Мышонок в пшеничном поле

                    Всю свою жизнь Эадкильд старалась не уступать чужой воле. Но сейчас впервые ощущала себя зверем, затравленным до бессилия и загнанным в тупик, из которого не было иного выхода, кроме как подчиниться судьбе. И вся ее непокорность, неизменно щетинившаяся на любые попытки принуждения годами, в одночасье потеряла всякий смысл.       Словно заразившись от своего единственного посетителя, небольшая банная комната, серая и неприглядная, насквозь пропиталась отчаянием. По не просыхающему от влаги полу стелился сумрак, вбирая в себя предутреннюю прохладу, а запах сырого дерева перемешивался с бодрящим ароматом лимонной корки, делая его горьким. Подтянув колени к груди, Эадкильд неподвижно сидела в ванне и застывшим взором смотрела на кромку ровной прозрачной глади. Опустошающая душу, прогоняющая и печаль, и счастье, вода обволакивала стройное тело подобно тончайшему шелку. Несмотря на тугое чувство тревоги, которое сдавливало мечущееся под ребрами сердце, в голове не было никаких мыслей. Только нерадостное предвкушение чего-то неизбежного расползалось по коже морозным дыханием.       — Моя госпожа, вам пора собираться.       Взгляд сухих воспаленных глаз, потерявших прежний блеск, резко обратился на нежданного гостя. Бесшумно закрыв за собой дверь, служанка подошла к Эадкильд, на ходу разворачивая мягкое полотенце.       — Уже?       — Да, госпожа, — кивнула Тунна, вытягивая руки вперед, — бабушка велела вас поторопить.       Поджав губы, Эадкильд с плеском поднялась из воды, перешагнула деревянный бортик и ступила на пол, закутываясь в чистую ткань. Зябко поеживаясь, тщательно вытерлась и спешно влезла в просторную накидку, а затем молча вышла за служанкой в свои покои.       На кровати, в полоске утреннего света, льющегося из окна, лежало медно-розовое платье, при виде которого девушка скривилась, словно на его месте были рассыпаны гнилые яблоки, источавшие мерзкий запах. Тунна тут же подхватила наряд, помогла одеться и подвела Эадкильд к зеркалу, чтобы та могла полюбоваться собой.       — Оно не подходит, — в ужасе прошептала леди в отражении.       Даже измученная, с бледным лицом, припухшими веками и глазами, раздраженными от ночных слез, она не могла омрачить пышность одеяния, как будто назло придающего ей очаровательный вид. Платье было слишком, слишком праздничным — отнюдь не для этого дня.       — Что вы, госпожа! — пораженно воскликнула служанка, приглаживая расшитый жемчугом отворот на плечах. — Вы просто красавица, настоящая невес...       Внезапно перехватив ее руку, Эадкильд с силой сдавила тонкое запястье, заставив осечься и поднять растерянный взор.       — Нет! Я не должна так выглядеть, ясно? — процедила она сквозь зубы, впиваясь пальцами в покрасневшую кожу. — Принеси мне другое платье, сейчас же!       — Но... ваша бабушка...       Громкий стук в дверь не дал ей договорить. Инстинктивно повернув голову на звук, Тунна подалась в сторону, но не сумела сделать и полшага — Эадкильд так и не расцепила хватку.       — Сестра, я могу войти?       Горечь, появившаяся во рту, крепко придушила недавнюю панику. С усилием сглотнув, Эадкильд протолкнула вставший в горле ком и разжала ладонь, выпуская служанку, обреченно взглянув в зеркало, на свой ненавистный наряд. Тихо поздоровалась Тунна, и деревянные доски тоскливо заскрипели под чеканными шагами Эадмунда. Шуршание одежд становилось все слышнее, явственнее, а вскоре блестящее стекло в резной раме показало и самого юношу — статного, красивого воина, возникшего за девичьей спиной.       — Заплети волосы, и нам надо спускаться, — после недолгой паузы произнес он, опуская ладони на плечи Эадкильд.       Едва мужские руки коснулись ее, Эадкильд круто вывернулась и прошла к окну, гневно покосившись на брата, строгое лицо которого хранило безразлично-спокойное выражение. Опустившись в кресло, она высвободила локоны из узла на затылке и кивком позволила Тунне расчесать их.       — И как долго ты будешь обижаться на меня? — прямо спросил юноша, усаживаясь на кровать. Девушка насупилась, но ничего не ответила, продолжая сминать в кулаке юбку и буравить взглядом солнце из золотых пластин, приколоченных к щипцу Медусельда. — Ты уже выросла, Эадкильд. Я говорю это в очередной раз, хотя ты сама должна замечать, что мужи обращают на тебя иное внимание... Понимаю, ты хочешь удержать детство, оградиться от взрослой жизни и от ответственности, которую она за собой несет. Но так не будет вечно! Детство не сберечь, сестра. Ты лишь дотянешь до того момента, когда его разобьют жестокие обстоятельства, навсегда оставив в душе осколок памяти. Поверь мне, это не самый приятный исход.       Он замолчал, то ли подбирая слова, то ли ожидая реакции Эадкильд, а затем вздохнул и продолжил:       — Сделай это сама, пока не поздно — пойми, что беззаботная пора прошла, и прекрати обижаться. Я ведь... я ведь желаю тебе только счастья.       — Хорошие же у тебя представления о счастье, — фыркнула дева, смерив его враждебным взором через плечо. — Ты подумал, я буду сиять от радости, когда рассказал бабушке о том, что я открыла тебе? Наш разговор в саду был только между нами, не предназначен для кого-то еще, а ты... настоящий предатель.       — Предатель? — грозно переспросил Эадмунд. — Да, я поведал ей обо всем, потому что именно она попросила меня поговорить с тобой. Ты никогда ее не слушала, не внимала советам и не делилась переживаниями. Я знаю, мы с тобой всегда были близки, но... Я старший брат, а не сестра и не могу воспитывать тебя как положено леди! — он шумно выдохнул, а голос вдруг потеплел: — Просто доверься бабушке. Она вовсе не чужой человек и всякий раз заботится о будущем своих внуков.       Солнце светило прямо в глаза, вынуждая девушку смаргивать наполняющую их влагу и опускать взгляд на пальцы, добела стиснувшие легкую ткань. Эадкильд качнула головой, словно не поверила ни единому прозвучавшему слову, и прикусила губу. Грубить брату, спорить и обсуждать подобные темы при служанке было неправильно, но долгая игра в молчанку потребовала выплеснуть наружу всю обиду, разъедающую душу.       — Тогда почему ты не женишься? Я только и слышу о своем будущем! А как же твое? Почему бабушка не заставляет тебя найти жену? Почему вы только меня обязываете завести семью? Почему, Эадмунд? — она резко обернулась, хлестнув себя длинной косой, которая обвила предплечье, будто веревка.       Дева и сама не заметила, как стало трудно дышать, каждый рваный вздох обжигал легкие колючей сухостью, а по щекам стремительно катились крупные, неостановимые слезы.       — Мне страшно, Эадмунд... Прошу, не заставляйте меня выходить замуж!       Обеспокоенно вскочив с кровати, юноша властным мановением руки повелел оторопевшей Тунне выйти из покоев и в один шаг сократил расстояние, отделяющее его от сестры. Эадкильд сильно сжала кулаки и немо глотала воздух ртом, сдавленно всхлипывая, дрожа всем телом. Эадмунд присел на корточки возле ее ног и ласково расцепил хрупкие ладони, взволнованно заглядывая в лицо.       — Малышка, ты все не так поняла, — прошептал он, утешая чуткими поглаживаниями, стирая с тонких пальчиков разбившиеся капли. — Ты ни с кем не разговаривала, и посмотри, к чему это привело... Послушай, сейчас тебя никто не выдает замуж, это простое знакомство, общение и ничего больше, если сама не захочешь. Бабушка устраивает обед, конечно, с серьезными помыслами... Да, она настаивает и... волнуется, ведь в наш дом до сих пор не пришел тот муж, который был бы готов просить твоей руки.       Тяжело шмыгнув носом, Эадкильд расслабленно поникла. Лишь в висках после надрывных рыданий остро застучали молоточки.       — Почему тогда вы называете его женихом? — озадаченно вымолвила она, в то же время осознавая, как рушится стена переживаний, принося невиданное облегчение.       — Потому что он имеет намерение жениться на тебе. И бабушка будет очень довольна, если ты дашь ему шанс, а я... я всегда встану на твою сторону, сестрица, что бы ты ни решила. Знай, что бы ни произошло, какая бы нужда нас ни постигла, я не позволю выдать тебя замуж насильно. Обещаю.       Говорил он твердо и непреклонно, и на распухших после плача губах расцвела вымученная полуулыбка. Всхлипнув, Эадкильд подалась вперед и лбом прижалась ко лбу брата, наслаждаясь его поддержкой и нежностью, редкой, как теплый луч студеной зимой. Обхватив ее лицо ладонями, юноша отстранился и провел большими пальцами по скулам, смазывая следы хрустальных слез, а потом оставил на щеке легкий поцелуй.       — Теперь мы все выяснили, и тебе пора заканчивать сборы, — выпрямившись, он вновь превратился в воина, привыкшего чеканить каждую фразу в своей речи. — Позвать служанку?       — Я сама.       Мотнув головой, Эадкильд поднялась с кресла и приблизилась к зеркалу, ловкими движениями вплетая в косу выбившиеся пряди. Затем выхватила из шкатулки, стоящей на небольшом столике, горстку шпилек с речными жемчужинами на головках и начала заправлять их в темные локоны. Точно чаровница-ночь, любовно раскладывающая каждую сверкающую звезду на ежевичное полотно неба.       — Это недолго, только... не мог бы ты подать опояску? Она в сундуке в углу. Выбери любую, какая приглянется, я доверяю...       Поздно спохватившись, она осеклась и развернулась к Эадмунду, выронив мелкое украшение из внезапно одеревеневших пальцев. Стало дурно, будто кто-то внезапно ударил в живот, когда она увидела, как из кипы платьев и накидок брат поднял добротный плащ с пушистым волчьим воротником. И отчего-то сурово посмотрел на нее:       — Откуда он у тебя?       — Я... мы попали под дождь, и Эомер отдал его мне. Мы тогда случайно встретились, — покорно отозвалась дева, складывая подрагивающие руки в замочек. — Как раз перед тем, как бабушка рассказала мне про сегодняшний обед.       Юноша свернул плащ, уложил на сгиб локтя и через мгновение вытащил из открытого сундука искусную цепь из красного золота.       — Тогда нужно вернуть плащ хозяину. Ты же не против? — безразлично спросил он, протягивая опояску сестре, и с высоты своего роста пристально проследил за ее эмоциями. Прищурился, словно знал о чем-то, скрытом от чужих глаз, и ждал, что его догадки подтвердятся.       — Мне все равно, — дева ответила таким же безразличным тоном и отвернулась к зеркалу, удачно сделав вид, что необходимо перевязать шнурки на рукавах.       Внутри же, колотясь о ребра, отчаянно протестовало сердце, взывая к разуму с мольбой не согласиться с братом. Оно бездумно кричало, что Эомер даже не вспомнит про затерявшийся кусок шерсти, и почему-то не желало расставаться с накидкой, которая, подобно надежным объятиям, успокаивала измученное тело последние пару ночей.       — Вчера ты была в покоях принца. Он пригласил тебя? — из нерадостных мыслей вырвал следующий вопрос, оброненный на выходе из покоев. Прозвучал он совсем не дружелюбно, поэтому Эадкильд вскинула глаза с некоторым смятением.       — Н-нет. Эовин поведала о том, что ему нездоровится, и я решила... Он ведь мой друг.       Предложив сестре свой платок, Эадмунд нахмурился и посмотрел на нее с явным осуждением, пропуская вниз по лестнице.       — Он прежде всего племянник конунга и принц, а ты — леди.       — Знаю, — буркнула девушка, — но, братец... во всех эпохах были те, кто нарушал принятые порядки.       — И каждый из них получил наказание за свой поступок, — веско уточнил юноша.       — Разве? Ну что же... тогда меня ждет жестокая расплата за то, что я подло ворвалась в покои больного принца и потревожила его королевский сон, — она насмешливо хмыкнула, искренне не понимая причину своего игривого настроения. И вдруг с удовольствием представила выражение лица жениха, когда он увидит опухший нос своей суженой. — И за все мои прошлые несогласия с правилами, кстати, тоже. Хотя я решительно верю, что такого не произойдет.       Когда Эадмунд открыл дверь каминной залы, задорная улыбка тут же сползла с девичьих губ, а сердце упало куда-то вниз — в кресле, напротив не растопленного очага, сидел незнакомый гость. Лениво повернувшись на звук, он встал и приблизился к Эадкильд.       — Здравствуйте, миледи, — юноша учтиво склонил голову и раскрыл ладонь. Ясные глаза смотрели преувеличенно серьезно, словно он ощущал себя старше своих лет, а на худом лице застыло холодное бесстрастие, превратив его в отталкивающую маску.       На внешность навязанный жених оказался совершенно обычен, но в каждом его движении была манерность, совсем не присущая ни простому воину, ни скромному мастеровому. Даже пальцы на его руке были тонкими, изящными, точно выточенными из мрамора. И девушка замерла, разглядывая их. Милдгит, которая незаметно вошла следом, мимолетно, но требовательно дотронулась до ее спины, вырывая из пелены раздумий, и кивком подбородка напомнила о том, как леди должна ответить на галантный жест.       — Здравствуй...те, эм... господин? — неуверенно вымолвила Эадкильд и тут же вложила свою ладонь в мужскую, позволив коснуться поцелуем.       — Мое имя Гимвальд.       — А мое вам уже известно, — честно произнесла дева, — не так ли?       Недовольно прочистив горло, Милдгит метнула на нее хмурый взгляд из-под бровей.       — Как славно, что вы наконец познакомились, — женщина мягко поддержала молодых людей за локти и незаметно подтолкнула, направляя к выходу. — Остается теперь узнать друг о друге все, что душа пожелает, и в этом вам никто не должен мешать. Вы бывали в королевском саду, Гимвальд? Моя внучка очень любит дикие розы, благоухающие там до самой осени.       — Бесцельные прогулки совершенно не благоразумны для мужей, я считаю, — деловито ответил Гимвальд. — Я бывал там однажды, но молчаливая красота природы привлекает меня больше. Однако если леди желает пойти туда, то я не смею отказать.       Эадкильд закатила глаза от такого занудства и беззвучно простонала, поняв, что в этом обществе придется провести половину дня. Вздохнув, она невольно обернулась и заметила брата, стоящего в проходе на кухню с плащом Эомера в руках.       — Да, безумно желаю этого.

❋ ♘ ❋

      Во время пресной и тягучей, как дёготь, беседы, которая лишь угнетала разум, даже терпимый утренний зной стал ужасной мукой. Эадкильд постоянно отвлекалась, то рассеянно поглядывая по сторонам, то глубоко зарываясь в мысли, звучавшие в отяжелевшей голове на фоне размеренного голоса, и думала обо всем подряд.       — ...уже многие поколения. Отец слывет лучшим ювелиром во всей Марке, — слова, в которых сквозило с трудом сдерживаемое хвастовство, вытащили девушку из глубокого омута воспоминаний и образов.       Сморгнув пелену перед глазами, она с восторгом заметила, что путь лежал в спасительную прохладу королевского сада. С самого начала прогулки ее душа стремилась именно туда, где широколистные деревья мерцали на солнце ярче любого изумруда, а тень заманивала под их раскидистые кроны, шепчущиеся на ветру, который приносил благоухание тысяч бархатных роз и кружил его в танце с трелями птиц. Оттуда открывался немыслимый вид на бесконечную степь, пестреющую разнотравьем, реку, прорезающую ее серебряной стрелой, и гранит горных хребтов. Там даже воздух был особенный — со сладким привкусом свободы.       — ...а один из моих предков был оценщиком каменьев при дворе конунга Бритты. Именно он считается зачинателем нашего семейного дела, развивающегося с каждым последующим преемником. Вот и я усердно учусь, чтобы усвоить умения отца, и делаю немалые успехи.       — Наверное, родители гордятся тобой, — безучастно отозвалась девушка, ускорив шаг.       Она понимала, что для Гимвальда все это было очень важно. Это была его страсть, то самое занятие, что пришлось по душе и теперь грело сердце свежими впечатлениями, которыми хотелось делиться со всеми. Вот только Эадкильд не оценила этот порыв, ведь была лишена возможности познать такие эмоции. Однажды юноша завел беседу про другие страны, путешествия, торговлю с гномами — истинными мастерами горного дела, и дева со рвением расспрашивала его, отчетливо представляя себя путешественником. Однако эта радостная картина рассыпалась на кусочки, когда речь снова зашла о способах обработки каменьев и ювелирных тонкостях.       — Да, это так, — Гимвальд вздернул подбородок и рукой придержал ветви цветущего куста, пропуская Эадкильд на дорожку, усыпанную речной галькой. — Я, признаться честно, в такую духоту редко выхожу из дома... Давайте присядем в тени. Миледи, наверное, утомилась?       — Наверное, нет, — возразила девушка, заговорщически улыбнувшись, и указала юноше на группку благородных леди, собравшихся на залитой солнцем поляне. Они звонко смеялись, наблюдая за Хиссой, дочерью почетного виночерпия, что ходила меж древесных стволов и увитых вьюном арок, заглядывала в укрытия, созданные кучерявой порослью, и пыталась найти очередного участника игры.       — Давай лучше сыграем в «Охотника и дичь»*!       И Эадкильд, даже не поманив Гимвальда за собой, подбежала к девам, приподнимая подол платья, крепко уцепившись за спасительную ниточку идеи, сулящей недолгое избавление от жениха.       — Зовите подруг, которых еще не нашли, — воодушевленно молвила она, — начнем заново.       — Быть может, сыграем в другой раз, моя леди? — не спросил, а полуутвердил подошедший следом Гимвальд и недовольно поджал губы.       — Господин, окажите нам честь... — шутливо воскликнула Хисса, переглянувшись с подругами. — Станьте охотником!       Все сорвались с места, побежав врассыпную, оставляя недоумевающего юношу одного. Эадкильд весело подумала о том, что ничуть не взволнуется, если он развернется и уйдет. Не беспокоясь о дальнейшем, она мчалась вперед, петляя по тропинкам, срезая путь через клумбы и пригибаясь под склонившимися ветвями плодовых деревьев — дева выучила каждый скрытый закуток пышного сада, поэтому уже знала, где спрячется. Резко свернув с дорожки, она едва не рассмеялась в голос, когда упрямо протиснулась между разросшимися кустами, и на корточках села в тени яблони, с двух сторон огороженной живой изгородью. Затаившись, Эадкильд неустанно вслушивалась в шелест листвы, стрекот кузнечиков и пение птиц, силясь различить голос или шаги, и испытывала ни с чем не сравнимые ощущения, обостряющие все чувства и будоражащие кровь. Озорной ветер выхватывал из косы пряди волос, щекотал ими лицо и не доносил до ушей ничего, кроме разговоров самой природы. Было тихо и свежо, вот только ноги стали затекать.       Сбоку внезапно послышалось тяжелое, частое дыхание — и Эадкильд шарахнулась в сторону, едва не потеряв равновесие от слишком резкого скачка сердца и темных кругов перед глазами. А когда повернула голову, то увидела пятнистого пса с большим влажным носом, который невинно смотрел на нее, склонив морду набок, затем кинулся на шею и, заскулив, принялся лизать лицо, царапая кожу на коленях.       — Хватит, — фыркнула она, отвернувшись, и ладонями уперлась в грудь собаки, боязливо, но как можно требовательнее отталкивая ее. Радостный пес тявкнул и дружелюбно завилял хвостом. — Иди обратно, глупое животное. Ну же!       — Пожалуй, отдам ему свое жаркое за такой великолепный нюх.       От сильного голоса Эомера, неожиданно прозвучавшего в тишине сада, в девичьей груди трепыхнулось что-то крохотное и вызвало нестерпимое желание спрятаться. На мгновение прикрыв веки, Эадкильд робко подняла взгляд и встретилась с глазами молодого капитана, щурившегося от яркого солнца и склонившего голову набок точно так же, как и его пес. Горделивый и крепкий, он выглядел совершенно здоровым, и дева не смогла сдержать довольной улыбки.       Властно притянув пса за ошейник, принц приказал ему сидеть и подал девушке руку, но она нахмурилась:       — Что ты здесь делаешь? Протоптанная дорожка лежит по ту сторону этих кустов. Люди не должны ходить в зарослях... просто так.       — Отчего же? Я, например, не ищу легких путей, — ответил Эомер, лениво дернув уголком губ, и сильнее выдвинул ладонь. — Позволь спросить, отчего сегодня в саду так много благородных леди, таящихся в кустах искуснее многих разведчиков? Неужто мой пес нашел всю дичь раньше вашего охотника?       — Игра еще не закончена, и я не выйду отсюда, — молвила Эадкильд, отказываясь от помощи, и переступила с одной онемевшей ноги на другую. — А если ты так и будешь тут стоять, то наш охотник найдет меня очень скоро. Давай побеседуем потом, если пожелаешь, а сейчас уходи, Эомер. Прошу.       — Я не выдам тебя, мышонок, если сама не захочешь. И не уйду, — он иронично вскинул брови, затем отвел взор, исподлобья глянув куда-то вперед, и внезапно посуровел, стиснув зубы так, что под загорелой кожей проступили желваки. — Я видел вас. Это тот самый жених?       — Якобы, — пробурчала девушка. — Теперь весь Эдорас будет считать нас влюбленной парой.       — Отчего же он тебе не по душе? По нему видно, что породистый. Точно не воин, но похвально, что и не кузнец.       — Эомер... — шикнула она, но быстрый знак капитана, чей зоркий взгляд вмиг устремился в одну точку, принудил ее осечься.       Пес зарычал и дернулся, однако Эомер до скрипа сдавил короткий кожаный поводок, с легкостью оборвав попытку вырваться. И в девичьей груди разлилось тепло от ощущения полной защищенности, волной прокатившееся от горла до кончиков пальцев на отекших ногах.       — Эй, приветствую! — воскликнул запыхавшийся Гимвальд так близко, что Эадкильд подивилась беззвучности его шагов и пригнулась ниже. — Не заприметил ли ты каких дев, пока выгуливал пса?       Эомер поджал губы, но голос прозвучал холодно и уверенно:       — Ты же охотник, тебе и искать до конца.       — Сил моих больше нет. Я не жалую игры, жару, все эти путанные заросшие тропинки, на которых и самому можно заблудиться... да и леди чересчур шустрые попались. Пока пытался догнать, они все попрятались.       — Пса одолжить? — предложил принц, кивнув на скалящегося животного.       Ярко представив убегающего Гимвальда, Эадкильд зажала свой предательский рот ладонью, дабы подавить приступ рвущегося наружу смеха.       — Да я и сам справлюсь, — уязвленно пробубнил Гимвальд.       — Однако слова настоящего воина. Глядишь, скоро и силы появятся, и наблюдательность, и чутье следопыта проснется.       — Ты уж прости за грубость, ладно? — произнес юноша так, словно делал одолжение. — Ты же воин, и без доспехов понятно... Так вот, по моему разумению, ни один воин не приобретет такую внимательность, как ювелирный мастер. Кто знает, может, воин искал бы эту леди еще дольше.       — Может... а может, ювелирный мастер не видит ничего дальше своего носа, усыпанного драгоценной пыльцой, — ответил Эомер в той же манере и презрительно скривился, по обыкновению вздернув подбородок.       Ответа не последовало. Вокруг повисла тишина, наполненная плавным, льющимся пением птицы, которая порхнула на макушку яблони под искрящийся поток солнечных лучей, согревающих землю и оставляющих на сочной траве теплые золотые лужицы. Но, вопреки жаре, спину Эадкильд лизнул холодок.       — Может, пустить пса вдогонку? — принц цокнул, переводя на нее хмурый взгляд.       — Не надо никого пускать, — возмутилась она, поднимаясь с земли.       Мириады острых игл разом вонзились в отекшие ноги — и они внезапно подкосились, точно кто-то сильно ударил под колени. Зачерпнув пустоту, Эадкильд успела выбросить руку в воздух в надежде схватиться за какую-нибудь опору. Молниеносная реакция воина дала о себе знать — шагнув ближе, Эомер потянул ее за локоть, возвращая в устойчивое положение:       — Держу.       Внутри все сжалось, а после резко оборвалось и провалилось вниз. Эту мимолетную пустоту в груди тут же заполнили тугие удары сладко ноющего сердца, и Эадкильд почувствовала, как на щеках вспыхнул румянец. Она хотела выразить благодарность и поспешно сглотнула, смыкая приоткрывшиеся губы, но не посмела разрушить удивительный миг, созданный замершими друг на друге взглядами. Даже через ткань платья прикосновение Эомера нестерпимо обжигало кожу, и девушка испуганно расцепила одеревеневшие пальцы, сжавшие мужское предплечье, хотя в ногах по-прежнему пульсировала застоявшаяся кровь.       — Упадешь ведь, — проворчал принц, заметив, как она скривилась. — Сидеть в засаде не так-то просто.       — Мог бы сказать об этом раньше, — горько усмехнулась Эадкильд и наклонилась к псу, который покорно сидел на своем месте с высунутым языком. Она провела дрожащей ладонью по морде, любовно почесав за ушком, и облегченно прикрыла веки, радуясь короткой возможности спрятать смущенное лицо и привести сбившееся дыхание в норму. — Нужно идти.       — Правильно, кому как не суженой подвластно привести жениха домой. А то он будет блуждать до самого вечера, путаясь в тропинках. Кажется, он так сказал? — голос капитана прозвучал насмешливо, но гордое лицо осталось серьезным.       — Даже не начинай издеваться, — мрачно отозвалась Эадкильд, не найдя в себе желание съязвить в ответ. — Мне не до шуток. Бабушка будет в ярости, если Гимвальд выскажется обо мне плохо и, защити меня Эру, прознает, что я о нем думаю на самом деле... И он мне не жених.       Эомер хмурил брови, то ли не понимая, то ли не одобряя, и Эадкильд закусила губу, подумав, что сболтнула много лишнего.       — Прости, — пробормотала она, отводя взор, а затем вдруг скромно улыбнулась и подняла глаза: — Я рада, что ты выздоровел.       Учтиво склонившись, дева развернулась, напоследок коснулась головы послушного пса и вновь протиснулась меж благоухающих кустов, чтобы выйти на тропинку, найти скучного Гимвальда и слукавить о том, что ей надоело играть.       Колючие ветвистые пальцы диких роз, растущих, где им вздумается, легко ухватились за тонкую ткань платья, запустили острые коготки в растрепавшуюся косу и подцепили молочную жемчужину, ловко высвободив шпильку из локонов. Сверкнув на солнце, она беззвучно упала в траву, оставшись на ней серебристой росинкой, но тут же оказалась в руках статного воина, что неотрывно следил за ее спешащей хозяйкой и не упустил из виду даже такую мелочь.       — Не расстраивайся, мышонок, ты не потеряла свою драгоценность, — тихо пообещал Эомер и, свистнув псу, бережно сжал хрупкое украшение в кулаке, направляясь к чертогу.