Мышонок в пшеничном поле

      В эту долгую беспокойную ночь, проведённую то ли в бреду, то ли в полудрёме, Эадкильд не видела сновидений. По крайней мере, после внезапного пробуждения от раздавшегося стука туманные образы и обрывки грёз не мелькали в памяти и не возникали перед глазами, как часто бывало раньше. Вновь оказавшаяся по забывчивости незапертой, дверь с щелчком отворилась, заскрипели поржавевшие петли, разрывая тишину опочивальни, послышались бодрые шаги — и она нехотя распахнула веки, уставившись в густой мрак, слегка разжижаемый светом факелов из коридора.       — Что вам от меня надо? — зевая, возмутилась девушка и перевернулась на другой бок, натянув на нос лоскутное одеяло, набитое лебяжьим пухом. — Ночь же ещё!       Раздражая слух и прогоняя остатки сна, совсем рядом звякнула посуда, тут же зачиркал кремень.       — В покоях нет окна, посему и кажется, что ночь, — пояснил, словно ребёнку, ласковый и жизнерадостный женский голос. — Снаружи-то уже давно полдень. Поднимайся, госпожа, а я покуда зажгу свечи.       — Ты не могла заявиться позднее? Какая вообще надобность была приходить сюда? Я никого не просила.       Почувствовав, что прежде отступивший жар начал опять охватывать тело, Эадкильд откинула тяжёлое, душное одеяло и растянулась на спине, наслаждаясь прохладными прикосновениями воздуха. Пусть в комнате и не имелось окна, порывы ветра всё же задували в щели меж брёвен, и внутри делалось свежо, но только если не был затоплен камин.       — Мой визит мы обговаривали накануне, госпожа, — захлопнув за собою дверь, с прежним задором истолковывала знахарка. Именно эта живость сразу полюбилась Эадкильд в зрелой, мудрой женщине, приставленной, дабы похлопотать с хворью, что взяла её после случая на болоте. — Вот я и пришла, как было велено, даже чуть задержалась. Скинь тунику, госпожа, я тебя оботру, потом напою травяным отваром, и, отобедав, сможешь спокойно поспать.       Чтобы размять ноющие мышцы, Эадкильд медленно села в постели, потёрла заспанное лицо, затем, превозмогая слабость, босиком встала на мохнатые шкуры животных, устилающие пол, и сбросила сорочку к ногам. Со стороны камина донёсся сдавленный вскрик — сердито всплеснув руками, невысокая кругленькая женщина в переднике отошла от столика, уже заставленного всевозможными склянками и мисками, и заторопилась к кровати, ворча на подопечную.       — Негоже мне целыми днями отдыхать, гостя в чужом доме, — в ответ заупрямилась Эадкильд. — Неучтиво э...       Не сумев докончить фразу, она судорожно вздохнула от прижатой ко лбу влажной примочки и, вмиг покрывшись мурашками, инстинктивно съёжилась. Стало так зябко, будто её обдали ведром ледяной воды, но дева покорно опустила ресницы и терпела, понимая, что это принесёт облегчение.       — Не думай об этом, госпожа. Хозяину чертога пока нет дела до гостей.       Отстранённый тон заставил сердце всколыхнуться тревогой. Открыв глаза, Эадкильд вгляделась в лучистое лицо напротив и не уловила ни беспокойства, ни испуга, однако всё равно поинтересовалась:       — Что стряслось?       — У правителя ранение, вот он и почивает, как настоятельно советовал ему наш старший лекарь. Сегодня ещё ни разу не выходил из покоев, лишь за едой посылает.       — Ранение? — Эадкильд неожиданно замутило словно от удара под дых. Неужто на охотников напали, а Редульф не успел на подмогу? Но тогда на болоте Эомер был как всегда силён и стоек, да и потом они больше не натыкались на врагов. Девушка свела брови, рассуждая. — Я не слышала, чтобы он получал ранение. Если ты что-то об этом знаешь, поведай, прошу.       Возвратившись к умывальной чаше и по новой смочив лоскут ткани, знахарка подошла к леди и, развернув за плечи, начала обмывать ей спину. Одной ладонью она бережно водила по разгорячённой, чувствительной коже, другой — заботливо поддерживала за локоть, и её руки казались самыми тёплыми, мягкими и такими же нежными, как если бы это были руки матери.       — Знаю, что в лесу разыгралась битва, иначе не пришлось бы нашим девочкам выхаживать воинов. Но владыку-то не меч пропорол, а клык того самого кабана, чьего мяса уже пол-Альдбурга отведало.       Эадкильд непонятливо нахмурилась — один обрывая другой, в разуме роилось множество вопросов, ей не терпелось разузнать у гостьи обо всём упущенном за ночь и утро. Но отчаяннее прочих её мучила мысль, которой она решилась поделиться не сразу, будто невзначай, дабы не выдать своё беспокойство.       — Рана-то серьёзная?       — Одевайся, милая, и ложись в постель. — Целительница коснулась девичьего плеча, а сама отошла к столику и, более не проронив ни слова, загремела стеклянными бутылочками.       Недовольная тем, что осталась без ответа, Эадкильд надела сорочку и забралась в кровать. Благодаря заботе знахарки ей впрямь полегчало, значит, и грядущий сон обещал быть глубоким и крепким. Однако об отдыхе совсем не думалось — сильное волнение, которое никак не получалось унять, сдавливало глотку, словно петлёй, а сердце колотилось в груди так, что можно было отчётливо ощутить каждый его удар по рёбрам. Попробовав расслабиться, дева на миг прикрыла веки и шумно вдохнула ароматы целебных трав и мёда, уже насытившие воздух опочивальни.       — Не тревожься, госпожа, — вынудив вздрогнуть, совсем рядом прозвучал благодушный голос. Женщина протягивала глиняную кружку, от которой валил душистый пар. — Правитель Эомер с юности был крепок. Уж не припомню, сколько ему ушибов да ссадин приходилось мазать, но на следующий день он непременно появлялся на ристалище или в городе с другими мальчишками. Такие проказы вытворял!.. А нынче он и вовсе превратился в могучего мужа, каких в Марке ещё поискать. Что ему эта рана.       Эадкильд сама не заметила, как заслушалась. Перед взором помимо воли нарисовались картины детства Эомера: вот он сражается на тренировочных мечах с наставником, вот спрыгивает с яблоневого дерева с полными карманами наливных яблок, а вот умело скачет верхом, прильнув к шее коня...       Запоздало сообразив, что всё это время пыталась скрыть ленивую полуулыбку за кружкой, леди вскинула голову. Смеющиеся глаза знахарки, в уголках которых собрались морщинки, по-доброму смотрели на неё, по румяному, чуть полноватому лицу блуждала лукавая усмешка — и Эадкильд тотчас зарделась, словно была застигнута за чем-то непотребным.       — Не тревожься, милая, — погладив её по волосам, повторила целительница и, прежде чем та открыла рот, дабы оправдаться, добавила: — Такая забота непременно поможет ему оправиться.       Почувствовав, что раскраснелась ещё пуще, Эадкильд уткнулась носом в кружку и, поверх неё следя за женщиной, начавшей собирать на поднос все принесённые снадобья, пригубила горьковатый отвар.       — Попрошу слуг принести трапезу, и ты, госпожа, должна будешь поесть, отдохнуть и запереть дверь, — травница на мгновение выпрямилась и исправилась: — Сначала запереть дверь, а затем отдыхать. Я не стану гасить свечи — вдруг не удастся заснуть. Приду к вечеру, а сестра господина обещалась зайти лишь поутру.       Эадкильд насупилась. Отнюдь не этого она желала, единственный раз в жизни выбравшись столь далеко за стены Эдораса, — остаться одной взаперти, борясь с недугом, и лишиться прогулок по шумным улочкам Альдбурга.       — Постой! — воскликнула дева, когда скрип открываемой двери выдернул её из размышлений. — Я так и не спросила твоего имени.       — Асфрид, — донеслось с порога.       — Благодарю, Асфрид, за всё. У тебя золотые руки.

❋ ♘ ❋

      Однообразные дни, полные безделья, тянулись с жестокой медлительностью; время не текло, а сочилось по каплям, точно густая смола. То Эадкильд становилось лучше, и, одухотворённая подъёмом сил, она ненадолго покидала спальню, дабы пройтись по чертогу или посидеть на скамье возле него. То тело снова терзал жар, ломило кости и мышцы, отчего даже лежание в постели было мукой. То Асфрид не велела много двигаться, посему приходилось искать занятие в опочивальне, но начертанные в книгах слова никак не связывались в толковые фразы, а ослабевшие пальцы не удерживали иглу. И тогда, в моменты покоя и одиночества, которое давило на плечи и теснило грудь, Эадкильд посещали мрачные воспоминания. Оставаясь наедине с собой, она невольно представляла случившееся в лесу и в воображении сызнова видела толпу дикарей, опьянённых ненавистью и жаждой битвы, мчалась сквозь заросли, сжимая острый меч, и беспомощно смотрела на тонущую в трясине Виллу. Даже спустя время призраки минувшего оставались такими яркими и живыми, что девушка словно бы вновь находилась на берегу того гибельного болота и ощущала на щеках слёзы, слышала за спиной торжествующее нечеловеческое рычание, чувствовала, как душу выжигала ярость и леденил страх, и погружалась в липкую, зловонную топь. А дальше...       Дальше мысли тут же занимал племянник конунга, к которому она отправлялась на помощь, но по обыкновению всё испортила, причинила лишь неприятности и добавила хлопот. Ещё в первый раз навестив занемогшую подругу, Эовин мимолётно обмолвилась: он заново полнился сил и уже приступил к обязанностям правителя, да настолько рьяно, что пока не сумел найти и минуты, чтобы побеседовать с сестрой. Видно, Эадкильд тоже было не суждено свидеться с Эомером — с того самого вечера, когда её, вымокшую до нитки и иззябшую, сняли с лошади и отвели во дворец, она не встречала его даже во время своих коротких прогулок, а он ни разу и не проведал её. Однако, снедаемая чувством вины за вышедшую из-под контроля затею, девушка пока робела показываться принцу на глаза и отчего-то страшилась неизбежного разговора с ним.       Сама Эовин всерьёз взялась за восстановление родного дома, поэтому заглядывала так часто, как могла, приносила старинные очерки, которые, как она утверждала, держал в руках великий Брего, сын первого вождя эорлингов, читала вслух или просто делилась последними известиями. Увлечённая делом настолько, что очи горели, она была весела и радушна и не смолкая твердила о дальнейших планах, но однажды утром явилась совсем понурая.       — Тебе лучше! — воскликнула Эовин с порога. — Ох, если бы я знала — непременно заскочила бы раньше.       Двумя руками прижимая к груди массивную книгу в толстом кожаном переплёте с тяжёлыми медными застёжками, она прикрыла дверь пяткой и скорым шагом пересекла покои, с грохотом скинув ношу на столик возле потрескивающего камина. Отряхнув манжеты обычного, неприглядного платья из серой шерсти, повернулась к зеркалу — и живинка в её взоре, на миг вспыхнувшая при виде окрепшей подруги, угасла, оставив лишь тень былого восторга.       — Асфрид сказала, что более нет нужды лежать в постели, ибо жар окончательно спал, — пояснила Эадкильд, внимательно изучая лицо медоволосой леди в отражении зеркала, возле которого расплетала косу. — Сегодня я наконец смогу прогуляться по Альдбургу, только сначала искупаюсь. Ты же пройдёшься со мной?       Будто бы спасаясь от исследовавшего её проницательного взгляда, Эовин опустилась в бархатное кресло и сделала вид, что заинтересовалась мысками своих сапожек.       — Я намеревалась сходить к сиротам, но раз тебе полегчало, то можешь присоединиться, если пожелаешь — мне помощь будет кстати. Видишь ли, после смерти родителей и нашего с братом отъезда большая часть прислуги поразбежалась из пустующего чертога, а оставшиеся либо состарились, либо отыскали занятие в городе и приходят сюда только по надобности, как Асфрид.       Закончив распускать локоны и воспользовавшись повисшей тишиной, Эадкильд присела в изножье кровати.       — Теперь же в чертоге не хватает рабочих рук, всё пришло в упадок. Я хочу вновь призвать жителей в услужение наследнику, а молодые юноши и девушки из приюта могли бы получить достойное место и стать поварятами, служанками или оруженосцами.       Уже сейчас названая дочь конунга с лёгкостью управляла хозяйством и честно распоряжалась людьми, а в будущем и вовсе могла бы властвовать наряду с венценосным супругом. Восхитившись великодушием и некоей упёртостью, которые удивительно сочетались и текли в крови, пожалуй, каждого потомка Эорла, Эадкильд не сдержала улыбки.       — Я с радостью отправлюсь с тобою в приют, — согласилась она и хитро склонила голову набок. — Но прежде расскажи, отчего ты такая задумчивая.       — Мы с братом наконец побеседовали, — призналась Эовин, положив руки на подлокотник и откинувшись на спинку, — и побеседовали... неприятно.       Эадкильд озадачено приподняла брови:       — Он сказал что-то гадкое?       — Нет, — усмехнулась принцесса, — конечно нет. После размолвки с дорогим человеком всегда становится горько на душе. Эомер был резок и сердит, но я и не ждала признательности, зная о его непростом нраве.       — Мы обе понимали, как он отреагирует, — подтвердила Эадкильд и обречённо вздохнула: — Эомер ни разу не пообщался со мной за все эти дни.       — До нынешнего утра меня он и вовсе не замечал. Брат бывает несдержан и порой дерзок, однако без причины не обидит. Может, ему требовалось время?       — Сколько уже прошло? Неделя?       — Шесть дней.       — Шесть... Чувствую, близится черёд нашего с ним разговора, и надеюсь, что за шесть дней Эомер поостыл.       — Думаю, он гневается до сих пор. Поэтому, мой тебе совет, не раскрывай подробностей случившегося на болоте. Ему... не обязательно всё знать, — с твёрдой убеждённостью тряхнув волосами, Эовин встала на ноги и привычно гордо направилась к выходу. — Мне ещё нужно пообщаться с Балдриком. Так что купайся, собирайся и приходи в сиротский приют, я дождусь тебя там. Только оденься теплее — воздух становится по-настоящему студёным.       Нагоняя непомерную духоту, в камине полыхал огонь и жадно похрустывал дровами, выстреливая в дымоход яркие зёрна искр. Уже успев взопреть в закрытом суконном платье, но наконец-таки досушив волосы, Эадкильд не стала терять на плетение кос ни мгновения — золочёным гребнем закрепила на затылке боковые пряди и, вытащив из сундука подбитые мехом перчатки и плащ с лисьим воротником, ринулась в коридор.       За дубовой дверью, вне глухих покоев, оказалось прохладно; сквозняк тотчас дёрнул за плотную юбку, полоснул по ногам. Натянув перчатки и укрывшись накидкой, дева рассеянно обвела глазами тупик, залитый дрожащим светом факелов, и завернула за угол. Деятельность ремесленников и слуг по восстановлению чертога не прекращалась даже с отсутствием контроля Эовин — откуда-то сверху доносился слабый стук молота, в отдалённых комнатах пилили, звенели и скребли. Однако тот полумрачный закуток, где располагались господские опочивальни, пустовал, только плотницкие инструменты лежали на полу, а к стенам были приставлены свежие доски на замену почерневшим в деревянной обшивке и неподъемные кадки с мутной жидкостью. Отвлёкшись на тугую пряжку плаща, которая никак не застёгивалась, Эадкильд чуть не налетела на одну из таких кадок, но вовремя вздёрнула голову — и вдруг увидела, что была не одна.       То ли сохраняя молчание, то ли негромко переговариваясь, впереди шагали двое рослых мужей, один чуть осанистее другого. Харальда, командира гарнизона, леди сразу узнала по русой косе, спускающейся до пояса. Второй здоровяк с такими же светлыми волосами, завязанными в свободный узел, показался ей со спины лишь смутно знакомым. Статный и плечистый, как и его спутник, вместо воинских доспехов он был облачён в стёганный камзол и холщовые штаны, однако всё равно выглядел величаво и держался важно, будто вельможа... Осознание резко ударило Эадкильд по вискам. Сердце зашлось в сладкой истоме, а руки так и застыли на пряжке возле шеи. Не отдавая себе отчёт, она замедлила темп, почти остановилась. Глаза лихорадочно забегали по сторонам в поисках укрытия, но девушка тут же отмела затею ворваться в боковую дверь без дозволения — помнилось, что в прошлый раз из кабинета Эомера её вывели стражи. Оставалось выждать — узкий ход напрямую вливался в просторную тронную залу, и на развилке стоило бы попробовать прошмыгнуть мимо мужей. И она, к своему стыду, ждала, так и не сумев преодолеть внутренний трепет.       Едва они миновали поворот, Эадкильд ускорилась и следом выступила из сумрака коридора. Ощущая сердцебиение где-то в горле, бесшумно нырнула вправо, в тень за массивными резными колоннами, выстроившимися в линию, как караульные на посту, и очутилась настолько близко, что уловила обрывки беседы.       — Ты напрасно торопишься, Эомер. — Предостерегающий голос взлетел под высокие своды и эхом прокатился по безлюдной главной зале, затопленной блёклым светом.       — Я хочу вернуть фермерам их земли — неразорёнными.       Отдалившись, воины неспешно двинулись наискось, к выходу, а Эадкильд, выбрав более долгий путь вдоль холодных каминов, силилась незаметно обогнать их и первой выскочить из дворца. Но если поначалу ей безоговорочно везло, то сейчас леди осознала, что где-то просчиталась: обогнув угол между торцевой и передней стеной, она умудрилась подкрасться к дверям чертога именно в тот момент, когда к ним приблизились мужчины. Как они успели?! Прогуливались же, точно молодые особы по рынку в пригожий день! В довершение всего Харальд отстал на пол шага и невнятной фразой вынудил принца развернуться. По его напряжённо-сосредоточенному выражению лица и сжатым кулакам стало понятно, что разговор завязался серьёзный.       Должно быть, воины даже не приметили замершую возле колонны Эадкильд, и она попятилась назад, чтобы избежать неминуемого столкновения, но тотчас одёрнула себя и, напустив невозмутимый вид, пошла к дверям.       — ...отродясь не видел полуорков в Истфольде! — беспокойно молвил Харальд. — А уж я-то не только гарнизоном командовал, но и в эореде служил многие годы.       — Служил многие годы, а выдумываешь, словно мнительная барышня, — усмехнулся Эомер, по-приятельски хлопнув собеседника по плечу. — Теодред начисто перебил бы их отряд ещё до подхода к Эдорасу. Видно, западные дозорные проглядели этих тварей, а они и рады поживиться на наших землях.       — В восточной Марке налётчиков хватает: орков и уруков. Твержу же тебе — полуорки досюда ни разу не добирались.       — Значит, единожды всё-таки добрались.       — Добрались, ибо ты прибыл в Альдбург без...       Резко оторвав взор от макушки стоящего неподалёку Эомера, девушка уставилась перед собой. Под сводами погрузившейся в безмолвие залы, торжественно украшенной зелёными стягами Истфольда, её поступь отдалась в ушах гулкими, неестественными ударами. Натянутая, будто струна, она кожей почувствовала обратившийся на неё пристальный взгляд.       — Леди Эадкильд, рад видеть вас в добром здравии.       Не дойдя всего нескольких шагов до распахнутых створ чертога, так и манивших вырваться через них наружу, она остановилась, оглянулась на Харальда и любезно улыбнулась.       — Моё почтение, капитан. Добрым здравием я обязана целителям.       Эомер даже не обернулся, важно заложил за спину руки — и начальник гарнизона тут же откланялся. Эадкильд уже было подалась следом, как вдруг чёрствый голос окликнул:       — Снова шпионишь? Мне доложили о том, что недавно ты рыскала в кабинете в отсутствие стражей.       — Рыскала? — прищурившись, повторила девушка. В жёстких, равнодушных глазах принца тлел огонёк недоверия. — Я выполняла поручение твоей сестры! Если имеются вопросы, то спрашивай со своих людей, которые позволили войти туда без разрешения. Но предупреждаю: я впервые за многие дни наконец сумела выбраться в город и заняться благим делом. Так что можешь сыпать колкостями и говорить, что вздумается — это не подпортит мне настроения!       — Раз ты в недурном расположении духа, то, полагаю, с особым рвением во всём объяснишься.       Мгновенно догадавшись, к чему он клонит, Эадкильд мотнула головой.       — Эовин ожидает меня.       — Подождёт ещё немного, как и моя незаконченная беседа с Харальдом, — деланно-простодушно поднял брови Эомер.       Сомневаться, что он был настроен недружелюбно, не приходилось. Всматриваясь в заросшее кустистой, запущенной бородой гордое лицо, не выражавшее ничего кроме отчуждения и холодности, дева сокрушённо вздохнула:       — Давай не здесь.       Бросив на выход взор, полный безысходности, Эадкильд вновь качнула головой и покорно последовала за племянником конунга. Широкими шагами он пересёк тронную залу, свернул за дальнюю колонну и, толкнув дверь, пропустил леди в комнату военного совета, в которой она присутствовала лишь однажды. Тогда это скромное помещение было забито советниками Эомера и прочими подданными, так что даже гобелены на стенах не получилось рассмотреть, теперь же — пустовало, но всё равно казалось тесным. Напольные ветвистые подсвечники, выкованные в виде стройных молодых деревцев, ютились по углам, в середине, занимая большую часть места, располагался огромный стол, коим служил спил сосны-великана, а вокруг него в два плотных ряда стояли стулья с подлокотниками и скамьи.       Сзади щёлкнула дверь — и вся напускная девичья храбрость моментально улетучилась. К грубо отёсанному креслу, соседствовавшему с теплящейся жаровней, Эадкильд шла уже не так уверенно, словно бы на допрос.       — Садись, — неожиданно сурово повелел Эомер, опустился на край столешницы напротив, в проход между стульями по-хозяйски вытянул ноги и положил одну на другую. Взгляд пронзительных глаз, в котором кроме обычного любопытства мешалось негодование, нахмуренные брови, строгое лицо и скрещенные на груди руки... Такой допросчик явно не станет церемониться. — Говори.       — С чего начать? — уточнила Эадкильд, стягивая перчатки. Мужчина пытливо смотрел на неё, разглядывал, наблюдал, и она ощутила, как внезапно заалели щёки. — С того, как нам сообщили о твоём отсутствии?       — Я уже слышал это от сестры, больше не желаю.       — Тогда... хм... Мы покинули город, даже не понимая, в какую сторону ехать. Пришлось опрашивать местных фермеров, и...       — Эовин рассказывала.       — Может, — иронично протянула она, — Эовин и об остальном поведала?       — Ещё язвить вздумала?! Быстро же ты позабыла, что мы до темна искали тебя в чаще!       — И я благодарна за это.       — Благодари не меня, а Эотайна. Именно он случайно заметил, куда ты сбежала.       — Я не сбегала! — запротестовала девушка. — На нас напали... полуорки. Тогда мне показалось, что это были обычные люди — дикари, будто бы изувеченные...       — ...тёмным колдовством. Да. Мы повстречали этот отряд во время охоты, когда уже возвращались к коням. Редульф помог их разбить, они рассеялись и затем напали на вас. Я знаю.       — Похоже, ты знаешь всё! Не пойму, что от меня требуется?       По презрительно скривившимся губам капитана Эадкильд догадалась: подобная дерзость ему совсем не понравилась. Однако вместо того, чтобы вспылить в ответ, он сухо спросил:       — Как ты угодила в болото?       Вспоминать об этом не пришлось: тяжёлые, но удивительно яркие и захватывающие события так крепко въелись в разум, что Эадкильд видела их обрывки даже во снах. Изучая сосредоточенное лицо Эомера, она колебалась всего мгновение, потом потупила глаза.       — Когда полуорки обрушились на нас, Эовин принесла мечи. Один отдала мне, а сама выступила вперёд, к твоим дружинникам, и начала защищаться. Я же осталась стоять позади, не зная, что делать — не могла ни шагнуть, ни вдохнуть. Вокруг творилось что-то невообразимое: раздавались крики, рычание и лязг оружия, мелькали силуэты, совсем рядом падали мёртвые тела... Пару раз мне думалось, что враг прорвётся и кинется на меня, но Эовин и Эотайн... и прочие воины продолжали сдерживать натиск. А затем... — замявшись, леди затеребила камешки браслета, однажды подаренного сироткой, и сбивчиво продолжила: — Лошади на привязи были встревожены. По всей поляне прокатилось такое отчаянное ржание, что я вмиг очнулась и кинулась к ним. То была Вилла — она пуще остальных металась из стороны в сторону, брыкалась и рвала поводья. Я не сумела к ней даже приблизиться, дабы утешить, а ласковые слова оказались напрасны.       — Она сама высвободилась или ты отвязала?       — Зачем мне было её отвязывать?! — Эадкильд сердито смяла перчатки в кулак. — Я утихомирить её пыталась! Но Вилла всё-таки сорвалась и понеслась в чащу.       — А ты кинулась вслед за обезумевшей кобылой.       — Я не могла её оставить! — Глаза девушки загорелись решимостью.       Подавшись вперёд, племянник конунга повысил тон:       — Могла и должна была. Ты вообще подумала, прежде чем одной ринуться в неведомый лес? Лес, из которого пришёл враг! О более глупейшем поступке я не слыхивал.       — Эовин дала мне меч.       — Нашла, кому довериться, — пренебрежительно фыркнул Эомер. — Небось за последний десяток лет вы обе ничего, кроме иглы, в пальцах-то не держали. Некоторые мужи полжизни обучаются военному делу и всё равно умирают в бою. А тут бестолковая девица двадцати зим отроду почувствовала себя непобедимой с мечом в руке!       Уязвлённо поджав губы, Эадкильд вперилась в его надменное лицо цепким, напористым взглядом. То чудное настроение, с которым начался нынешний день, стремительно таяло.       — Я не могла оставить свою лошадь, — упрямо повторила она, — и всё же отыскала её, сколь бы неопытной ни была. Вот только... когда я подоспела, оказалось слишком поздно. Видно, Вилла так напугалась, что на резвом ходу не заметила опасности и бросилась в топь. Я подскочила к краю, хотела помочь, но не дотянулась, поэтому так и осталась сидеть на берегу болота, бесполезная и безутешная. А она билась, словно мошка в паутине, и лишь быстрее тонула, захлёбываясь этой смердящей чёрной...       Голос непроизвольно дрогнул и осёкся, горло обожгла колючая сухость. У Эадкильд не получалось забыть гибель своей любимицы, более того, она бессознательно сохранила в памяти каждую мелочь, что по сей день приносила боль утраты. Внезапно пред взором встала перекошенная от ужаса и наполовину скрывшаяся в трясине лошадиная морда с широко раздувшимися ноздрями, выпученными мутными глазами и вспененным ртом. В ушах зазвучало жуткое, пробирающее до костей ржание — и, погасив все образы и краски, девичьи очи тут же заволокла жгучая пелена слёз, а из груди вырвались судорожные рыдания.       — Я ничего не сумела сделать, — завыла Эадкильд, пряча лицо в ладонях. — Мне так её жаль.       — Не реви, — устало вздохнул принц. — Будет у тебя новый скакун. Понятное дело, что не боевой жеребец, приученный к шуму сражений, но ополоуметь при виде врага не должен.       — Виллу подарил Эадмунд! А я... я не сберегла её... — Горячие крупные слезинки, точно градины, непрерывно катились по щекам и запястьям. Дав слабину, Эадкильд никак не могла совладать с эмоциями.       — Ты и Эовин по своей прихоти присоединились к Редульфу, и посмотри, к чему это привело: вы оказались посреди сражения, ты потеряла лошадь в болоте и сама едва не сгинула там, — без капли сострадания изрёк Эомер. — Надеюсь, теперь ты осознаешь, что всякий, и тем более опрометчивый, поступок влечёт неизбежные последствия.       — Мы всё обдумали, — всхлипывая, проговорила девушка. — Никто, даже Редульф, не был до конца уверен в том, что мы столкнёмся с врагом. Эомер, сестра опасалась за тебя! Опасалась, что ты, так же как отец, погибнешь в орочьей засаде, а я... вы для меня словно родные, я просто хотела помочь...       — И как? Помогла?       Насмешливые слова хлестнули, точно плеть. Сердце Эадкильд ухнуло куда-то вниз, её внезапно охватил гнев. Рыдания прекратились — и, распахнув веки, она вскинула заплаканное, воспалённое от слёз лицо и пылко воскликнула:       — Не отчитывай меня так, будто я виновата в произошедшем! Во всём повинны лишь те мерзкие создания, которые разоряют селения и беспощадно вырезают жителей Марки целыми семьями! Разве не из-за них Редульфу пришлось снарядить дружину? Разве не они напали на нас? Не окажись их отряд столь близко к Альдбургу, не было бы нужды отправляться на твои поиски, не состоялась бы битва, не всполошилась бы Вилла, а я не очутилась бы в трясине!       Эомер грозно выпрямился. Черты его лица вмиг заострились, лоб прорезали морщины.       — Проклятье, Эадкильд, — процедил он сквозь зубы, — только не говори, что ты и там наткнулась на этих тварей.       — А ты полагал, я по собственной воле ринулась в топь? — неприязненно бросила дева, совсем позабыв, о чём предостерегала Эовин. — Когда Вилла скрылась под водой, я услышала рык позади и осознала, что всё это время находилась на поляне возле болота не одна. Какой-то полуорк последовал за нами, именно он и столкнул меня... Вернее, я так думаю. Покуда я лежала в покоях, то очень долго размышляла и вспоминала об этом, но до сих пор не поняла, как именно всё случилось. Мы сцепились и... — То ли ища поддержки, то ли спрашивая разрешения, она подняла взор. Уже отвернувшись, Эомер прямыми руками упёрся в столешницу, опустил голову и, казалось, более не желал слышать о дальнейших событиях. Однако это не остановило Эадкильд, она твёрдо сжала кулаки и с мрачным удовлетворением продолжила: — Он потешался над гибелью Виллы, лгал о смерти остальных воинов и так красочно излагал то, что собирался сотворить со мной... но мне не было страшно. Я всей душою возжелала отомстить за всё, отомстить за свою лошадь, и подхватила меч. Я расправилась с ним.       Вокруг повисла тишина, навалилась на плечи, словно покрывало, сгустилась до рези в ушах — и в тот же миг, вынудив подпрыгнуть от неожиданности, с оглушительным звенящим грохотом на пол полетели медный поднос, кувшин и кубки, свирепо сметённые Эомером.       — Пёсья кровь! Сначала Эовин, затем ты! Глупые, неопытные девчонки, возомнившие себя воительницами! — разъярился он, ударив ладонью по столу.       — Что нам оставалось делать? — почти выкрикнула ему в спину Эадкильд. — Ждать, пока расправятся с нами? Ты знаешь, какие гнусности он говорил мне? Для чего преследовал?       Эомер огрызнулся вполоборота:       — Догадываюсь!       — Я не жалею о том, что сумела защитить себя. В этом нет ничего постыдного и недозволительного! Если придётся, я вновь...       Не дав домолвить, племянник конунга молниеносно развернулся — и точно хищная кошка, бросившаяся на добычу, в одно движение подскочил к креслу, угрожающе нависнув над девушкой. Желваки на его скулах напряглись и отчётливо проступили под кожей, сощуренный взгляд, в котором читалась неотвратимая буря, обрушился как удар хлыста, а сильные пальцы до скрипа сдавили подлокотники, лишая возможности вырваться. На миг подумав, что он не совладает с собой, Эадкильд проглотила застрявший в глотке комок невысказанных слов и вжалась в жёсткую деревянную спинку.       — Довольно! — рыкнул мужчина. — Ты не ведаешь, о чём говоришь! Кто задурил тебе разум подобными думами? Книги? Моя сестра?       — Эомер...       — Впредь ты не возьмёшь в руки меч! Не смей даже мыслить об этом! А когда Эадмунд обо всём узнает, я настою на том, чтобы ты получила наказание в полной мере.       — Тебе мало того, что уже произошло?!       — То, что произошло, было лишь последствиями твоего поступка.       — Но я...       — Хватит прекословить! — прошипел Эомер. — Более ты не посмеешь своевольничать. Не позволю!       Ослеплённая внезапной вспышкой эмоций, Эадкильд не смогла удержаться от высказывания.       — Дабы остановить, тебе придётся запереть меня в темнице!       — Запру и, коли понадобится, приставлю стражей, только бы глаз не спускали! Ты ведь настолько легкомысленна и неразумна, что опрометью кинулась навстречу опасности. Пускай о себе, так ещё и о близких людях не удосужилась подумать! Если бы случилось что-то худое?.. Как бы отреагировала бабушка, заменившая тебе мать? А брат, который души в тебе не чает? Эовин? Я? — Вдруг наполнившись смятением, неистовый взор остыл. Воин отстранился, вновь отвернулся к столу и опустил голову, однако голос звучал по-прежнему резко: — Ты забыла, что находишься в моих владениях и что я несу за тебя ответственность. Твои выходки лишь внесли сумятицу и добавили мне забот!       В лицо хлынул жар, в мыслях проносились десятки яростных обвинений. Почувствовав, как внутри поднялась волна обиды и гнева, Эадкильд скомкала ткань на юбке.       — Прости, что отправилась на помощь! — воскликнула она, срываясь на крик и вынуждая Эомера озадаченно обернуться. — Прости, что готова была рисковать ради тебя! Прости, что моё решение очернило твою честь и принизило достоинство! Зря я вообще оказалась в этом городе!       Моментально вскочив на ноги, дева кинулась к двери, на ходу размазывая злые неостановимые слёзы.       — Постой, глупая!       Не желая ни продолжать разговор, ни видеть своего обидчика, она не послушала и лишь ускорилась, когда уловила чеканные шаги позади. Сердце буйно колотилось о грудь, воздуха не хватало, и каждый вдох вырывался наружу надрывным всхлипом. Очутившись совсем близко к выходу, Эадкильд вдруг задела плащом угол скамьи и с силой дёрнула подол, упрямо протащив её за собою. Словно к спасителю, потянулась к двери и даже коснулась ручки кончиками пальцев, прежде чем запястье стремительно перехватила ладонь Эомера.       — Стой, говорю! — прорычал он, рванув девушку назад.       — Пусти! Я закричу!       Она размахивала рукой в попытке выпутаться и упиралась, свободной ладонью зацепившись за дверную ручку. Дверь приоткрылась всего на мгновение и тут же захлопнулась — племянник конунга без труда разжал её пальцы, развернул Эадкильд к себе лицом и притиснул к стене, сдавливая тонкие предплечья. Его брови сошлись на переносице, глаза потемнели, в их тускло-зелёной глубине искрились всполохи исступления, норовящего выплеснуться наружу.       — Что за вздорная девчонка?! — могучий голос буквально прогремел в звенящей тишине. — Моё терпение ведь не безгранично!       Напрасно трепыхнувшись в его стальной хватке, Эадкильд уже было открыла рот, дабы завизжать что есть мочи, но, будто предугадав это, принц властно осадил:       — Молчи и выслушай меня наконец.       — Я услышала от тебя достаточно! — шмыгнула она, вырываясь, но Эомер крепко держал её.       — Если бы с тобой стряслось... Прекрати уже егозить, всё равно не пущу!       Оторопев, девушка затихла и, совершенно сбитая с толку, забегала взором по его хмурому лицу. Шумно выдохнув, воин опустил очи. Его ладони, вызывая приятную дрожь, мягко заскользили вниз по рукам Эадкильд, от локтей до запястий, и сложили её пальцы в кулачки, бережно поглаживая, обжигая прикосновениями. Облизав внезапно пересохшие губы, леди ощутила, как внутри неё что-то напряглось.       — Мышонок, — вскинув решительный взгляд, тихо произнёс Эомер и более не отводил глаз, — если бы с тобой стряслось что-то пострашнее обычной лихорадки, я бы никогда тебя не простил... и себя тоже. Ты оказалась в Альдбурге, ибо я не хотел, чтобы ты скучала. Ты оказалась здесь, потому что я хотел видеть тебя рядом, — он осёкся, будто бы сомневаясь, стоило ли делиться своими мыслями, но этой короткой паузы Эадкильд хватило, дабы осознать, что всё это время она стояла не дыша. — И дело не в чести и достоинстве, я же не приказывал оставаться в чертоге и не велел стражам стеречь вас, словно узниц. Просто ты... ты дорога мне и с каждым днём становишься лишь дороже.       Готовое выскочить из груди девичье сердце пропустило удар. Пристально следя за эмоциями, Эомер чего-то выжидал и всё ещё не выпускал её ладони, а затем неожиданно наклонился ближе, овеяв ароматом цитрусовых и гвоздики, исходившим от камзола. Она видела каждую его морщинку на лбу и в уголках глаз, чувствовала горячее дыхание на своём лице и буквально кожей осязала ту осторожную мужскую настойчивость, что вынудила разум забыться в каких-то блаженных грёзах. Всё вокруг замерло, стало туманным и потеряло определённые очертания. По телу прокатился непонятный трепет, ноги резко ослабли — и Эадкильд, прижавшись макушкой к стене, прикрыла ресницы, боясь спугнуть это сладостное мгновение.