Мышонок в пшеничном поле

Год 3016 Т.Э                     Пробираясь сквозь плотные ряды завсегдатаев и коротко кивая встречным захмелевшим воинам, Эомер уходил все дальше от нескончаемого шума, хохота и раскатистых голосов, направляясь к лестнице. Освещающий ее фонарь тускло мерцал, то ли пытаясь предупредить, что скоро угаснет, то ли дрожа от мелькающих мимо теней и ласкового ночного ветерка, который врывался в распахнутые ставни. Перешагнув через три последние ступени, он поднялся на второй этаж и горделиво расправил плечи, одергивая смявшуюся на поясе тунику. Устало потрескивали факелы, вставленные в гнезда на стенах, распространяли горьковатый запах коптящейся смолы, а гул, доносящийся снизу, рассеялся и звучал отдаленно, будто через каменную преграду. Посреди этой глухой тишины, изо дня в день, неизменно сидел старик, подсчитывающий содержимое кожаных мешочков на столе перед собой.       — За двоих, — отрезал Эомер, легко ударив по столешнице ладонью и вынудив содержателя поднять глаза. При виде племянника конунга тот не выказал ничего, кроме безразличия, ведь ни звание, ни положение посетителей здесь не оглашались и поэтому не были важны.       Переведя взгляд на золотые монеты, оставшиеся на месте удара, старик подвинул их к себе и сдержанно кивнул:       — Дальняя дверь.       Пламя многогранного светильника наполняло коридор неясными, мутными отблесками, которые сливались воедино и оседали в самых дальних углах перехода. Завороженный мерцанием света, в сияющем ореоле кружился легкий белый мотылек, исполняя причудливый танец, и совсем не страшился обжечь хрупкие крылышки, что часто трепетали и грозились сломаться с каждым его ударом о стекло. Ухмыльнувшись собственным мыслям, Эомер пошел вперед, привычно проводя рукой по стене, и пальцы узнали каждую трещину, щель и царапину на деревянной обшивке. Дойдя до последней комнаты, откуда раздался переливчатый девичий смех, он толкнул дверь и вступил внутрь.       В покоях царили приятные сумерки, наполненные сладким ароматом трав, которые сгорали в камине, насыщая воздух почти осязаемым дурманом; было так же свежо, как ранним утром посреди усыпанного росой луга, и удивительно тихо. Точно спряденные из молочного тумана, невесомые занавеси балдахина волнами раскачивались на ветру, а меж их слоями, на кровати, сидела дева, заплетающая в косу свои длинные чернявые волосы...       При виде угольных локонов принц замер на пороге: воздух стал тяжелее, а дыхание перехватило от радостного и непонятного волнения, что пробежало по спине хлестким ознобом и неприятно юркнуло под ребра. Удары сердца сделались ощутимыми всего на мгновение, но, когда он разглядел чужое лицо блудницы, обернувшейся на звук, это воодушевление стремительно исчезло, не оставив и следа.       Не сводя с гостя томного взора, она переместилась на другой край ложа, плавным движением поправила лямку одеяния, которая так некстати соскользнула с плеча, и продолжила плетение.       — Приветствую вас, господин. — Из-за распахнутой настежь двери вдруг выглянула другая, светловолосая девушка, и Эомер шагнул в сторону, позволяя закрыть опочивальню. — Рада видеть вас вновь. Я Лэофгюльт, мы с вами встречались... жаль, что слишком давно. С тех пор у меня было много мужчин, однако вас бы я не спутала ни с одним из них...       Воин безразлично молчал, но улавливал каждый шорох, пока она медленно обходила его сзади, ласково поглаживая спину и плечи. Тонкие пальчики иногда зарывались в его льняные пряди, в свете рыжего пламени отливающие чистым золотом, перебирали их, играя и заставляя невольно подставлять им голову, и навевали успокоение на истерзанный разум. Дева уверенно смотрела в испытующие зеленые глаза, завлекая начать шалость, а ее многочисленные мелкие бусы из ярко-алых кораллов, отшлифованных до блеска, постукивали от каждого движения и покачивались из стороны в сторону, то и дело приоткрывая обнаженные груди.       — Вы так... напряжены, господин. Вам надо расслабиться.       Лэофгюльт манила к себе, но Эомер лишь наблюдал, приподняв бровь, как будто выжидал следующего ее шага.       — Тогда не медли, — повелительно произнес он, и блудница поняла с полуслова.       Уведя его ближе к кровати, она одним движением избавилась от единственного предмета одежды — шали из воздушной ткани, повязанной на бедрах в качестве юбки, и со сладостным вздохом положила мужскую ладонь себе на грудь. Воин требовательно оттеснил мешающиеся бусы, большим пальцем надавил на бархатистую кожу, которая вмиг стала чувствительной и покрылась мурашками, и сместился ниже, следуя изгибам гладкого тела. Покорно отвечая на каждое прикосновение, оно поддавалось властному напору, а дева дрожала и постанывала от нетерпения.       Глухо рыкнув от стремительно нахлынувшего вожделения, Эомер рывком притянул ее к себе, но Лэофгюльт вдруг уперлась в широкие плечи ладошками, развернула — и оба поменялись местами.       — Куасси, — пропела она, сняв с него тунику, и нагло толкнула на постель, — иди к нам. Сегодня нужно особенно постараться... иначе господин будет очень недоволен.       И, опустившись перед ним на колени, принялась развязывать шнурки на полотняных штанах, то целуя, то нежно покусывая подтянутый живот.       Привлеченный диковинным именем второй блудницы, Эомер невольно повернул голову, но так и не смог отвести взгляда от стройного, чувственного тела в полупрозрачных лоскутьях одеяния, длинных ног, ступающих мягко, чуть крадучись, словно кошачьи лапы, и роскошных волос, которые странно волновали его и заставляли задаваться вопросом.       — Откуда ты? — тихо спросил он, когда Куасси села рядом. Раскосые глаза серо-голубого цвета, как ясное небо в утренней дымке, и бронзовый оттенок кожи никак не хотели связываться воедино и сбивали его с толку.       Она хмыкнула и склонила голову набок:       — Из тех краев, где не смолкают крики чаек, а глубокое темное море заглушает шум ветра. — Скрывая лукавую улыбку, она пригубила кубок, который сжимала в ладони, и затем поднесла его Эомеру. — Пейте, господин, и не думайте ни о чем, кроме удовольствия, что вас ожидает.       Не выпуская бокал из рук, Куасси напоила его крепким, терпким вином с горечью трав во вкусе, и проследила за тем, чтобы на дне не осталось ни одной капли. Рубиновое пойло мгновенно прогрело горло и грудную клетку, быстро растеклось по венам, застучало в висках, и туманная завеса заволокла и без того вязкие мысли. Непроизвольно содрогнувшись от наслаждения, которое дарили смелые ласки Лэофгюльт, Эомер скомкал покрывало в кулаке, тяжело задышал и запрокинул голову. На открывшейся шее, там, где пульсировала напряженная жилка, Куасси оставила поцелуй, а затем сползла на пол и села, подвинув подругу. Этот внезапный перерыв в череде движений губ и влажного языка вызвал у конника острое разочарование. Нахмурившись, он требовательно посмотрел на девушек и тут же замер: прижавшись друг к другу бедрами и обоюдно поглаживая ягодицы, плечи и груди, они нежно целовались и загадочно смотрели на него, не переставая при этом улыбаться. Подобные забавы были просто немыслимы, но принц видел их не раз — несмотря на принятые порядки, они все равно устраивались в тех заведениях, где поощряли похоть и играли на мужских слабостях.       Вскинув брови и торопливо сглотнув, он почувствовал, как участилось сердцебиение, в ушах зашумела вскипевшая кровь, а собственное желание стало мучительным. Непристойные мысли и образы роились в голове, опьяняли сильнее выпитого вина и мутили сознание, ослабевшее от запаха благовоний. Похоже, заметив нетерпение Эомера, девицы незамедлительно оторвались друг от друга, заговорщически переглянулись и устроились возле его ног, намереваясь довести до исступления устами.       Когда наконец тянущее удовольствие разлилось по всему телу и на него накатила приятная усталость, воин рухнул на кровать и, приводя сбившееся дыхание в норму, уставился на полог балдахина, показавшийся ему сотканным из мерцающей дымки. Перед глазами все плыло, голова, отяжелевшая от крепкого вина, кружилась, а сладкая истома окутала его так плотно, что не было сил даже пошевелиться. Но нежные ладони не переставали поглаживать твердый живот и мощную грудь, мягкие губы оставляли на коже горячие следы и что-то шептали, отдаленно, невнятно, сменяясь щекочущими прикосновениями кончиков волос.       — Воды, — хрипло приказал Эомер.       Почувствовав желанную прохладу металла у подбородка, он привстал на локтях и подался вперед, но кубок снова и снова ускользал от него в ловких руках Куасси. Запоздало поняв, что она не даст так просто промочить горло, принц принял сидячее положение и вопросительно поднял бровь, всем своим видом показывая, что не намерен поощрять шутку. В ответ дева лишь криво усмехнулась, поддразнивая, медленно покачала бокалом из стороны в сторону, потом сделала глоток и поднесла его Лэофгюльт.       Коснувшись ее рта всего на мгновение, серебряная чара вдруг накренилась, и на обнаженную пышную грудь полилась бордовая струйка. Густой виноградный напиток бежал по белесой, словно известь, коже, стекал вниз по животу, меж полных бедер и оставлял след из поблескивающих дорожек, который разжигал самые бесстыдные фантазии. Эомер застыл всего на мгновение, а затем, рвано дыша и чувствуя нарастающее томление плоти, стиснул изящную талию и губами припал к грудям, орошенным ароматным соком. Вяжущий вкус вина завертел его притупленное сознание в водовороте блаженства, неутолимой похоти, спущенной с цепи, и животной страсти насытиться женским телом; затянул в пучину пылких поцелуев и приглушенных стонов и полностью размыл границы дозволенного. Обхватывая его крепкий торс, Куасси прижималась сзади, кусала плечи и шею и томно мычала на ухо, а тепло ее гибкого стана, сокрытого за тончайшей преградой, сводило с ума. Все происходящее показалось вдруг расплывчатым, неуловимым и ускользало от понимания, будто вода сквозь пальцы.       Одолеваемый совершенно иной жаждой, Эомер одним движением уложил Лэофгюльт на ложе и грубо перевернул на живот. Встав на колени, он подтянул ее за бедра, собирая одеяло в складки, и поставил в удобную для себя позу. Девушка болезненно вскрикнула, когда он жадно овладел ею, и прогнула спину, повинуясь сильной ладони, что надавила на поясницу. Довольно оскалившись, он раздвинул женские ноги шире и вжался еще теснее, заставив блудницу всхлипнуть и впиться ногтями в простынь. Порыкивая, Эомер брал ее хищно, резко, словно кто-то мог ему помешать — им управляло необузданное влечение, и, когда последний рывок достиг своего завершения, воин откинулся назад, открывая рот и выдыхая беззвучные стоны. Ему было жарко, и он с упоением почувствовал, как между лопаток скатилась шустрая капля пота.       Отстранившись, принц лениво растянулся рядом с обессилевшей девой и подложил руку под голову, глядя в потолок поплывшим взором.       — Хотите вина, господин?       Он лишь неопределенно мотнул головой, а дальше потерял счет времени. Разум не тревожила ни одна из тех мыслей, которые пригнали его прямиком сюда, и, как долго он пролежал вот так, расслабленный, словно окутанный приторным, липким воздухом, Эомер не знал.       Вдруг отчетливо расслышав плеск воды, он привстал на локте и оглядел покои. За окном стемнело, плотный мрак затопил город, придавленный тенью Белых Гор, и беззвездная ночь окрасила небо в ежевичный цвет. Потемки пробрались в комнату, бесшумно расползаясь по углам и застилая пол в намерении покинуть временный приют с рассветом, и только пылающий в камине огонь отпугивал их и радостно хрустел сухими поленьями. За небольшой резной загородкой, откуда доносились звуки купания и тихий мелодичный смех, Эомер увидел силуэты, ожившие на стене, а затем — и появившуюся Куасси. Соблазнительную, волнующую и неразгаданную.       — Почему ты все еще одета? — протяжно спросил он, смерив ее оценивающим взглядом.       — Я... — беззащитно сжавшись, девушка запнулась. Пронзительные светлые глаза игриво блестели, но из-за вина воин уже не мог заметить этого. — Я нуждалась в вашей помощи, мой господин.       В груди ощутимо кольнуло сердце. Молодой капитан тут же напрягся, перекатился набок и, покачнувшись, поднялся с постели. Взор его отчего-то стал пустым и отрешенным, а грустная улыбка, казалось, сбила Куасси с толку — она беспокойно переступила на месте.       — Моей?       — Да. Вы обещали мне, помните? — блудница уязвленно прикусила губу и отвернулась.       Вальяжно склонив голову вбок, Эомер уже намеревался ответить, но внезапно застыл на месте. Глядя на нее, он ощутил что-то до боли знакомое, привычное и такое родное, что постоянно лишало спокойствия и тревожило душу. Не веря себе и этому ощущению, принц медленным неустойчивым шагом сократил расстояние между ними и коснулся пальцами девичьего подбородка, приподнимая. Нет, он не мог ошибаться — это она, и она здесь, рядом.       — Обещал? — протянул Эомер, удивленно вскинув брови, но в тот же миг его взгляд похолодел, а голос прозвучал жестче: — Разве ты не нашла помощи у другого?       В опочивальню ворвался воздух, завихрился под потолком да загудел, попав в щели между массивными бревнами, а снаружи, вторя его унылому вою, тоскливо заскрипели деревянные дома. Принц вздрогнул, почувствовав, как что-то влажное разбилось о плечо и проскользило вниз, отчего на спине выступили мурашки. Шелест студеного ветра, прилипающего к нагому телу, запах сырой земли и ощущения были такими знакомыми, что на миг ему показалось, будто все вокруг уже происходило прежде...       По крыше зашуршали крупные капли, нарушая странную тишину, воцарившуюся в покоях, а с улицы потянуло свежестью омытой листвы и чистым благоуханием полевых трав. Обернувшись к окну, Эомер замер в немом оцепенении, рассеянно вглядываясь в шепчущуюся темноту безлунной ночи. Шел дождь.       — Господин? — Большие серо-голубые глаза смотрели на него доверчиво, но в тот момент он видел совсем другие — в этих очах плясали всполохи каминного пламени и, словно нарочно насмехаясь над ним, делали их медовыми.       — Ты?.. — выдохнул он. Все вокруг становилось размытым и туманным, но Эомер все еще узнавал ее, такую хрупкую и беспомощную.       Его будто бы окатили ледяной водой; он стиснул зубы, и в ту же секунду Куасси ощутила его стальную хватку выше локтя.       — Зачем... ты напоминаешь мне об этом?       Слова давались с трудом — язык заплетался, точно и вовсе онемел, однако фразы слетали с уст как заученные наизусть. Разум отчетливо понимал, что уже пережил моменты этого разговора в прошлом, но не мог вспомнить, что должно было случиться в следующее мгновение.       — Отчего тебя так долго не было? Что ты там делала? — сердито прорычал он, сморщив лоб. Ясное лицо его изменилось и помрачнело, а в тягучем голосе послышались обида и неприкрытая злоба.       Жалобно воззрившись на него и словно боясь боли, которую может повлечь любое ее движение, дева инстинктивно вжала шею.       — Простите, господин, я не думала...       — Не думала, — эхом повторил Эомер, раздраженно мотнув головой.       — ...что была нужна. Вы меня не звали, лишь поэтому я задержалась.       — Не надо лгать. Я видел вас вместе собственными глазами, и лишь слепой бы не смекнул о причине твоего запоздания! Сколько раз он успел пошарить у тебя под юбкой? Готов поспорить, что этот грязный волокита даже не потрудился снять с тебя платье. А может, тебя уже прежде касался кто-то другой, и не раз? Мельник? Конюх? Погонщик скота?       — Я не... — запротестовала Куасси, но принц легонько встряхнул ее, подавляя попытку то ли возразить, то ли оправдаться.       — Что ж, верно, неимение чести и благородства доставляет тебе удовольствие, — грозно усмехнулся он, прищурился, словно замыслил неладное, и отступил к кровати, пошатываясь, но не позволяя Куасси выскользнуть. — Помнится, ты и меня назвала бесчестным... Меня, потомка Эорла, сравнила с сыном простого фермера, в котором как раз-таки нет ни капли уважения к высокородным девам! Но если тебе это нравится, то я покажу, как по-настоящему можно обесчестить леди.       Эомер явственно чувствовал, как ярость клокотала внутри, ослепляя и вызывая дикое желание проучить девушку; как сердце безумно металось по грудной клетке и кровь стучала в висках, отсчитывая один его удар за другим; как звериное вожделение несвоевременно овладело плотью и намерениями. Сурово сдавив хрупкое предплечье, он дернул Куасси на себя и надежно прижал за бедра, но она уперлась в его грудь ладонями и отклонилась назад, насколько смогла. Тело ее трепетало или от предвкушения, или от страха, а это еще больше распаляло воина, опьяненного собственной властью.       — Что, не хочешь? — рвано дыша, спросил он.       Девица сглотнула, беспорядочно вглядываясь в насмешливые глаза, в которых, словно в зеркале, отражались вьющиеся огненные ленты.       — Я... — замявшись, она продолжила изучать правильные черты лица, слегка щурясь, будто пытаясь что-то прояснить, а затем прильнула к принцу и горячо выдохнула возле его губ: — Хочу.       Согласие, что прозвучало в момент полного безмолвия, внезапно воцарившегося в покоях, хлестнуло Эомера точно кнут и смело последние заслонки. Не позволяя себя поцеловать, он резко развернулся и швырнул Куасси на измятые простыни, а сам подошел вплотную к краю кровати и за лодыжки притянул ее к себе. Где-то сзади раздались шаги Лэофгюльт, но он остался к ним равнодушен — не мог медлить ни мгновения, не хотел останавливаться. Крепкие руки легко перевернули блудницу на живот, одна ладонь приподняла бедра и поставила ее на колени, а другая с силой сжала плечо, вынуждая принять правильное положение. Оставив на коже красные пятна, пальцы потянули за шнурок, связывающий девичью косу, и нетерпеливыми движениями, путаясь в волосах и причиняя боль, расплели шелковистые локоны. Куасси кротко смолчала и не шевельнулась даже тогда, когда Эомер с нажимом провел ладонью вдоль ее спины, сорвал полупрозрачную юбку, которая искрящейся лужицей растеклась на полу, и звонко шлепнул по ягодицам. Одержимый желанием выплеснуть гнев, что разъедал его изнутри, обличая самые смелые фантазии, он свирепо рыкнул и проник в нее. Хриплое дыхание вырывалось из его горла в такт грубому напору, напряженные мышцы лоснились от пота, и ему приходилось откидывать волосы со лба, подставляя лицо свежему воздуху. Подаваясь глубоко вперед, Эомер небрежно спустил лямки девичьего одеяния, высвободил груди и смял в ладони. Куасси невольно выгнулась, но он тут же надавил ей на затылок и вжал щекой в простыни, полностью обездвижив. В ушах шумела разгоряченная кровь, за окном шелестел дождь, а деревянная кровать скрипела под весом их тел, однако среди всех звуков принц все равно различил тихий жалобный всхлип.       Девушка испуганно трепыхнулась, чем ввергла в смятение, и его рассудок на мгновение просветлел. Нахмурив брови, он отстранился и мягко повернул ее на спину, взволнованно вглядываясь в оттененное лицо с незаметной на нем ухмылкой. Что-то дрогнуло в груди — он видел ее, маленькую, притихшую, с растрепанными чернильными волосами, и понимал, что натворил непоправимое. Сокрушенно качнув головой, Эомер навис над хрупкой фигуркой и нежно коснулся полуоткрытых губ. Какое-то новое, странное ощущение охватило все его естество, когда прохладные руки обняли его за плечи, заставив резко отпрянуть, а потом вновь припасть к податливым устам, неспешно поцеловать шею и выступающую ключицу. Пробормотав что-то невнятное, воин переложил деву на подушки, спустился к часто вздымающейся груди и языком обвел напряженные соски, наслаждаясь каждым мгновением. Куасси призывно замычала, когда он пальцами скользнул по ее согнутой ноге, задирая выше, и щекой прильнул к внутренней стороне бедра, оставив возле колена поцелуй. Не в силах больше бороться с вожделением, которое давно бушевало в его сердце и сводило с ума, принц навалился на нее, как голодный зверь, и своим весом вдавил в ложе, не прекращая целовать. Однако вскоре сменил безудержную страсть на ласку. Блаженно прикрыв веки, Эомер замер меж упругих бедер, вскинул голову и негромко застонал сквозь плотно стиснутые зубы. По-прежнему обхватывая его за шею, Куасси постаралась приподняться с постели, но он уложил ее обратно и упал в объятия, чувствуя, как она дрожала, потому что поныне находилась на грани удовольствия. Неимоверная томительная слабость разлилась в его обмякшем теле, которое показалось вдруг неподъемной ношей, дыхание выровнялось, а не обремененное думами сознание уже готовилось нырнуть в омут путанных сновидений, когда воин все же приказал себе слезть с девушки.       — Иди сюда, — шепотом позвал он, пребывая в полудреме, поймал ее в надежное кольцо рук и устроил на своей груди, уткнувшись в пропахшие сладким дымом локоны.

✵ ♞ ✵

      Заигравшись на пригретых полях и не заметив, что отпущенное ему время уже давно подошло к концу, лето уступило свое место терпеливой осени с виновато опущенной головой, словно нашкодившее дитя. Погожие дни становились короче и холоднее, а ночная тьма плела губительную паутину, крепла и разрасталась, неустанно оттягивая час рассвета. Укутанное в мрачные лохмотья, утро не стремилось пролить свет на сонную землю, но свинцово-черное небо постепенно бледнело и насыщалось лазурными красками, впитывая их каждым своим клочком. Хороводы созвездий угасали, распадаясь на блеклые песчинки, и серебристая владычица-луна таяла, обращалась в невзрачное пятно и исчезала, будто призрачная дымка, когда из-за горизонта выкатывался сияющий огненный шар.       Солнечные лучи, пробравшиеся через отворённые ставни, уже давно резвились на безмятежном лице, то застревая в колючей бороде, то растекаясь на щеке жидким золотом, то сверкающими каплями ложась на ресницы. Ослабляя свои путы, сон возвращал Эомера к действительности, наводнённой звуками, запахами столицы и множеством ощущений. По соседней улице прогрохотала телега, колеса которой не мешало бы смазать, а под окном кто-то громко чихнул, но он поленился открывать глаза и только возмущенно цокнул, шевельнув рукой, заложенной под голову.       Внезапно обострив все чувства, на его живот опустились маленькие ладошки, очерчивая линии твердых мышц, затем растерли грудь и размяли затекшие плечи. Эомер лишь сыто ухмыльнулся своим догадкам и остался неподвижен в надежде отсрочить момент пробуждения.       — Давно я не испытывал желания как можно дольше задержаться в сновидениях, — пробурчал он, чувствуя вес женского тела на своих бедрах. — Не лишай меня этой возможности. У нас еще будет время и тогда... тогда мы не скоро встанем с этой кровати.       — Как скажете, мой господин, — в ответ промурлыкала дева, — я никуда не денусь...       Ее голос с непривычным акцентом подействовал как пощечина, мигом вырвав из приятной дремоты, которая уже начинала убаюкивать сознание. Воин резко распахнул веки и встретился взглядом с дымчато-голубыми, словно мутные льдинки, глазами, выделяющимися на фоне смуглой кожи. Недоумение сменилось более едким чувством — горло обожгла колючая горечь, красная пелена заволокла взор, а сердце налилось такой неистовой яростью, что Эомеру показалось, будто кровь превратилась в расплавленное железо. Едва не издав свирепый рык, он набросился на блудницу, молниеносно перевернулся, потревожив спящую рядом Лэофгюльт, и оказался сверху.       Видно, приняв неожиданный порыв принца за очередной каприз, Куасси игриво захохотала, однако, напоровшись на суровый взгляд, вынудивший непроизвольно вжаться в перину, тут же смолкла и послушно опустила ресницы, судорожно соображая, почему его ясные глаза потемнели от злости.       — Ты слишком многое себе позволила, шлюха. Посмотри на меня! — повелел он и пытливым взором впился в ее лицо, изучая незнакомые черты. Мгновение Эомер молчал, даже не шевелился, а потом скривил рот от отвращения и отпрянул. — Ты не она и никогда не была ею. Убирайся вон.       До сих пор ощущая, как его трясет от гнева, он отошел к окну, ладонями уперся в края приставленного к нему столика и сжал столешницу так, что побелели пальцы, словно это могло поумерить его пыл и удержать самообладание, которое готово было полететь в стену вместе с кубком, стоящим под рукой. Выпитое вино давно испарилось, оставив только тяжесть в голове, заодно с ним исчезло все веселье, которому он предавался ночью, а разум против воли переполнился обрывками воспоминаний, тем самым ввергнув его в состояние глубочайшей подавленности.       Услышав звук захлопнувшейся двери, воин стиснул зубы и скосился через плечо. Поджав ноги, Лэофгюльт сидела на развороченной постели и безучастно посмотрела на него, будто наперед зная, что он уже не возжелает близости. Мрачный и недовольный, Эомер подхватил со стола один из серебряных кубков и не глядя опрокинул себе в рот. После долгого нахождения в тепле вино успело скиснуть, а горечь трав, которые так сильно расслабляют сознание, наутро показалась омерзительной. Едва почувствовав этот тошнотворный вкус, он поперхнулся и резко выплюнул пойло в раскрытое окно, забрызгав часть стола и подоконник. Чтобы избавиться от отвратного привкуса, осевшего на языке, он сплюнул снова и, не сумев обуздать разом нахлынувшее раздражение, с грохотом вернул бокал на место.       Внизу кто-то вскрикнул и громко посетовал на руки посетителя таверны.       — Нечего утром под окнами шастать, — рявкнул Эомер и заметался по комнате в поисках своей одежды.       С ожесточением натянув штаны и тунику, он швырнул золотые монеты в ноги Лэофгюльт и напоследок, будто в запоздалом приступе неловкости, повернулся к окну, а затем вихрем вылетел в коридор, хлопнув дверью.       Даже поток бодрящего воздуха, разносящий по столице запахи каминного дыма, аромата свежеиспеченного хлеба и подсыхающей росы, не смог усмирить завязавшиеся в узел мысли и остудить голову. Придя в «Робкую пастушку» за верным избавлением от наваждения, которое оставляли непрекращающиеся кошмары, и удовлетворением естественных желаний, зачастую не дающих сосредоточиться на решении навалившихся проблем, Эомер и не думал, что уйдет отсюда в таком паршивом настроении. Эмоции, как яд, пожирали изнутри, царапали грудную клетку, заставляли сжимать кулаки до хруста, вновь вспоминая события ночи, так явно стоящие перед глазами, и хмурить брови то ли от недопонимания, то ли от горечи того, что они были сном наяву.       — Господин Эомер!..       — Что?! — ощерился он, оборачиваясь.       Подбежавший молодой паренек отшатнулся, как от неминуемого удара, нарвавшись на жесткий, неприязненный взор статного воина, и испуганно поник. Взгляд его заметался вокруг, будто в поисках спасения. Заметив подтёки на рукаве камзола из потертой замши и без труда унюхав хмельной запах, исходящий от него, принц сомкнул губы в тонкую линию, но, не слишком склонный к смущению, промолчал. Так вот, значит, кто встретился с вылитым вином.       — У меня для вас письмо, господин, — вымолвил гонец гнусавым голосом и, пошарив рукой за пазухой, протянул свиток, аккуратно перевязанный красной лентой: — Срочное донесение.       Лицо Эомера закаменело — дурное предчувствие на миг сдавило сердце, когда он повертел пергамент в пальцах и разглядел печать с тиснением в виде лошадиной головы. Память об изумрудных знаменах, гордо реющих по ветру на сторожевых башнях, была сильнее тех лет, что он прожил вдали от своего род­но­го до­ма, вдали от Альдбурга...       — Что ты здесь делаешь? — строго спросил он, оставив застывшую каплю сургуча нетронутой.       Юнец громко чихнул, шмыгнул носом и пожал плечами:       — Так меня выпроводили на улицу. Хозяин таверны сказал, что вы закончите не скоро и беспокоить вас не надобно, ну я и решил подождать. Только вот побоялся уйти – вдруг бы упустил...       — Я не об этом. Как ты узнал, где меня искать?       — Так мне сказали, где. Моя вина, что я запоздно прибыл – в чертог не пустили, попросили отдать письмо королевскому слуге, чтобы тот передал его конунгу, а вас, господин, позвать отказались, мол, вы давно ушли в сторону конюшни. Я бы письмо отдал, но мне наказали доставить его лично вам в руки или в руки нашего правителя. Ну я и подумал пойти за вами, да меня вдруг кто-то окликнул и назвал... это место. Сказал, что вас сразу узнаю – не ошибусь. Ну вот я и узнал...       Слушая пламенный рассказ мальчишки, Эомер сцепил зубы так, что на скулах выступили желваки. Никто не мог знать о том, где племянник короля провел эту ночь — даже его соратники, ведь он покинул Медусельд поздним вечером, еще при смене караула. И хоть глухой стук его кошеля нередко сопровождался звоном монет других воинов, случающееся в таверне никогда не выходило за порог, а ее стены ревностно хранили тайны всех посетителей. Так кто же без лишней осторожности рассказал обо всем незнакомому человеку? В голову скользкой змеей закралось подозрение, что доносчиком оказался прихвостень Гримы, который увязался следом по приказу архивариуса.       Казалось, безмолвный вопрос сам повис в воздухе, когда принц уже открыл рот, чтобы его озвучить, как вдруг его пристальный взгляд зацепился за красноватый сгусток слюны на шапке гонца. С недоверием вскинув бровь, Эомер выпрямился и озадаченно провел по заросшей щеке ладонью, то ли стараясь не замечать это недоразумение, то ли раздумывая сообщить о нем. Его угрюмое лицо внезапно озарилось улыбкой, которую он изо всех сил попытался не выдать, но не сдержал рвущийся наружу хохот и прыснул:       — Добро пожаловать в Эдорас, — учтиво выговорил молодой капитан, обводя пустынную улицу рукой. — Мне жаль, что так получилось, однако тебе все же не следовало ждать меня, стоя под окнами. На вот, возьми пару золотых да сходи выстирай одежду, а потом поешь после долгой дороги.       Совсем растерявшись от таких слов, юнец густо покраснел и опустил глаза, утирая простуженный нос рукавом.       — Я же...       — Да бери, бери и заодно посети лекаря, — поторопил воин.       — Благодарю вас, господин, за щедрость, но не стоило...       Повелительным жестом Эомер заставил его замолчать.       — Бывай, — безразлично произнес он и направился в сторону чертога, пропустив вежливое прощание мальчишки мимо ушей. Все мысли теперь занимало запечатанное письмо, которое и радостно всколыхнуло душу, и вынуждало без конца строить разные догадки, играя на нервах, точно на натянутых струнах.       Уже привычные к этому делу, пальцы ловко поддели край печати, но Эомер внезапно остановился и развернулся, вспомнив о том, что тревожило разум не меньше.       — Постой, — позвал он командным тоном и шагнул навстречу гонцу. — Кто рассказал тебе, что я здесь? Как он выглядел? Уж больно хочется похвалить его за помощь.       Тот замялся и часто заморгал.       — Ну... светловолосый такой...       — Неужели? — Эомер изобразил удивление.       — Высокий... плечистый... Воин, наверное.       — Дай подумать, — язвительно протянул он, сощурившись. — Светловолосый, высокий, да еще и воин... Отыскать такого здесь будет проще, чем в открытые ворота въехать!       — Большего я не запомнил, господин, честное слово. Я вообще очень торопился вам послание доставить, просто поблагодарил любезного человека и тут же убежал.       Недовольно тряхнув головой, принц буркнул что-то на прощание и направился в Медусельд, на ходу разворачивая свиток пергамента.       Всю дорогу он снова и снова перечитывал строчки, донесшие поистине неожиданную, но оттого не менее волнующую сердце просьбу, будто не мог поверить в написанное или беспокоился, что его смысл вдруг изменится. Лишь изредка поднимая голову, чтобы ненароком не столкнуться с кем-то в толпе людей, проснувшихся и теперь заполонивших улицы десятками шумных потоков, Эомер оказался на площади перед чертогом, сам того не заметив. Ускорив шаг, он вбежал вверх по широкой мраморной лестнице — так не терпелось рассказать о письме конунгу — и пересек Золотой зал подобно порыву ветра, ворвавшегося через дверь. На мгновение замер возле королевской опочивальни, мысленно отругав себя за то, что предстает перед правителем в неподобающем виде, а затем постучал — вести из Альдбурга были важнее желания отмыться от грязи, в которую он погружался из ночи в ночь.       После прохладных переходов дворца, где гулял свежий воздух, просторные покои показались пыльной, затхлой обителью, насквозь пропахшей какими-то травяными настойками. В камине напротив массивной кровати с балдахином, утопающей в груде шкур, полыхал жаркий огонь, а прикрытые ставни были занавешены, отчего в комнате стояла духота. Закутавшись в теплую мантию с меховой оторочкой и откинувшись на спинку кресла, Теоден сидел у окна и просматривал какие-то бумаги. После того, как его внезапно взял недуг, он все реже занимался делами, не присутствовал на советах, уступив свое место сыну, и все чаще отдыхал, проводя время в постели или саду, но все равно выглядел уставшим. Словно придавленные тяжким грузом, крепкие плечи ссутулились, поникли от бремени прожитых лет, которые оставили свой отпечаток и на суровом лице, покрыв его новыми морщинами. Кожа посерела и уже не сияла здоровьем, как у того рьяного воина, коим король оставался спустя лета, а под глазами пролегли глубокие тени. Прямой взгляд застыл на пергаменте, равнодушно вычитывая очередное донесение, и не поднялся на вошедшего, даже когда тот остановился рядом с креслом.       Эомер почтительно склонил голову и кивнул брату, стоящему у письменного стола и изучающему карту. Теодред посещал отца каждое утро сразу после пробуждения, сделав это своего рода традицией: поинтересоваться его самочувствием, доложить обо всем в подробностях и уйти исполнять его волю, получив и наказы, и поддержку. Не осмеливаясь отвлекать конунга от чтения, принцы устремили на него свои пытливые взоры; в опочивальне повисло безмолвное ожидание.       — Что же. Не вижу причин, по которым тебе нужно срочно отбывать, — наконец молвил Теоден и отложил послание на маленький стол. Там, на стопке бумаг, лежал золотой венец искусной работы с большим алмазом, чьи грани ловили отблески пламени и горели медным заревом, будто внутрь безжизненного камня заключили пылающее сердце.       Теодред грозно выпрямился.       — Отец, этот отряд продвигается на северо-восток, к нашим поселениям за рекой, — настойчиво произнес он. — У нас просто не может быть выбора, надо выдвигаться: если он не поменяет направления, то вырежет весь люд на своем пути, а если же повернет на юг... то скоро окажется в самом центре Марки.       — А еще он может пройти мимо и сгинуть в Мертвых болотах, — спокойно возразил Теоден, оставшись сидеть неподвижно, — и ты напрасно потратишь силы.       Нахмурившись, наследник опустил глаза на карту. Если бы Эомер не знал его настолько хорошо, то подумал бы, что он устыдился своей горячности и принял правоту отца. Но этот взгляд означал только одно — Теодред не был согласен с полученным ответом. Братья не имели права оспаривать решения короля, но мнения, которые всегда безошибочно совпадали, в последние месяцы чаще разнились и приходилось настаивать, чтобы добиться разрешения. Военачальники рвались в бой, а конунг убежденно говорил, что мелкие отряды неприятеля лишь выманивают всадников.       — Твои разведчики видели орков? Средь бела дня?       — Наверняка это полуорки, — Теодред решительно вскинул голову, пропустив мимо ушей злую насмешку в голосе конунга. — Они не боятся света. Помнишь, сколько раз мы выступали против них? Поверь, отец, я понимаю, о чем ты толкуешь, и понимаю твои... сомнения, но мы не должны позволять врагу свободно разгуливать в степи и разорять земли. Марка нуждается в защите.       — Полуорки?.. — переспросил Теоден и подался вперед, сжимая резные подлокотники.       Думы, терзающие разум, одна противоречивей другой, отразились на его строгом лице, пробившись через маску мрачного безразличия. Он смотрел на маршала странно, с подозрением, но будто бы не к нему – к самому себе, и, как солнце освобождается из плена облаков, так ясные глаза вдруг сбросили пелену необоснованных тревог, доселе застилающую взор.       Уловив очередную резкую перемену в настроении дяди, Эомер переглянулся с братом. Помимо волнения, поселившегося в груди с начала разговора, его съедало нетерпение, а затянувшаяся пауза была роскошью, которую он не мог себе позволить.       — Над Изенгардом поднимается дым, — уже тише продолжил Теодред, уперевшись в столешницу ладонями. — Признаться, это беспокоит меня сильнее вторгшегося отряда. Я пошлю всадников в погоню, а сам отправлюсь в Вестфольд.       Едва он успел закончить речь, как в дверь тихонько постучали и она приоткрылась, приковывая к себе взгляды. Замерев на пороге, в покои прошмыгнул Грима, словно бесшумная тень, что нашла лазейку, но хотела остаться незамеченной, и низко поклонился. Конунг жестом указал ему на письменной стол, а Эомер смерил таким презрительным взором, будто тот был грязью на его сапогах. Годы, прошедшие с момента их первой встречи, изменили очень многое, но только не его отношение к человеку, который однажды посмел позариться на Эовин.       — Хорошо. Скачи, — кивнул Теоден и, проводив сына легкой полуулыбкой, наконец обратился к племяннику: — Рассказывай, что стряслось.       — Из Альдбурга прибыл гонец. Советник отца, Брихт, которого ты оставил в городе владыкой, скончался около месяца назад. Его сын, Балдрик, поддерживал порядок, сколько мог, но половину своей жизни он был казначеем, поэтому мало смыслит в управлении народом, — он с раздражением скосился на Гриму, который шуршал пергаментом. — Он пишет, что местные охотники видели отряд орков на востоке, а ребятня нашла большие волчьи следы чуть ли не под крепостными стенами. Поговаривают, что это был варг. Отпечаток лапы смыло ливнем, но люди начинают бояться, повелитель, и в панике могут натворить побольше бед, нежели самый злейшний враг с мечом. Балдрик тоже боится, что не сумеет остановить раздор и бесчинство, и просит тебя вмешаться.       — У страха глаза велики, — конунг устало покачал головой и, опираясь на подлокотники, медленно поднялся с кресла. Заметив чуть дрогнувшие руки, Эомер хотел было поддержать дядю, однако тот осадил его одним лишь взглядом, который сразу отбил желание спорить. — Я всегда знал, что твое сердце будет стремиться в отчий дом. Поезжай в Альдбург.       Эти теплые слова выбили младшего принца из равновесия, но он смял захлестнувшие его эмоции в кулаке и решительно сдвинул брови.       — Если пожелаешь, я останусь здесь, чтобы помочь.       — Мальчик мой, — пальцы, что еще помнили верный меч, крепко сжали его плечо, — даже я не вправе помешать исполнению долга перед народом... твоим народом, Эомер. Ты должен поехать.       — Я не могу исполнять один долг в ущерб другому.       — Ты о дозорах? Тогда я освобождаю тебя от них ровно до тех пор, пока не вернешься в Эдорас, — заверил король и уселся за письменный стол, на котором уже не было ни карты, ни свитков. Обмакнув перо в чернильницу и аккуратно смахнув излишек чернил с кончика, он начал что-то писать. — Я даю тебе столько времени, сколько нужно. Синхельм получит мое приказание, а ты собирайся в путь.       — Благодарю тебя, это... многое для меня значит.       Эомер склонился и развернулся к выходу, как вдруг Теоден его окликнул:       — Возьми с собой сестру. Не хочу, чтобы она сидела в чертоге как в заточении, привязанная к кровати старика.       В ответ принц лишь кивнул, стиснув зубы, и вышел из покоев, в которых вновь воцарилась тишина, нарушаемая лишь треском горящих поленьев. Он знал, что Эовин хотела бы оказаться в родных стенах, хоть они и хранили печальные воспоминания о смерти родителей, и увидеть как изменился ее дом спустя десяток лет. Знал, что еще две зимы назад она обрадовалась бы любой возможности выехать за пределы Эдораса и что теперь ни за что не согласилась бы покинуть дядю. Приказать ей оставить человека, заменившего отца, Эомер не мог, а уговаривать ее всегда было бесполезно — отказ бы прозвучал уверенно и так холодно, что замерзла бы вода в реке.       Попадающий в коридоры Медусельда, как в ловушку, ветер ластился к каменной кладке, а она, древняя, извечно озябшая, жадно забирала его тепло и дарила прохладу стражникам, несущим караул. Глубоко вздохнув, точно сбросив с себя жаркое покрывало, Эомер взъерошил волосы пятерней, собирая разбежавшиеся мысли в кучу. Он уже представлял, как въезжает в ворота Альдбурга, и это сладостное предвкушение отвлекло его от заботы о том, чтобы задуматься о надежном человеке, который в отсутствие принцев приглядел бы и за принцессой, и за конунгом.       — Ну что, братец, куда отбываешь? — низкий голос Теодреда грянул как всегда звучно. Рослый, хмурый, но с сияющими глазами, маршал был облачен в доспехи, на груди тускло переливались позолоченные узоры, повторяющиеся и на ножнах, а на сгибе локтя он придерживал шлем с вытесненным орнаментом.       — В Истфольд, — пояснил Эомер и фыркнул, когда мужчина нагло обнял его за шею и потянул по длинному ходу. — Нужно навести там порядок и разобраться во всём. Я хотел поговорить с тобой до нашего отъезда, но ты отыскал меня раньше. Когда ты вернешься в Эдорас?       — Пёс его знает. Буду надеяться, что очень скоро: меня не интересует, что там у него горит — главное, чтобы старый колдун не захотел поджечь наши земли. Так о чем ты хотел потолковать?       — О твоем отце.       Теодред остановился, высвобождая брата, и враз стал серьезнее, чем был.       — Эовин останется здесь?       — Скорее всего.       — Хорошо, — сын короля твердо кивнул. — Я говорил с Эльфхельмом. Покуда он будет рядом, то присмотрит за ними обоими. На него можно положиться.       Эомер отвел сцепленные руки назад, соединяя лопатки, и удовлетворенно выдохнул. Поутихло то противное гложущее чувство, что ему тоже приходится уезжать, а его быстрый отъезд теперь не казался такой плохой затеей.       — Скажи, — цокнул он, — не ты ли отправил мальчишку-гонца ко мне в бордель?       — Нет, не я, — коротко ответил маршал и отдал приказ о выдвижении капитану, ожидающему у дверей чертога. — Удачи. Быть может, я заеду к тебе в гости. Готов поделиться со мной кровом?       — Лучше пользуйся моим отсутствием и ищи себе жену. Быть может, теперь-то найдешь, когда соперника не будет, — хохотнул Эомер, но не успел нырнуть под занесенную руку и попал в стальные объятия. Теодред потрепал его по волосам, крепко стукнул пару раз по спине и отстранился. — И тебе удачи, брат.       Расставшись со старшим принцем, он подозвал слугу и велел подать ему завтрак в покои, предупредить конюха, чтобы вычистил и напоил Рассвета, да собрать припасов в дорогу, а сам пошел в приготовленную для него банную комнату. Вспомнив об обещании, данном верному коню, Эомер был рад, что появилась возможность сдержать слово и взять друга, который доживал свои дни в стойле, в последний путь. Туда, где Эомунд подарил его сыну еще жеребенком, едва научившемся стоять на ногах. Много воды утекло с тех пор, но они, словно изнуренные путники, преодолевшие множество лиг, вновь возвращаются к истокам, на родную землю, откуда и началось их совместное путешествие.       Проходя тронный зал, Эомер вдруг понял, что ни словом не обмолвился с сестрой, не поведал ей ни об этом письме, ни об отправлении в Альдбург. Она уже не была той маленькой девочкой, что страшилась темных углов своей новой опочивальни в Медусельде и бежала в покои старшего брата, будто за ней гнался оживший ужас, однако воин по-прежнему заботился о том, чтобы Эовин не оставалась одна. Сейчас ее постоянно окружали подруги, все свое время она старалась проводить с дядей, а Эльфхельм, этот могучий военачальник, которого солдаты за глаза прозвали медведем, мог бы убить любого монстра, но... Сердце вдруг заныло от необъяснимой тревоги. В чертоге было слишком спокойно, слишком тихо, а он научился никогда не доверять тишине.       — Решил попрощаться с любимой сестрой?       Этот тягучий голос с придыханием, напоминающим то ли шелест сухой травы, то ли змеиное шипение, Эомер узнал бы из тысячи других, пожалуй, даже если бы они кричали. Слыша его, он словно погружался в гниющую тину с головой и оттого, наверное, испытывал еще большее отвращение к его обладателю.       — А ты всё ждешь ее под дверью, как преданная дворняга? — повернувшись на звук шагов, принц надменно вскинул брови. — Или за мной следишь?       Медленно, шурша по полу пыльным подолом мантии, Грима выступил из мрака, скопившегося меж позолоченными колоннами, и затаился на расстоянии. Скрытный, сгорбленный и бледный, он походил на отшельника, который всю жизнь провел в сырой пещере, привыкнув общаться лишь с мертвыми тенями.       — Я хотел выразить соболезнования, — до мерзости вкрадчиво произнес мужчина. — Как же больно осознавать, что твое родовое гнездо постигла такая неудача.       — Станет еще больнее, если ты не уползешь обратно в свою нору, — процедил Эомер сквозь зубы и угрожающе сощурился. Внутри все клокотало, но на ясном лице отразился лишь призрачный след этой ядовитой ненависти.       Повисло звенящее безмолвие, а воздух вокруг будто загустел. Тусклые, бесцветные глаза, как у выброшенной на берег рыбы, забегали, осматривая воина. Грима нервно облизал губы и вжал шею в воротник из черного меха, не в силах выдержать его тяжелый напряженный взгляд. Довольствовавшись произведенным впечатлением, Эомер вздернул подбородок и собрался продолжить путь, однако нарочно оброненная фраза вынудила его передумать.       — Твоя сестра будет скучать по тебе... и она всегда может найти утешение среди книг.       — Ты не перестал желать ее, — принц скривил рот от презрения, — и не переставай помнить, что между ней и твоим вожделением всегда буду стоять я. Теперь ты избавил меня от сомнений, и я намерен забрать Эовин с собой. Пока ты занимаешь почетное место при дворе, я, увы, не могу сделать больше... Но я ведь не отличаюсь терпением.       Архивариус даже не шевельнулся, и в его стеклянном взоре изменилось что-то едва уловимое, сверкнувшее ледяным торжеством.       — Ты беспощаден к чужим мечтам, — досадливо протянул он. — Возможно, тогда мне стоит изменить свою и присмотреться к леди, которые окружают принцессу. Они все благородные, прелестные девы... но среди них есть та, что будет по душе, одна... совершенно особенная, отличающаяся от прочих.       Эомер не сразу осознал, как в один прыжок оказался рядом с Гримой и схватил за грудки, вдавливая в массивную колонну. Его трясло от гнева, перед глазами плыли темные круги — он не видел ничего, кроме ненавистного лица перед собой. Оглушая, в висках стучала кровь, а цепкие пальцы, ставшие чужими, сжимали ткань до скрипа волокон. Он разобьет этому червю не только мечты, но и голову, если тот коснется Эадкильд.       Принц не понимал, откуда взялось столько выдержки, чтобы полностью не озвереть. Если бы у него не получилось унять свою ярость, то он бы не остановился — попросту не захотел бы останавливаться. Втянув воздух носом, Эомер с трудом расцепил ладони и решительно пошел прочь.       — Право, я не знал, что эта девушка так дорога тебе, сын Эомунда, — до него донесся свистящий голос, полный зловещего удовлетворения.       Ударив в дверь кулаком так, что она задрожала, молодой капитан вошел в покои, даже не дождавшись разрешения. Эовин перебирала какие-то тряпки, рассыпанные по кровати, и недоуменно вскинула голову навстречу ворвавшемуся наглецу. Увидев брата, она заметно расслабилась и приготовилась слушать, отбросив очередную вещь в ворох ткани на полу. В опочивальне стояла полная тишина, но Эомер внутренним чувством понял, что сестра была не одна, поэтому глянул через плечо и встретился со взглядом больших глаз цвета потускневшего янтаря.       Одарив робкой улыбкой, Эадкильд чуть склонила голову. По его телу прошла горячая волна стыда, воспоминания о ночи отчетливо всплыли в мыслях, а руки будто вновь ощутили прикосновения к гладкому телу. Принц резко отвел взор и уставился на Эовин, не сразу найдя что сказать.       — Ты уже начала собираться? — наконец произнес он, подойдя ближе.       — Собираться? — в недоумении переспросила леди. — Я не понимаю... Мы куда-то отправляемся?       — Я еду в Альдбург, а ты едешь со мной. Возьми только самое необходимое и будь готова к обеденному времени, мы торопимся. Все остальное я расскажу по дороге.       Она гордо выпрямилась, и ее голос прозвучал уверенно и звонко, усиливаясь высокими сводами. В этой красивой, хрупкой на вид деве текла кровь Эорла, великого конунга Марки, и несмотря на всю свою мягкость она могла быть тверже любой стали.       — Ты решил всё за меня? Я не давала своего согласия.       — Оно мне не нужно, — отрезал Эомер и, нахмурившись, развернулся к выходу. Он не хотел грубить и увидеть осуждение в родных глазах, но ничего не смог с собой поделать. — Я приду за тобой после полудня. Будь готова.       — Ты знаешь, что я не оставлю дядю одного, — непреклонно молвила принцесса. — И никто не...       — Не забывайся, Эовин, это приказ. Мой и твоего короля, — властно осадил он. Сжав ручку из крученых железных прутьев, воин на мгновение замер, прежде чем толкнуть дверь, и добавил: — Возьми с собой Эадкильд, чтобы не скучать, и мы поедем домой.