Мышонок в пшеничном поле

      Строгий повелительный голос прозвучал, казалось, прямо за спиной, вынудив Эадкильд дёрнуться и молниеносно развернуться. Сердце её подскочило и оборвалось вниз, а по телу, скручивая жилы в леденящем ознобе, пробежала внезапная дрожь: пуговица за пуговицей расстегивая сюртук, к ней настойчиво направлялся Эомер. Отринутые прежде сомнения, подобно грозовой буре, нахлынули с новой силой, и дева в панике отпрянула назад, вжавшись затылком в дубовую дверь. Чем она думала, если решила заявиться сюда? Как осмелилась, хотя вообще не имела представления о близости с мужчиной? В голове острыми ударами застучала кровь, горло пересохло. Леди точно оцепенела и стояла, почти не дыша, когда маршал подошёл впритык и, нагнувшись, коснулся губами виска.       — Скажи, — жаркий шёпот обжёг её всю от макушки до пят, а широкие ладони стальным капканом стиснули талию, намертво удерживая на месте. — Скажи, что ты желаешь этого. Я должен быть уверен.       Эадкильд судорожно сглотнула и зажмурилась. По всему её стану прокатился чувственный трепет, в груди сладостно ёкнуло. Она сбивчиво задышала, с замиранием прислушиваясь к собственным ощущениям, будто не веря, что всё происходило наяву, что всё могло случиться сегодня, сейчас. От осознания этого ноги враз одеревенели, а мысли спутались воедино, слипаясь в вязкий тугой комок.       Однако Эомер не торопился, словно и вправду ждал её согласия. На мгновение расслабив хватку, он отстранился только для того, дабы припасть к девичьей шее и проложить дорожку из невесомых, дразнящих поцелуев к изящному изгибу плеча.       — Хочу услышать это из твоих уст. Мне надо знать наверняка.       Непроизвольно отзываясь на его ласки, Эадкильд едва могла соображать. Разум замутила уже знакомая томная нега, что струилась по венам, наполняя всё естество, а на смену страху пришло нечто другое: пьянящее, волнующее, тревожащее запретной сладостью.       — Скажи, — повелел он, медленно прочертив по коже кончиком языка, словно растягивая удовольствие и ещё больше нагнетая напряжение.       Дева почувствовала, как её нутро тотчас окатило жидким огнём, а воздух вокруг загустел, сделался душным и сдавленным вскриком застрял в глотке, так что ни вздохнуть, ни произнести хоть слово.       — Я... Да... Я...       — Что, мышонок?       Выронив плащ из внезапно ослабевших пальцев, Эадкильд приподнялась на носочки, обвила его шею и, спрятав лицо в золотистых волосах, прильнула ещё теснее. Её тело ломило от неясного предвкушения, но мучительнее всего было там, внизу, где всё сжималось просто от того, что Эомер находился столь близко.       Она уловила его надменный смешок, где-то на грани сознания ощутила, как неровное дыхание обдало ухо, а сильные руки бесстыже переместились на ягодицы, и единым духом выпалила:       — Я желаю стать твоей. Сегодня и навсегда.       Ответом ей был глухой гортанный рык. Эадкильд успела только изумлённо пискнуть, когда мужчина с лёгкостью подхватил её под бёдра и, развернувшись, усадил на ближайший стол, предварительно сметя с него всё лишнее. С мягким шелестом разлетелись бумаги, по каменной кладке, точно бусины, рассыпались заточенные гусиные перья, туда же был небрежно сброшен сюртук. От неожиданности леди замерла, на мгновение замер и Эомер. Заставляя грудь вздыматься чаще, провёл большим пальцем по её разомкнутым губам, вверх по скуле и, всей пятернёй зарывшись в угольные локоны, накрыл рот пламенным поцелуем, так что ей пришлось отклониться назад и упереться в стол выпрямленными руками. Где-то под ладонью, норовя перевернуться и покатиться на пол, задребезжала медная чернильница — Эадкильд на ощупь нашарила её, неловко придержала и, чуть не расплескав чернила, отодвинула в сторону.       — Давай постараемся не будить слуг, — оторвавшись от её уст, предложил воин и спустился к шее, то покусывая, то дотрагиваясь языком, то потираясь о тонкую кожу заросшим подбородком. Свободной рукой он залез Эадкильд под подол и, закинув её ногу себе на талию, прижался вплотную. Грубые прикосновения его пальцев и жёсткой материи штанов к оголённому бедру моментально взбудоражили кровь, усилили и без того полные ощущения, и низ её живота вновь налился приятной тяжестью.       — Тогда не целуй так... пылко, — тихонько всхлипнула девушка, непроизвольно впиваясь ногтями в поверхность стола, выгибаясь навстречу тягучему поцелую в ямочку между выступающими ключицами.       — Мышонок, я ведь только начал.       Хриплый голос принца откликнулся в ней сладкой истомой. Его губы опаляли нещаднее летнего зноя, длинные пальцы прочно вплелись в распущенные волосы и держали за затылок, не позволяя отстраниться. Впав в любовное помрачение, Эадкильд с готовностью, как могла, отвечала на умелые ласки Эомера: прижималась к нему всем станом, поглаживала шею и плечи, блуждала ладонями по могучей спине, чувствуя каждую перекатывающуюся под тканью рубахи мышцу.       Настойчиво откинув её голову назад, он ловким, будто бы отточенным движением распустил шнуровку на её лифе и, рванув платье до локтя вместе с нижней сорочкой, ненасытно смял обнажившуюся грудь. Леди громко охнула, глаза широко, неверяще распахнулись, но смущение, вспыхнувшее на щеках пунцовой краской, тут же было вытеснено жгучим, доселе невиданным наслаждением, когда Эомер, наклонившись, обвёл языком сжавшийся в горошину сосок и втянул его в рот. Горячий румянец на лице превратился в удушливую волну, и казалось, что стало нечем дышать. Добавив перчинки острой боли и вызвав жалобный стон, мужчина аккуратно прикусил нежную кожу зубами, потом снова припал к устам и поцеловал так дерзко и глубоко, что у Эадкильд перед взглядом поплыли круги, а меж ног сделалось невыносимо тесно.       Сила собственного вожделения потрясла и удивила её. Сгорая от непреодолимой жажды получить нечто большее, чем поцелуй, она инстинктивно двинула бёдрами — и ладонь Эомера тут же протиснулась между их телами, уверенно коснулась самого сокровенного, смягчая сосредоточенное там напряжение. Прислонившись друг к другу лбами, они одновременно выдохнули. Несколько кратких мгновений воин не шевелился, затем тяжело сглотнул, медленно скользнул пальцами по её особо чувствительному местечку и нажал там, где было приятнее всего. В голову хлынула вскипевшая кровь, горло перехватило невидимым обручем. Беспомощно ловя ртом внезапно раскалившийся воздух, дева задрожала от пронзивших её ощущений. До сих пор она и не подозревала, что они могли быть такими восхитительными и яркими, когда спирало дыхание и в ушах стоял звон, а по жилам растекался густой мёд.       — Эомер... Что же ты делаешь? — лихорадочно шептали её губы, пока ослеплённый разум уносило в водовороте эмоций. — Что же ты делаешь со мною?..       Всё вокруг померкло, остался лишь жар тесных объятий и терпкий вкус поцелуев. Она не знала, куда подевались платье, сорочка и сапожки, не помнила, как её отнесли на ложе — Эадкильд очнулась от блаженного беспамятства, только когда прекратились ласки и спину защекотало пушистое меховое одеяло. Прежде чем она успела что-либо сообразить, Эомер навис над нею и снова завладел устами, целуя долго, упоительно сладко, вынуждая млеть от внезапной нежности и вместе с тем трепетать под властными прикосновениями к нагому телу. Обхватив за плечи, леди привлекла его ближе и сама подалась навстречу, отвечая со всей накопившейся за это время страстью.       — Самая желанная. — Глаза маршала были шальными и полными огня, когда он отпрянул и оглядел её. — Моя. Сегодня и навсегда.       Сердце мигом отозвалось на эти слова, и Эадкильд доверчиво потянулась к его губам, но Эомер наклонил голову, прижался к её шее там, где суматошно билась жилка, и проложил цепочку жалящих поцелуев к груди, щетиной царапая шелковистую кожу, чувствительность которой возрастала в десятки раз с каждым пройденным дюймом. Безвольно уронив руки, девушка вцепилась в волчий мех пальцами и отрывисто задышала, ловя искры удовольствия, зажмуриваясь и вздрагивая от колких мурашек, разбегающихся по всему телу.       Чем ниже спускались горячие мужские уста, тем крепче они целовали, но, найдя маленькую родинку на животе, остановились. Выпрямившись, Эомер сдёрнул с себя рубаху, скомкал и швырнул в сторону, совершенно не заботясь, куда она упадёт и что с ней станет, а затем приступил к завязкам на штанах. Весь мир будто поплыл — оглохшая от шума собственной крови в ушах, Эадкильд замерла, заворожённо любуясь его мощными плечами, узкой талией, поджарыми бёдрами... Не осмеливаясь смотреть дальше, она смущённо отвернулась, и спустя миг мужчина вновь очутился сверху. Откинув локон её чернильных волос, жадно припал к шее, скользнул ладонью промеж согнутых ног и, разведя их шире, накрыл деву собою, так что она почувствовала жар и силу его желания.       Осознание неминуемого ударило, точно пощёчина, решимость сменилась нарастающей тревогой. Внутри всё похолодело, и Эадкильд моментально напряглась. Однако принц не стал ждать, покуда испуг перерастёт в панику — пробормотав что-то невнятное, сгрёб в свои медвежьи объятия и, уверенно двинув бёдрами, овладел ею. По низу живота полоснуло болью; девушка трепыхнулась и зашипела сквозь зубы, руки метнулись оттолкнуть. Но она побоялась шевельнуться и, когда Эомер вновь подался вперёд, проникая глубже и лишь усиливая мучительные ощущения, не вытерпела — вскрикнула в голос.       Из-под её ресниц брызнули невольные слёзы, а происходящее вмиг перестало казаться сказкой.       — Всё, мышонок, уже всё, — утешал мужчина, бережно прижавшись губами к её виску. Всхлипнув, Эадкильд дёрнула головой, однако он поймал её лицо за подбородок и принудил заглянуть прямо в глаза. — Прости меня. На мгновение я позабыл, какая ты... ещё хрупкая, и слишком увлёкся.       — Совсем одичал в дозоре без женской ласки? — шмыгнув носом, неприязненно буркнула дева.       Стирая оставшиеся на коже солёные дорожки, его сухая тёплая ладонь погладила по щеке и задержалась сзади на шее.       — Мне не нужен был никто, кроме тебя. Уже очень давно.       Свои слова Эомер подкрепил мягким поцелуем, который заново всколыхнул в ней волну привязанности, и продолжил размеренно двигаться. Злость, обида, страх почти сразу были сметены его осторожным напором, и Эадкильд сдалась, обняла в ответ и постаралась расслабиться, но, всякий раз принимая его в себя, лишь цепенела и бессознательно впивалась в его спину кончиками пальцев. Постепенно ритм нарастал, пульсирующая боль незаметно перешла в лёгкое жжение, и вернулось томление, внутри зародился знакомый жаркий трепет, а тело податливо обмякло. Поцелуи Эомера становились быстрыми и рваными, его хриплое дыхание опаляло уста, и девушка отчего-то улыбалась, чувствуя, как гулко и неровно билось его сердце.       Не сводя пристального, жгучего взора, он приподнялся над ней на вытянутых руках, и его толчки ускорились, сделались грубее и резче. К прежним малоприятным ощущениям примешивалось тонкое, едва уловимое удовольствие, Эадкильд вздрагивала, но с её губ не сходила блуждающая ухмылка. Ей было безумно радостно сознавать, что этого красивого, складного и характерного мужчину влекло лишь к ней одной, что он приметил её среди прочих молодых леди, которые украдкой или же откровенно восхищались им, и что отныне они стали близки, подобно мужу и жене. Поборов робость, удерживая потемневший от желания взгляд Эомера, она с благоговением водила ладонями по его разгорячённой груди, поросшей жёсткими завитками волос и украшенной зарубцевавшимися шрамами, твёрдым плечам, напряжённым предплечьям, и непонятный восторг сжимал её горло при мысли, какая свирепая сила таилась в этих руках, как нежно они могли ласкать её тело и как, должно быть, лихо и безжалостно расправлялись с обидчиками.       Не то всхлип, не то стон невольно слетел с её уст, когда Эомер совершил два последних особенно глубоких рывка и, глухо рыкнув, вжался в неё до упора. Опустив голову, шумно выдыхая, он какое-то время не шевелился, отчего и Эадкильд застыла, в ожидании и некотором смятении всматриваясь в его лицо, скрытое спадающими волосами. Её душа певчей птицей парила где-то высоко-высоко, и хотелось хотя бы на миг продлить это окрылённое состояние!.. Рухнув на деву всем весом, маршал ткнулся в её шею покрытым испариной лбом и неторопливо приложился губами к изгибу плеча. Она чувствовала исходящий от него окутывающий жар, чувствовала, как он дрожал, и вокруг её сердца, словно плети ядовитого плюща, расползалось что-то сродни разочарованию.       — Теперь точно придётся взять тебя в жёны, — перекатившись на спину, пропыхтел Эомер.       Разрисовывая потолок причудливыми движущимися тенями, пламя догорающих свечей колыхалось от малейшего дуновения ветерка; опочивальня медленно сливалась с тьмою, а ночная прохлада ластилась к обнажённой коже, вызывая мурашки. Эадкильд ехидно фыркнула:       — Торунн, дочери главного конюшего, ты так же сказал?       Послышался усталый вздох, скрипнула кровать, и посреди повисшего безмолвия отчётливо раздалась тяжёлая удаляющаяся поступь. Сглотнув горечь, вдруг осевшую на языке, девушка забралась под меховое покрывало и, морщась от болезненных ощущений, которые до сих пор стягивали мышцы внизу живота, сжалась в клубок.       — Я никогда никому не морочил голову обещаниями, — строгим голосом отозвался Эомер из-за резной загородки. — Почему ты сейчас засомневалась во мне?       — Она ведь тоже леди. Златовласая, привлекательная... И наверняка не раз бывала с тобою... — протяжно зевнув, Эадкильд сомкнула слипающиеся веки и поленилась продолжать беседу.       Усталость накатила внезапно, поманив разум за собой во мрак, однако она всё же улавливала звук чеканных шагов, скрежет щеколды и мужскую речь, доносящуюся будто сквозь толщу воды. Дева не ведала, сколь долго витала между сном и явью, однако блаженная дремота моментально улетучилась, когда Эомер завалился на кровать и, откинув одеяло, настойчиво развернул её к себе.       — Только не говори, что ты заснула и не слышала моих слов. — В сгущавшейся темноте она не могла рассмотреть его лицо, зато явно представляла, как сердито он хмурился. — Мне хочется жить нынешним днём и думать о том, что будет, а не о том, что было. В юношестве я много чего совершал, но это не стоит того, чтобы обсуждать. Ясно? Отныне есть ты, мышонок, и прошлое не важно.       — Правда? — будучи не в состоянии вымолвить что-то вразумительное, Эадкильд вновь сладко зевнула и поёжилась.       Со снисходительной усмешкой Эомер притянул её в объятия и, укрыв их обоих, устами коснулся макушки:       — Спи. Ночь скоро пройдёт.              Уснула она мгновенно, просто провалилась в обволакивающую теплом темноту, где не было ни сновидений, ни мыслей, лишь удивительная безмятежность. Да только выспаться толком не удалось: казалось, стоило едва смежить очи, как первые петухи уже пропели зарю. Недовольно цокнув языком, девушка заворочалась, высунула нос из-под одеяла и, перевернувшись на другой бок, с трудом приоткрыла ресницы.       Разливающийся за окном серый утренний свет пробивался в опочивальню сквозь толстое стекло и робко разгонял окружающий сумрак по углам. В воздухе ощущалась весенняя прохлада, она сочилась в не натопленную комнату через крохотные щели между брёвен, посему вылезать из нагретой постели не было никакого желания. Широко зевнув, Эадкильд сосредоточила свой сонный, ленивый взор на напольном кованом подсвечнике высотой в человеческий рост, подняла глаза к балочному потолку и бесцельно уставилась на зелёный бархатный балдахин, расшитый золотистыми шнурами и кистями.       Сердце яростно заколотилось, и огненный вихрь дум о минувшей ночи обрушился на неё, заставив щёки полыхнуть румянцем. Неужели это действительно случилось? Нутро скрутило от беспокойства. Не обманулась ли она, не поспешила ли отдаться возлюбленному вне брака? Вчера Эадкильд была уверена в сделанном выборе, теперь же её душу начали глодать черви сомнений. Сколько ещё дев, повиновавшись чувствам, возлегли с Эомером? И многие ли из них после этого остались в его памяти?       Повернув голову, она недоверчиво скосилась на спящего рядом мужчину. Занимая и её половину кровати, он лежал, растянувшись на спине и закинув полусогнутую руку на подушку, и выглядел столь мирно и безмятежно, что леди невольно улыбнулась, даже не сумев вспомнить, когда последний раз видела его таким. Она любовалась красивым волевым лицом маршала и не знала, как поступить дальше: разбудить, ведь он с рассветом намеревался возвращаться на границу, или позволить ещё немного отдохнуть, подольше задержаться в уютных объятиях сновидений, в которых не было ни забот, ни трудностей. Взгляд бессознательно заскользил от его чуть разомкнутых губ к широкой груди с тренированными, литыми мускулами и ниже, по мерно вздымавшемуся рельефному животу с полоской тёмно-пшеничных волос посередине, что спускалась от пупка и исчезала за краем покрывала, наброшенного на бёдра... Одного этого зрелища хватило, дабы кровь взбурлила в жилах, а в разуме вереницей пронеслись картины их близости. У Эадкильд дыхание пресеклось; на мгновение прикрыв глаза, она отвернулась и осторожно выползла из-под мехов.       Стылый каменный пол обжёг ступни прохладой, и по оголённой коже разбежались бодрящие мурашки. На носочках, дрожа всем телом и рдея от смущения, девушка быстро отыскала и собрала свою раскиданную одежду, затем тихонько притаилась за резной загородкой. И что теперь делать? Ждать, покуда Эомер проснётся? Или одеться и незаметно уйти? Нет, она ведь не та, кого наутро можно молча выставить за дверь!       Надумав сперва привести себя в надлежащий вид, Эадкильд подошла к купели, аккуратно положила платье и сорочку на низкий табурет и замерла в нерешительности: нужно было омыться, однако залезать в студёную воду совсем не хотелось. Обречённо вздохнув, она ловко скрутила волосы в свободный узел и уже вознамерилась перешагнуть через бортик, как вдруг поймала собственное отражение в большом напольном зеркале в медной раме. Прежде ей было неловко созерцать своё нагое тело, более того, она всегда считала его совершенно обыкновенным и не особо привлекательным, однако сейчас ясно ощутила, что что-то переменилось в её мыслях. Из зеркала на неё смотрела уверенная молодая леди, и Эадкильд изучала её с откровенным интересом: благородная осанка, высокие упругие груди со смуглыми ореолами сосков, изящная талия и узкие, но округлые бёдра, украшенные тугими полушариями ягодиц. Она вспомнила, как жадно Эомер касался этих женственных изгибов, как вожделенно глядел на её тело, и это наполнило душу гордостью и ликованием.       Бочком присев на край купели, дева перекинула ноги и неторопливо опустила их в воду. Некоторое время она даже не шевелилась, собираясь с духом, беззвучно охая и кусая губы, а потом соскочила с бортика и рывком погрузилась в колючую свежесть по шею.       — Признаться, я не верил, что ты отважишься.       Хрипловатый насмешливый голос, который неожиданно громко раздался посреди глубокого безмолвия, заставил сердце встрепенуться и отвлёк от неприятных ощущений. Хмыкнув, Эадкильд бросила мимолётный взор через плечо, да так и замерла, а все подходящие язвительные слова мигом вылетели из головы: по-хозяйски скрестив руки на груди, Эомер стоял напротив купели, совсем неодетый, и ничуть не стеснялся своей наготы.       — Я... — Стремительно отвернувшись, она зажмурилась от стыда. — Это я тебя разбудила?       — Мне привычно просыпаться с петухами, — равнодушно ответил принц. — Но если бы я спал, то навряд ли бы расслышал твои шаги: ты кралась по опочивальне, как кошка. Неужто рассчитывала тайком улизнуть от меня?       Полагая, что это скорее было утверждение, нежели вопрос, Эадкильд смолчала, лишь продолжила бессознательно растирать под водой руки и плечи, скользить ладонями по животу и между бёдер.       — Давай выбирайся, покуда не околела.       Но стоило ли говорить, что от увиденной непристойной картины ей в одночасье сделалось жарко и душно, точно в парной бане? На короткий миг прикрыв веки, пытаясь усмирить дикое сердцебиение и справиться со смущением, дева медленно поднялась из купели и, плавно выдохнув, так же медленно развернулась. По словам Милдгит, которая всегда лично следила за пошивом нарядов своей повзрослевшей внучки, женское тело со всеми его выпуклостями, впадинками и скрытыми местами способно было лишить мужчину рассудка, и оттого женщина обладала над мужчиной властью даже большей, чем он над ней. Эадкильд ни разу не задумывалась над сутью этого высказывания, однако теперь, увидев, каким пылким взглядом Эомер смерил её нагой стан, вдруг сообразила, о чём толковала бабушка, и уже не чувствовала неловкость — наоборот, получала странное удовольствие от произведённого впечатления.       Когда, не отводя от неё глаз, он протянул руку к деревянной перегородке, схватил развешанное там полотенце и приглашающе развернул, леди не сдержала полуулыбки и, грациозно переступив через бортик, шагнула в согревающие объятия. Сердце Эомера под её щекой стучало гулко и отрывисто, и она, вздрагивая от стекающих по ногам капель, теснее прильнула к тёплой надёжной груди.       — Ночью ты отстранилась от меня, а потом и вовсе отодвинулась на самый край ложа. Отвернулась, спряталась под одеяло, — он ухмылялся, но в тоне сквозило что-то несвойственное ему: то ли обида, то ли непонимание.       — Прости... — поджав губы, дабы подавить рвущийся наружу нервный смешок, Эадкильд вскинула жалостный взор. — Я ведь... до сего момента ни с кем не была в одной постели.       — И именно поэтому я не настаивал, — мягко пояснил маршал, наклонился ближе, вынудив затаить дыхание, и на его лице промелькнуло выражение мрачного торжества. — Но сейчас ты так просто от меня не избавишься, мышонок: я хочу ещё раз насладиться тобою перед отъездом.       И, не предоставив возможности согласиться или возразить, накрыл её рот своим, поцеловал столь яростно и страстно, что подкосились колени, а нутро скрутило в тугой узел. Закутанная в полотенце, точно в кокон, девушка требовательно дёрнулась — и Эомер тут же высвободил её, позволяя обнять себя за шею и вплотную прижаться бёдрами, почувствовать кипящий в нём огонь вожделения.       Прохладный воздух опочивальни, прилипающий к влажной коже, и прикосновения горячего мужского тела дарили острые и волнующие ощущения. Эадкильд закружил водоворот желания; в какое-то мгновение она окончательно потеряла способность мыслить и опомнилась лишь тогда, когда могучие руки оторвали её от пола и, подхватив под ягодицы, понесли куда-то.       — Эомер... Уже рассвело... — лепетала она между поцелуями, трепеща от тревожно-радостного предвкушения. — Твои воины... будут ждать...       — Это не займёт много времени. — Остановившись, он развернулся и опустился на край кровати, так что дева оказалась сидящей на его коленях лицом к лицу.       Слишком взбудораженная, чтобы помнить о скромности и стеснении, она вплела пальцы в его волосы и нетерпеливо приникла к устам, лаская их языком, покусывая — повторяя всё, что Эомер накануне проделывал с нею. Впившись в кожу до красных отпечатков, он властно, почти грубо стиснул её бёдра и придвинул ближе. Его возбуждение и нарастающее в мышцах напряжение отозвались тягучим томлением промеж её ног; Эадкильд заключила его лицо в ладони и, в сладостном забытье откинув голову, порывисто прижала к своей шее. То, как умело он затрагивал потаённые струны её чувственности, о которых она не ведала раньше, настораживало и ошеломляло, однако, единожды отдавшись ему, она снова жаждала его любви.       Одной рукой Эомер обвил её талию, легко приподнял и опять посадил, глубоко наполняя собою. От саднящей боли, разлившейся по низу живота, дева поперхнулась вдохом, а в уголках глаз выступили непрошеные слёзы. Неужели близость с ним и впредь будет причинять страдание? Зажмурившись, она инстинктивно схватилась за плечи мужчины, но не отпрянула, тогда он крепче сжал её в кольце своих объятий и замер, давая привыкнуть. Через миг жжение поутихло, стало совсем неуловимым и призрачным, словно отголосок старой раны; расслабившись, девушка сама потянулась за поцелуем. Положив ладонь ей на затылок, Эомер распустил собранные в небрежный узел чёрные волосы, позволил им, подобно вуали, заструиться по гибкой спине до поясницы и тотчас ответил на призыв.       Удерживая за талию и тесно прижимая к своему стану, он уверенно направлял её движения, и, вскоре сообразив, что к чему, Эадкильд подхватила ритм, закрыла глаза и самозабвенно погрузилась в происходящее. Плавные размеренные покачивания усиливали жаркую истому, туже скручивали невидимую огненную спираль внутри. Едва ли понимая, что делала, она слегка откинулась и прямыми руками уперлась в колени Эомера, подставляя его потемневшему взору всю себя, распалённую и трепещущую. Взор этот хищно ощупывал её заалевшее лицо, полуопущенные в блаженстве ресницы и искусанные, с хрипом ловящие воздух уста; спускался к шее, колышущимся грудям, вниз по животу — туда, где сливались два тела.       С каждым мгновением глубокое, медленно нарастающее чувство, которое дева уже испытывала прежде, превращалось в стремительно разгорающееся в венах пламя, проносящееся всё быстрее и быстрее, и ей стало совершенно неважно, смотрел Эомер или нет. Хмелея от собственной несдержанности, Эадкильд задвигалась резче. Она различила низкий звук удовольствия, вырвавшийся из его горла, и, распахнув веки, столкнулась с затуманенным взглядом, который прожигал насквозь и был красноречивее любых речей. Жёстко ухватив пальцами за подбородок, мужчина привлёк девушку к себе, чтобы запечатлеть на её губах неистовый поцелуй, и, заставляя выгнуться навстречу дерзким ласкам, смял грудь в своей большой ладони. Когда его руки переместились на бёдра, помогая подстроиться под ускорившийся ритм, у Эадкильд от нахлынувшего восторга на миг пресеклось дыхание; забыв обо всём, что было не им, она вцепилась в перевитые стальными мышцами предплечья и растворилась в безумном хороводе ощущений, эмоций, чувств. И как только тело прошило молнией такое долгожданное, такое сладкое наслаждение, с протяжным стоном уронила голову маршалу на плечо, и уткнулась в основание горячей, влажной от пота шеи, слыша, как его сердце, точно кузнечный молот, грохотало в грудной клетке.       Это было пылко, быстро и без лишних слов. Эомер открыл ей новый, доселе неизведанный мир, вознёс на вершину, которую она никогда и представить себе не могла, и теперь, приятно опустошённая, Эадкильд не хотела даже шевелиться, не хотела ничего — пускай бы всё оставалось так, как было сейчас, в этот самый момент.       — Кажется, я почувствовала, — сбивчиво прошептала она.       — М? — прижавшись к её виску подбородком, подсевшим голосом отозвался племянник конунга. Его ладони аккуратно и неторопливо заскользили по ссутулившейся девичьей спине вверх до лопаток и, легонько погладив, сместились на талию. — И что же?       — То, ради чего мужчины и женщины ложатся в одну постель...       Хотя Эадкильд и не видела, однако поняла, что он улыбнулся, и, вскинув голову, получила долгий мягкий поцелуй. Её вновь закрутило в вихре эмоций, только не валящем с ног и сбивающем дыхание, а тёплом, обволакивающем, словно туман, проникающем в каждую клетку тела и рождающем пронзительно-нежное ощущение счастья.       — Мышонок, — негромко молвил Эомер, отстранившись, и, заглянув в глаза, ласково очертил овал её лица костяшками пальцев. — Ты ещё многого не изведала...       — Тогда покажи, — выпалила дева.       — Показать? — Густые брови на мгновение приподнялись, изображая насмешливое удивление, затем сомкнулись на переносице, весомо и решительно. — Всему своё время. Сегодня я и так повёл себя слишком несдержанно, а ведь спешить не следовало... Поверь, впереди у нас будет великое множество дней и ночей, дабы вдоволь насладиться друг другом.       Мужчина вновь коснулся щеки Эадкильд и, накрутив на палец чернильный локон, не сводя с неё прямого искреннего взора, наградил улыбкой, от которой её глупое девичье сердце сладостно сжалось: улыбкой, полной неиссякаемой силы и непоколебимой уверенности. И леди хотела было броситься ему на шею, крепко расцеловать, отдаться блаженному чувству покоя и защищённости, что дарили его объятия... Но порыв этот внезапно угас, а сияющие радостью янтарные очи потускнели при мысли о неизбежной разлуке.       Поджав губы, она угрюмо глянула в окно, за которым виднелся кусочек чистого, безоблачного неба, уже ставшего лазоревым в лучах взошедшего солнца, и почувствовала, как к горлу подступил горький колючий ком.       — Мне пора, — чуть резче, чем предполагала, произнесла девушка, немедля отодвинулась от Эомера, и, спустившись на пол, даже не посмотрела в его сторону. Иначе тогда точно не сумела бы справиться со слезами, которые вот-вот грозились сорваться с длинных ресниц.       На всё ещё дрожащих от приятного напряжения ногах она направилась за резную загородку, по пути подобрав оставленное на полу полотенце. Погружённая в невесёлые думы, наспех омылась в купели, обтерлась, а когда, натянув сорочку и платье, вышла обратно, племянник конунга уже стоял возле письменного стола, одетый в рубаху и штаны. Сложив руки на груди, сосредоточенно потирая заросший подбородок, он изучал какие-то свитки, и его смуглое лицо казалось озабоченным и изнурённым. Но разве успел бы он набраться сил, ежели накануне вернулся из дальнего дозора, а ночной отдых был столь короток? Эадкильд вдруг сделалось ужасно стыдно, ибо она едва не позволила глупой обиде выплеснуться наружу — Эомер не виноват в том, что снова уезжает на границу.       — Возьми меня с собою, — робкие слова сами слетели с её языка.       Подняв глаза, мужчина строго наморщил лоб.       — Это не обсуждается.       — Но... Я могла бы ненадолго поселиться в Альдбурге, помогать во дворце и... просто находиться рядом. Тогда наши встречи были бы чаще.       От сгустившейся тишины, что окутала всё пространство, точно непроницаемое облако, у девы зазвенело в ушах и неожиданно защипало под веками. Хмурясь, словно пытаясь что-то осмыслить, Эомер продолжал пристально взирать на неё, а она в ожидании ответа, казалось, даже перестала дышать.       — Мышонок, — уставший голос маршала прозвучал подобно грому. Тягостно вздохнув, он в два шага преодолел разделяющее их расстояние и, взяв Эадкильд за руки, с высоты своего роста окинул непреклонным взглядом. — Ты вольна гостить в Альдбурге, когда и сколько пожелаешь, вот только мне, честно говоря, недосуг там бывать. Сейчас моя главная забота — это Восточная Марка, и всё своё время я провожу на границе, где тебе уж явно не место... К тому же вчера ты упрямо заявляла, будто не готова покинуть Медусельд и живущих здесь друзей.       — Коль выбирать между тем, чтобы остаться в Эдорасе, и уехать, — твёрдо ответила она, не задумываясь и ни на миг не сомневаясь в том, что подсказывало сердце, — я предпочту уехать.       — Тут твоя семья и отчий дом. Не глупи, — качнул головой Эомер, обхватил её лицо широкими ладонями и коротко поцеловал. — Я вернусь и сделаю всё, дабы это произошло как можно скорее.       Вяло улыбнувшись, Эадкильд вновь прижалась губами к его губам, вкладывая всю любовь и тоску, которые сейчас переполняли её душу.       — Прошу, береги себя. И я... я обещаю, что отныне буду предельно осторожна и в твоё отсутствие постараюсь реже появляться в чертоге.       По напрягшимся на скулах принца желвакам стало понятно: он надеялся услышать нечто другое. Впрочем, его сверкнувший негодованием взор быстро смягчился, померк от внезапно нахлынувшего сожаления. Вынудив Эадкильд замереть в смятении, Эомер погладил её щёки, невесомо провёл пальцами по тонкой коже шеи и выступающим ключицам и, спустившись ниже, затянул ослабленную шнуровку на лифе платья.       — Хотел бы я, чтобы у нас было больше времени, больше спокойных, безопасных и беззаботных дней. — Черты его лица снова ожесточились. — Если бы я раньше осознал...       Пресекая попытку договорить, девушка накрыла ладонь воина своею и участливо сжала.       — Не надо никого винить. Мы обрели друг друга именно тогда, когда должны были. Судьба это или рок — теперь уже не имеет значения... — она помедлила, вглядываясь в пронзительные глаза напротив, в зелени которых всегда читалась несгибаемая решимость, и тихо добавила: — Невзгоды исчезнут и жизнь обязательно станет прежней... и даже ещё лучше.              Переступив порог опочивальни, Эадкильд едва сумела сдержать слёзы. Разумом она понимала, что расставание непременно закончится, но сердце её щемило от несправедливости и бессилия: в чём она провинилась, раз была вынуждена разлучаться с Эомером сразу после столь знаменательной ночи, полной любви и признаний? Закусив дрожащую губу, дева инстинктивно посмотрела по сторонам. Переходы чертога в это время, по обыкновению, пустовали: слуги хлопотали на кухне, занимаясь приготовлением утренней трапезы, придворные помогали в господских покоях, а стражи сменили караул ещё на ранней заре, — посему леди осталась незамеченной и, спешно оправив платье, двинулась по узкому безлюдному коридору. Торопливый стук её каблучков гулким эхом разносился под холодными сводами, в голове, лишь подгоняя, мелькали слова оправданий за своё опоздание и слегка неопрятный, растрёпанный вид, а комната Эовин находилась прямо за углом...       Чуть было не налетев на кого-то на повороте, Эадкильд сдавленно вскрикнула и, зажмурившись, круто остановилась:       — Прошу прощения, я... — Веки резко распахнулись и продолжение фразы повисло у неё на языке. Напротив, искривив тонкий бескровный рот в гнусной ухмылке, стоял Грима, и девушка невольно отвела взор от его неприятного землистого лица.       — О, это мне надлежит извиниться за то, что мы едва не столкнулись, — тягучий голос с шипящим призвуком обволакивал обманчивой ласковостью и подобно склизким щупальцам просачивался в душу, заставляя переворачиваться нутро.       — Ничего страшного.       По-прежнему не поднимая взгляда, Эадкильд уже вознамерилась обойти мужчину и последовать дальше, однако он с молниеносной реакцией, которой вряд ли можно было от него ожидать, выставил руку, преграждая путь, и до мерзости вкрадчиво произнёс:       — Ты так напугалась, словно не рассчитывала повстречать здесь кого-то, словно не хотела оказаться... пойманной.       Кровь жгучей волной бросилась к щекам. Вспыхнув, темноволосая дева с вызовом вперилась в мутные, будто застланные молочной плёнкой, глаза Гримы, хотя в груди всё сжалось в ледяной ком и это ощущение растеклось по каждой клетке тела, невидимыми путами сковало ноги, осело инеем на кончиках пальцев.       — Я направляюсь в покои княжны, — отчеканила она. — Приберегите свои подозрения для кого-нибудь другого, советник.       Тогда Эадкильд вновь попробовала улизнуть, но Грима вдруг с силой схватил её за предплечье, удерживая на месте, и тут же отпустил, вероятно, осознав, что в порыве эмоций позволил себе лишнее.       — Ну разумеется, — протянул он. В презрении обнажились мелкие блестящие от слюны желтоватые зубы, обрюзгшие черты заострились, а прищур сделался хищным, опасным. Вся его недавняя притворная учтивость бесследно исчезла, теперь королевский советник походил на коварного змея, готового ужалить, стоило лишь ослабить бдительность. — Вот только любая тайна рано или поздно становится явной.       — Я решительно не понимаю, о чём вы, — молвила Эадкильд, картинно вскинув брови.       — Какая бойкая и дерзкая леди... — неодобрительно цокнул Грима. — Однако затевать подобные игры со мной неразумно: я ведаю о многом из того, что происходит в этих стенах.       — Мне нечего скрывать, — стальным тоном ответила девушка. Ни один мускул не дрогнул на её лице, зато сердце, точно обезумевшее, колотилось где-то в горле.       — Но всё же не столь давно ты... тяжко захворала и несколько дней провела в чертоге втайне ото всех, ещё и под личным надзором самого Третьего маршала Марки...       Вдоль позвоночника пробежал озноб, в следующий миг Эадкильд почувствовала глухую болезненную пустоту, словно внутри всё оборвалось и ухнуло вниз — ни Эомер, ни Теодред не могли, да и не должны были извещать советника о том случае с отравленным вином. Внезапно испытав дурноту, она непроизвольно отступила на полшага, однако сумела выдержать пристальный, сверкавший злобным ликованием взгляд Гримы и, видя, как тот упивался своей властью, постаралась ничем не выдать страха, разрастающегося в мыслях.       — О да, — с тихим восторгом зашелестел мужчина, приблизившись, — я знаю о вашем тесном общении. Друзья с малолетства: названый сын конунга и благородная дева с тёмным пятном в родословной... А ведь Эомер не раз тебя защищал. Удивительно, сколь дорога ты стала такому заносчивому и своевольному гордецу!       Каждое его слово обжигало, как раскалённый прут, в висках оглушительно стучала кровь, и Эадкильд запоздало сообразила, что этот хитрый паук без труда заманил её в свои гибельные сети. Обмерев, она даже не успела ничего предпринять, когда он медленно, явно наслаждаясь победой, поднёс руку к её лицу и пропустил между холодными пальцами выбившуюся из косы тонкую угольную прядку. Поморщившись и тяжело сглотнув от отвращения, Эадкильд повела головой в сторону.       — Мне чрезвычайно льстит, что вы выяснили обо мне все подробности, — едко отозвалась она.       — Уверен, ты будешь более почтительна, если твоя бабушка нечаянно прознает о...       — Эадкильд!       Неожиданно расколовший сгустившееся вокруг напряжение, строгий оклик Эовин стал спасением из этой западни. Тотчас отдёрнув ладонь, Грима с ожесточением сжал её в кулак — и, будто ошпаренная, Эадкильд сорвалась с места, дабы поскорее спрятаться от него в покоях княжны.       — Впредь, прошу, не отвлекайся на лишние беседы по пути ко мне, — та пропустила её внутрь с громким суровым порицанием и, задержавшись на пороге, неприязненно добавила вполоборота: — Я понимаю, что у вас, господин советник, поутру имеется слишком много свободного времени... но, будьте любезны, больше не докучайте моим придворным.       Дверь затворилась с резким хлопком, однако Эадкильд так и осталась стоять возле входа, потерянно таращась в одну точку, мысленно переживая случившийся разговор. Острота потрясения притупилась, сейчас душой завладели гнетущая тревога и беспомощность перед обстоятельствами.       — До чего же он назойливый! — проворчала племянница конунга, пройдя вглубь комнаты. — Прости, что была столь неприветлива, иначе в следующий раз Грима бы вновь... Ох, Эадкильд! — прервавшись на полуслове, обеспокоено воскликнула она и, немедля очутившись рядом с подругой, увела к камину. — Ты бледна, как полотно! Это из-за него? Что он тебе сделал?       — Пустяки, — Эадкильд только отмахнулась, позволила усадить себя в кресло и обессилено привалилась к мягкой спинке.       Словно не доверяя услышанному, Эовин несколько долгих мгновений внимательно наблюдала за выражением её лица, но, получив ободряющую, хотя и блёклую, улыбку, чуть расслабилась, присела напротив и сквозь зубы процедила:       — Значит, Грима и до тебя добрался. То есть я хотела сказать... ты отнюдь не первая, кому он навязывается. Слуги уже не ходят по чертогу в одиночку, дабы он не перехватил их в коридоре. Да и меня он частенько донимает посторонними расспросами, — она рассерженно тряхнула незаплетёнными локонами. — Совсем недавно Эомер велел остерегаться его, а теперь мне и самой кажется, что советник дяди и впрямь что-то замышляет: собирает все слухи, норовит выведать тайны... Будто добивается большего влияния.       В груди ощутимо кольнуло, и Эадкильд зябко обхватила себя руками. Значит, Грима вполне мог выудить у кого-то сведения про её скрытное пребывание во дворце. Только у кого? У лекаря, который присматривал за нею? Или у юной и слишком уязвимой служанки Берхты? Мысли в сознании роились так быстро и беспорядочно, что дева не успевала их обдумывать. Неужели именно из-за советника Эомер стремится утаить свои чувства к ней? Но почему? Догадывается, что тот может использовать это в корыстных целях? Чем дольше она рассуждала, тем страшнее становилось задаваться вопросом: о чём ещё разузнал этот вероломный Змей?       — Эадкильд, — тёплый и немного встревоженный голос Эовин выдернул из вязкого болота отрешённости. — Уж со мной-то можно поделиться своими переживаниями. Что он тебе сделал? Чем обидел?       Признаваться или нет — в этом у неё не было сомнений. Эадкильд сомневалась лишь в том, стоило ли обременять подругу новыми проблемами. Каждый житель Эдораса видел и ценил упрямую самоотверженность княжны, посвятившей всё своё нынешнее существование уходу за конунгом и попыткам вернуть ему утраченное здоровье, заново возродить в нём того деятельного и неутомимого владыку, коим он и являлся все прежние годы. Посему никто старался её зазря не беспокоить, только бы та успевала отдыхать после возвращения из королевской опочивальни и оставляла время и на свои нужды.       Горестно вздохнув, испытывая противоречивые эмоции, Эадкильд едва открыла рот, дабы что-то ответить, как вдруг раздался стук в дверь.       — Госпожа, ваш завтрак! — зычно объявили из коридора. Тут же получив дозволение, в покои вошла служанка, торжественно неся громоздкий поднос с утренней трапезой. — Здесь всё, как вы и просили.       — Очень кстати! — оживилась Эовин, отклонилась назад, предоставляя женщине возможность расставить блюда на столике, и снова заговорила с Эадкильд: — Я позавтракаю и пойду проведаю дядю. Ну а пока мы обе здесь, то обсудим произошедшее. Хорошо? И угощайся, прошу. Медовые лепёшки от нашей мастерицы Хильды — это просто объедение!       Темноволосая леди благодарно кивнула, но при виде румяной выпечки, чаши с густыми, чуть охлаждёнными сливками и небольшой миски, доверху наполненной мочёной брусникой, не почувствовала ни голода, ни желания проверить яства на вкус. Зато потянулась к кувшинчику с горячим травяным настоем, щедро плеснула в кружку и, обжигаясь, пригубила. Сладость высушенных кореньев и аромат диких летних ягод вселили в неё ощущение умиротворения и домашнего уюта и напомнили о том, что, несмотря на гибель единственного защитника семьи, она не осталась одна и всё ещё умела за себя постоять.       Откланявшись, служанка направилась прочь, однако вместо звука закрывшейся двери Эадкильд сквозь раздумья уловила знакомый командный голос, и прежде, чем осознала, кому он принадлежал, Эовин вскочила на ноги и со смятением обратилась к вошедшему:       — Уже отбываешь? А завтрак?       — Нет времени. — Почувствовав, как сердце пропустило удар не то от радости, не то от неожиданности, Эадкильд повернула голову и на мгновение поймала глубокий пронзительный взор Эомера. Закрыв за собою дверь, маршал остался у входа и строго произнёс: — Сестра, надо потолковать.       Поняв всё без лишних намёков, Эадкильд молча поднялась с кресла и, прихватив кружку с терпким отваром, быстро отошла к окну. Сквозь толстое, искажающее вид на королевский сад, стекло припекало весеннее солнце, а в душе опять расползались горечь и холод. Будто гибельные когти ястреба, её терзали опасения; росло недоброе предчувствие и становилось тревожно, особенно теперь, когда Эомер уезжал в дозор, и неизвестно было, на какую седмицу он вернётся.       Неторопливо отхлебнув из кружки, дева оглянулась через плечо. Она не слышала беседы, завязавшейся в другой части покоев, да и не собиралась подслушивать — лишь с тоской наблюдала за военачальником, словно пыталась сохранить в памяти каждое его движение, черту, жест. Держа на сгибе локтя начищенный до блеска шлем с белоснежным конским хвостом на гребне, он что-то тихо объяснял Эовин, и на его лице застыло жёсткое, сосредоточенное выражение. Облачённый в тяжёлые доспехи, рослый и могучий, мужчина мог бы оттолкнуть своей внешней суровостью, но это, наоборот, влекло Эадкильд. Удивительно было то, как столь грозный воитель смягчался ради младшей сестры и ради неё самой. Вот и сейчас, вмиг сбросив маску неприступности, Эомер добродушно ухмыльнулся, наклонился к княжне и, ласково коснувшись её лба поцелуем, выпрямился.       — Берегите себя... вы обе, — напоследок изрёк он, посмотрел на Эадкильд — и один его взгляд заменил все слова, которые, как ей подумалось, он лично мог бы сказать на прощание.       Твёрдо кивнув, племянник конунга широким шагом покинул опочивальню, однако леди, невольно замечтавшись, так и не сумела отвести глаз от закрывшейся двери.       — Эомер всегда возвращается ко мне. А теперь у него появилась и ты... — ласковый и слегка игривый голос, внезапно нарушивший тишину комнаты, заставил её сморгнуть наваждение и, смутившись, воззриться на принцессу. Лукаво склонив голову набок, та одарила Эадкильд благосклонной полуулыбкой и, устремившись к камину, поманила за собой. — Давай присядем, есть разговор.