Мышонок в пшеничном поле

                    Утро обещало быть тихим и зябким. Кристально-чистый воздух обжигал нос прохладой и наполнял легкие мягким, все еще осторожным дыханием осени, которое в предрассветную пору ощущалось особенно явно. Как только потускнели блестящие россыпи звезд и небо, сбросив темную вуаль, окрасилось в жемчужный цвет, Эомер разбудил всех. Слуги приготовили завтрак, собрали шатры, погасили костер, и, не дождавшись восхода солнца, маленькая процессия вновь двинулась в Альдбург. Светлеющую степь укрывал тонкий слой молочного тумана, и казалось, что пролегающий тракт был единственным путем через безмолвную облачную долину, разыскать которую можно было лишь в плену собственных грез.       Плотнее закутавшись в плащ, Эадкильд подавила зевоту и передернула плечами, чтобы прогнать сонливость. От большого количества свежих впечатлений, заполонивших мысли, она ворочалась всю ночь и не могла заснуть, но теперь, размеренно покачиваясь в седле, пыталась бороться со сладкой дремотой, опутывающей сознание. Девушка никогда не путешествовала верхом — не привыкла так долго сидеть на лошади, поэтому устала, мышцы спины неимоверно болели, будто их изодрали когтями, а на внутренней стороне бедер появились натертости. Она всегда мечтала побывать за пределами Эдораса и, хоть болезненные ощущения терзали все тело, ни капли не жалела, что столкнулась с такой суровой действительностью — наоборот, получала неописуемый восторг, жадно смотря по сторонам. По левую руку простиралась бескрайняя равнина, устланная разнотравьем, которое источало едва уловимый терпкий аромат; по правую тянулись массивные хребты Белых гор, внушая благоговейный трепет перед столь древним величием, немеркнущим спустя бесчисленное количество зим. Вбирая первые отблески солнца, на далеких вершинах искрились снежные шапки, а ночные тени сползали вниз, к подножию, где редели леса, иногда сменявшиеся кучерявым кустарником. Робко разгоралась заря.       После полудня стало по-летнему тепло, воздух прогрелся так, что пришлось скинуть подбитые мехом плащи и припасть к флягам с водой. Солнце нещадно припекало макушку, но налетающий ветер приносил прохладу гор, которые неустанно следовали за путниками. Минуя овраги и холмы, широкая дорога вела на юго-восток, и на ней все чаще встречались другие странники то на лошадях, то с телегами или торговыми обозами, а то и вовсе с тростью и легкой сумой на плече.       — Мы приближаемся к Альдбургу, верно? — догадалась Эадкильд, завидев созревающие поля и скот, пасущийся на лугах.       — Верно, — улыбнулась Эовин и указала в сторону Белых гор: — Смотри.       Эадкильд любопытно вытянула шею и прищурилась, отыскав скопление крыш и домов в надежном кольце крепостных стен. Заметный лишь для зоркого глаза, город притаился у подножия скал и издалека казался детской игрушкой, вырезанной искусным мастером — он был невероятно крохотным по сравнению с каменным защитником, который обступал его с двух сторон.       — Давайте поскачем вперед? — предложила она, забыв про боль в спине, и перевела сияющий взор на Эомера. — Осталось совсем немного, а так мы прибудем быстрее.       Неотрывно наблюдая за приближающимся городом, он ехал чуть впереди со стражником из сопровождения и неохотно повел головой.       — Сейчас не время для скачек, — строгий голос не повысился даже на малость, но у нее мгновенно отпало желание спорить.       С самого отъезда из Эдораса было заметно, как принцу не терпелось добраться до родового поместья, однако за сутки, что они были в пути, он ни разу никого не поторопил. Часто устраивал привалы, чтобы размять затекающие конечности, и позволял девушкам отдыхать, сколько требуется. Эадкильд предполагала, что он выбрал передвижение спокойным темпом только из-за них, хотя сам наверняка предпочел бы пустить коня резвым галопом.       — Братец, она права, — вдруг произнесла Эовин, завладев его вниманием. — Мы все умеем кататься на лошадях, а долгий путь уже преодолен. Тогда зачем медлить? Ведь дом совсем рядом...       Придержав коня, Эомер поравнялся с сестрой. Наверное, каждый человек при королевском дворе знал, что в своем решении он был непоколебим, но Эадкильд все равно улыбнулась ему, вложив в эту улыбку свое потаенное очарование. Случайно, на один короткий миг, поймав ее взор, воин нервно отвернулся и нахмурил брови.       — Будь по-вашему. Но не думайте, что мы поскачем слишком быстро, — пробурчал он, исподлобья взглянув на тракт, и подозвал стражника: — Бэорн, вы останетесь со слугами и повозкой. Когда доберетесь до чертога, скажите, что вы со мной. Ну, вперед!       Эомер тронул Рассвета пятками и тот ускорился, взметнув серые клубы пыли. Ровная дорога уводила так далеко вперед, что растворялась в дрожащем мареве над горизонтом, и оказалась пустой на несколько сотен ярдов, как будто с нее враз исчезли все, кто мог бы помешать всадникам. По небу плыли редкие облака, точно невесомые перышки, подхваченные ласковым течением реки; отражая сверкающие лучи, поля переливались тусклым золотом да изумрудом, и повсюду раздавалась шелестящая песнь колосьев, кланяющихся солнцу. В воздухе витало ощущение безграничной свободы.       Посылая лошадь медленным галопом, Эовин тихо рассмеялась и махнула рукой, приглашая присоединиться:       — Догоняй!       Но душа Эадкильд уже не рвалась навстречу ветру, а глупая обида свернулась под сердцем в комок. Хлесткий вихрь, поднявшийся вслед за принцессой, заставил зажмуриться и сдул чернильные волосы в сторону, скрывая лицо, на котором осталась лишь тень былого задора. Раздраженно откинув спутавшиеся пряди за плечо, дева приосанилась и ударила Виллу по бокам.       Как только на тракт высыпали люди, направляющиеся из города в город с нагруженными телегами, ей пришлось сбросить скорость и рысью дойти до ожидающих ее спутников. Вместе они приблизились к прочным стенам, которые, как показалось Эадкильд, врастали в горы, становясь неотъемлемой частью природы. Парапеты щетинились острым частоколом, надежно защищая часовых, а открытые ворота охранялись двумя приземистыми башнями, где гордо реяли зеленые полотнища с вытесненной на них головой лошади.       — Я помню, такое знамя висит в Медусельде, — воскликнула девушка.       Эомер стегнул коня поводьями, загарцевал к стражникам и бросил через плечо:       — Это стяги Истфольда.       Воины у ворот стояли неподвижно, словно каменные изваяния, и осматривали каждого человека цепким взглядом, от коего не укрылись бы даже помыслы о возможном злодеянии. Племянник конунга назвал себя, своих спутников, и стражи склонили головы, отправив весть о его прибытии.       — Добро пожаловать, — шепнула Эовин, когда они втроем въехали на вытоптанную площадь, громкую и суетную, как настоящий муравейник.       Визжали дети, погоняя тощую кошку палкой, носильщики кричали посторониться, проталкивая скрипучие телеги через толпу, жители покупали товары, спорили о цене или просто куда-то торопились, — в этом Альдбург полностью походил на столицу. Вот только в его облике было больше простоты и сдержанности.       Явно выигрывая в вековом противоборстве, город делил местность с хвойным лесом, спускающимся с гор, словно огромная волна малахитового цвета. Высокие стройные сосны раскачивались на ветру, царапая небо колючими кронами, и поднимали в воздух бодрящий аромат смолы, украсившей стволы янтарными бусами. На крышах добротных бревенчатых домов, таверн, мастерских и торговых лавок лежали мягкие ковры из бурых иголок, которыми были усыпаны все улицы. Плавно изгибаясь на поворотах подобно ползущей змее, главная дорога уводила вверх по пологому склону и обрывалась на самой вершине, где, прижимаясь к скалам, стоял деревянный дворец, бывший свидетелем множества событий.       От увиденного угрюмое лицо Эадкильд расплылось в улыбке, а когда они подъехали к конюшне, то и вовсе озарилось неподдельным восхищением с примесью любопытства. Милдгит ни за какие мольбы бы не одобрила мысли, которые посетили голову ее внучки в этот момент, и пресекла бы на корню любую попытку воплотить их... но ведь строгая бабушка была очень далеко отсюда.       — Господин Эомер, госпожа Эовин, добро пожаловать! — почтительно поприветствовал кто-то, вырывая девушку из пелены раздумий. — Мы вас ждали и очень надеялись на ваше прибытие.       Подошедший мужчина низко поклонился, звякнув связкой ключей на поясе, и Эадкильд поняла, что это тот самый казначей, о котором она узнала по пути сюда.       — Госпожа Эовин, вы были маленькой девочкой, когда я видел вас последний раз, а теперь стали истинной леди...       — Все любезности потом, Балдрик, — Эомер властно, но не грубо осадил его и, спешившись, взял Рассвета под уздцы. — Распорядись приготовить для нас покои, наполнить ванны и подать трапезу. Наши вещи прибудут чуть позже вместе с моими людьми, их тоже надо будет устроить. Помнится, чертог всегда был просторным... Идем, поведаешь мне обо всем, покуда расседлаю коня.       На секунду замешкавшись, Балдрик отдал указания своему личному слуге и, пытаясь подстроиться под широкий шаг, проследовал за молодым капитаном. Как только они оказались за порогом конюшни, Эовин беспокойно глянула в сторону дворца и передала поводья подбежавшему конюху. Заволакивая радость от возвращения домой, в ее светлых глазах отразилась тоска, задрожали влажные отблески, но принцесса немедленно сморгнула их и улыбнулась краешками губ.       — Я... буду ждать тебя в большом зале, — вздохнув, твердо закончила она. Свернула на тропу, ведущую в сад — если этот неприглядный уголок в ущелье вообще можно было назвать садом — и скрылась в холодном сумраке гор.       Ослабив завязки на воротнике, Эадкильд неудобно поерзала во вспотевшем седле и замерла, сама не заметив, как погрузилась в думы. За стенами города простиралась знакомая ей с детства Марка — с бескрайними просторами, травяным морем без берегов, короткими тенями и степным солнцем, от которого нигде нельзя было укрыться. Но здесь для нее будто открылись врата в новый, неизведанный край, и она предвкушала, как начнет исследовать его, словно дитя, познающее мир за пределами отчего дома.       — Ты так сроднилась с кобылой, что теперь не желаешь расставаться? — зычный голос, грянувший слишком неожиданно, заставил сердце подпрыгнуть в груди и забиться быстрее. — Эти конюшни ничуть не хуже королевских, не переживай, с ней будут обращаться должным образом.       Точно в подтверждение своих слов, Эомер провел ладонью по широкой скуле Виллы, легонько хлопнул по шее и в ответ получил дружелюбный толчок мордой в плечо. Недовольно цокнув, Эадкильд закатила глаза и лишь сейчас заметила конюха, стоящего в стороне и явно не решающегося потребовать поводья.       — Я сомневаюсь, нужно ли заводить ее в конюшню, принадлежащую тебе, — съязвила она, грациозно перекидывая одну ногу через спину лошади и вытаскивая другую из стремени.       Эомер надменно фыркнул, но все же протянул ей ладонь, предлагая помощь:       — Быть может, тебя поселить рядом с ней?       Смерив надежную мужскую руку уничижительным взором, девушка гордо вздернула подбородок и соскользнула с седла.       — А быть может, в твой рот, господин, залетело много гнуса по дороге? — с вызовом проговорила она.       Принц предостерегающе нахмурился и навис над хрупкой фигуркой, вынудив затаить дыхание:       — Твой язык не знает узды.       Его ясные глаза, которые вобрали в себя и цвет дождливого неба, и сочную зелень листвы, и янтарные всполохи, не выражали ни злобы, ни ярости. Однако испытующий взгляд, заглянувший в самую душу, показался каким-то чужим и холодным. Девичье сердце мучительно заныло, и внезапная сухость обожгла горло, лишив голос недавней твердости.       — Зато я знаю конюха, что может ее надеть, — тихо проговорила Эадкильд, не ведая о том, как двусмысленно прозвучала эта фраза.       Впитав невидимое напряжение, оставшееся от разговора, воздух зазвенел точно стальная нить. Гнетущее молчание повисло между ними плотным, душным покрывалом, которое показалось непреодолимой преградой, и леди не осмелилась нарушить его, боясь сделать еще хуже. Хотя куда может быть хуже? Старых друзей уже разделила пропасть, вдруг появившаяся после их отъезда из Эдораса. Эадкильд сразу подметила, что теплые отношения начали рушиться, трескаясь, как кусок глины, брошенный в раскаленное горнило, и, пожалуй, знала причину всех изменений.       — Госпожа! Моя госпожа! — встревоженно позвал конюх, спасая деву из западни, устроенной ее думами. — Вы ранены?.. на вашем седле кровь.       Внутри все резко оборвалось и рухнуло вниз, отчего ноги словно налились свинцом и намертво вросли в землю, которая едва не ушла из-под них. Эадкильд похолодела. В голове, одно обрывая другое, замельтешили предположения о том, как она могла пораниться, но никакое из них не подтвердилось воспоминаниями. Неужто не заметила? Может, не придала значения? А может?.. От судорожного вздоха в груди что-то защемило, и мелкое ледяное крошево рассыпалось по всему телу, покалывая в онемевших пальцах, дотронувшихся до живота. Осознание ударило по вискам и девушка инстинктивно свела колени. Это была не рана — седло испачкали ее лунные крови.       — Эадкильд? — в голосе Эомера сквозило сдерживаемое волнение. — Где ты?.. Ты до крови стерла кожу на бедрах?!       Она не сумела даже ответить, лишь зажмурилась и густо залилась краской, проклиная все на свете за то, что в этот момент оказалась рядом с ним. Это был позор, пожирающий ее сердце, самый настоящий позор, от которого хотелось скрыться бегством немедленно, сей же миг. Но Эадкильд боялась, что на песке останется унизительный след, если она хоть на дюйм расставит ноги.       Крепкая ладонь Эомера легла на плечо, требуя посмотреть ему в глаза.       — Почему ты не сказала мне об этом в дороге?       Она порывисто отвернулась, прячась от прямого взора, словно пойманный вор, и смолчала, не смея выдать всей правды.       — Тебя должен осмотреть лекарь. Идем, здесь недалеко.       — Нет! — точно ошпаренная, Эадкильд вывернулась из его хватки и крохотными шажками попятилась назад. — Я...я не могу пойти туда, Эомер.       — Ходить больно? Мне не сложно тебя отнести, — принц убежденно мотнул головой и в один шаг преодолел разделяющее их расстояние.       Эадкильд издала сиплый стон, когда сильная ладонь стиснула талию. Мысль о том, что Эомер подхватит ее на руки в такой неподходящий момент, вызвала неистовую панику и стыд, и она извилась, выскользнула на свободу и вцепилась в рукав мужского камзола, точно в шкуру опасного зверя, останавливая очередное нападение. В душе зародилось сумасшедшее желание плюхнуться на землю, дабы хоть как-то скрыть темное пятно на юбке. Но, словно предугадав это, Эомер за локоть удержал деву возле себя:       — Мне сейчас не до твоих капризов.       — Я сама пойду, — огрызнулась она и, горестно сдвинув брови, оглянулась по сторонам. Осознав, что ей не справиться с упрямством молодого капитана и что лекарь действительно может помочь, Эадкильд обреченно вздохнула и на мгновение прикрыла глаза, собираясь с мыслями. — Я сама, — повторила она и вновь зарделась, прежде чем продолжить: — Только... ведь все прохожие увидят, что у меня сзади...       Запнувшись, она виновато закусила губу и исподлобья воззрилась на Эомера, мечтая, чтобы под ней разверзлась бездна и навечно затянула с головой.       — Сейчас, — хмуро бросил он, разворачиваясь к конюшне.       Воспользовавшись случаем, девушка прогнулась в пояснице и оттянула юбку дорожного платья, с облегчением понимая, что кровь на ткани почти не заметна. А она-то подумала, что просто седло вспотело, когда почувствовала под собой что-то влажное! Вот недотепа. Эадкильд выпрямилась, и ее испуганные глаза заметались, обшаривая улицу в поисках косых, насмешливых взглядов, предназначающихся ей. Мастеровой возле кузницы сосредоточенно разгружал телегу, два мальчугана устроили сражение на деревянных мечах на потеху стражникам, именитая женщина громко спорила с дочерью, торопясь на рынок, да птичница несла на господскую кухню жирного гуся. Но на нее никто даже не взглянул, кроме возвращающегося Эомера.       — Возьми и ступай за мной, — он протянул сложенную накидку и, больше не сказав ни слова, двинулся вниз по склону.       Расправив плащ, дева накинула его на плечи и засеменила рядом, иногда беспокойно оборачиваясь на собственные следы. К счастью, обитель исцеления и вправду находилась недалеко — за первым поворотом дороги, которая лентой спускалась в город, огибая ряды бревенчатых домов. Племянник конунга остался снаружи, вознамериваясь вернуться в чертог, и она поведала обо всем лекарю, встретившему ее под сводами, где кружились запахи травяных отваров.       Эадкильд переступила порог дворца, чувствуя себя подавленной и безутешной. Казалось бы, что ничего непредвиденного в этом скромном путешествии случиться просто не могло. Но нет, она вновь выделилась и умудрилась доставить принцу лишних хлопот, которые были нужны ему сейчас меньше всего. Осознание этого впивалось в разум цепкими когтями, желчью разливалось в горле и струилось по сердцу, наполняя его горечью обиды. Теперь он непременно пожалеет, что вообще взял ее с собой, и пропасть между ними станет еще больше.       Беззащитно обхватив себя руками, девушка вскинула глаза и судорожно сглотнула, увидев Эомера, тихо беседующего с Балдриком. По телу пробежал холодок, и ей ужасно захотелось, чтобы в четырех потухших каминах, что согревали большую залу в непогожие дни, тотчас разгорелось буйное пламя. Она было дернулась в сторону, дабы избежать назревающего разговора, но казначей вдруг откланялся, а Эомер неспешно повернул к ней голову. Он не произнес ни слова, однако ноги сами повели Эадкильд в середину большой залы, подчиняясь его не высказанному требованию.       — Теперь все в порядке?       — Да, — отозвалась леди, уставившись на свои сцепленные пальцы. То, что он считал, будто натертости на ее внутренней стороне бедер были причиной крови на седле, приносило ей облегчение, но никак не могло избавить от чувства стыда.       — Впредь говори мне обо всем. Тем более не стоит молчать о подобных вещах — это вовсе не шутки и не тайны, которые надо хранить в секрете. Неужели ты не понимаешь, насколько это может быть опасно? Здесь я старший и несу ответственность и за свою сестру, и за тебя.       Строгий голос заставил Эадкильд ощутить себя ребенком, коего отчитывали за непослушание, и она смиренно смолчала, зная, что Эомеру не нужно ее оправдание.       — Идем, — вдруг произнес он смягчившимся тоном, — твои покои уже давно готовы. Я покажу.       Шагнув было за принцем, девушка резко остановилась и подняла голову:       — А где Эовин?       — Проверяет, всё ли на месте в ее сундуке.       — Тогда я должна...       — Не должна, — решительно возразил он. — Ты наша гостья. Идем.       Вглубь чертога уводил освещенный факелами коридор, чьи стены были наполовину выложены камнем, наполовину обшиты досками из темного дерева с выжженными традиционными символами Марки. В конце он поворачивал направо, и там, на некотором расстоянии друг от друга, находились три одинаковые двери, отличающиеся от остальных замысловатым кованым узором. Эомер толкнул ту, что была ближе всех, и пропустил Эадкильд в небольшую опочивальню с едва теплящимся камином. Шкуры животных, застилающие мощеный пол вокруг кровати с тяжелым бархатным балдахином, резная загородка в самом углу, откуда виднелся краешек деревянной бадьи, и огромный гобелен над очагом, изображающий раздольный пейзаж, придавали комнате уюта и скромного великолепия. Свечи плавились в напольных подсвечниках и сеяли блики на золоченой раме зеркала, возле которого стояло кресло, маленький столик с горячим обедом и сундук с привезенными вещами.       — Эти покои предназначались явно не для гостей, — задумчиво протянула девушка. — Кто здесь жил?       — Я, — отрезал Эомер и вышел за порог, тем самым изъявляя нежелание продолжать беседу.       Почувствовав острый укол разочарования, Эадкильд опечаленно вздохнула и тряхнула головой, стараясь отогнать назойливые думы, что разъедали душу, подобно щёлоку. Во всем она видела только свою вину, а ее нынешнее настроение, способное моментально поменять раздражение на глубокое отчаяние, лишь усугубляло ситуацию. Медовые глаза против воли наполнились слезами, которые тут же сорвались с ресниц и скатились вниз, оставив на коже следы мимолетной слабости. Впрочем, печаль, накопившаяся за весь день, быстро иссякла, а последние соленые капли придали решимости. Дева ожесточенно размазала их по щекам и твердо кивнула в пустоту, намереваясь выяснить то, что терзало ее сердце.

❋ ♘ ❋

      Альдбург потонул в сером сумраке сразу же, как только солнце скрылось за снежными вершинами гор, что вспарывали закатные облака, словно нос корабля, плывущего через малиновый туман. Кое-где на полях, еще не придавленных тенью высоких хребтов, кипела работа, но в городе уже зажглись факелы, которые издалека казались неподвижными светлячками, поутих рыночный шум, жители разбрелись по домам или тавернам, и он погрузился в вечернее спокойствие.       Поняв, что бездумное созерцание балочного потолка никак не приблизит ее ко сну, Эадкильд едва не взвыла от негодования и свесила ноги на пол. Она даже не предполагала, что уснуть в чужой постели будет так непросто, хотя после преодоленного пути изможденное тело требовало отдыха. В покоях Эомера не было окна, которое помогло бы скоротать бессонницу, открывая вид на сверкающие звезды, поэтому девушка надумала одеться, побродить по чертогу и выйти на крыльцо, захватив с собой теплый плащ.       Так странно было не отворачиваться от суровых порывов ветра, спутывающих локоны, и не слышать звуки треплющихся стягов, готовых вот-вот оторваться от древка, что Эадкильд на миг показалось, будто безмолвие оглушило ее. На вершине пологого холма, с двух сторон окруженного горами, стояла удивительная тишина, которую нарушали лишь потрескивание зажженных факелов, стрекот кузнечиков да редкие крики ночных птиц, шуршащих коготками по сосновой коре. Дева надеялась, что осенняя прохлада навеет сонливость, но она лишь прояснила сознание и обострила все чувства, юркнув под меховую накидку.       Поежившись, Эадкильд плотнее запахнула плащ, подошла к каменным перилам, увитым неприхотливым вьюном, и пораженно затаила дыхание, любуясь долиной, усеянной множеством мерцающих огоньков. В воздухе пахло дымом растопленных на ночь каминов, степью и хвоей, и она блаженно прикрыла веки, погружаясь в водоворот столь непохожих ароматов, слившихся воедино. Вдруг сзади кто-то жалобно запищал, а потом маленький теплый комочек потерся о щиколотки, щекоча шёрсткой даже через ткань платья.       — Замерз? — заботливо спросила Эадкильд, не сдержав умилительной улыбки. — Ну иди сюда, согрею.       Она посадила котенка на сгиб локтя, прижала к груди и пригладила мягкий пушок, который смешно топорщился вверх.       — Отсюда слышно, как он урчит от удовольствия, — за спиной раздался знакомый сухой смешок, а потом и уверенная воинская поступь. — Я отогнал его прочь, и он решил приластиться к первой попавшейся деве... Ну конечно, ведь у вас слишком нежные, уступчивые сердца, готовые распахнуться навстречу каждому бездомному животному.       Эадкильд устало возвела глаза к небу:       — Эомер, не ворчи, это всего лишь котенок...       — ...и ему не место в чертоге. Не надо его пригревать, — жестко произнес принц, мотнув головой.       От мимолетной вспышки гнева в груди что-то напряглось и взбушевала уязвленная гордость, которая не желала терпеть еще одну необоснованную придирку. Задохнувшись от возмущения, Эадкильд опустила котенка на вымощенное крыльцо и смело задрала голову, чтобы заглянуть в лицо высокому воину:       — Что я сделала не так? Почему с того момента, как мы выехали из Эдораса, все наши разговоры начинаются с твоих нападок?       Словно застигнутый врасплох такой горячностью, Эомер грозно выпрямился и наморщил лоб.       — Если причина в том, что я отправилась с вами... Мог бы вообще меня не брать, ежели тебе так неприятно мое присутствие!       — Разве не ты знаешь меня с самого детства? Если бы я не хотел, я бы не позволил тебе отправиться с нами даже ради сестры. Ты углядела то, чего не могло быть, и затаила обиду, но во мне нет недовольства тем, что ты здесь, в Альдбурге.       Продолжая урчать, котенок попытался вновь приласкаться к девичьим ногам, но Эадкильд требовательно отодвинула его в сторону и неверяще фыркнула.       — Верно, мне померещилось, как ты отводил глаза, отбрыкивался от моих вопросов, дабы скорее прервать наш разговор? Я же не глупа... и, тем более, не слепа, чтобы не заметить...       — Довольно, — повелел Эомер, и девушка непроизвольно вздрогнула от звука его сильного голоса, в котором прозвучала сталь. — Я не собираюсь объяснять, что приехал в родные стены вовсе не для того, чтобы отдохнуть, и что мою голову наводнили проблемы намного важнее ответов на твои вопросы. Мне ли не знать, что, дай волю, ты можешь болтать без умолку... Тебе нужна причина моего молчания? Тогда оглянись вокруг, Эадкильд, и посмотри: всё это — наследие моего отца, моего рода, и по праву принадлежит мне. И, видишь ли, мне предстоит справиться со всем этим в одиночку, не разрушив то, что возложено на мои плечи. Сущий пустяк, правда? — он криво усмехнулся и в тот же миг недобро сощурился. — А ты забылась, Эадкильд, и забыла, рядом с кем позволяешь столько бесцеремонности.       Спокойного, по-королевски невозмутимого с виду, его сполна выдавали сцепленные зубы и желваки, заострившие скулы. Эомер был рассержен, и она буквально осязала это кожей, покрывшейся мурашками от липкого холода, который, казалось, сгустился только возле нее. В глазах защипало, а во рту появилась горечь. Боясь сглотнуть ее, Эадкильд продолжала смотреть на принца и корила себя, что вообще осмелилась затеять этот разговор. Все слова извинения, которые лились из души, застревали в горле, и она вынужденно молчала, не представляя, как теперь попросить прощения. И тогда, повинуясь внезапному порыву, всем телом прижалась к Эомеру, пытаясь выразить то, как он ей дорог. Худенькие руки, ловко пробравшиеся под его плащ, крепко сомкнулись на талии, заставив вздрогнуть и мгновенно напрячься. Эадкильд всхлипнула и спрятала лицо на широкой груди, прикрывая веки, вдыхая запах цитрусов и гвоздики, исходящий от расшитого камзола. Сквозь шум собственной крови в ушах она слышала тяжелое сердцебиение воина, вселяющее безмятежность, защищенность и другое невесомое чувство, от которого внутри разливалось тепло. Она не знала его природу, но, наверное, отдала бы все на свете, чтобы продлить это удивительное мгновение.       Ладони Эомера надежно сжали узкие плечики, он замер, словно палач, решающий чью-то судьбу, и недоверчиво притянул девушку к себе, опуская подбородок на ее макушку. Сладостная дрожь пробежала от затылка вниз по спине, и Эадкильд невольно улыбнулась, плотнее сжимая кольцо рук. Ей показалось, что время летело быстрее легкого пушка одуванчика, подхваченного ветром, и минуты растворялись в неизвестности, покуда она стояла, прильнув к горделивому стану, ощущая его крепость даже через плотную ткань. Тревога, доселе сжимающая сердце, исчезла, и леди с упоением признала, что наслаждалась силой мужских объятий...       Резко распахнув ресницы, Эадкильд в ужасе отпрянула:       — Простите, господин, мне не стоило этого делать. Я не знаю, что... я не хотела... Я поступила очень глупо, просто не хотела, чтобы ты... чтобы вы... Прошу тебя, не злись.       — Не буду, если прекратишь расстраиваться по пустякам, — мрачно молвил Эомер и одной рукой подхватил котенка, послушно ждущего ласки. — На вот, погладь и поостынь.       — Он мне не нужен, — обиженно пробубнила девушка.       Тяжело вздохнув, Эомер тряхнул головой и посадил котенка на перила, а сам вальяжно облокотился на них локтями и устало размял шею. Тот протяжно запищал, требуя внимания, потерся о предплечье, и принц почесал его за ушком, лениво дернув уголком рта.       — Если хочешь, можешь его оставить. Лишь бы он не попадался мне на глаза, — он скривился, отодвинув довольно урчащего котенка в сторону, словно надоевшую игрушку. Маленький комок шерсти побежал было обратно, но Эадкильд тут же поймала его, спасая от вскипающего недовольства. Ее губы тронула благодарная улыбка.       — Мне достаточно того, что он будет сыт. Только вот зимой ему не выжить без крыши над головой.       — Зимой нас здесь не будет, — прямой взор Эомера скользнул по городу и устремился за горизонт. — Мы вернемся в Эдорас еще до первых заморозков. По крайней мере, я рассчитываю на это.       Эадкильд опустила глаза, задумчиво перебирая мягкую рыжую шерстку пальцами. Не сложно было догадаться о причине, по которой он не собирался задерживаться в Альдбурге дольше положенного. Беспокойство за пошатнувшееся здоровье конунга, пожалуй, пропитало даже воздух в стенах Медусельда и с каждым днем порождало все новые предположения, подкрепленные вполне оправданными страхами. Покидая опочивальню короля, его личные слуги отмалчивались, стражники сдержанно уходили от ответа, а принцы позволяли людям знать только то, что положено. Остальная же прислуга превратилась в рассадник нелепых сплетен и выдуманных историй, которые разрастались как плесень в сырой бане. И лишь от Эовин можно было узнать, что Теоден постарел раньше срока и все с меньшим рвением боролся с недугом, что накинулся на его изнуренное тело, словно стая ворон, желающая выклевать последние капли жизни.       — Эомер, если тебе нужна помощь... — Эадкильд воодушевленно подняла взгляд, в котором плескалась решимость, охватившая все ее естество. — Ты только скажи, ладно? Думаю, у меня получится в чём-то тебе подсобить... если ты пожелаешь. Мне будет вовсе не трудно, а мы сможем быстрее вернуться в Эдорас.       Запрокинув голову, воин вдруг расхохотался, и доселе угрюмое лицо осветилось юной беспечностью, которую не сумели спрятать ни навалившиеся невзгоды, ни жесткая борода.       — Добро. Дам тебе поручение возглавить отряд бравых дев Альдбурга, вооруженных иглой и нитями. Сделаете благое дело и обеспечите целый город сундуками узорной вышивки.       Эадкильд встрепенулась, возрадовавшись, что стала причиной его искренней улыбки, проказливых лучиков в уголках глаз и теплоты во взоре, застывшем на ней непозволительно долго... В голове будто промчался ураган — мысли разлетелись в разные стороны, вынудив забыть обо всем, кроме тех минут, проведенных в мужских объятиях... и назойливого аромата цитрусов и гвоздики. Она могла поклясться, что слабое дуновение ветерка принесло его вновь, и недовольно фыркнула.       — Ну мышонок, не серчай. Ты начинаешь превращаться в раненую пташку, которая чувствует все чересчур обостренно. Спасибо за заботу, но я управлюсь сам, правда. Мне не впервой не спать по ночам, зарываясь в ворох пергамента. А ты вот что-то припозднилась с прогулкой да еще и таким прохладным вечером.       — Не могла уснуть, — Эадкильд пожала плечами, — хоть и очень устала.       Она видела, как в его взгляде проскользнул немой укор, но с облегчением осознала, что Эомер не собирался отчитывать ее за натертости от седла. Кивнув, будто согласившись с ее словами, он отвернулся и снова принялся разглядывать долину, которая погрузилась в безмолвие и мрак, сползающий с гор рваными клоками. Небо густо потемнело лишь на востоке, накрыв дальние земли черным крылом, и было еще светлым, насыщенно-синим с бледным золотистым оттенком, поэтому поля за стенами Альдбурга пока что хорошо просматривались.       Отпустив котенка, девушка легонько потрясла затекшей рукой и проследила за этим неуклюжим комочком меха, покуда он не скрылся где-то за дворцом. Значит, его уже давно пригрели кухарки. Удовлетворенно хмыкнув, она перекинула незаплетенные локоны на одно плечо и положила ладони на холодные перила, заросшие вьющимися стеблями.       — С другой стороны чертога я заметила маленький пруд и ручей, вытекающий из ущелья. Я хочу сходить туда завтра, прогуляться по саду, если позволишь. И по городу тоже.       — Тебе не нужно мое разрешение, — Эомер отчего-то грустно улыбнулся, взглянув на нее. — Только нет в ущелье ни пышного сада, ни благоухающих трав, которые смогли бы вытерпеть тень соснового леса. В скалах покоятся потомки Эофора* и... наши с Эовин родители. Альдбург никогда не славился цветами, мышонок, это не самое красивое место для прогулок. Теперь, наверное, будешь скучать по розам в королевском саду? Быть может, ты и вовсе не хотела покидать Эдорас?       — Ты шутишь? — усмехнулась она, вздернув подбородок. — Я с малых лет мечтала провести ночь под открытым небом, где-нибудь в степи, и завидовала тебе, брату, каждому путешественнику, что любуется яркими созвездиями перед тем, как его сморит сон. Мне всегда было слишком непросто в столице и слишком тесно. Я боялась, что Эдорас навечно запрет меня в своих стенах, где я стану женой какого-нибудь знатного мужа, рожу ему детей, увижу внуков и состарюсь, любуясь просторами Марки из окна... Конечно же я хотела побывать за его пределами, Эомер, и вот теперь очутилась в таком необыкновенном месте... — она обвела крыльцо чертога многозначительным взглядом. — И я благодарна за то, что ты даровал мне эту возможность.       Выдохнув, дева закусила губу и тут же посерьезнела, осознав, что молодой капитан, внимательно слушавший столь душевную речь, продолжал неотрывно наблюдать за ней. Было в его пронзительном взоре что-то странное, едва уловимое, танцующее вместе с отблескам горящих факелов, и оно заставило ее сердце затрепетать в груди подобно певчей птице, попавшей в клетку и силившейся улететь прочь. Так он смотрел на нее первый раз, Эадкильд точно знала. Знала и с тревогой понимала, что тоже не могла отвести глаз, пленившись этим безмолвным единением. Молчание, которое воцарилось на крыльце чертога, медленно перетекло в томительное ожидание чего-то большего, чем простая учтивость и поддержание разговора.       Разрушив эту затянувшуюся тишину, Эомер выпрямился, прочистил горло. И девушка почувствовала, как глоток воздуха обжег легкие — наверное, все это мгновение она стояла не дыша, — и щемящее предвкушение в груди уступило место огорчению.       — Мышонок, я не хочу, чтобы ты скучала здесь так же, как в Эдорасе... — он накрыл прохладную ладошку Эадкильд своей горячей ладонью и легонечко сжал. — Но у меня не будет времени для...       Воин резко осекся, вслушиваясь в закатную тишь. Сначала слабо, потом все сильнее, нарастая с каждой секундой, в горах зазвучало гулкое эхо, давящее на виски. Земля под ногами задрожала от тяжелой конской поступи, стук сотен копыт отозвался в грудной клетке, и на великий тракт хлынул поток светящихся огоньков, которые рассеяли сгущающийся мрак.       — Всадники? — недоуменно спросила девушка, перегнувшись через перила.       — Да. Синхельм собрался в дозор, — Эомер поджал губы и неожиданно хохотнул: — Только посмотри, стоило мне тебя увезти, как твой брат примчался вдогонку. Я их встречу, а ты свидишься с ним утром.       — Но...       — Ты вся продрогла, — строго одернул он, напоследок сжав маленькую ладонь. — Ложись спать.       Развернулся и сбежал по ступеням, оставляя Эадкильд мысленно обвинять этот мир в несправедливости. Признаться, она и сама не могла понять, что возмущало ее больше: отложенная встреча с Эадмундом или прервавшаяся беседа.       — Эадкильд, только одного!       Протяжно зевнув, она запоздало посмотрела под ноги и увидела троих пищащих котят да полосатую кошку, прибежавшую на их зов.       — Какой же ты брюзга, — пробормотала Эадкильд и направилась в чертог.       Через большой зал, вдруг поразивший своей красотой, и по длинному коридору, что показался необычайно коротким, ее вела невиданная легкость. Темнота не помешала отыскать металическую ручку, дверь в опочивальню скрипнула как-то иначе, и мечтательная улыбка не сошла с лица, даже когда дева погрузилась в сон.