Огонь и лед

      Меня разбудили заунывные стоны скрипки. Я посмотрела на свой мобильный, лежавший на тумбочке у кровати, и чертыхнулась. Половина пятого. Для меня – пора самых сладких снов, а для Холмса, судя по всему, – час размышлений.       Я набросила халат и вышла в гостиную, где Шерлок, усевшись в кресло со скрипкой, пиликал что-то невообразимое, уставившись на противоположную стену. Когда я проследила его взгляд, то обнаружила, что вышеупомянутая стена потеряла свой привычный облик. Поверх обоев классической (пусть и несколько скучной) расцветки красовались фотоснимки, на которых были изображены тела и лица жертв, места их гибели, копии каких-то документов, а также стикеры, надписанные косым угловатым почерком Холмса.       – Что это? – спросила я, указывая на импровизированный коллаж.       – Материалы дела, – скучным тоном отозвался Холмс, не прекращая мучать инструмент. – Мне это помогает сосредоточиться. А вы что не спите?       Я бросила выразительный взгляд на скрипку. Но поскольку Шерлок мое недовольство мастерски проигнорировал, решила не скандалить, а присоединиться к работе.       – Почему вы поставили в центр этой схемы Сару Филдинг? – удивилась я, когда вгляделась в нагромождение целых фотографий и их фрагментов.       Лицо убитой Холмс действительно поместил в самом центре. Я в очередной раз поразилась несомненной красоте этой женщины (не первой молодости, кстати) и изяществу позы, в которой ее застигла смерть.       – Она была очень хороша собой... – задумчиво проговорила я.       – Несомненно, – согласился Холмс. – Но меня она волнует не поэтому.       – А почему?       Он резко поднялся, отложил скрипку, подошел ко мне и тоже уставился на схему.       – Что-то не дает мне покоя, Джен. Словно я какую-то важную деталь упускаю из вида... – неожиданно признался Холмс, потирая лоб кончиками пальцев. – Чем-то это убийство отличается от всех прочих!       – Ну, для начала, там были убиты двое, – напомнила я.       Холмс вздрогнул, словно я грохнула хлопушкой у него над ухом. Скучающее выражение исчезло с его лица, будто рисунок на школьной доске, стертый влажной губкой. Он схватил меня за плечи и воскликнул:       – Поэтому данный случай выпадает из схемы! Но именно его отличие от прочих поможет раскрыть все эти преступления.       – С чего вы так решили?       – Другие жертвы – одиночки! – Холмс к моему искреннему облегчению выпустил меня и ринулся к стене. – Уилсон – живет один после того, как умерли его родители, женат не был. Сноуберри – разведен, бывшая супруга снова замужем, они не общаются, детей нет. И постоянной подруги у него тоже не было. А у Филдингов – дружная семья... Они выбиваются из общей картины. Это значит, что с ними убийце пришлось использовать какие-то иные приемы, – он покачал головой, выразительно постучал пальцем по фотографии убитой женщины. – Сара Филдинг – вот наш ключ к разгадке! Я уверен. В ней чувствовалась жизнь и сила.       – Удивительное наблюдение с учетом того, что вы видели ее лишь мертвой, – произнесла я скептически.       – Не стройте из себя зануду, Уотсон. Вы обратили внимание на то, что в квартирах всех остальных жертв не было мусора?       От такой внезапной смены темы я опешила и изумленно вытаращилась на Холмса. Он улыбнулся с выражением превосходства во взгляде и кивнул.       – В мусорных ведрах Сноуберри и Уилсона не было даже пакета. Но люди редко выбрасывают мусор на ночь глядя... Значит, это сделал убийца, когда уходил. А почему?       Поскольку я продолжала молча и, каюсь, без особого интереса смотреть на него, Холмс ответил на свой вопрос сам:       – Он забрал улики. То, что навело бы Скотленд-Ярд на его след. Что-то, связавшее воедино эти случаи. Но что?       В этот момент усталость и недосып взяли верх над моим самообладанием: я не смогла сдержать зевок.       – Простите, Холмс, но в пять утра я обычно плохо соображаю... Давайте поговорим об этом часа через три?       – Идите спать, все равно от вашего разума и в лучшие моменты мало толку! – отмахнулся мой компаньон. – И, кажется, я предлагал перейти на «ты»?       – Вы предложили называть вас по имени, – уточнила я, зевая еще сильнее. – Не помню, чтобы мы пили на брудершафт.       Холмс стремительно обернулся и смерил меня насмешливым и снисходительным взглядом.       – А вы не чужды условностям, Джен! – с каким-то удовольствием произнес он.       – Шерлок, я сейчас упаду! – отмахнулась я, направляясь к себе. – Без всяких условностей... И вам придется нести меня в мою постель на руках.       Прежде, чем закрыть за собой дверь, я услышала небрежно брошенное мне вслед:       – Что ж, вы вряд ли весите больше пятидесяти килограммов. Уверен, что я справлюсь!       Вечером я отправилась на занятия йогой (хотя плечо и побаливало), но пришла к неутешительному выводу, что привычного расслабления и состояния отрешенности мне не удается достичь. Причиной тому был голос Холмса, неотрывно, как заезженная пластинка, звучащий у меня в голове: «Сара Филдинг – вот ключ к разгадке!» И я снова и снова представляла эту красивую моложавую женщину – смеющуюся на фото рядом с мужем, который смотрел на нее с нескрываемой гордостью, и бледную, лежащую в окровавленной ванной...       Когда я подходила к дому 221Б по Бейкер-стрит, то издалека заметила полицейскую машину у входа и сразу поняла, что произошло что-то страшное и странное. Лицо инспектора Лестрейда, в тот момент покидавшего наш дом, лишь укрепило меня в моих предположениях. Добродушный Грег практически почернел от горя и отчаяния, и я почему-то подумала, что следующая жертва (а в том, что произошло еще одно убийство, у меня сомнений не было) произвела на него особое впечатление...       – Добрый вечер, инспектор, – поздоровалась я, приблизившись.       – Доктор Уотсон... Здравствуйте, – он попытался приветливо улыбнуться, но так и не сумел. – Вы тоже поедете с нами? Он настаивает на этом, и я прошу вас...       – Конечно, поеду, – я кивнула Лестрейду и ободряюще улыбнулась, – только дайте мне минуту, чтобы оставить вещи.       Вот так я и отправилась на очередное место преступления – в спортивной куртке и кроссовках. И потом чувствовала себя неуютно рядом с Холмсом, как всегда представительным и безукоризненно одетым. Но в тот момент, когда я увидела жертву, все мысли о моем внешнем виде вылетели из головы в мгновение ока.       Стройная девушка в тонкой шелковой сорочке лежала на мостовой, коряво и нелепо, как изломанная кукла, разбросав руки и ноги. Лицо ее скрывала масса вьющихся золотисто-русых волос, испачканных кровью, и я осторожно отодвинула тяжелые пряди, чтобы лучше рассмотреть жертву. Сделала я это напрасно – только что приблизившийся ко мне молодой полисмен издал сдавленный стон и мигом убежал куда-то в сторонку, чтобы проблеваться (уже не в первый раз, я полагаю). Лицо несчастной представляло собой сплошное кровавое месиво... Я вздохнула и выпрямилась.       – Смерть наступила от падения с высоты, – сказала я, обращаясь к Лестрейду. – Но вы это и сами знали. Может, это как раз самоубийство?       – Знаю, что прозвучит ужасно, но я бы хотел в это верить, – инспектор нервным жестом пригладил свои короткие густые волосы. – Лучше думать, что девушка выбросилась из окна из-за несчастной любви, чем понимать, что в городе завелся настоящий зверь... Который не щадит даже таких – юных и прекрасных.       – А где Холмс? – я вдруг поняла, что моего компаньона поблизости нет.       – Он в квартире жертвы. Бренды Тридженнис, – Лестрейд указал на дом. – Говорит, что тело вряд ли даст ему какие-либо подсказки.       В квартире погибшей было чисто и уютно. Обычное жилище молодой самостоятельной женщины. Зеркала. Шкаф, набитый одеждой. Журналы мод – на тумбочке у кровати. Компьютер, стол которого завален рекламными проспектами... И фотографии Бренды. Их было много. Почти с каждой стены она улыбалась нам – живая, брызжущая весельем и очарованием.       – Красотка, – сказал Холмс, перехватив мой взгляд на снимки потерпевшей.       – Была, – мрачно ответила я. – Она упала лицом на мостовую.       – Какая жалость, – совершенно равнодушным тоном отозвался Холмс, стоящий посреди гостиной и осматривающийся по сторонам.       – Что скажете, Холмс? – спросил Лестрейд, который вошел в квартиру вместе со мной. – Это самоубийство?       – Что вы! Ни в коей мере! – Шерлок повернул к нам сияющее лицо и широко улыбнулся. – Девушку опоили, как и предыдущих жертв, а затем выбросили из окна. Следов борьбы нет, следов взлома нет – следовательно, она сама открыла дверь убийце.       – А потом сама и закрыла за ним? – с легкой иронией поинтересовался Лестрейд. – Квартира была заперта на ключ, нам пришлось брать запасной у консьержки.       – Да? Интересно, – Холмс кивнул, словно слова Лестрейда вписывались в выстроенную у него в голове схему. – Значит, у убийцы был ключ. Только так можно объяснить тот факт, что он вернулся, когда жертва была уже в бессознательном состоянии, и завершил свое дело.       – А с чего вы взяли, что это не Бренда выбросилась из окна? – воскликнул инспектор. – Может, никого, кроме нее, в квартире не было!       – Горшки с цветами, – указующий перст Холмса заставил и меня, и Лестрейда посмотреть на журнальный столик.       – И что? – удивилась я, взглянув на цикламены и азалии, скучившиеся посреди стола.       Холмс чуть сдвинул один из горшков в сторону.       – Смотрите, обычных следов от горшков, образовывающихся там, где они стояли долгое время, тут нет. Значит, их переставили... Откуда? – мой компаньон шагнул к раскрытому окну. – А на подоконнике, напротив, есть круги от горшков, но нет цветов. Цветочные горшки стояли здесь, но их убрали, чтобы не мешали выбрасывать тело. Кроме того, цветы не забыли полить. Вряд ли Бренда Тридженнис, решив покончить с собой, стала бы думать о таких мелочах. Тем более, что у нее тоже не было причин для депрессии. Это, – Холмс обвел рукой квартиру, – жилье счастливого человека. Любящей и любимой женщины.       – Почему вы так решили? – упрямо спросил Лестрейд, но я по голосу инспектора поняла, что он уже готов принять версию Холмса.       – Снимки, Лестрейд! Они все сделаны одним и тем же человеком и довольно профессионально, чувствуется рука мастера, – Холмс взял со стола фото в рамке. – Причем человеком, который искренне любил покойную. Только любящий может увидеть в объекте своей любви скрытое волшебство и суметь показать его другим... А этот мужчина – настоящий художник.       Холмс чуть улыбнулся и поставил снимок на место.       – Опережая ваш вопрос, любила ли Бренда Тридженнис фотографа, скажу – да! Посмотрите на ее взгляд, улыбку... Нет, эта женщина не могла покончить с собой. Она любила и верила в счастливое будущее. Хотя... – он на мгновенье задумался, – могло произойти что-то из ряда вон, и об этом лучше спросить у ее возлюбленного. Но я сомневаюсь, что он скажет вам что-то новое.       – И где нам его искать? – мрачно пробормотал инспектор.       – На выставке его работ, конечно! – Холмс заулыбался еще шире и поднял из вороха бумаг, лежащих на компьютере, визитную карточку. – Леон Стерндейл, знаменитый фотограф и путешественник, исследователь Африки. Вы разве не слышали о нем, Лестрейд? Его выставка работает в Лондоне уже две недели.       – Стерндейл?! – ахнула я.       Ну конечно! А я все ломала голову, с чем ассоциируются у меня фотографии Бренды! Ведь я всего неделю назад посетила фотовыставку «Африка. Любовь моя» и до сих пор находилась под впечатлением работ Леона Стерндейла. Сочные краски и жаркие эмоции, которыми был пронизан каждый снимок, говорили о том, что их автор – человек пылкий и увлеченный, но при этом в своих увлечениях удивительно постоянный. И умеющий зажечь огонь и в других.       – Боже, какой ужас... – произнесла я, представив себе лицо фотографа, когда он узнает о смерти любимой.       Леон Стерндейл был раздавлен. Фотохудожник – высокий широкоплечий мужчина с гривой светло-рыжих волос и широким лицом, покрытом веснушками, – скорчился на кушетке в галерее, где его нашли представители Скотленд-Ярда. Он закрыл голову руками и, постанывая, раскачивался из стороны в сторону, как сумасшедший.       – Не может быть! – повторял он с надрывом.       – Увы, это так, – произнес инспектор сочувственно.       Но тут вперед шагнул Холмс.       – Вы хотели расстаться с Брендой, поэтому и приезжали к ней вчера вечером, – заявил мой неуемный компаньон. – Она уговаривала вас не бросать ее, но вы стояли на своем! И тогда после вашего ухода...       – Нет!!! – фотограф вскочил, словно его подбросило огромной пружиной. – Я любил Бренду и никогда не оставил бы ее! Мы были счастливы, так счастливы вместе... – Стерндейл застонал и снова закрыл лицо руками. – Господи Боже... Именно сейчас, когда все это почти закончилось!       – Что «это»? – требовательно спросил Холмс, чей взгляд в один миг стал жестким и пристальным.       – Моя жена... мы не жили вместе уже пять лет, но она не давала мне развода из-за денег, – с тяжелым вздохом признался Леон. – Теперь же Фиби нашла другого состоятельного дурака и сообщила мне, что согласна на развод. Я смог бы, наконец, жениться на Бренде и... О, нет!       Неожиданно Стерндейл зарыдал – тяжелыми мужскими рыданиями, почти без слез, но сотрясаясь всем телом и задыхаясь. Я машинально обняла его за плечи.       – Мы найдем того, кто это сделал, Леон, – прошептала я, и он, отняв ладони от лица, посмотрел на меня почти с благодарностью.       – Она не убивала себя, мисс, – тихо ответил фотограф. – Только не Бренда... Она была воплощенная Жизнь. Моя жизнь...       В такси я долго думала о событиях прошедшего дня. Вспоминала бледное лицо Стерндейла, кровавые клочья, в которые превратились тонкие черты Бренды Тридженнис... И размышляла над словами Лестрейда: «В городе появился настоящий зверь».       Холмс сначала смотрел в окно, но затем неожиданно нарушил неловкое молчание.       – Вы злитесь на меня из-за того, что я был слишком суров с этим фотографом?       Я бросила на него недовольный взгляд и ничего не сказала.       – Это было необходимо, – продолжал Шерлок. – Есть тип людей, которые из-за жалости окружающих расклеиваются еще сильнее, поскольку это не их естественное состояние. Леон Стерндейл – творческая и тонко чувствующая натура. Но он – боец. Мне нужна была его настоящая реакция, а не та, что создана его богатым воображением. Он действительно любит свою девушку и понятия не имеет, почему она могла покончить с собой.       – Кажется, мы уже решили, что Бренда Тридженнис не убивала себя, – буркнула я.       Внезапно в кармане Холмса затрезвонил мобильный. Он ответил на звонок, дважды произнеся слово «Да», а затем заверив кого-то, что перезвонит завтра утром.       – Теперь в том, что мы имеем дело с убийствами, не сомневается даже Скотленд-Ярд, – с удовлетворением отметил мой компаньон, убирая мобильный в карман. – Звонил Лестрейд. В крови всех жертв обнаружено одно и то же вещество. Сильнейшее снотворное. И у Бренды Тридженнис – тоже.