❋ ♘ ❋
После почти мертвого безмолвия верхнего уровня столицы казалось, что остальной Эдорас гудел как большой улей с усердно трудящимися пчелами. Каждый спуск вниз по улице встречал девушек все более плотной толпой, то стекающейся в один поток, то разбивающейся на тонкие вереницы, иногда переплетающихся и путающих течение. Манера держаться, благородный облик и высоко поднятая голова делали Эовин узнаваемой и заставляли жителей сторониться, пропуская ее вперед. Пожалуй, любой случайно скользнувший по ней взгляд тут же застывал, эорлинги почтительно склонялись, приветствуя Белую Деву — единственную женщину в королевской семье, нежно любимую и бережно хранимую лебедушку в гнезде могучих соколов. И она, гордая, взращенная под стальными взорами, смягчающимися только для нее, неспешно плыла вдоль торговых лавок и бесстрастно рассматривала товар. Внимание лавиной обрушивалось на принцессу, едва стоило выйти за порог чертога, но Эовин всякий раз становилась лишь более безразличной к такому интересу, осознавая, кем она являлась, и равнодушно опускала ресницы. А темноволосая подруга радовалась, что ее больше не разглядывали исподтишка, не оборачивались вслед, и понимала, что людям просто не было дела до служанки, шедшей рука об руку с принцессой. Эадкильд качнулась в сторону, пропуская настойчиво идущего на них торговца, как вдруг кто-то столкнулся с ней, резко налетев спереди и чуть не сбив с ног. Ребенок. Маленькая фигурка в потрепанной короткой накидке сама едва не упала от такого удара, но девичьи руки непроизвольно сжали угловатые плечики, удерживая на месте и заставляя вскинуть голову с густой копной соломенно-желтых волос. — Попался, оборвыш! — в лицо рявкнул грубый голос, а большая ладонь сгребла капюшон плаща и притянула малыша к себе. Он забрыкался и зарычал, когда рослый мужчина за шкирку поднял его над землей, быстро утаскивая прочь из толпы. Сердце сжалось, а прищуренные от гнева глаза просверлили спину удаляющегося бездушного человека, посмевшего так обращаться с ребенком. Пораженно выдохнув и совсем позабыв про Эовин, дева помчалась за ним. — А ну, пусти его! — она тронула остановившегося мужчину за предплечье, ожесточенно разворачивая, однако не добилась успеха. Ругнувшись и выдернув руку, он поставил мальчонку на ноги — Эадкильд услышала, что тот заплакал навзрыд, — схватил за ухо, выкручивая мозолистыми пальцами, отчего нежная кожа вмиг покраснела, а к рыданиям прибавился еще и сдавленный крик. — Ступай дальше, девка. Не суй свой нос, куда не надобно. — Да как ты... Эовин легко коснулась ее плеча, отстраняя, протиснулась к ребенку и, подарив ему теплый взгляд, мягко потребовала: — Расскажи мне, что ты сделал. Мальчик буркнул что-то невнятное и отвернулся, шмыгая носом, смаргивая застоявшиеся в светлых глазах слезы, что тут же падали на грудь крупными каплями или оставляли новые следы на влажных покрасневших щечках. Эадкильд сочувственно сдвинула брови и закусила губу, вспоминая свое детство и бабушку, которая тоже таскала ее за уши, частенько выводя из поместья на площадь для того, чтобы лицезрели все и урок подействовал. — Поганец яблоко утащил прямо с прилавка, — ответил за него торговец, с волнением и недоверием взирая на принцессу, словно сомневаясь в том, кого видит. Он все еще не выбирал слов, разговаривая привычно развязно, но был уже более вежлив. — Яблоко? — сердито переспросила Эадкильд. — Нельзя же так мучить детей из-за яблока! Ты посмотри на него да на грязную одежду, висящую на исхудавшем теле. Думаешь, он просто так бы своровал у тебя хоть какую еду, не будь нужды? А ты, изверг, пожалел одно яблоко. — Не обязан я кормить каждого проходимца, так на всех и не напасешься. Попросил бы по-человечески — я, может, дал бы и второе в придачу, но этот с малых лет уже разбойничать начал. Мужчина цыкнул, намеренно дернув рукой, отчего ребенок всхлипнул, а Эадкильд беззвучно охнула. — Отпусти его, — повелела Эовин, достала из кожаного кошеля на поясе золотую монету и протянула ему. — Возьми. На нее можно купить мешок яблок, посему забудь о своем несчастье, а в следующий раз предложи ему от чистой души кусок хлеба. Коротко кивнув на извинения и благодарность торговца и даже не удостоив его взглядом на прощание, она снова обратилась к мальчонке, улыбнулась и медленно поманила его за собой: — Пойдем. Ты голоден. Он не сдвинулся с места, боязливо смотря то на одну, то на другую девушку и часто утирая нос рукавом. Эадкильд почувствовала, как внутри защемило от жалости, подошла к нему, присела, стараясь не напугать резким жестом, и протянула раскрытую ладонь. — Хочешь посмотреть на лошадей? — таинственным шепотом спросила она. Поднявшийся ветер сдул ее не заплетенные волосы в сторону так, что тонкие пряди коснулись детской щеки, и ребенок поежился от щекотки, но не отпрянул, а подался вперед. — Только они не будут дружить со скрытными мальчишками... Как твое имя? — Фреон, — мальчик пытался храбриться, но дрожащий голос выдавал его с лихвой. — Мы же не можем прийти в королевские конюшни без разрешения, верно? Давай попросим принцессу Эовин и скажем ей, что ты хороший и вырастешь добрым воином, а не каким-нибудь злодеем. Это ведь правда? — Конечно, — возмутился ребенок совсем по-взрослому, однако тут же обиженно надул губки и потупил взгляд. — Я больше не буду воровать, честно. Просто очень хотел кушать, а на завтрак было совсем мало каши, и я не наелся, а потом пошел гулять и увидел яблоки, а дядя отвернулся и потом... Не наказывайте меня, пожалуйста! Он порывисто поднял голову — в глазах стояли слезы — и испуганно вжал шею в плечи, готовясь вытерпеть боль от удара, которого ожидал и боялся получить. Скорее всего, его часто били, ругали или же просто тот торговец оказал на него такое неправильно впечатление... Эадкильд судорожно сглотнула, пытаясь протолкнуть колючий ком в горле, и взмолилась, чтобы самой не заплакать. — Мы не будем тебя ругать. — Эовин склонилась над ними и провела рукой по непослушным волосам Фреона, успокаивая, вселяя доверие и уверенность. — Но запомни, что жители Марки всегда готовы угостить съестным, если ты вежливо попросишь, а еще лучше — сделаешь полезное дело взамен. Девушки накормили мальчика горячей похлебкой в одной из таверн, купили большую пшеничную лепешку, которую он не съел, а убрал за пазуху, чтобы поделиться с друзьями. Он поведал, что живет в приюте, полном таких же сирот, как он, и попал туда не так давно после преждевременной кончины родителей, ибо других родственников у него не осталось. Погрустнел, рассказывая о своем нынешнем доме, но вскоре развеселился, получив ответы на все свои вопросы, и вертел головой по сторонам, щурясь на солнце, словно ленивый кот, когда они поднимались к конюшням. Эовин не могла смириться с тем, что дети в приюте недоедают и не получают достаточного внимания, становясь беспризорниками и воришками. Она знала: большинство золота уходит на подготовку воинов и содержание многочисленных табунов, но все равно негодовала, ибо самые ранимые и несчастные из эорлингов вынуждены существовать подобным образом. Ей бы хотелось все это исправить, и, пока Фреон зачарованно наблюдал за Снежногривом, принцесса усердно размышляла. Наверное, самым действенным способом будет нашептать об этой проблеме конунгу или же предложить фермерам, чтобы они отдали приюту часть работы в обмен на зерно, а еще лучше — прийти туда самой и все выяснить. — Да, — решительно заключила она вслух, — мы так и сделаем. Зеленые глаза, намного светлее и бледнее, чем у Эомера, засияли от осознания того, что теперь Эовин сможет помочь своей стране подобно воину в дозоре, однако не запретным для дев мечом, а делом, что было под силу племяннице короля. — Госпожа? — переспросила Эадкильд, когда странная и неуместная фраза нарушила тишину, и заглянула в ее лицо. Леди, все еще погруженная в свои мысли, немного помолчала, прежде чем поделилась своей идеей с подругой, которая охотно дала согласие, впервые почувствовав себя не бесполезной, а нужной.❋ ♘ ❋
Они вошли в приют, держа Фреона за руки с обеих сторон, и тут же были встречены кормилицами. Внутри было очень тесно и скромно: деревянные стены, кое-где расколотые неглубокими трещинами, выглядели неприветливыми и древними, а льняная пакля между бревнами почернела и местами осыпалась; в углу стоял грубо отесанный обеденный стол со скамьями, посередине залы — лишь одна железная корзина для раскаленных углей, чтобы обогревать по ночам. Мальчик вырвался и побежал к остальным детям, минуя двух кормилиц, подошедших поговорить с Эовин, но так и оставшихся без ее внимания и посему разговаривающих с Эадкильд. Принцессе пришлось податься вбок, чтобы проследить взглядом за Фреоном и в очередной раз ощутить, как внутри от жалости завязался тугой узел. Сироты помладше отбросили соломенные игрушки, в которые играли на полу, и стали скрытно делить пшеничную лепешку, подозрительно оборачиваясь на гостей; те, кто постарше, отсутствовали, вероятно, находясь у ремесленников в подмастерьях или бродя где-то в городе. Марка, чей незыблемый дух всегда витал в чертоге, лишь крепчая с присутствием величавых потомков Эорла, вдруг предстала пред ней в совершенно ином свете: слабая, раненая и незащищенная — и этого нельзя было допустить. — Да сбережет вас Единый, — пробормотала Эовин, покачав головой, и обеспокоенно посмотрела на кормилицу. — Чем я могу помочь детям? Может... нет, я знаю, что нужно, чтобы решить все ваши проблемы! — ее взор прояснился, и дева поспешно отвязала от пояса кожаный кошель. — Возьмите и купите больше хлеба и зерна. Сейчас же накормите их, а я останусь здесь ненадолго... И принцесса, на ходу закатывая рукава своего простого платья, направилась к группке сирот, уже заинтересовано разглядывающих ее, порываясь обнять и приголубить каждого. — Не благодари, они не должны жить впроголодь, — мягко сказала Эадкильд, подталкивая кормилицу к выходу. Воодушевленная поступком подруги, она рассталась и со своим золотом, уже представляя, как бабушка будет меняться в лице из-за каждой потраченной монеты. Уже однажды дева получила выговор за то, что на рынке угостила маленького попрошайку полоской вяленого мяса — Милдгит была против того, что пожертвованием занимается не король, а ее внучка. И тогда Эадкильд напомнила ей, что и сама стала бы такой голодающей оборванкой, если бы не нашлась бабушка, которая смогла приютить. — Госпожа... — Ступай уже. Слова тут неуместны, — отрезала она и зашагала к Эовин, сидевшей на одной из кроватей и окруженной девочками. Они протягивали ей свои куклы, а принцесса умело вправляла выбившиеся из плетения соломинки. Эадкильд опустилась на жесткую перину рядом, не сдержав добродушной улыбки, глядя на этих восторженных малышей, как будто не постигших наибольшей радости за всю свою жизнь, чем обычное присутствие незнакомцев, на удивление скрасивших их серые будни. Посреди насущных проблем, решение которых занимало конунга более всего, этих детей просто забыли и оставили на произвол судьбы, лишая настоящего детства, прекрасной беззаботной поры. Заметив наблюдающую за ней сиротку, Эадкильд похлопала ладонью по свободному месту на ложе, приглашая ее сесть. Девчушка, хихикнув, заползла ей за спину, коснулась длинных темных волос, вскинула их вверх — они шелком заструились между пальчиками, падая, — а затем сжала их в ладошках и перегнулась через плечо. — Можно я попробую заплести их? — лукаво спросила она. — Можно, — кивнула Эадкильд, переглянувшись с принцессой, которую обступили даже мальчики, выкрикивая вопросы или пытаясь взобраться на постель, лишь бы быть к ней ближе. А Эовин улыбалась, глаза сияли от тех же чувств, которые переполняли сейчас и ее подругу, и об этом не трудно было догадаться, глядя в их безмятежные лица, освещенные искренней детской добротой. Эовин обратилась к кормилицам, веля подать трапезу для сирот, поднялась с кровати и кивком указала Эадкильд на дверь, намекая на то, что пора уходить. Белая Дева отвела одну из служанок в сторону и затеяла с ней беседу, пока Эадкильд вела за руки малышей, провожающих ее и просящих остаться. — Мы придем снова, — заверила она, — и прочитаем вам историю про могучих воинов, которые защищали нашу славную Марку давным-давно. Дети радостно завизжали и целой толпой обняли девушку за ноги, чуть не уронив на пол, однако тут же отстранились, услышав голос кормилицы, призывающий сесть за стол. Остался только Фреон, порывисто обернувшийся на убегающих друзей, и посмотрел Эадкильд прямо в глаза, отчего-то засмущавшись и покраснев. — Я сделал его сам, — тихо заговорил он, опустив голову и засунув руку в карман штанов. Девушке пришлось нагнуться, чтобы расслышать его, — чтобы продать, но никто не захотел покупать. Знаю, что он некрасивый и очень простой, а вы, наверное, носите украшения из золота... но можно я подарю его вам? В знак благодарности и чтобы вы возвращались поскорее. Он достал браслет из маленьких камешков, оплетенных черной веревочкой и связанных друг с другом. На каждом из них было нацарапано что-то, похожее на буквы, прочесть которые, увы, не предоставлялось возможности. Такие камешки повсеместно валялись в Эдорасе, топтались копытами и покрывались дорожной пылью, но Эадкильд они показались особенно очаровательными. Она неосознанно протянула левую ладонь и даже не смутилась того, что на ней виднелся безобразный шрам в форме полумесяца, оставленный раскаленным прутом. Она прятала его с детства, натягивая рукав платья или постоянно держа пальцы сжатыми в кулак, стыдясь, ведь он еще больше напоминал о ее несхожести с остальными. Фреон завязал свой подарок на запястье девушки, довольно улыбнулся и вприпрыжку понесся к остальным. Эадкильд нервно дернула уголком губ, сморгнула навернувшиеся помимо воли слезы и задумчиво прокрутила браслет, решительно заявив себе, что не допустит, чтобы эти сироты оказались забытыми.❋ ♘ ❋
Девушки возвращались в королевский сад уже далеко за полдень, бурно обсуждая произошедшее с ними и подумывая над тем, чтобы посетить каждый приют. В них обеих проснулось чувство ответственности за всех детей, оставшихся без родителей, которое помимо всего прочего подкреплялось нежеланием бездействовать, ожидая вестей с границ, пока мужи проливают кровь, защищая Марку. И это доброе дело станет еще одной песчинкой в целом потоке дальнейших благ, свершенных королевской семьей, да и просто отвлечением от тревожных мыслей. Эадкильд недовольно фыркнула, заметив, как к ним направлялись Хисса, Осфрит и Альвфин, торопящиеся со всех ног — видимо, потому что потеряли Эовин после утреннего вышивания, — но тут же просияла, когда, обернувшись на чье-то касание со спины, увидела брата. Ликующе вскрикнув, она обняла его за шею, приподнимаясь на носочках, чтобы дотянуться до плеча и положить на него подбородок. Эадмунд всегда был высоким, а с каждым приходом из дозора словно становился еще выше и все более походил на эорлингов и статью, и чертами покойной матери, оставляя Эадкильд совсем одну с такой заметной внешностью отца. Она всегда скучала по брату и его ласке, но не смела признаться ему в этом, зная, что военная выдержка сделала юношу сдержанным по отношению к ней, а ей так не хватало его внимания... — Рад встречи с тобой, сестренка, — прошептал он на ухо, на миг прижимая ее за талию, а затем отстранил от себя, сжал узкие плечи ладонями и легко коснулся губами щеки. Ухмыльнулся, задержав взор на родном лице, и почтительно склонил голову, повернувшись к принцессе: — Вы как всегда прекрасны, моя госпожа, — затем коротко посмотрел на Хиссу с подругами, учтиво кивнул. — Леди, добрый день. Эадкильд закатила глаза, пронаблюдав, как они присели, пряча смущенные лица и сиявшие очи. — С возвращением, Эадмунд, — слегка улыбнулась Эовин, одарив теплым взглядом, и жестом поманила девушек, уводя в сад и давая возможность брату и сестре пообщаться. — Прогуляемся? — предложил юноша, заведя руки за спину и качнувшись на пятках. — С удовольствием. Он молчал, смотря прямо и твердо идя к чертогу, а Эадкильд не могла выдержать такой тишины. — Расскажи, что ты видел, — попросила она, порываясь узнать хоть что-то за пределами Эдораса, ведь, по сути, лишь читала о бескрайних полях, сулящих свободу, и других городах Марки, не имея возможности побывать в них. Эадмунд тяжело вздохнул. Как объяснить юной сестре, что степи не так прекрасны, как их описывают, и что он отдал бы все золото, чтобы увидеть их без грязи, крови и смерти? Сказочное и доброе осталось лишь в песнях, которые и были нужны для того, дабы лить на уши сладкий мед, в то время как воины делали все, чтобы так оставалось и впредь. — Как всегда: травяные волны, темную ночь и гриву своего коня. — И он снова, оберегая ее от скверны, умолчал о том, с чем сталкиваются всадники. Они дошли до королевского сада — большого островка зелени, плодовых деревьев и раскидистых кустарников в сердце суровой столицы. Юноша пригласил Эадкильд сесть, обведя рукой мраморную скамью, затем сел рядом, перекинув через нее одну ногу, и внимательно посмотрел на сестру. — Знаешь, ты стала совсем взрослой, — он опустил ладони на ее плечи, поворачивая к себе, провел ими по всей длине рук и сжал ладошки, сложенные на коленях. Большим пальцем погладил ее шрам, улыбнулся, а Эадкильд подозрительно подняла бровь, заметив хитрый блеск в его глазах. — Ты же понимаешь, что я буду часто и подолгу отсутствовать, и я не хочу, чтобы ты оставалась одна. Тебе нужен мужчина, который... — Эадмунд! — Нет, не перебивай. Тебе нужен мужчина, который станет опорой и поддержкой. Я не вечно буду рядом, да ты и сама догадываешься об этом, и теперь, когда время пришло, нужно подыскать жениха. Это вовсе не шутки, я говорю весьма серьезно и призываю подумать, прислушаться к моим словам. Эадкильд чувствовала, как тугие удары сердца сдавливают грудную клетку, и стискивала зубы, негодуя и расстраиваясь одновременно. — Ты молода, — непривычно вкрадчиво продолжал юноша, — достаточно умна, наша бабушка уважаемая женщина из благородной семьи, а ты хороша собой, и я не вижу причин, по которым кто-нибудь отказался бы от тебя. — Да уж, — буркнула дева, — красива словно репейник. Нет, братец, я не хочу кого-нибудь! — Тогда скажи, кого ты хочешь. Кто прочно засел в твоих мыслях? Закусив губу, Эадкильд задумалась, но не о муже, образ которого в редкие моменты всплывал в воображении, а о том, как отвести разговор от этой темы. Она никогда не стала бы обсуждать подобное, тем более с братом: нежелание становиться чьей-то женой все еще подавляло неприличные мечты о крепких мужских объятиях. Однако тот выжидательный и строгий взгляд, которым Эадмунд смотрел на нее, вещал, что безмолвное требование придется выполнить. Скривившись и втянув носом воздух, нехотя и чуть отвернувшись, дева заговорила: — Он должен быть вежливый и храбрый, еще честный, смелый, великодушный... — Наверное, сильный, — добавил юноша, не сдерживая улыбку, которая становилась все шире с каждым названным качеством будущего жениха. — Конечно. А еще такой, чтобы позволял держать меч. Лицо Эадмунда сразу сделалось строгим и сердитым, но зато Эадкильд ухмыльнулась, гордясь тем, что сковырнула раздражающую всех ранку, уже покрывшуюся тонкой корочкой. — Не говори глупостей. Леди должны оставаться, прежде всего, леди, которых нам, мужчинам, будет приятно защищать и оберегать. А когда притягивали бы вас к себе, то хотели бы чувствовать нежность и хрупкость, а не стальную хватку такого же воина, только в юбке. От изящных речей брата, предназначенных вразумить непокорную сестру, девушку отвлек короткий сухой смешок, который, бесспорно, она могла отличить от множества других. Уверенной воинской поступью, как обычно хмуря брови, Эомер направлялся прямо к ним. Он скользнул по саду твердым взглядом, неряшливым движением головы откинул выбившуюся прядь из хвоста, собранного для того, чтобы открыть высокий лоб и юное лицо, и лениво погонял во рту соломинку. — Ты вернулся, — утвердительно сказал он, остановившись рядом с Эадмундом, — но рассиживаться некогда, идем. Здравствуй, мышонок, — бросил как бы невзначай и ухмыльнулся, поймав возмущенный взор девушки. — Вижу, что ты сияешь ярче солнца при встрече со мной. — Ты всегда не вовремя приходишь за братом, — процедила она сквозь зубы и невольно сжала пальцы Эадмунда, словно надеясь, что это удержит его хотя бы ненадолго. — Я отвлек вас от чего-то? Не хотел, но... — хмыкнул принц, многозначительно разведя руками. Эадмунд отмахнулся и поднялся на ноги, выпустив ладони сестры. — От беседы о женихах, — пояснил он, — которая наконец-то вышла достойной и обнадеживающей. — Давно пора, — согласился Эомер, но в голосе прозвучала сталь, и Эадкильд поняла, что довольный тон ее брата тому не понравился. Благоразумней было бы не затевать спор, однако слова вырвались сами: — И это говорит мне тот, который делит ложе с... не с женой. Уловив постыдные мысли, девушка вмиг покраснела, а сын Эомунда предостерегающе прищурился, выплюнув соломинку изо рта, и нагнулся к ней, заставив затаить дыхание. — Твой язык поразительно быстро заостряется с возрастом. — Только благодаря твоим колким речам. Поджав губы, когда он выпрямился, Эадкильд взглянула в зеленые глаза с вызовом, понимая всю глупость своего поведения, но абсолютно ничего не могла с собой поделать. Эомер даже не повысил голос, значит, не так уж был разозлен, как хотел казаться, и владел не только собой, но и ситуацией. — Не радуйся раньше времени: мы с Эадмундом найдем такого мужа, который собьет с тебя всю спесь и вскоре одарит детьми, — он ухмыльнулся, склонив голову набок. — Я уже представляю, как они будут играть во дворе. — Я согласна, только если твои дети будут играть рядом. — Ты забываешься, — неожиданно резко произнес юноша, нахмурив брови, а затем вдруг скупо рассмеялся, вернув себе насмешливое выражение. — Надеюсь, что в Марке отыщется тот превосходный наездник, о котором я уже рассказывал. Помнишь? — Таких не существует, — упрямо молвила Эадкильд, вздернув подбородок, на что Эадмунд, ожидающий в стороне, прыснул в кулак. Его совсем не удивляли споры между ними, а, наоборот, давали понять, что с этими двумя все в полном порядке. С самого детства он изредка становился свидетелем того, как они задирали друг друга, но мог пронаблюдать целую цепь их язвительных шуточек, посыл которых менялся с каждым годом. Конечно, то были лишь догадки со стороны, но подобные думы отчего-то весьма забавляли да так сильно, что юноше хотелось поторопить тот момент, когда кузнецы, смыкающие звенья одно за другим, неумолимо приближаясь к концу, и сами все поймут. — О, сестрица, — протянул Эадмунд, растягивая губы в улыбке, — ты глубоко заблуждаешься. Эадкильд вскочила на ноги, обиженно воззрившись на брата, всегда защищающего своего друга, и приблизилась к нему, напоследок сверкнув глазами на Эомера. Ведая о том, что он отродясь не принимал участия в прощаниях — даже когда сам уходил в дозор, оставался непоколебимым и сдержанным, — и лишь со скучающим видом созерцал это действо, дева каждый раз остро ощущала укол разочарования. — Не запаздывай, — попросила она, дотягиваясь до щеки Эадмунда и крепко целуя. Он коротко провел рукой по ее спине, мягко отстранил от себя, сжав ладонями плечи, и строго заглянул в глаза: — Обещаю. Коснувшись губами девичьего лба, юноша развернулся, кивнул капитану и зашагал прочь, запустив пятерню в волосы. Эадкильд судорожно вздохнула и беспомощно обхватила себя руками, будто пытаясь стереть прилипшую грусть, клейкой паутиной опутывающую с макушки до пят. Прикрыв веки, она тряхнула головой, отгоняя тревожные мысли, вспоминая добрых сироток, подаривших светлую радость, а когда распахнула очи, то увидела перед собой Эомера, рассматривающего сорванную красную розу, и от неожиданности отшатнулась. — Он воин, а дозоры – его долг. Не нужно расстраиваться из-за обыденных вещей, — бесстрастно изрекал юноша, не отрывая взгляда от длинного стебелька, покрытого колючками, а затем по-простецки протянул цветок девушке. — Возьми, может, скрасит ожидание. Принимая подарок, Эадкильд случайно задела пальцы капитана, вмиг выбившие ее из равновесия и обласкавшие кожу языками пламени, и мгновенно одернула руку. Резко склонив голову, она спрятала потрясение за бархатистыми лепестками, источающими терпкий аромат, и опустила ресницы, вдыхая. «У диких роз острые шипы, — неуместная мысль царапнула сознание, — и ведь чтобы добраться до цветка, нужно не раз уколоться...» — Не скучай, мышонок. Поднявшийся ветер донес сильный мужской тембр издалека — дева встрепенулась, словно не потоки воздуха, а горячее дыхание обожгло шею, и обратила ясный взор туда, куда уводила тропка из сада. Молодой потомок Эорла уже нагнал Эадмунда широкими шагами и напоследок оглянулся через плечо, оставив Эадкильд наедине с гулким биением трепыхающегося в груди сердца и стремительно несущимися в голове думами о том, была ли это лишь игра воображения или она на самом деле слышала слова Эомера.