл у окна. — Сказал, что скоро подъедет.       Я промолчал. Не то чтобы я не знал, что ответить, просто незачем это делать, когда и так всё понятно. Зачем лишний раз распыляться на бесполезные слова.       Голова Бартла чуть повернулась в мою сторону.       — Киф, знаешь сколько сейчас?       «Мне всё равно, Бартл. Мне так безразлично, сколько сейчас времени», — про себя пролепетал я, а вслух сказал:       — Сколько?       — Четвёртый час.       Я снова не мог выдавить из себя ни слова.       — Киф, я пойму, если вы откажете мне, но… — отец Коула приблизился ко мне. Я видел только его ноги, но и этого мне хватало, чтобы внутренне сотрясаться от необъяснимой тревоги. — Я могу вас с Коулом довезти до Адар Манор. Можете взять сегодня выходной. Даже можете ничего не брать. У вас сегодня официальный выходной. Если вы хотите, можете остаться дома. Коула я увезу домой, а вы приедете уже завтра.       Бартл всё говорил и говорил. Он нёс бессвязную ерунду и не давал мне вставить ни слова, пока не зазвонил его телефон. Райогнан посигналил фарами в моё окно.       Мы замерли в компрометирующей позе: я на диване, а Бартл передо мной на коленях. В какой-то момент ему надоело не видеть моих глаз, он попросил, чтобы я поднял лицо, я отрицательно покачал головой, потому что был уверен, что все мои мысли и чувства выдадут глаза, с наворачивающимися на них слезами, и подрагивающий рот. Я думал, что Бартл закричит на меня, прикажет поднять лицо — об этом думать даже было пугающе. Но страшнее всего было то, что последовало после: Бартл опустился передо мной на колени. Я попросил его встать, он мне отказал. Так нас и застал неяркий свет фар.       — Вы согласны?       Я не сопротивлялся.       Я разбудил Коула, объяснил ему всё. Со сна он толком ничего не понял. Но дал добро, когда сказал, что я еду вместе с ним, и что сегодня у меня ещё один выходной. Пока я возился с мальчиком, Бартл погрузил весь мусор со стола в мусорные мешки, закрыл окна.       На улице нас встретил уставший Райогнан. Он поприветствовал меня, спросил о самочувствии, и всё. Никаких вопросов. Коул и я сели на заднее сидение, Бартл — вперёд. Мальчик тут же заснул, устроившись на моих коленках. Я какое-то время наблюдал, как холодный свет от уличных фонарей гладит его по лохматой голове, а потом, наверное, заснул, потому что разбудил меня Бартл, который тряс меня за плечо.       Я разбудил Коула, и пока он спросонья, пытался разобраться, где находится, его отец помог мне выбраться из автомобиля. Мальчику никто руки не подал, он выбрался самостоятельно, состроив на лице самую оскорблённую мину.       Занимался рассвет.       Бартл проводил меня и своего сына до лестницы. Коул медленно поплёлся наверх, бурча себе под нос, а я задержался внизу, рядом с Бартлом. Я чувствовал, что обязан поблагодарить его, и он тоже это чувствовал, потому что продолжал стоять рядом. Да и не только в благодарности дело. Между нами было много недосказанных слов и ещё больше недосказанных мыслей.       — Киф! Чё встал? Двигай булками! Мне спать хочется как бы.       Мальчик уже добрался до второго этажа и со злым лицом ждал, пока я тоже сделаю это.       — Спокойной ночи, Киф, — неожиданно холодно произнёс отец Коула, и вместе с дворецким растворились в сумраке коридоров.       Попав в комнату, я бухнулся на кровать прямо в одежде и заснул мёртвым сном. Правда мёртвым он был относительно недолго. Через пару минут, после того, как закрыл глаза, я услышал:       — Старикан! Эй, старикан!       Коул не мог отстать от меня даже во сне. Я замычал что-то вроде: «Отстань, Коул. Ты меня достал, дай поспать», на что мне в ответ прилетело: «Ахтунг, старикан!», громкий «щлёп!», и огнём горящая щека. Причин игнорировать мальчика у меня больше не осталось, я распахнул глаза.       — С добрым утром, старикан! — Коул восседал на мне, как король на троне. — Строго говоря, уже не утро, а день. Так что: подъём! — мальчик скатился с кровати на пол.       — Ты когда проснулся, неугомонный? — спросил я, зарываясь поглубже в одеяло. Может, Коул отстанет от меня, если я притворюсь спящим?       — Пораньше твоего будет! — он сдёрнул с меня одеяло. Я подскочил, как ужаленный, и кинулся вдогонку. Мальчик, заливаясь смехом и путаясь ногами в одеяле, поскакал по моей комнате. Мне не составило труда поймать его и повалить на пол. Коул не остался в долгу и ударил меня по ноге. Через секунду я лежал рядом с ним.       — Коул, мне больно, — заявил я, потирая ушиб от ступни мальчика.       — Больно, да?       — Да, Коул, мне больно.       — Хочешь я подую на бо-бо? — мальчик ещё пару раз ударил меня по тому же месту.       Я утомлённо вздохнул:       — Тебе это так просто с рук не сойдёт, Коул.       Я резко подскочил и набросился на маленького паршивца. Как я и думал, лучшее оружие против невоспитанных двенадцатилетних прыщей — щекотка. Коул, пока пытался вырваться из моих рук, орал так, будто я его раскалённым ножом на части резал. Он сквозь смех и слёзы умолял меня прекратить эту пытку. Я оставался несговорчивым, пока в дверь моей комнаты не застучала обеспокоенная криками служанка. Пока Коул вытирал своё мокрое от слёз лицо моим одеялом, я успокаивал испуганную девушку.       Когда за служанкой закрылась дверь, Коул отдал приказ:       — Переодевайся!       Вместо того чтобы послушно кинуться выполнять его распоряжение, я подобрал основательно обслюнявленное одеяло и потащил его на кровать.       — Старикан, переодевайся! У меня для тебя сюрприз.       Я и ухом не повёл, продолжил застилать свою кровать. Коул некоторое время топтался рядом, наблюдая, как я поправляю загнутые концы одеяла, а потом выдал:       — Старикан, пожалуйста, переоденься скорее, я кое-что тебе приготовил.       Стоило мне услышать «пожалуйста» из уст мальца, я тут же сменил род деятельности. Под торопливые окрики Коула я умылся, побрился и переоделся. Мальчик недовольно отчитывал меня за пустую трату времени, когда мы спускались вниз, когда посетили кухню, где Коул забрал рюкзак, набитый по самое горло, когда мы вышли через зимний сад на улицу и направились прямиком к конюшне.       Появление Коула на конюшне вызвало невероятный восторг. Каждый берейтор посчитал своим долгом подойти к нам и выразить своё почтение. То есть своё почтение они выражали «маленькому господину», который в свою очередь демонстрировал хамское поведение, мне же они только кивали и уходили в сторону с расстроенными лицами. После четвёртого берейтора мальчику надоела эта незапланированная аудиенция, он раскричался, чтобы привели его коня и какую-нибудь лошадёнку мне. Несколько крепких мужчин тут же убежали исполнять его просьбу.       Арти, коня мальчика, привели тут же. Его брыкающегося и ржущего тащили за собой сразу пять берейторов. Они едва поспевали уклоняться от его копыт, которые так и летели в разные стороны.       Конь, увидев Коула, неистово забрыкался. Страх выплёскивался из глаз бедного животного, которого упрямо тащили к мальчику. Я подошёл к Коулу и стал позади него так, чтобы коню меня было хорошо видно. Поминая нашу первую встречу, я надеялся, что симпатия коня ко мне не забылась, и я смогу хоть как-то исправить положение.       Арти прыгнул ещё два раза, опасно размахивая передними копытами, а потом заметил меня. Он тут же перестал прыгать и дёргаться, забил от нетерпения копытами по песку и кинулся в нашу с Коулом сторону. От мальчика конь шарахнулся в сторону, когда тот потянул к нему свои руки, оббежал его и направился прямиком ко мне.       Арти был чрезвычайно рад меня видеть. Лицо мне тут же до блеска вылизал, я даже пожалел, что зря потратил воду в Адар Манор, языком и слюнями поправил причёску, сделав из меня невероятного модника, от вида которого Коул согнулся пополам, исполнил танец и напросился на объятия. Что и говорить, я тоже был рад увидеть Арти.       — Ты не больно-то налегай на моего коня, — предупредил Коул, ревниво наблюдая, как я обнимаю за шею Арти. — Ты поедешь вон на той лошади.       Ко мне подвели лошадку караковой масти. На шее, вокруг глаз и губ у неё были рыжие подпалины, что делало её несомненной красавицей. Она скромно замерла подле меня, чуть наклонив голову в сторону. Я погладил Арти по морде и отпустил, чтобы познакомиться с моей скромницей. Коню явно не пришлась по душе эта идея, он цепанул зубами мою куртку и потянул меня назад.       Коул тут же раскричался, берейторы угрожающе надвинулись на меня и бедного Арти, который спрятался за мной. Я всех успокоил. В первую очередь, конечно, ревнивого коня. Я сообщил ему на ухо, что он всё равно красивее, и я его буду любить больше. Арти тут же успокоился, задрал морду выше неба и самостоятельно погарцевал на улицу. Коул и берейторы с амуницией кинулись за ним.       Настало время и мне наконец познакомиться с прекрасной лошадкой. Она тщательно обнюхала меня, поцеловала меня в одну щёку, ей показалось мало, поэтому поцеловала и в другую. Я понял, что мы стали лучшими друзьями.       Мы вместе с лошадкой тоже вышли на улицу: я впереди, она — скромно сзади меня.       Арти вовсю веселился. Он уже успел ускакать от берейторов и вопящего Коула. На его спине подпрыгивало плохо затянутое седло, от которого конь безуспешно пытался избавиться.       — А вот и амуниция для Изабеллы!       Я повернулся на голос и встретился взглядами с Джоном. Мужчина тут же сжался и начал отступать, прижав к груди снаряжение моей лошадки.       — Здравствуйте, Джон, — не придумал я ничего лучше, чем поздороваться с берейтором.       — Здравствуйте, Киф, — Джон оглядел меня с ног до головы, посмотрел по сторонам. Он заметно нервничал. — Я вас и не узнал.       — Ох, надеюсь, хоть в этот раз сработает, и я стану богатым! — сказал я таким пафосным тоном, что не выдержал и рассмеялся. Джон слабо улыбнулся. — Если я вам мешаю, — я показал на амуницию Изабеллы, — то я могу постоять в стороне.       — Ох, нет. Вы не мешаете, Киф, — заверил меня Джон. Он подошёл к лошадке и начал её «одевать». — Я должен перед вами извиниться за своё поведение, — ни с того ни с сего заявил берейтор, затянув подпругу у седла. — Помните, в нашу первую встречу? Вот, извините.       — Вы меня тоже извините: я вас тогда знатно приложил.       — Ах это, — Джон потёр локоть, которым тогда сильно ударился о землю. — Ничего страшного, если говорить начистоту, получил по заслугам. Этот чудесный ребёнок, — взгляд Джона устремился в сторону оравшего во всю глотку ругательства Коула, — пригрозил мне расправой, если я не пристану к вам.       — Знаете, Джон, я не удивлён, — лицо берейтора тут же разгладилось, — от кого, от кого, а от Коула этого ожидать стоило, — Джон счастливо закивал, от того, что я всё понял. — Но… Вам не стыдно прикрываться мальчиком? Коулу двенадцать лет, он ещё ребёнок, мало ли что он мог вам сказать, вы же — здоровый лоб, повелись на пустые угрозы.       — Они не «пустые»! — крикнул Джон, тут же зажав себе рот. Он оглянулся по сторонам, проверяя, не обратил ли кто на нас внимания. Берейтор подошёл вплотную ко мне. — Киф, вы человек новый, и не знаете, какие ужасы вытворял со своими прошлыми учителями Коул. А он с ними поступал очень жестоко, уж поверьте! Чего только стоит…       Я остановил запальчивую речь Джона.       — Я всё знаю. И про реку, и про электрическую пуговицу и обо всём другом.       — Раз знаете, то почему не верите мне? Он обещал рассказать всем, включая Меллана и своего отца про мою ориентацию. Если бы всё раскрылось, то я бы потерял свою работу. А у меня больные родители, их некому содержать, кроме меня.       Джон выглядел по-настоящему убитым. Я похлопал его по плечу.       — Не переживайте, Джон. Вы ни в чём не виноваты, кроме своего малодушия. А на вашу ориентацию, по-моему, всем, особенно Меллану и Бартлу, было бы наплевать.       — Вам тоже? То есть, вы же тоже по мальчикам, да?       — О, нет. Я по дев… — начал я, но вспоминания о прошлой ночи, не дали мне закончить.       Джон начал просить прощения за домогательства, он-то думал, что я тоже из числа голубой армии, по крайней мере, ему так сказал Коул. Мальчик не переставал меня удивлять. Его бы энергию, да в мирное русло.       Тут же, как по заказу, Коул подскакал ко мне на Арти и приказал Джону управляться с Изабеллой побыстрее. Проверив вместе с берейтором, как держится амуниция на прекрасной лошадке, я, опять же не без помощи посторонних, забрался на красавицу. Под присмотром берейторов мы прошли с Изабеллой два вполне приличных круга, и только после этого нас с богом отпустили на все четыре стороны.       Мы с Коулом уже приготовились ехать, как мальчик заметил, что от замка к конюшням бежит один из работников Адар Манор. Я поворотил Изабеллу назад, думая, что это по нашу душу, но работник подскочил к Джону. Берейтор какое-то время слушал его, бледнея лицом, а потом пошёл вслед за ним в замок. Несколько раз он обернулся в нашу с Коулом сторону.       Мальчик прикрикнул на меня, чтобы я не задерживался.       Подарок Коула заключался в пикнике за пределами угодий семейства О’Нейл. Мы довольно-таки прилично отскакали на своих лошадях до пункта назначения, вырвавшись за ворота Адар Манор и кинувшись вдоль реки Мейг вниз по течению, но время стоило того. Спрыгнув с Изабеллы, я огляделся. Изумрудный остров предстал во всём своём великолепии. Вокруг простиралось море зелёной травы, которому не было ни конца ни края, местами чуть пожелтевшее в угоду строптивому осеннему сезону, и ни одного дерева, ни одного домика на много миль. Только трава и звонко журчащая река по правую сторону.       Мы распрягли лошадей, постелили плед. Несмотря на открытую местность, ветер был сегодня на удивление спокойный, поэтому мы без опаски достали из рюкзака Коула всю еду, расположив её по всему пледу. У мальчика даже был спрятано на дне две баночки пива и пачка сигарет. Прокомментировав укор в моих глазах, как зависть завистническую, Коул откупорил одну из банок и жадно набросился на еду. Я тоже подключился к нему.       Еда была необыкновенно вкусной. Я вовсю хвалил Вивьена, но как оказалось, зря. Это не он готовил, а Смеральдина.       После плотного обеда-ужина Коул закурил, уставившись вдаль. Пока я убирал в рюкзак коробки с объедками, мальчик молчал, но стоило мне зажечь сигарету и затянуться, Коул попросил меня:       — Старикан, а расскажи про свою войну.       Лицо мальчика было очень похожим на лицо Бартла своей серьёзностью. Увидев, что Коул не шутит, и ему, правда, хочется услышать про мою войну, я начал свой рассказ. Слова полились из меня, привязав ко мне мальчика на несколько грустных и одиноких часов. Он не перебивал меня, только иногда шуршал коробкой, вытаскивая из неё новую сигарету.       Возвращались мы уже в сумерках. На конюшне нас встретили встревоженные берейторы. Забрали лошадей и спрятались, ничего толком нам не объяснив. И всё время поглядывали в мою сторону глазами побитых собак. Даже провожали меня печальными вздохами. Джона среди них я не увидел.       Пока мы шли от конюшни к замку, меня не покидало предчувствие, что нас с Коулом уже ждут. И предчувствие меня не обмануло. Как только мы приблизились к дверям зимнего сада, нас окликнули:       — Надеюсь, вы в курсе, сколько сейчас времени?       Из темноты на нас вышел Бартл. Он был в пальто. Из-под длинных рукавов выглядывали руки в кожаных перчатках. Но у меня вызывало улыбку маковые пятна на его щеках. Видимо, он уже довольно-таки давно находился на улице.       — Это моя вина, Коул тут не причём, — сообщил я, пряча улыбку за напущенным на лицо скорбным видом.       — Как и всегда. Другого ответа, Киф, я и не ожидал услышать от вас.       Узнаю прежнего Бартла, из каждого слова которого сочится сарказм и бездушье. На душе отчего-то потеплело.       — Позволите нам отправиться в свои комнаты? Мы долгое время провели на улице, Коул замёрз, не хочу, чтобы он заболел.       Мужчина без интереса посмотрел на сына. Коул потёр свой красный нос, отвернув от отца лицо.       — Пусть идёт, но вы, Киф, остаётесь.       Мальчик заявил, что тоже останется с нами. Мне пришлось отойти с ним в сторону, подальше от Бартла, который не сводил с нас своего фирменного убийственного взгляда, чтобы успокоить и попросить ни о чём не волноваться.       Занимательный сегодня день. Всех приходится уговаривать и успокаивать. Кто бы мне оказал такую любезность? Но стоит поблагодарить всех тех, на кого я сегодня отвлекался, ведь до этой минуты я и забыл о своих проблемах. Правда, теперь мне от них не уйти, потому что корень их стоит прямо передо мной.       — Вы не будете против пройтись со мной? — спросил меня Бартл, стоило нам остаться наедине.       Я пожал плечами, и мы пошли по дорожке вдоль замка.       — Говорят, к вам приставал мой берейтор Джон.       Я поперхнулся. Хорошенькое начало. Как говорил Миша: «с обрыва в карьер».       — Нет, он ко мне не приставал. Мы просто говорили, пока он готовил лошадь к поездке.       — Просто говорили?       — Да, простая дружеская беседа.       — Вы всегда в дружеских беседах с друзьями извиняетесь за распускание рук в ответ на извинения в домогательствах?       — Откуда вы узнали?       Я был неприятно удивлён осведомлённостью Бартла о моих личных разговорах. Как он узнал? Его не было рядом, он не мог слышать. Рассказал Джон? Он сам говорил, что его могут выгнать. Джон!       — Где Джон?       Бартл проигнорировал мой вопрос и пошёл дальше. Я кинулся за ним.       — Только не говорите, что вы уволили его!       — А если и так, то вы имеете что-то против? — мужчина огрел меня свирепым взглядом.       — Да, он ни в чём не виноват! Это было недоразумение, вот и всё.       — То есть для вас, Киф, всего лишь недоразумения открытые домогательства?       — Бартл, ничего подобного. Просто мы с Джоном друг друга не поняли.       Я старался не действовать наобум. Я тщательно, насколько это мне позволяли время и набирающий обороты гнев, подбирал слова, чтобы они были как можно менее двусмысленные.       — О, Джон всё отлично понял, поверьте, Киф! Если не тогда, то сегодня.       Я остолбенел.       — Что вы с ним сделали?       — То, что он заслужил, — отмахнулся Бартл, продолжая идти вперёд.       — Я вам повторяю: он не виноват!       Воздух сотрясло оглушительное рычание. Отец Коула развернулся и быстрым шагом приблизился ко мне.       — То есть вас бы устроил Джон, я вас верно понял, Киф?       Я не выдержал:       — Теперь понятно от кого у Коула эта нелепая манера выворачивать всё наизнанку! Вы бы слышали себя со стороны! До чего же абсурдны ваши слова. Вы не слышите меня, точнее — не хотите слышать. Вы вбили себе в голову, что Джон виноват, и никак не хотите принять тот факт, что его подставили. Он сотворил всё не со зла, об этом мы сегодня как раз и говорили. Джон поступил по-мужски и извинился за свой поступок. А вы со своими глупыми рассуждениями сделали неправильные выводы, которые привели вот к таким действ…       Бартл рванул меня за подбородок и приник к губам. Я, как дурак, зажмурился и весь сжался. Отец Коула прижал меня теснее к себе, не разрывая поцелуя.       Бартл с трудом прервал наш поцелуй, когда понял, что я от удивления перестал дышать. Я пытался отдышаться, но стоило мне увидеть влажные губы Бартла, как я тотчас впивался в них, и наш поцелуй продолжился. Мы совершенно сошли с ума под звездным ирландским небом. Мы не могли остановиться ни на секунду. В перерывах Бартл глухим голосом шептал одно лишь слово «нравишься», я же просто крепче хватался за руки Бартла, чтобы не упасть ему под ноги.       В очередной раз, когда я зарылся руками в волосах Бартла, отвечая на его поцелуй, почему-то не закрыл глаза. За спиной Бартла, в свете фонаря я увидел фигуру. Пригляделся к ней, и понял, что это был Меллан.