Мышонок в пшеничном поле

                    На Эдорас опустились предрассветные сумерки. Пустынные улицы застелил молочный туман, скапливаясь в низинах, и дома, что до сих пор утопали в ночном безмолвии, потеряли свои очертания, будто кто-то пальцем размазал чернильную линию на пергаменте. Несмотря на столь плотное марево звук шагов стражников, совершающих неспешный обход, и бряцание кольчуг разносились далеко вперед, не давая тишине полностью завладеть городом. Дымка окутывала пламя их факелов, и эти расплывчатые точки казались светлячками, блуждающими в паучьих сетях, сотканных из крохотных капелек воды, которые повсюду рассыпал прошедший дождь. Кусая легкие при дыхании, прохлада минувшего дня все еще держалась в воздухе, пахнущем свежей сыростью, но готовилась растаять с появлением первых лучей солнца.       Незадолго до полуночи поняв, что больше не уснет, Эомер пришел в «Робкую пастушку». Но даже ласки умелых дев не смогли избавить голову от навязчивых мыслей, что острыми когтями впивались в сознание. И теперь, стоя на главной площади, он раздумывал над тем, чем еще занять себя до восхода, а затем направился вверх по лестнице. Каждый шаг отдавался тупой болью в висках, однако племянник конунга лишь кривился и запускал пальцы в волосы, ожесточенно сдавливая затылок, словно злясь на него за эти ощущения. Он почти не спал — если двухчасовой кошмар вообще можно было назвать сном, — поэтому списывал собственную вялость на последствия бессонной ночи и навалившиеся заботы.       Последние дни были трудными для всей королевской семьи, вот принц и не стал придавать значение слабому недомоганию, полагая, что оно пройдет само. Просто нужно выждать, не забивая разум пустяковыми вещами. Но организм не желал мириться с этой мыслью — потребовал отдыха в самый неподходящий момент — прямо на кипе свитков, когда Эомер просматривал отчеты о снабжении войск. Едва прикрыв веки, он тут же провалился в сновидения. Однако через пару часов пришлось вынырнуть оттуда — война напомнила о себе кровавой битвой в деревне, охваченной огнем. Пламя стояло перед ним стеной, лишая возможности пробраться к уцелевшим воинам в окружении орочьей орды, обжигало лицо и волосы, если он пытался прорваться через нее. Кругом все полыхало, и молодой капитан был уверен, что выживших жителей не осталось... Проснувшись взмокшим, он понял, что горело лишь его тело, а воображение нашло способ сказать об этом. Именно тогда он покинул чертог, чтобы в привычной манере стереть эти картины из сознания — забыться в руках блудниц.       Конюшня встретила принца спертой духотой с ароматом прелого сена, дохнувшей на него, когда он вступил внутрь. Послышалось короткое тревожное ржание — лошади завозились, недовольно зафыркали и высунули морды из стойл, рассматривая нарушителя спокойствия. В такую рань, кроме коней, здесь никого не было: конюхи, готовые помочь любому всаднику, еще не приступили к работе, а по углам пока что таились тени — единственные молчаливые соседи животных.       — Ну здравствуй, старичок, — усмехнувшись, Эомер подошел к Рассвету, нетерпеливо переступавшему копытами, и погладил кремовую гриву.       Невеселая улыбка заиграла на устах, когда жеребец то ли требовательно, то ли обиженно толкнул его в плечо и уткнулся в шею.       — Знаю, что ты не привык обходиться без дела, но отныне я снимаю с тебя седло. Долго мы были вместе, друг мой, однако слишком быстро пролетело время, изрядно подточив наши жизни.       Эомер резко замолчал и потер переносицу, сердито ругнувшись на несносную головную боль, а затем прильнул горячим лбом к морде коня, словно тот мог ее унять. Рассвет всхрапнул, обдав кожу теплым дыханием, и губами пожевал воротник льняной рубахи.       — Ты знал меня еще мальчонкой, — продолжил он, стараясь не дрожать, — а я тебя — жеребенком, который едва ли научился стоять на ногах; сейчас же мне приходится видеть твою старость. Ты всегда был волен, как ветер, и теперь можешь уйти — велю выпустить тебя в степь навстречу свободе. Но ежели вернешься, я хотел бы взять тебя в путь в последний раз, дружище.       Отстранившись, принц провел ладонью по лошадиной шее, любовно потрепал по холке и развернулся. Рассвет был, пожалуй, ярчайшим воспоминанием об отце, и Эомер не желал расставаться с ним, но осознавал, что ему нужен другой, молодой конь.       Когда воин прошел в стойло, оставив сбрую на ограждении, Огненог бесцеремонно повернулся задом и тряхнул хвостом, делая вид, что не заметил подготовленное для него снаряжение. Ухмыльнувшись, он подошел к животному сбоку, расстелил на его спине суконное покрывало и так же бесцеремонно, но легонько, чтобы не испугать, хлопнул по крепкому крупу. Мощно лягнув воздух, жеребец громко фыркнул и покосился на своего обидчика.       — Не думай, что сможешь показывать свой норов, — твердо проговорил Эомер, встретившись с оценивающим взглядом, и потянулся за седлом.       Позволяя надеть на себя узду и подтянуть подпруги, Огненог оставался невозмутимым как тогда, когда младший принц впервые гладил его, давая привыкнуть к тяжелой руке. В отличие от Рэоха, который не признал в нем своего хозяина, этот меарх серой масти был готов подчиниться. Однако Эомер знал, что так только кажется.       Он вывел коня из конюшни и вместе с ним, держась за повод, не спеша двинулся вниз по улице. Туман лениво растворялся, вырисовывая контуры силуэтов, и небесная чаша, бледно-голубая на востоке, накрывала город уже светлой мглою. Чтобы объездить скакуна и скоротать бессонницу, воин упрямо шел к главным воротам, хотя его пошатывало, а в висках не переставала стучать кровь, притупляя все чувства.       Впереди послышался негромкий разговор, полумрак приобрел смутные очертания — из него медленно выступили сторожевые башни с деревянными зубцами и прочные стены с каменной кладкой, в белесой пелене походившие на склоны невысокой горы. Казалось, что открытые врата вели в сизую пропасть, а неподвижные фигуры на укреплениях, выделяющиеся на фоне серого неба, были лишь мраморными изваяниями. Шепчась друг с другом, они словно не слышали приближающиеся шаги и цокот копыт, но когда принц подошел ближе, мигом затихли.       — Это капитан Эомер, — предупредил один из них. Глухо забренчали кольчуги, заскрипела вываренная кожа на доспехах — и к парапету подошли воины в теплых плащах, с копьями и стягами в руках. — Приветствуем вас, господин!       Тот остановился, потянув Огненога за поводья.       — И тебе доброго утра, Фортрит. Как нынче ведется служба? — вполголоса отозвался он, вопрос же прозвучал чисто из вежливости, нежели из интереса.       Стражник прочистил горло, удивившись, что племянник конунга помнил имя простого солдата, и оперся одной рукой об эфес меча, стукнув ножнами по дощатому полу.       — Спокойно все, господин, да только гонец прибыл запоздно. Все говорил, что от знатного вельможи прискакал с важнейшим посланием, — деловито вымолвил Фортрит.       — Впустили? — Эомер нахмурился и пристально посмотрел на мужчину, показывая, что ждет ответа.       — А как же, — ухмыльнулся тот. — Вон он, родимый, сразу в трактир и отправился.       — Видно, не такое уж и важное послание привез, — принц фыркнул и тут же осекся, склонив голову набок. — Ну-ка, постой... а ты откуда про это прознал? Видел? Или сам туда сбежал с поста?       — Да что вы, господин! Начальник Эльфхельм семь шкур бы содрал за такое, да и мы никогда бы... не оставили пост.       Эомер безразлично хмыкнул и продолжил путь, уводя Огненога за собой. Наверное, не стоило этого говорить, но насмешливые слова вырвались без позволения:       — Ваш начальник сам часто наведывается в трактир, но с него хватит и одной шкуры. Она у него тонкая.       Просторы Марки всегда пахли горькой полынью, однако этот аромат был особенно ярким и насыщенным перед восходом солнца. Жадно вбирая первые отблески лучей, равнина просматривалась почти до горизонта, а туман уползал в ложбины, становился полупрозрачным и таял. Эомер спускался вниз по колеистой дороге, петляющей по склону зеленого холма, мимо погребальных курганов у его подножия, и видел все как на ладони: обширную степь, быструю реку, стремящуюся на восток, и табуны, пасущиеся на сочных лугах.       — Посмотрим, каков ты на самом деле, — протянул он, перехватив Огненога под уздцы, и свернул в низину.       Спутанная от ливня трава отяжелела и оплетала щиколотки, а земля под ней была рыхлой, словно речной песок. Растительность прилипала к кожаным сапогам и тихо шелестела от каждого шага, заглушая стук копыт и воинскую поступь. Дойдя до истоптанной поляны, Эомер остановил коня, провел ладонью по широкой переносице и заглянул в умные глаза. Кроме почти человеческой осмысленности в печальном взгляде, там таилась и неукрощенная строптивость. Эорлинги, чья жизнь всегда была связана с лошадьми, умели обуздывать диких жеребцов, но пытаться подчинить меарас — значило рисковать более других. Однако любая опасность лишь зажигала сердце молодого капитана, давно зачерствевшее в битвах, давала чувствовать себя живым, и он искал эту возможность, как безумный.       Эомер рывком взлетел в седло, слегка натянув поводья, дабы приостановить скакуна, если тот решит податься вперед, и тут же болезненно скривился — привычное, но резкое движение вызвало головокружение.       — Пошел! — зычно выкрикнул он, не дожидаясь реакции Огненога, и ударил коня пятками. Ведомый необыкновенной силой, что внезапно проснулась от нежелания потерять свободу, тот взвился на дыбы.       Громкое жалобное ржание всколыхнуло травяное море и эхом разнеслось по бескрайней степи, прорезав предрассветную тишь. Взявшись за серебристую гриву посредине шеи и настойчиво подавшись вперед, своей тяжестью Эомер заставил коня опуститься на передние ноги, а затем снова тронул каблуками бока — и Огненог сорвался с места, выдрав клоки жесткой травы. Сразу же сбросил скорость и круто развернулся, намереваясь то ли следовать в собственном направлении, то ли укусить всадника за колено, но принц властно потянул повод в противоположную сторону, давая понять, что командует здесь он. Накатила тянущая слабость, а в ушах зашумело, когда жеребец стал отчаянно отбрыкиваться, стремясь сбросить наездника. Эомер твердо смотрел вперед, надежно обхватывал мускулистые бока, чуть отклоняясь назад, чтобы не получить удар мощной головой в лицо, и приказывал себе держаться, когда подскакивал в седле, думая, что вот-вот упадет. Не привыкший жалеть себя, он не принимал мысль, что для подобного занятия у него было недостаточно сил.       Всхрапнув, Огненог помчался вперед и неожиданно затормозил, взрыхлив землю. Довольно хмыкнув в ответ на неумелую попытку освободиться от седока, Эомер крепче сжал поводья, чувствуя, как они выскальзывают из ослабшей хватки, и оттянул воротник мокрой рубахи, дабы немного охладить кожу, жар которой сводил с ума. Сердце бешено колотилось, отсчитывая мирную паузу, разум ожидал очередной непокорности от коня, однако стан поник и уже не был напряжен. Напоминая кто на самом деле хозяин положения, принц уверенно направил скакуна к дороге.       Они успели пройти несколько шагов в полном взаимопонимании, пока вдруг жеребец не взбрыкнул, выгнув спину. Эомер с малых лет ездил верхом, к тому же не раз развлекался с воинами, укрощая лошадей, но сейчас даже не успел воспрепятствовать этой выходке. Стремена соскользнули, его резко выкинуло вперед — в грудь пришелся сильный удар шеей, а потом шатнуло назад, вырывая поводья. Ощутив отсутствие властной руки, более не подавляющей его волю, Огненог подпрыгнул на прямых ногах и выбил всадника из седла, уносясь дальше.       Грянувшись наземь на полной скорости, Эомер стремительно покатился по траве и, перевернувшись на спину, остановился. Левое плечо заныло, ребра будто защемило тисками — дыхание сперло, а при каждом следующем вздохе грудную клетку пронзала острая боль. Наверное, он сильно ударился затылком, потому что взгляд на мгновение помутнел, перед глазами все закружилось, заставив тихо простонать сквозь стиснутые зубы. Обессиленно прикрыв веки, он слушал удаляющийся топот копыт и прислушивался к собственным ощущениям, а потом внезапно залился в безумном, торжествующем смехе, как человек, которого вновь удержали от падения в пропасть.       Жар не спал, по-прежнему истязая разум и плоть, словно выжигая все изнутри, но тело больше не ломило, по спине пробежал холодок. Эомер пронзительно свистнул, ругнувшись на громкий звук, отдавшийся в висках, и уставился на ясное просветлевшее небо. Уже рассвело. Бледный оттенок голубого насыщался лазурью, а на горизонт брызнули первые золотые капли, бликами играя на лице. Интересно, как долго он пролежал на траве? Откликнувшись на зов, Огненог вернулся почти сразу, но так и не приблизился к Эомеру, лишь остался в стороне, закрывая тенью робкие солнечные лучи.       — Ну давай, — процедил воин, протягивая руку. Жеребец дернулся, отступив назад, и в знак отказа тряхнул шелковистой гривой. — Кому сказал!       Медленно, недоверчиво или же сопротивляясь жесткой воле, меарх подошел к нему. Принц успокаивающе погладил морду, дав фыркнуть в предплечье, а затем молниеносно схватил спавшие вниз поводья и потянул на себя. Огненог заржал и непроизвольно оттолкнулся от земли, чтобы встать на дыбы, но вес могучего тела, которое он не смог поднять, приковал его обратно. Тогда, поняв безмолвное требование, конь стал отступать назад, всхрапывая, упираясь копытами, и надежно поставил хозяина на ноги.       — То, что нужно, — довольно пробубнил Эомер, похлопав скакуна по шее. Будто извиняясь, Огненог уткнулся ему в ухо и губами пожевал волосы.       Что-то бесплотное, невесомое, что обычно связывает лошадь и всадника, их мысли, действия и делает их единым целым, сплелось в прочную нить, когда он вновь забрался в седло. Жеребец послушно следовал указаниям, резво мчась по равнине, и ветер был с ним заодно, делая поступь легкой.       Стремительно приближающийся всадник на вороном коне, выехавший из ворот Эдораса, заставил младшего принца приложить ладонь козырьком, а затем решительно повернуть Огненога ему навстречу. Теодреда он признал издалека, ведь статного и горделивого потомка Эорла, свободно управляющего скакуном, никак нельзя было спутать ни с одним другим воином Марки.

✵ ♞ ✵

      Едва летнее солнце поднялось над степью, удушающая духота вновь вернулась, будто и не помнила минувший студеный ливень. Смыв дорожную пыль, конский и собственный пот в прохладной бане, Эомер немного пришел в себя после жара, сжигающего тело изнутри, и вместе с братом отправился на поклон к конунгу.       — Кому ты пытаешься доказать свое упрямство? — сдержанно спросил маршал. Он коротко кивнул стражникам, охраняющим королевские покои, и постучал в дверь.       — Ты о чем? — бесстрастно поинтересовался Эомер.       — О том, что сейчас ты должен быть в постели и отдыхать, — произнес Теодред строгим, командным тоном и прошел внутрь.       Звонкие трели птиц, распевающих в пышном саду за окном, наполняли комнату чистым звучанием, а легкий ветерок, надувающий занавеси как паруса, и отсутствие палящих лучей создавали приятную прохладу. Укутанный меховыми одеялами Теоден расположился в кровати, спиной прислонившись к изголовью, и смотрел на вошедших зорким, прямым взглядом ясных глаз, под которыми пролегли серые тени усталости. Возле ложа в небольшом кресле, придвинутом так близко, насколько это было возможно, неизменно сидела Эовин с ровной осанкой и поднятой головой, как истинная дочь короля.       Поприветствовав правителя поклоном, Эомер прошел к сестре и наскоро поцеловал ее в макушку, сжимая узкие плечи ладонями и заглядывая в раскрытую книгу на коленях. А потом заметил Гриму у стола возле противоположной стены, заставленного склянками, и резко выпрямился, гневно поджав губы.       — Как твое здоровье, отец? — маршал остался в стороне, внимательно наблюдая за конунгом.       — Неужто со мной серьезное что-то приключилось, чтобы о моем здоровье беспокоиться? Рано ты забыл, что отец твой воин, способный не только обычную простуду перебороть, но и меч удержать в крепких руках. На меня, признаться, даже юные девы тайком да посматривают, — значительно молвил Теоден, хохотнув, — так что уймитесь оба и не докучайте расспросами.       — Отец, — уголки губ Теодреда приподнялись в улыбке, — как можно о тебе не тревожиться? Рохану нужен ты, мудрый и сильный король, а тебе нужен отдых. Наслаждайся мягкостью своей постели, пока есть время, а мы уладим все остальные дела.       — Тогда гонец ждет вас в зале совета, с ним нужно переговорить и... советники подготовили свитки. Делайте то, что считаете нужным. Ступайте, — конунг указал подбородком на дверь и откинулся на подушки. Ни один мускул не дрогнул на лице, говоря о слабости тела, но Эомер и так понял, что горделивый стан все еще обременен недугом.       Принцы почтительно склонили головы и направились к выходу из покоев. Перед тем, как переступить порог, младший принц бросил презрительный взгляд на архивариуса, поднесшего Теодену кубок, а Теодред вполоборота вкрадчиво произнес:       — А заглядываются девушки лишь потому, что кошель твой размером с сокровищницу, отец.       Поспешно закрыв за собой дверь, братья залились дружным хохотом, словно мальчишки, когда услышали, как что-то приглушенно ударилось о дверь и наигранно-строгий голос произнес: «Ну попадитесь мне, сорванцы».       — Этот гонец... — насмешливо протянул Эомер, направляясь вслед за наследником, — все о нем только и говорят. Хотел бы я посмотреть на него и на его важное послание, с коим он...       Теодред внезапно остановился, заставив осечься и замереть на месте. Тяжело вздохнув, развернулся с таким терпимым видом, будто сзади него шел не воин, а надоедливое дитя, задающее слишком много вопросов, и качнул головой.       — Эомер, — отчеканил он, сжав плечо брата, — иди отдыхай.       Тот нахмурился, упрямо вздернув подбородок.       — Наверное, ты не взял в толк мои слова о том, что я не оставлю тебя в такой час.       — Я прекрасно понимаю твое стремление, ведь ты постоянно пытаешься его разъяснить. Знаю, что ты всегда готов помочь, и я ценю это превыше всего, брат мой. Но ты болен, а я не тиран, чтобы сейчас настаивать на твоей помощи и видеть, как тебя трясет от жара, от которого даже мысли собрать в кучу не можешь. Я справлюсь сам.       — Не говори со мной так, словно я не способен принять решение за себя, — холодно произнес младший принц. Его начинало раздражать, когда из уст Теодреда лились подобные речи, оспаривающие его волю.       Мужчина ничего не ответил, лишь развернулся и бросил через плечо:       — Если тебе так угодно, то это приказ.       Поджав губы, Эомер проводил удаляющуюся фигуру взглядом исподлобья, устало потер переносицу и толкнул дверь в свои покои. Захлопнув ее ногой, прошел в середину и коротко огляделся в поисках графина с вином, но взор вдруг зацепился за широкую кровать — и ноги сами подхватили его мысли, подводя к постели. Упав на мягкое меховое одеяло, он мгновенно уснул, стоило лишь обнять подушку.

✵ ♞ ✵

      Эомер услышал шорох даже сквозь крепкий сон и, распахнув веки, резко приподнялся на локте. Молниеносно среагировав на движение возле кровати, он схватил копошащийся силуэт свободной рукой и рванул на себя, сонно вглядываясь в девичье лицо перед собой. Сдавленно вскрикнув от неожиданности, Эадкильд едва не упала и теперь беспомощно хлопала испуганно-растерянными глазами, все еще не отойдя от произошедшего. Принц нахмурился, пытаясь сообразить, где он находится и почему видит ее темные очи с множеством золотых прожилок, а затем разжал ладонь, выпуская.       — Никогда не смей подкрадываться ко мне, — недовольно буркнул он, перевернувшись на спину. — Так делают лишь убийцы и воры, а я умею быстро и не всегда безобидно отвечать на угрозу.       — Я не подкрадывалась, — тихо произнесла дева, потирая запястье, и подбородком кивнула на небольшой столик возле ложа, — я суп принесла.       Уста Эомера тронула снисходительная улыбка, бессовестно выдавшая то тянущее чувство, что на миг разлилось в груди в ответ на столь простой жест заботы, но это ощущение тут же уступило место какому-то ярому негодованию. Запустив пальцы во влажные от пота волосы, он сел в кровати и свесил ноги на пол. Было невыносимо жарко, будто он долгое время пролежал под грудой мехов, хотелось снять с себя мокрую рубаху, прилипшую к телу, и окунуться в ледяную воду.       — Я что, уже не в состоянии сам прийти к трапезе? — голос прозвучал холодно и жестко, лишь поощряя обиду, которая скользкой змеей свернулась глубоко внутри. Принц хорошо помнил то, что случилось после ливня, и не мог позволить себе забыть.       — Ты проспал ее.       Эомер вскинул брови и глянул в окно. Солнечный свет почти не пробивался в покои, освещая лишь серое небо и кусочек черно-синей тени, спешно пожирающей остатки дня.       — Я не голоден, — раздраженно пробормотал он.       Порывисто выдохнув, Эадкильд внезапно шагнула ближе и наклонилась к нему, вытягивая губы. Расслабленное тело вмиг напряглось, преодолевая слабость — принц шарахнулся назад, пугаясь такого поведения. Не понимая, что нашло на деву, он снова дернулся, когда она обхватила его лицо ладонями и настойчиво притянула к себе. Мягкие губы коснулись горячего лба, оставляя нежный прохладный след, который заставил невольно замереть и затаить дыхание. Прикрыв веки, воин покорно отдался ощущениям, пробужденным этим мимолетным поцелуем, таким же невесомым, как шелковистое перышко, подхваченное легким ветерком.       — У тебя жар, — молвила Эадкильд, отстранившись. Плавно качнулись длинные не заплетенные локоны, черные, как сажа, и оставили после себя тонкий медвяный аромат тех белых цветов, что весной распускаются на деревьях в королевском саду.       Эомеру показалось, что этот запах насквозь пропитал воздух вокруг, забиваясь в нос, переполняя даже легкие. Чтобы вырваться из сладкого морока, он поднялся с кровати и направился к окну.       — Он мне не мешает, — упершись руками в дубовую столешницу, принц вяло сжал ее и болезненно скривился. В ушах стучала кровь, нестерпимо сдавливая виски и оголяя нервы, бередя и так обостренные чувства. — Пройдет сам, можешь не беспокоиться.       — Разденься, — приказ раздался прямо за спиной, вынудив в недоумении обернуться.       — Что?!       — Сними рубаху, — вздохнула Эадкильд, наткнувшись на изумленный взгляд. — У тебя жар, нужно облегчить твое самочувствие.       Поняв всю нелепость собственных предположений, без сомнения, навеянных недугом, ослабившим не только плоть, но и сознание, Эомер насмешливо хмыкнул. И с горечью признал правдивость слов Теодреда о том, что расхлябанный разум сейчас — это не лучший советчик.       — Давно ли ты стала умудренной в лекарском деле?       — О таком нехитром способе знает каждая дева, и ей вовсе не обязательно быть лекарем. А ты не отпирайся, — вкрадчиво сказала она, робко посмотрев исподлобья, — я же вижу, что тебе нездоровится. Я всего лишь хочу помочь... позволь это сделать.       Молодой капитан недовольно закатил глаза, но все же развязал шнуровку на воротнике, расшитом жесткими серебряными нитями, которые впились в грудь во время сна и запечатлели на коже красный рельефный узор. Заведя руку за шею, он смял рубаху в кулаке и рывком сдернул ее через голову, отбрасывая в кресло.       — Помощь пригодилась бы тогда, когда я искал тебя несколько часов кряду. Но куда уж там, ты ведь была очарована обществом кузнеца.       — Эомер... — процедила девушка, гневно сдвинув брови. Потом вдруг поменялась в лице, умерив свой пыл, и пристыженно отвела взгляд, — не злись. От тебя я укрылась не нарочно, и мне очень жаль, что ты заболел по моей вине. Прости, что так получилось, но после конюшни я... я ведь не думала тогда, что ты меня ищешь и что я нужна тебе.       — О чем речь, Эадкильд?! — возмущенно-резко воскликнул он, нахмурившись. — Конечно же ты мне... нужна.       — Значит, мы...       — Мы закончили этот разговор уже давно, — не повышая тона, отчеканил принц и надолго замолчал.       Сердце гулко билось меж ребрами, будто задавая ритм агонии, вызывающей пелену перед глазами, и казалось, что тело пошатывается от каждого колебания воздуха. Стоять было невыносимо трудно, а в сознание все чаще закрадывалась мысль о том, дабы выпроводить Эадкильд за дверь и лечь в постель. Но почему тогда он медлил?       — Я разделся, что дальше?       Прикусив губу, дева встрепенулась и покрутилась на месте, осматривая покои. На столе, рядом с оружейной стойкой, где красовался Гутвин, который не вынимали из искусно украшенных ножен, пожалуй, целую вечность, она заметила большую чашу для умывания.       — Нужно обтереться водой, дабы немного охладиться. Жар это не собьет, твой организм справится с ним сам, но поможет перенести недуг. Конечно, лучше окунуться полностью, но тебе желательно как можно меньше ходить и больше отдыхать, — деятельно говорила Эадкильд, смачивая мягкое полотенце.       Эомер бесшумно подошел к ней сзади, недоверчиво наблюдая за слегка суетливыми действиями, и скрестил руки на груди. Он никогда не тратил время на лечение таких мелочей, зная, что поборет все сам, не отвлекаясь от других, более важных дел. Но от Эовин было невозможно отвязаться — она всегда настаивала на том, чтобы брат разрешил ей похлопотать с раной, ссадиной, сухим кашлем после дозора или же отправился к лекарю. А он, стискивая зубы, всегда соглашался, лишь бы утолить желание сестры помочь, ведь это приносило ей радость. Сейчас о нем заботилась другая дева, оказывается, во многом похожая на Эовин, и принц не хотел обидеть ее отказом, видя, как ей это важно.       — Нужно больше... — Эадкильд развернулась и тут же запнулась, наткнувшись взором на обнаженную мужскую грудь. В глазах цвета старого золота промелькнуло что-то новое, непривычное, что Эомер принял за смесь жалости и брезгливости — на его загорелой коже отчетливо проступали тонкие линии старых, светлых шрамов. Остро ощутив укол разочарования, он скривил рот и вздернул подбородок. — Нужно больше пить.       Поспешно переведя взгляд на зажатую в ладони сырую ткань, девушка аккуратно провела ею по его ключице от одного плеча до другого. Из-за ломоты в теле, сделавшей кожу слишком чувствительной, следом за прикосновением поползла обжигающая боль, а Эомер тихо зашипел. Вздрогнув от капель воды, побежавших вниз по животу приятными холодными змейками, он дотянулся до шнурка на столе и собрал волосы в узел, пристально следя за выражением девичьего лица, видя, как Эадкильд отводила взор, стараясь смотреть куда угодно, лишь бы не на него, и это задевало глубоко внутри, вызывая волну отвращения к такой неискренности.       — Не мучай себя, я могу сам, — жестко произнес Эомер и накрыл ее ладошку своей, останавливая. — Я же вижу, как тебе неприятно.       Испуганно уставившись в пытливые зеленые глаза, дева судорожно сглотнула и не вымолвила ни слова. Капитан качнул головой, расценив это как страх признаться.       — Все нормально, — он ободряюще улыбнулся краешком губ, — ты не обязана это делать.       Хрупкая ладонь выскользнула из надежного плена, забирая тепло прикосновения и оставляя лишь мокрую прохладу ткани, прижатой к груди. Эадкильд замялась всего на мгновение, переступив с ноги на ногу, а затем торопливо подошла к кровати, чтобы расстелить.       Мрачно отвернувшись и полностью смочив полотенце, Эомер завел руку за шею и выжал его до последней капли, позволяя шустрым струям воды стечь по позвоночнику. От липкого воздуха на влажной коже сразу выступили бодрящие мурашки, которые прогнали и ненавистную духоту, и неприятный осадок на душе.       — А теперь ложись, — распорядился девичий голос, тщательно спрятав приказ за приглашением.       Принц скосился через плечо, метнув взгляд на расправленную постель, и развернулся. На раздумья не потребовалось много времени — тянущая слабость в истерзанных мышцах сама понесла его к ложу.       — Я не собираюсь спать, — твердо ответил он, прислоняя подушку к резному изголовью. Скинув сапоги, Эомер со сдерживаемым стоном растянулся на льняных простынях и испытующе посмотрел на Эадкильд, присевшую на край кровати с миской супа в руках. Он был все еще теплым и испускал пар, щекочущий нос наваристым мясным запахом.       — Не хочешь – не спи, — она безразлично пожала плечами, — я тебя не заставляю, но отдохнуть ты должен хотя бы до утра. Знаю, что будешь отпираться, и напомню о повелителе, который рассчитывает на вас с братом. Господину Теодреду тоже нужен твой свежий ум, способный принимать верные решения, а не помутненный рассудок. Я поставлю кувшин с водой на стол рядом — пей больше, а если тебя не знобит, то пока не одевайся. И еще... Может, съешь хоть немного?       Пожалуй, дева и сама не приметила, как ее советы плавно перешли в выговор, словно она отчитывала бестолкового нашкодившего мальчишку. Однако последнюю фразу произнесла так жалобно, подкрепляя просьбу тоскливым блеском глаз, обрамленных пушистыми ресницами, что у капитана защемило сердце, и он взаправду почувствовал себя виноватым, хотя ничего дурного не сделал.       — Ладно. Давай сюда свою похлебку, — буркнул он. — Может, ты меня еще с ложки покормишь?       — Еще чего! — Эадкильд огрызнулась и гневно сунула миску ему в ладони, едва не разлив содержимое. — Сам ешь... похлебку!       Обреченно вздохнув, Эомер покачал головой. Девушка скрестила руки на груди, насупилась и пробуравила его взглядом, сменив покорное очарование на обыденную вспыльчивость. Принц лишь закатил глаза и принялся есть суп, но, услышав приглушенный смешок, непроизвольно глянул на нее. Подавляя искреннюю улыбку, отразившуюся и в сиянии очей, Эадкильд покусывала губу и рассеянно теребила складки платья.       — Ты на меня больше не сердишься?       Отставив миску на прикроватный столик и повинуясь внезапному порыву, Эомер подался вперед. Он взял ее изящные руки, сложил тонкие пальцы в кулачки и накрыл их своей большой горячей ладонью. Девичий взор беспорядочно заметался и застыл на гордом лице, где появилась теплая полуулыбка, показавшаяся из дальнего уголка души.       — Нет.       Тугие удары сердца, бьющегося через раз, с мучительным замиранием отмеряли затянувшееся молчание, но совсем не угнетающее, наоборот, — чарующее янтарными искорками в выразительных глазах и чутким прикосновением рук, которые не хотелось отпускать. Он исподлобья смотрел на Эадкильд, а после крепче сжал маленькие кулачки, намереваясь что-то сказать. Но едва открыл рот, как в дверь настойчиво постучали.       — Кто? — спросил Эомер, прочистив горло.       — Ваш покорный и верный... — дверь без разрешения открылась, и внутрь ступил ухмыляющийся Эадмунд, держа несколько свитков подмышкой. Наткнувшись взглядом на фигуры в тени полога, он посерьезнел и осекся: — Слуга. Я принес отчеты, подготовленные архивариусом, с наилучшими пожеланиями от маршала. Он велел просмотреть их после рассвета, не раньше.       — Все потом, друг, — Эомер устало потер переносицу, украдкой глянув на Эадкильд. Его неприятно взволновала отчужденность на помрачневшем лице, которая навела на мысль о том, что между братом и сестрой повисло напряжение или обида, ведь дева не повернулась, не поприветствовала юношу, ровно как и Эадмунд даже не одарил ее ласковой улыбкой.       — Оставлю на столе.       — Гонец уехал?       — Давно уж, — пожал плечами воин. — Говорят, кричал, чтобы первым пустили в зал совета да поскорее сломали печать на срочном донесении, а как наследный принц глаза на него скосил, так его след и простыл. Приглашение на свадьбу в честь помолвки привез.       Эомер фыркнул и откинулся на подушку. Подувший из окна ветерок зашуршал пергаментом на письменном столе, приковывая внимание, и прохладным шепотом напомнил о надвигающейся ночи, которая затопила покои серым сумраком. Склонившись, Эадмунд зашагал к выходу, но, открыв дверь, остановился и обернулся, словно забыл что-то:       — Я могу забрать свою сестру?       — Разумеется, — нахмурился капитан, не понимая, зачем нужно его разрешение.       — Идем, Эадкильд. Приготовления займут долгое время, тебе следует выспаться.       Она кротко поднялась с кровати и черной тенью пересекла комнату, подойдя к двери.       — Ты что, в дозор собралась? — со смехом спросил Эомер, повернув к ней голову.       — Никаких дозоров и мечей, господин, — холодно ответил за сестру Эадмунд. На миг могло показаться, что ему и самому неприятен этот разговор. Тоскливо скользнув по ее профилю, он глубоко вздохнул, но тут же взял себя в руки: — Она уже давно не ребенок, и впору задуматься над замужеством и созданием семьи, где она станет любящей женой и матерью. Завтра придет ее жених.       Внутри что-то отозвалось тупой болью — Эомер в недоумении сощурился и посмотрел на деву, которая стремительно выскочила в коридор, не попрощавшись. Вновь склонившись, Эадмунд вышел следом и закрыл за собой дверь, погружая покои в мертвую тишину, давящую на виски, где вновь застучала вскипевшая от жара кровь. Обхватив голову руками и зарывшись пальцами в волосы, принц закрыл глаза, жадно глотая воздух, выбитый из легких такой новостью. Но так и не понял, что эти чувства были отнюдь не от изумления.