✵ ♞ ✵
Теодред возвратился в Эдорас измотанным, но довольным: в Западной Марке пока стало безопасно, и, значит, он мог побывать дома впервые за долгое время. Он вернется на границу снова, теперь уже с набранными рекрутами, а пока можно было не думать о битвах и выпить кружку эля вместе с братом. Эомер знал, что поможет им обоим забыться после длительного похода, наполненного потерями и кровью, ведь он сам желал этого, чувствуя тянущую тревогу в душе. В «Робкую пастушку» они пришли еще засветло, когда солнце только-только спряталось за высоченные Белые горы, которые отбросили далеко вперед на многие лиги холодную сизую тень, придавившую и без того мрачный, по-весеннему серый город. В такое время таверна обычно пустовала, ибо все праздные гуляки дожидались ночи, но по прибытии маршала заполнилась почти до отказа: Эльфхельм собрал всех постоянных завсегдатаев из числа воинов. — Открывайте бочки, — прокричал Теодред, едва вступив за порог, — сегодня я угощаю всех. Доблесть эорлингов будет воспета в песнях! За Марку! — За Марку! — грянул громогласный отклик десятков рослых мужей, приветствовавших принца и вытянувшихся во весь рост при его появлении. Многие из них были женаты, уже воспитывали детей, но после нескольких месяцев непрерывной службы даже они могли позволить себе отдых. А сегодня как раз намечалось бурное веселье. За окнами быстро стемнело, и в таверне зажгли факелы, тут же залившие всю залу тусклым светом. Горящий камин распространял легкое туманное марево, от которого слипались глаза, и запах жареной дичи и жира, капающего с вертела, шипящего на раскаленных поленьях. Тени мощных лосиных рогов казались ветвистыми зарослями в самой непроглядной древесной пуще, а головы мертвых животных отбрасывали на стены силуэты, дрожащие от каждого дуновения ветерка, касающегося пламени, и будто оживали. Пахло хмелем и дымом, повсюду раздавались громкий смех и разговоры, прогоняющие непрошеные хмурые мысли. Эомер отставил в сторону очередную допитую кружку, жестом попросил наполнить ее вновь и закатал рукава рубахи, не отрывая гордого взгляда от здоровяка перед ним. Эльфхельм был настолько широк и могуч, хоть поросят об лоб бей, но юноша не узнал бы, насколько тот крепок, не попробовав его одолеть. Он похрустел пальцами, размял шею и твердо поставил правую руку локтем на стол, раскрывая ладонь: — Не бойся, я сделаю все очень быстро. Из горла Эльфхельма вырвался короткий сухой смешок, он сплюнул на пол, повторил все действия, и их сильные ладони сцепились в замок, сдавив друг друга в мимолетной ненависти и жажде соперничества. — Давай, ты сможешь, — поддержал брата Теодред, пытаясь придать своему голосу как можно больше уверенности, хотя заплетающийся язык совсем не слушался. — Покажи, на что способен род Эрол... Эр... Э-э-элор... Эолра... Видимо осознав, что у него не получится выговорить почетное имя первого короля, мужчина с досадой махнул рукой и опрокинул оставшийся эль себе в рот. Раздавшийся хлопок означал начало состязания, и Эомер вложил в руку всю свою мощь и ярость, тут же почувствовав невыносимое ответное сопротивление. Плечи напряглись, а мышцы предплечья натянулись, словно тетива лука, но он не позволял Эльфхельму одолеть себя. Свободной кистью юноша схватился за край столешницы, задев стоящую на ней кружку, и стиснул зубы, краснея от усилий и по-прежнему не отводя зеленых глаз. Мужчина напротив пыхтел и надувал щеки, обращая взгляд то на противника, то на дрожащую руку, не поддавался, но и сам не мог отклонить Эомера даже на дюйм. Вокруг них гремели одобрительные выкрики всадников, подыгрывающих то одному, то другому, и стук кулаков о дерево в такт громким возгласам. Вдруг что-то изменилось — молодой воин почувствовал это сразу, — хватка соперника ослабла всего лишь на миг, но реакция Эомера была слишком остра, чтобы не воспользоваться этим. Приложив силу, он резко уложил руку противника на стол и вскочил на ноги, чуть ли не подпрыгнув от гордости. Он вскинул кулак в победном жесте — повсюду раздался воинственный клич, затем сменившийся смехом и похвалой. Теодред нещадно хлопнул брата, отчего на мгновение свело плечо, и потрепал пшеничного цвета макушку, обращаясь к Эльфхельму протяжным голосом: — Ну, что я тебе говорил? А ты не поверил. Тот уважительно закивал и хотел предложить выпить эля в честь состязания, но даже его сильный голос потонул в гомоне других. — Выпьем за потомков Эорла! — слышалось где-то в толпе, и Эомер довольно ухмыльнулся, принял из чьих-то рук кружку, поднял ее в воздух вместе с десятками других и, согласившись с призывом, сделал большой глоток. — Тебя опять на себе придется тащить? — спросил кто-то, вынудив обернулся. Растрепанный Эадмунд, как обычно, улыбался лишь уголком губ, его глаза сияли, и он обнимал одну из блудниц, которую капитан окинул оценивающим взглядом. — Я бы и не прочь остаться здесь, — расхохотался Эомер. — Поутру сразу за Рассветом, а пока нужно оседлать кого-то более послушного. Было шумно и душно, спертый воздух пропитался запахом хмеля и после выпитого эля навевал дремоту. Хотелось выйти на улицу и вдохнуть полной грудью прохладу весенней ночи, что помогла бы обострить все затуманенные чувства, но Эомер не собирался уходить, не познав гостеприимства «Робкой пастушки». Он осмотрел внимательным — насколько позволяло его состояние — взором залу и приметил молодую светловолосую деву, разговаривающую с каким-то мужчиной. Только слепой бы не заметил, как неприятно ей его общество, и юноша уже знал, насколько она будет благодарна, когда он избавит ее от необходимости провести ночь с никчемным посетителем. Сын Эомунда лениво оглядел красавицу с головы до ног, небрежно сунул свою кружку Эадмунду, окатив его руки белой пеной, и уверенно, почти прямо, расправив плечи, направился к ней. Девушка обратила свой завороженный и пылкий взгляд, когда он подошел. — Идем, — бесцеремонно схватив за руку, Эомер выволок ее на лестницу, не удостоив возмущенного мужчину оправданием и хоть каплей внимания. Второй этаж таверны показался вдруг обителью с морозным зимним воздухом, ворвавшимся через случайно оставленное открытым окно, и привыкший к теплу общей залы юноша вздрогнул, чувствуя, как кожа на раскрасневшемся горячем лице остывает. — Как твое имя? — бросил он, расплачиваясь с держателем комнат. — Лэофгюльт, — ответила она, покорно следуя за ним в предоставленные покои. Воин пропустил блудницу вперед, вошел следом и закрыл дверь на ключ, слыша, как ее платье с шорохом скользит по ногам и падает на пол. Он ухмыльнулся себе под нос и развернулся, оценив фигуру под тонкой туникой, очерченную лунным светом из окна за ее спиной, а затем набросился на желанное тело, в нетерпении сдирая ненужную одежду, ощущая, как трещат и рвутся волокна под пальцами. Эомер жадно впился в мягкие губы, покусывая и потягивая их. От девичьих волос исходил аромат пряных трав, и он вдыхал его, щекоча кожу за ухом, наслаждаясь тихими стонами. Дыхание участилось, стало почти что хриплым, а движения — резкими и торопливыми, ведь плоть требовала только одного. Сын Эомунда отстранился, чтобы сорвать с себя рубашку, но Лэофгюльт оттолкнула его к двери, опустилась на колени, обвивая руками его ноги, и зубами развязала шнуровку на штанах. Она смотрела прямо на него, вытягивая завязки одну за другой, но в темноте Эомер не видел ни ее глаз, ни их цвета, да ему было и все равно. Он встрепенулся, когда блудница коснулась его языком, уверенно и смело, заставив с гортанным стоном запрокинуть голову, и собрал длинные локоны в кулак, глубоко подаваясь вперед. Чувствуя, что все больше задыхается от каждого ее движения, он шумно хватал ртом воздух и старался приостановить тянущее удовольствие, которое волнами разливалось в напрягшемся теле. Не в силах больше терпеть сладкую пытку, юноша отстранил девушку, грубо поставил на ноги и развернул спиной к себе, ощутив, как она вздрогнула. За руку он рванул ее к двери и прижал к холодной стене. Лэофгюльт приглушенно вскрикнула, когда одним рывком он избавил ее бедра от ткани, прячущей плавные изгибы, и навалился сзади. Болезненный глухой стон срывался с девичьих губ всякий раз, когда Эомер вколачивался в нее, порыкивая, ненасытно сжимая пальцами груди и плечи. Она приподнималась на носочках, чтобы быть к нему еще ближе, и пыталась перехватить его ладони, оставляющие синяки, но он лишь отводил ее руки в стороны и тихо ухмылялся. Вскрикнув, Лэофгюльт забилась в его объятиях, и Эомер с силой двинулся вперед, наполняя ее собой. Обмякнув, устало ссутулился, чувствуя, как ветер из приоткрытого окна холодит потную кожу под рубашкой и как приятно дрожит все тело. — Господин, у меня никогда не было таких как вы, — прошептала девушка, еле шевеля пересохшими губами. — И никогда не будет. Юноша отстранился, лениво подошел к столу и нахмурился, по запаху поняв, что в кувшине всего лишь вода. Но он все равно наполнил бокал, повернулся к кровати и протянул его присевшей Лэофгюльт. Взглянул на колыхающиеся тонкие занавеси, затем — на бледную луну в окружении звезд на черничном небе и потянулся, разминая мышцы, думая, что возвращаться в Медусельд уже бессмысленно. Из размышлений вывел еле различимый, но все-таки слышимый в тишине, стук металлического кубка о пол, и Эомер посмотрел на девушку, которая уже разлеглась на постели. Она, как и все остальные блудницы здесь, лишь казалась робкой и невинной, а то, как игриво она покачивала ножкой, лежа на животе, накручивала светлый локон на палец и не отрывала взгляда от юноши перед ней, лишь подтверждало это. Лэофгюльт хотела его любви, а он хотел ее. — Подойди, — произнес он уверенным, жестким голосом, привыкшим повелевать. Она послушно подползла к краю ложа на коленях и без лишних слов сняла с него рубашку, провела ладонью по волосам, безразличному лицу, спустилась ниже, сглатывая каждый раз, когда пальцы очерчивали рельеф крепкой груди и живота. Эомеру не нужны были ласки, но не коснуться этих губ, немного распухших от грубых поцелуев, он не мог. Кивком головы указал ей на постель; девушка поняла его без объяснений и растянулась на животе, вызвав у него сухой смешок. Юноша дотронулся до ее кожи, почувствовав, как тело поддается, выгибается навстречу его руке, скользнул к ягодицам и звонко шлепнул по ним. Из ее горла снова вырвался тихий стон, в котором удовольствие мешалось с болью, и Лэофгюльт повела бедрами, прошептала непристойную просьбу. Эомер хмыкнул, ощутив, как слова распалили мысли и накалили желание, завалился набок рядом и, стиснув талию, придвинул блудницу к себе спиной. Ладонью сжал грудь, а свободной рукой перехватил ее ногу под коленом, задирая выше, и проник в нее. Они одновременно выдохнули, оказавшись так близко друг к другу, и потонули в безудержной жажде необузданного, почти животного вожделения, которое исчезло лишь тогда, когда тени от яркой луны стали короткими, из таверны ушел последний посетитель и заснул Эдорас. Воспоминания о последних битвах на землях Восточной Марки ярким пятном зияли в голове и так сильно въелись в сознание, что Эомер отчетливо видел все эти ужасные картины даже во снах. Лица воинов, еще мальчишек, искалеченные и искаженные гримасой боли; тела, изуродованные острыми ятаганами; вываливающиеся разодранные внутренности и орки, вонзающие черные клыки в плоть еще не остывших мертвецов, — всё это появлялось перед глазами, даже когда он закрывал их, пытаясь убежать от пережитого в бою. В своих кошмарах он снова и снова оказывался в сожженных поселениях и слышал душераздирающее ржание лошадей, растерзанных в клочья варгами, нечеловеческие вопли раненых бойцов и преследуемых жителей и хрипы умирающих. Эомер слышал и видел все, будто наяву, но ничем не мог им помочь. Он просто стоял, не в силах пошевелиться, и чувствовал, как мечется под панцирем отяжелевшее сердце, стук которого не заглушал чудовищные звуки происходящего, хотя отдавался прямо в висках. В ушах шумело, а воин сдерживал мучительный приступ тошноты от запаха гнили, тления и разложения, наполнившего воздух. Воздух… нет, разве можно называть эту загустевшую смесь, насыщенную кровью и болью тех, кто уже впал в агонию, воздухом? Это был яд. Все здесь было пропитано ядом, который юноша судорожно глотал, будто терпкий эль, и он желчью растекался по организму, отравляя все внутри. Становилось трудно дышать. Хотелось, чтобы хлынул ливень, смыл всю грязь и освежил истоптанную траву, кое-где вывороченную конскими копытами вместе с корнем, но свинцовые тучи, которые придавили мрачную степь, оставались безмолвными; не было даже ветра. Деревянные дома полыхали, обваливались со скрипом и треском, вздымая искры и серые клубы пепла, казавшиеся стаями опаленных мотыльков, которые, погибая, оседали на доспехи, покрывали их хлопьями и гасили языки пламени, отражающиеся от стали. Битва продолжалась, но зеленые глаза уже не горели той юной беспечностью, что разжигала в Эомере жажду сражений — теперь в них плескался страх, с каждым приливом накрывая ледяной волной, выплыть из-под которой становилось все труднее. Зарево пожара окрасило темное небо в зловещие цвета, а влажная, липкая от крови земля отсвечивала черными бликами, испуская смрад трупов и падали, в которой уже появились белые черви. Он стоял посреди затихающей бойни, крепко сжимал в ладони меч, чтобы удержать его и унять дрожь в руке, обводил взглядом разрушения, что оставили после себя отряды орков, и вдруг заметил ее — маленькую девочку, пытающуюся спастись от варга. Ноги сами понесли Эомера ей навстречу, а тугой стук сердца отсчитывал удары до неминуемого конца, и воин надеялся, что успеет, хоть разум и твердил обратное. Малышка пронзительно визжала и молила о помощи. Ее голос, казалось, вот-вот надорвется, когда зверь набросился на нее, придавив своей тяжестью. Крик оборвался после того, как мощные челюсти сомкнулись на тонкой шее, а на смену ему пришли звуки разрываемой плоти и хруст костей. Мертвые, стеклянные глаза, распахнутые в безмолвном ужасе, смотрели на юношу в упор, и даже их медовый оттенок стал холодным и пугающим. Воин, будто закованный в невидимые цепи, застыл всего в нескольких шагах, преодолевая желание убежать сломя голову от той безжизненной пустоты, которая царила в них. Он был готов увидеть в этих глазах все, что угодно: злобу, укор, ненависть, боль, презрение и даже отчаяние, но только не это. Сын Эомунда, не в силах вынести застывший взгляд, подался вперед, занося меч, как вдруг споткнулся от режущей боли, внезапно пронзившей его бок, и закричал. Содрогнувшись всем телом, Эомер открыл глаза, стремительно приподнялся на локте и в панике огляделся по сторонам, тяжело дыша, ощущая, как ужас сдавливает грудную клетку. Лэофгюльт, потревоженная движением его предплечья под своей головой, заворочалась во сне, и юноша со стоном облегчения упал обратно на подушку. Это был всего лишь сон. Глупый кошмар, который наверняка приснился ему из-за переутомления. И снова улыбка заиграла на лице: вымученная, безумная и горькая, как полынь, что так щедро разрасталась на полях Марки и нравилась коннику своим пряным ароматом. Сердце замедлилось, и теперь каждый его удар вселял лишь спокойствие и умиротворение, а дыхание выровнялось, мягко овеяв девичьи локоны на затылке легким дуновением. Эомер вытянул затекшую руку из-под подушки, а спящая Лэофгюльт недовольно заерзала, ягодицами подвинулась ближе к его бедрам, принимая столь удобную для него позу, и невольно вызвала обрывки воспоминаний о минувшем вечере. Он бы разбудил ее, взял снова, но чувство разбитости и тяжесть, появившаяся наутро после выпитого эля, загасила желание. Юноша высвободил вторую руку, которую девушка держала на своей груди, перевернулся на другой бок и бесшумно поднялся с кровати. Ступая по холодному полу, который как никогда кстати помог усмирить завязавшиеся в узел мысли и развеять наваждение, оставшееся ото сна, он подошел к окну. В бледном свете луны поля Марки отливали серебром и казались бескрайним морем, густо заросшим поседелой то ли от инея, то ли от пепла травой. В безмолвной степи прошептал легкий весенний ветерок, всколыхнул дремлющую зелень, дохнул на угасающие звезды на сером полотне, прошмыгнул сквозь кроны деревьев и ворвался в покои, обласкав нагое тело прохладой наступающего утра. Эомер хмыкнул, а затем улыбнулся, подставив лицо навстречу нарушителю покоя, который окончательно прояснил его мысли и охолодил разум. Нет, он не боится, его так просто не сломить. И будь там хоть тысячи варгов и орды вооруженных орков — тьме не удастся запугать его таким образом. Он обязательно встретится с ней, но не в кошмаре, а наяву, на поле битвы, где уже не допустит невинных жертв. А когда грянет бой, их мечи с лязгом скрестятся, и звук ударяющейся друг о друга стали пронзит гнетущую тишину, только одним Валар будет известно, кто окажется победителем. Эомер же знал наверняка лишь одно — он будет биться до последнего. Он станет тем, кого прославляют в песнях и преданиях, кем видит его дядя и кем гордился бы его отец — настоящим воином. Никто не узнает о том, что произошло сегодня ночью, и только вольный ветер с Запада окажется свидетелем его минутной слабости. Слабости, которой потомок Эорла больше не позволит взять над собой верх.✵ ♞ ✵
Быстро ушел мрак, из-за горизонта выкатился солнечный диск, окрашивая небо в ярко-малиновый цвет, зарделись вдалеке деревья, и радостно пропел петух. Воин, делая шаг от окна, осторожно потянулся до приятной ломоты в спине и отвел назад плечи. Во рту было сухо, он подошел к столику и, налив полный кубок воды, тут же выпил. Оглядев скромные покои «Робкой пастушки», Эомер задумчиво почесал затылок, подобрал с пола рубашку и плотную куртку, бросил их на постель, а сам стал не спеша натягивать штаны. Протяжно скрипнула деревянная доска, и Лэофгюльт, выпутываясь из одеяла, на коленях доползла до юноши, без разрешения перехватила завязки и стала их зашнуровывать, не отрывая взгляда от зеленых глаз. Уверенно, будто делала тысячу раз до этого, но так оно и было. Когда девушка справилась со штанами, то подала ему рубашку и помогла надеть, однако не как бестолковому мальчишке, а любовно, как собственному мужу. Однако она была всего лишь шлюхой, и глупо было полагать, что она способна познать хоть что-то, кроме выгоды. — Почему вы уходите так рано, господин? — спросила блудница. — Я не намерен обсуждать с тобой свои планы, — холодно бросил юноша, продевая руки в рукава куртки, и перекинул кожаный ремень на одно плечо, закрепив его пряжкой на поясе. Лэофгюльт даже не смутилась, не отвела пламенного взора от светлого лица, лениво наблюдая за ним, небрежно скользя взглядом по его плечам и рукам. Эомер сдержал самодовольную ухмылку, заметив ее волнение и трепет, и осмотрел ее, сидящую перед ним на коленях, совсем обнаженную, с высокой упругой грудью и полными бедрами. Девушка встрепенулась, заметив, куда устремился его взор, тут же приподнялась и придвинулась ближе к краю кровати. Одна ладонь легла на широкое плечо, чувственно сжав его, а другая быстро скользнула по бедру и задержалась внизу живота. Эомер вздернул подбородок, чтобы избежать поцелуя, поймал руки Лэофгюльт и грубо отстранил. Молча выудив из кожаного мешочка на поясе несколько золотых, бросил их на постель, развернулся и скрылся за дверью. Оказавшись в коридоре, воин подошел к держателю комнат, сидевшему за своим столом, казалось, вечность, и спросил про Теодреда. Как он и думал, его брат тоже был не в состоянии вернуться в чертог, поэтому остался в таверне. Эомер поблагодарил старика и направился к самой дальней двери, отметив, что иметь покои в конце длинных ходов — характерно для маршала. Дверь даже не была плотно закрыта, но сквозь маленькую щель юноша все равно бы не смог разглядеть происходящее внутри, поэтому толкнул ее и вступил внутрь. Небольшая комнатушка не освещалась лучами рассветного солнца и была еще холодной, залитой серо-голубым светом, однако Эомер все равно отчетливо видел тела, шевелящиеся в груде одеял в постели, и уж тем более слышал девичье хихиканье и мужской шепот. Сын Эомунда беззвучно усмехнулся, качая головой, прошел к креслу, стоящему у стены напротив кровати, и сел в него, откинувшись на спинку и скрестив руки. Но из-за звуков притворного рычания и тихого повизгивания никто не услышал незваного гостя. — Может, удостоите меня зрелищем? — спросил он. Куча тряпья тут же замолчала, всполошилась и быстро заворочалась, а из-под нее показалась растрепанная голова перепуганного Теодреда. Встретившись взглядом с братом, он заметно расслабился и выдохнул, озадаченно погладив заросшую щеку. — Хочешь к нам? — проказливо улыбнулся маршал и откинул одеяло, обнажая тела двух девушек, похожих друг на друга как две капли воды, юных, с веснушками на лицах. Одна из них что-то сказала сестре, приложив ладонь ко рту, отчего та взглянула на молодого капитана и закусила губу, но смущенно отвернулась. — Они, кажется, хотят. — Нужно возвращаться, — твердо произнес Эомер, расцепив руки и сжав ими подлокотники, — пока твой отец не заметил нашего отсутствия. Теодред серьезно кивнул, лениво скатился с кровати, шлепнув одну из блудниц по ягодицам, встал во весь рост и, потянувшись, простонал от удовольствия. Он бесцеремонно скользнул ладонью по животу и нежно, почти любовно, почесал свое драгоценнейшее сокровище. Заметив немного удивленный взгляд брата, устремленный вниз к его впечатляющему достоинству, мужчина довольно хмыкнул. — Мои мужские качества поражают, не так ли? — Я бы не назвал это качеством. Скорее — показателем количества прожитых лет. Теодред расхохотался, запрокинув голову назад. — Это называется опыт, брат. Большой опыт, которым я могу поделиться со всеми юными девами. Они всегда готовы заглотнуть его с удовольствием. — В правильных руках даже мизинец доставит удовольствие. — Не оправдывай себя. — Я лишь пытаюсь подбодрить тебя и не дать почувствовать себя обделенным, — пожал плечами Эомер и поднялся с кресла, кинув ему рубашку, что висела на спинке. — Могу с уверенностью сказать, что обделен ты, не я, — Теодред свободной рукой обвел свою кровать, где среди одеял соблазнительно лежали две девушки, с легкими полуулыбками наблюдающие за происходящим. — Они знают, где урожай больше. — Или где кошелек толще. — Довольно шуток! Право, не стоит заставлять короля ждать и гневаться, — заявил Теодред. — Идем же, чего болтать попусту, мы ведь не девы бездумные, чтобы так зазря время свое тратить, как считаете, капитан? Он нарочно обратился к нему по званию, особенно выделив его голосом, напоминая статус и последствия таких колкостей, но Эомера это только больше позабавило, и очередная ухмылка уже сияла на его лице. — Как прикажете, маршал, — сын Эомунда вытянулся и кивнул, подыгрывая Теодреду. Последний же натянул рубаху и штаны с такой скоростью, будто только что ему доложили о скором нападении орков на Марку. Свеча на столешнице, оставленная невнимательным владельцем таверны еще вчера непогашенной, даже не успела догореть, как полы «Робкой пастушки» жалобно скрипнули, оповестив хозяина об уходе почтенных гостей, а дверь, гулко хлопнувшая за ними, и вовсе подтвердила правдивость его мыслей. Воины шли неспешным шагом, наслаждаясь солнечными лучами весеннего утра, и только хриплый голос Теодреда на мгновение нарушил тишину: — Больше никогда так не делай, — сказал он, сдвинув брови и насупившись, смотря на юношу с недовольством и укором во взгляде. Эомер шутливо толкнул принца локтем вбок, а затем притянул его к себе и приобнял за плечо. Просыпающиеся жители долго провожали их добрыми, почитающими взорами и искренне радовались той крепкой любви и верности, которая всегда была между принцами, и которая не могла пошатнуться даже на миг.