Мышонок в пшеничном поле

      Эомер гордился своим происхождением и никогда не забывал, что был рожден наследником земель Истфольда. Из заносчивого юнца, который не любил считаться ни с чьим мнением, он вырос в сильного духом воина и в глазах эорлингов стал истинным сыном своего отца. В нём видели достойного владыку Альдбурга, справедливого вождя, способного повести преданный народ за собой, однако младший принц знал наверняка, что править — это не его. Да, он никогда не отказывал в помощи дяде, ибо умел решать государственные вопросы не хуже него самого, но, не будь необходимости вершить дела, с удовольствием променял бы жёсткий трон на удобное седло. Потому что сухой степной ветер всё ещё зазывал его пустить коня галопом, а бескрайние просторы манили свободой.       Покрутив в руке бронзовый кубок, наполненный густым рубиновым вином, и бегло осмотрев узоры из сверкающих каменьев, что разбегались по чаше огненными змейками, Эомер вернул его на место и устало вздохнул. Жители Альдбурга, месяц назад лишившиеся Брихта, к которому обращались за советами в отсутствие законного правителя, хлынули в чертог с просьбами мудро рассудить споры, наказать виновного в краже скота или найти преступника, устроившего мелкое бесчинство, но вели себя так боязливо, словно оказались на плахе. Приходилось слово за словом вытягивать из них подробности, дабы докопаться до правды.       — Значит, ты утверждаешь, что твой брат намеренно поджёг мешки с зерном и никто другой, кроме него, не мог этого учинить, — подытожил Эомер. Его пытливый взор переметнулся на фермера, стоящего напротив помоста, и вынудил отчего-то смутиться и нервно затеребить шапку, смятую в кулаке.       — Верно, мой господин.       — Ты сам видел, как он поджёг зерно?       — Нет, господин, не видел.       — Может, были свидетели? — продолжил Эомер, откидываясь на высокую спинку. За сегодняшнее утро он задавал этот вопрос, казалось, в сотый раз и в сотый раз безошибочно угадывал, каков будет ответ.       — Не было, господин.       — Свидетелей не было, — с нажимом повторил он, — тогда почему ты твёрдо убежден в виновности своего брата?       — Я, когда пожар из окна увидал, сразу в амбар помчался, а там он стоит, будто пыльным мешком пришибленный, и на меня смотрит. Вы взгляните на его ладони, господин, они обожжены, да борода подпалена. Не верю, что это совпадение. На днях мы, как у нас заведено было, повздорили по поводу угодий, доставшихся каждому в наследство. Вот он, небось, и захотел доказать свою правоту! Но величину полей определял-то не я, а отец перед смертью да по своему разумению.       — Ну а ты чего молчишь, Кенред? — Строгий взгляд Эомера обратился на второго мужчину, заинтересованно изучающего каменный пол под ногами, и задержался на его перевязанных кистях. Чистые лоскутья ткани, скрывающие ожоги, уже успели покрыться желтоватыми пятнами от целебной мази и выступившего гноя. — Или тебе больше нечего добавить?       — Случайно это вышло, господин, — пробормотал тот таким тоном, словно его заставляли повторять одно и то же по много раз.       — Бесспорно, краткость — это достоинство. Но в данной ситуации твоё немногословие вызовет лишь неясность. Подробнее, Кенред.       — Брат вовек не чурался напоминать мне о том, что его поле больше моего, а урожай богаче, особенно когда мои запасы были скудны. В этот раз я не выдержал да, очевидно, и впрямь погорячился, владыка... Хотел только подстроить кражу, дабы братец впредь вёл себя поскромнее, а пропавшие пару мешков себе прихватить. Но судьба, видимо, оказалась злодейкой — я некстати споткнулся и разбил светильник. Кипящее масло вылилось прям на солому, ну и... Меня такое оцепенение взяло, что я начал тушить пожар, только когда увидал глазищи брата, — Кенред обречённо вздохнул и вскинул голову. — Не хотел я ничего поджигать. Я ж не изверг — оставить его детей зимой совсем без еды.       — Даже неблагоразумие твоего брата не оправдывает замысел мести родному человеку. А в итоге наворотил ты бед поболее, чем задумывал — в амбаре хранилось и то зерно, которым Кеорл платил подати. Ты знал об этом?       — Знал...       Понёсший немалые убытки фермер ругнулся вслух:       — Простите, господин Эомер, других слов на него не сыщешь! Учудил невесть что, нет бы мне сначала правду истолковать! Может, получилось бы уладить всё своими силами.       — Ты и слушать бы не стал! Для тебя сызмальства лишь одна правда была — своя собственная...       Поставив локоть на обитый бархатом подлокотник, Эомер прикрыл веки и медленно потёр переносицу. Никогда прежде он не проводил так много времени, выслушивая подданных, и, признаться, не надеялся, что приступит к прямым обязанностям наследника столь скоро. Закаленный в бою, как самый прочный меч, и посему предпочитающий решительное действие словам или рассуждениям, он и в юном возрасте более интересовался военным искусством, нежели наставлениями правящего отца и венценосного дяди. Вот и сейчас от подобной тяжбы голова шла кругом, а внезапные мысли о собственном брате заглушили голоса просителей, доселе звучавшие гулом в ушах. Сколько Эомер себя помнил, раздоров между ним и Теодредом было достаточно. Возникали они и по пустякам, и из-за серьёзных разногласий, с которыми ни один не желал мириться, однако принцы ни разу не пытались навредить друг другу и не позволяли обиде или соперничеству превозобладать над незримой силой кровных уз.       Лениво выпрямившись на троне, Эомер в задумчивости обвёл глазами торжественную залу, которая с трона показалась чересчур большой, совсем как в детстве. Темнота, что приветствовала самого первого подданного, пришедшего к нему сегодня, стремительно сдавала позиции и расслаивалась на рыхлые тени, слонявшиеся из угла в угол в попытках отыскать убежище. Лишь факелы, вставленные в железные кольца на колоннах, сдерживали их натиск, распугивая теплым сиянием. А сами колонны походили на древних, скованных вечностью стражей в начищенных доспехах, которых однажды призвали защитить обитель от порождений ночи, и потому они несли нескончаемый караул, не смея нарушить клятву. Вот, пожалуй, и все яркие пятна в этом унылом месте, что затопил тусклый серый свет, струящийся через приветливо распахнутые двери вместе с прохладой и запахами хвойного леса, которые в утреннем воздухе чувствовались особенно сильно. Ворвавшийся ветерок колыхнул потёртые бурые занавеси, деловито пройдясь по зале, не преминув коснуться всего, что попалось под руку; по каменному полу заскользил прошлогодний лист, исполняя одинокий танец. Эомеру с иронией подумалось, что под сводами не хватало только паутины, дабы чертог стал выглядеть совсем необжитым и запустелым. Впрочем, он оставался таким на протяжении многих лет, так и не сумев оправиться после отъезда тех, чей звонкий смех раньше звучал в его коридорах.       Оживив застывшее во времени великолепие залы, один из каминов возле стены вдруг ярко полыхнул, чем приковал к себе внимание. Возле него зашелестел шёпот, в ореоле мягкого огненного свечения появились фигуры, и Эомер узнал сестру, облачённую в белый наряд, затем — её спутницу. Внутри всё резко сжалось, и его обуяло непонятное волнение, на мгновение посеявшее неразбериху в думах и возвратившее в памяти те моменты, что теперь ассоциировались с Эадкильд. Эомер до сих пор ощущал перед ней неловкость за ночь, которую провёл с темноволосой незнакомкой, за свои обманутые чувства и бесстыдные желания, вызванные крепким вином с толикой усталости. Ужасно глупо, но эта неловкость вынуждала его лишний раз избегать беседы с подругой. И хоть с её присутствием в Альдбурге, постоянно на виду, порой было трудно смириться, в глубине души разливалось приятное спокойствие от осознания того, что он не оставил Эадкильд одну в Эдорасе, в ненадежных руках Гримы.       Будто почувствовав на себе пристальный взгляд, девушка повернула голову и робко улыбнулась, поставив Эомера в неудобное положение. Прижимая кулачки к груди, она развернула полотно багряного цвета, которое принесла с собой, и он успел заметить на нём сияющее шёлковым блеском солнце перед тем, как инстинктивно отвести глаза. Точно мальчишка, коего застигнули врасплох при шалости, достойной сурового выговора. Нахмурившись, он сердито сдавил подлокотник, как вдруг на его предплечье несмело легла ладонь, вынуждая вынырнуть из омута своих мыслей.       — Господин, — напомнил Балдрик, склонившись к уху. Эомер почти забыл, что казначей все это время стоял подле трона и записывал каждую фразу, сказанную его устами, — прибыл маршал Синхельм.       Принц понятливо кивнул и поднялся с места, поймав на себе выжидательные взоры двух фермеров. Сколько же они ждали его ответа?       — Не знаю, умышленно ли было твое злодеяние, Кенред, — обратился к ним Эомер, — однако амбар сгорел по твоей вине. В отместку ты должен будешь заплатить подать за брата и работать на полях, покуда не вернешь ему все мешки до последнего зёрнышка. Таково мое решение.       Склонив головы, мужчины у помоста расступились. В несколько широких шагов, эхом раздавшихся в пустой тишине, он пересёк залу навстречу Синхельму и троице верных защитников, которые всегда находились в распоряжении военачальника. По имени Эомер знал лишь одного из них — своего друга детства, Эадмунда, и обменялся с ним приветственным взглядом.       — Издалека я спутал тебя с отцом, — подметил маршал, похлопав Эомера по плечу, совсем как родного сына. — Эомунд проводил аудиенции рано, перед тем как умчаться с нами в дозор на несколько ночей, а я стоял у дверей, держал его шлем и ждал, пока он найдет решение каждой проблемы. Не в его правилах было на полпути бросать начатое... Ну, негоже ворошить прошлое; пришел я по делу. Сколько провизии ты можешь дать моим людям?       — Сколько нужно, но не рассчитывай на большее. Дела идут не так хорошо, как хотелось бы — запасов маловато, да зима близится.       — Тогда нелегко нам всем придётся... Однако ж фермеры поговаривают, будто холода будут мягкими, снегом поверх крыльца насыплет, а к весне получится знатный урожай. Даром что дорого обойдётся.       — Эорлинги не впервые познают голод на своей шкуре. Справимся и в этот раз, — отозвался Эомер.       Синхельм смолчал, опустил глаза, словно предался мимолетным воспоминаниям, которыми не желал обременять других, а затем вдруг произнёс:       — Перенесу созыв войска на завтра. Пусть отцы и сыновья подольше побудут с семьями, благо орочья свора позволяет держать мечи в ножнах, а задницы в седле, — хохотнул он, натягивая перчатки, но сразу посерьёзнел. — Остались у тебя какие дела или уже освободился?       — Мне надобно выяснить, правдивы ли слухи об орках, рыскающих под нашими стенами. За этим я сюда и приехал, — принц показательно развел руками и в тот же миг, не оборачиваясь, жестом подозвал казначея. — Я отправлю с тобой Балдрика. Решишь вопрос о снабжении с ним, он знает что к чему. Идём, кажется, нам всем по пути.       Напоследок Эомер оглянулся, повиновавшись неожиданному зову сердца. Посветлевшая зала была пуста. Буйное пламя плясало во всех четырёх каминах, но лишь над одним из них, на месте старого выцветшего гобелена, изображавшего всадника на резвом скакуне, красовалось знамя с вытесненным солнцем, выделяя этот очаг среди остальных.       — В окрестностях неспокойно? Плохо дело... — третий маршал цокнул языком, едва поспевая за Эомером. — Что ж ты умолчал об этом? Негоже мне забирать всех мужчин и оставлять город под защитой небольшого гарнизона. Мы ускачем далеко да, случись несчастье, не успеем вернуться. Я дам тебе половину личной дружины.       — Не стоит. Тебе люди нужнее, — жёстко отрезал тот, на мгновение остановившись; ясные глаза посмотрели на Синхельма твёрдо и непреклонно.       Военачальник улыбнулся — это было заметно по тому, как зашевелилась его кустистая борода, — и вновь последовал за принцем, уже сбавившим темп ходьбы.       — Моя забота – избавлять эту землю от разных напастей и оберегать женщин, детей и стариков. Так какая разница, нечистый меня дери, как я выполню свой долг? Со мной уедут тысячи копий, а сотня из личной дружины... Поверь, сотня копий мало что решит.       — Пусть будет так, — пробормотал Эомер, выстояв под напором собственного упрямства. И правда, жителям станет гораздо спокойнее, если в отсутствие основных сил в городе останется вооружённый отряд, способный поддержать порядок в столь смутное время, когда любая искра паники может вызвать пожар. — Благодарю за помощь.       — Я помогал Эомунду во всем, теперь ты занял его место, как и подобает, — в голосе Синхельма прозвучала похвала. — Не нужно благодарности.       Альдбург всегда затягивал Эомера в водоворот воспоминаний и не заживших ран, которые продолжали болеть и кровоточить, терзая душу. В ответ на слова маршала он лишь слабо улыбнулся — гордость и детская радость от сравнения с отцом исчезла, а по сердцу разливалась грусть от потери.       Мужчины остановились возле вытесанного из каменной глыбы указателя, чтобы попрощаться перед тем, как разойтись по разным дорогам и свидеться вновь на вечернем совете. Для Эомера было непривычным не отправляться в дозор, когда остальные мужи готовились к отбытию, в то время как он мог помочь полководцу лишь напутствием. С другой стороны, он не хотел упускать возможность проявить себя в роли стратега, ибо стремление занять место отца во главе войска не угасало в нём ни на секунду. Однако принц не искал отдыха от беспорядочной череды сражений — жаркий азарт сечи пьянил, согревал сердце и кровь, давая почувствовать себя живым. Битвы захватывали его настолько, что становились образом жизни, полным опасности, убийств и смертей. Но, быть может, получить передышку именно сейчас было к лучшему. Сморгнув отрешенность и оторвав взгляд, замерший на удаляющихся фигурах, Эомер решительно сдвинул брови и направился в сторону конюшни.

✵ ♞ ✵

      Он въехал в городские ворота уже далеко за полдень голодный, уставший, но довольный результатами своей долгой вылазки. В лесу у подножия гор, куда он направился вместе с Харальдом, капитаном стражи, и несколькими воинами, не обнаружилось ни единого следа присутствия орков, которые ранее попались на глаза местным охотникам. Мордорские приспешники не были склонны проявлять чрезмерную осторожность: куда бы ни ступила нога этих тварей, природа проливала горькие слёзы, посему, побывав они в лесу, тому незамедлительно нашлось бы подтверждение. Знамо, отряд прошел мимо, не намереваясь приближаться к Альдбургу, или же охотники видели разбойников, просто страх сыграл с ними злую шутку. В любом случае, такие варианты развития событий полностью устраивали Эомера.       Мягкое солнце, плавающее в небесной синеве над снежными шапками гор, ласкало кожу теплом осенних дней и слепило глаза, принуждая щуриться и опускать взгляд на гриву коня, мерно вышагивающего по утоптанной дороге. Рыночная площадь, как и следовало ожидать в такой час, кипела и бурлила жизнью, посему принцу пришлось спешиться и под уздцы вести Рассвета через толпу. Воздух провонял запахами речной рыбы, сырого мяса и дыма, которые показались отвратительными в сравнении со свежестью равнины.       — Пусть караульные не прекращают наблюдение за долиной, — обращаясь к капитану городской стражи, молвил Эомер. — Думаю, в течение недели мы вырубим ещё малость леса на опушке, дабы деревья не подступали так близко к стенам. А на сегодня всё.       — Как скажешь, господин, — поклонился тот и приказал воинам разойтись.       Эомер медленно двинулся вперед, влившись в шумный поток жителей, слуг, работников и редких гостей из Гондора, заметить которых не составляло труда. Во все времена, пока Великий тракт был безопасен для путешественников, они преодолевали длительный путь ради торговли. Тёмные волосы то и дело мелькали среди русых макушек эорлингов, но никто не обращал на них внимания — в Альдбурге это было столь же естественно, как встретить своего соседа в таверне. И Эомер с горечью подумал, что если бы Эадкильд росла и жила здесь, то чувствовала бы себя много увереннее и никогда не познала бы косых взглядов в свою сторону, коих так страшилась. В голове возник её нежный образ — и воспоминания полились рекой, заставляя сердце отмерять тянущие удары и биться живее обычного.       Спугнув закравшиеся мысли, какой-то малец в потрёпанных одеждах задел его плечом и, даже не обернувшись, ловко прошмыгнул меж телами впереди идущих людей.       — Эй! — возмущенно прикрикнул на него Эомер, но тут же получил новый толчок в спину, да такой резкий, что качнулся вперёд.       Вослед первому мальчугану пробежали ещё двое, нагло расталкивая прохожих локтями, срывая с их уст недовольные восклицания, и толпа заколыхалась, словно густая трава от юркнувших в неё полевых мышей. Нахмурив брови, принц без труда проследил за ними взглядом, тем более, что дорога стелилась вверх по пологому склону, предоставляя достаточный обзор, да так и застыл на месте, когда ребятня выскочила с заполненной площади прямиком к Эовин. Горделивая, с накинутым на плечи белым шерстяным плащом, она привлекала к себе интерес жителей, которые, бесспорно, признавали в ней дочь почившего Эомунда. Её сходство с матерью с годами становилось лишь явственнее, и те, кто ещё помнил прекрасный лик Теодвин, убеждались в этом.       Вздёрнув подбородок, Эовин поприветствовала сорванцов с укором на лице и, нависнув над ними, вручила каждому что-то маленькое, ловящее отблески золотых лучей, а затем подтолкнула обратно на рынок. И улыбнулась. Она сияла ярче солнца, что светило раскаленной монетой с безоблачного неба, и того счастья, которым она искрилась, хватило на обоих — Эомер не сдержал ласковой полуулыбки.       Над головой зашумели кроны стройных сосен, то цепляясь друг за друга колючими лапами, то отстраняясь и осыпаясь дождем из иссохших иголок, застилающих землю ещё одним слоем мягкого покрывала. Поднялся ветер, нырнул за ворот камзола, овеяв разгоряченную кожу прохладой горных чащоб, и возвратил Эомера к действительности. Он в замешательстве огляделся по сторонам, как после внезапного пробуждения ото сна. Мимо него с гомоном текла равнодушная толпа, будто вода, смиренно омывающая возникшее на пути препятствие, и в средоточии этой непостоянной, изменчивой стихии, в полном одиночестве, он на короткий миг почувствовал себя неуютно. Бессознательно, но словно ища поддержки, Эомер вновь взглянул на сестру и в то же мгновение в его поле зрения попали угольные локоны, от вида которых перехватило дыхание. Ну конечно... Как он мог забыть?       Повсюду следуя за подругой, Эадкильд спускалась в торговые ряды, сноровисто приподнимая и юбку платья, и подол накидки и одновременно с этим ведя двух девочек за руки. Небрежным взмахом головы она попыталась откинуть назад надоедливые пряди волос, выбившиеся из косы, а потом просто сдула их со лба, что показалось совершенно очаровательным.       — Эомер! — над ухом прогремел громкий голос, и тяжелая ладонь, умело управляющаяся с мечом, опустилась на плечо.       Хотя принц знал их обладателя не одну зиму и всегда радовался встречи с ним, к горлу подступила волна нестерпимого, острого раздражения:       — Что?       Эадмунд на мгновение опешил.       — Прости... Я не хотел отвлекать тебя от... Не ведал, что ты чем-то можешь быть занят здесь, посреди кишащей жителями площади, — с задором закончил он и в поисках ответа на вопрос, который так и оставил невысказанным, окинул вокруг себя взором.       Внимательность дозорного и годы, что он провёл на коне, вглядываясь в даль полей и подмечая каждую мелочь, стали лучшими помощниками в этом деле. Он был слишком хорошо знаком с племянником Теодена, чтобы сейчас ошибиться с выводом.       — О! Какая милая картина, неправда ли? Моя сестра в окружении детей. Думал, что до старости не увижу этого. Чьи они? Из приюта?       Проклятье, он снова попал в глупое положение. Мысленно выругавшись, Эомер до скрипа сдавил кожаные ремешки, зажатые в пальцах, отчего Рассвет нетерпеливо переступил копытами, не понимая, зачем его останавливают, коль он и так не двигается.       — Да, — хмуро бросил принц. — У наших сестёр появилась новая страсть – помогать сиротам, покуда правители обременены иными заботами. Разве тебе не довелось услыхать рассказанных взахлёб трогательных историй?       — Доводилось. Главное, чтобы девы не...       — Чего встали на дороге? — огрызнулся кто-то из толпы, пресекая Эадмунда на полуслове. — Нашли место, где языком молоть! Ну-ка, посторонитесь, иначе познакомитесь с моей телегой!       Кинув грозный взгляд через плечо, но уняв всплеск эмоций и не вымолвив ни слова храбрецу, который попросту не понимал, кого отважился порицать, Эомер спешно двинулся вперёд, потянув за собой верного скакуна.       — Я звал тебя, — истолковывал Эадмунд, пробираясь через скопище людей и заглядывая в суровое лицо, сокрытое за печатью поистине королевского самообладания, взломать которую и намеревался. — Когда ты стоял посредь площади, я несколько раз звал тебя по имени. Ты не слышал?       Принц ответил нехотя и не сразу:       — Нет.       — Значит, я вправду отвлёк тебя? — в тоне Эадмунда прозвучало искреннее сожаление. Оно могло тронуть до глубины души, однако голубые, словно прозрачные реки в ясный день, глаза озорно заблестели.       — Послушай, — Эомер тяжело вздохнул. — Ты мне не помешал, ясно? Позабудь, и давай оставим эту пустую болтовню. Я просто слегка... задумался.       — Шёл и внезапно задумался?       — Именно так. У меня предостаточно поводов.       — Надо полагать, что сегодня на троне ты тоже задумался? И вновь глядя на мою...       — Заткнись, Эадмунд, — процедил Эомер сквозь зубы и метнул на воина такой яростный взор, что недосказанные слова застряли у того в горле.       Вскинув брови, Эадмунд примирительно выставил ладони:       — Понял.       Они покинули суетной рынок в молчании — принц не изъявлял желания слушать и уж тем более говорить. Подумать только, надежный друг и соратник, постоянно разделяющий с ним суждения и имеющий его благосклонность, потешался над ним, пытаясь подловить на своих же вздорных намёках! Казалось, воздух загустел от возникшего напряжения. А Эадмунд, отвернувшись и пустым взглядом скользя по стоящим вдоль дороги домам, подавлял довольную ухмылку. Верно молвят, что истина ранит куда сильнее лжи. Но всё-таки напрасно он заставил Эомера пениться, словно эль в бочке, ибо следующая новость, которая давно ждала своего часа, лишь усугубит ситуацию.       Пусть принц и делал вид, что поглощен собственными мыслями, Эадмунд заговорил:       — Ты никогда не просил меня молчать о чём-то, но тайны каждого из нас всё равно становились общими. Послушай... я поступил паршиво, да, будь возможность, объяснился бы раньше... Помнишь того паренька, гонца, который прискакал с письмом из Альдбурга?       Почувствовав, как вскипевшая кровь бросилась к лицу и застучала в ушах, Эомер резко остановился, непроизвольно дёрнув поводья, отчего конь беспокойно заржал. Всё это время подозрения кружили над Гримой чёрными воронами, которые кормились взаимной неприязнью двух мужчин, а оказалось, что длинный язык шептал совершенно из других уст...       — Знаешь, что я об этом думаю?       Эадмунд без колебаний кивнул.       — Каюсь, мне не следовало открывать рот, но мальчишка ужасно хотел тебя отыскать, твердил, что чем раньше ты получишь письмо, тем лучше и что это — вопрос жизни и смерти. Собственно, так и вышло.       Наморщив лоб и неодобрительно покачав головой, принц не нашёлся с ответом. Лишь провёл ладонью по широкой скуле Рассвета, утешающе хлопнул по шее, извиняясь за боль, которую повлекло его порывистое движение, и двинулся к конюшне. Эадмунда было не за что прощать, ибо поступок этот оправдывался благими намерениями и едва ли мог выставить друга виноватым — Эомер сам не ведал, как поступил бы в подобной ситуации. Главное, что мерзкий паук, свивший гнездо в Медусельде и утаскивающий туда все пересуды, на этот раз остался без добычи.       — Больше не испытывай мое терпение, — отрезал он и, не обращая внимания на конюхов, которые нервно топтались в стороне в ожидании приказа перехватить поводья, завёл скакуна в стойло, и принялся рассёдлывать.       Оставшись снаружи, Эадмунд облокотился на невысокое ограждение и обречённо вздохнул. Осознание возможных последствий собственной неосторожности, казалось, накрыло его ледяной волной только сейчас, и меж рёбрами тревожно защемило.       — Я даже не подумал, что юнец может взболтнуть кому-то ещё. По чести сказать, моя голова в тот момент была забита иными думами.       — Что-то важное? — участливо спросил Эомер, вешая уздечку на металлический крюк в стене.       Смерив друга быстрым взглядом, он вдруг осознал, сколь озабоченным тот выглядел, когда переставал сыпать колкостями. К тому же они давно не общались, а принц так глубоко зарылся в решение трудностей, которыми неизменно полнились последние месяцы в истории Марки, что совсем позабыл о происходящем в своём окружении.       — Не уверен, можно ли назвать это трудностью... но, понимаешь, Эадкильд...       — Что не так?       — С женихом много времени проводит, — пожал плечами Эадмунд. — Ни разу не слышал, чтобы она отвечала отказом или искала уловки, которые помогли бы не видеться с ним. Стала такой... покладистой и любезной. Я её просто не узнаю или не понимаю, называй как вздумается.       Невидимые оковы, сковавшие всё естество и вынудившие ловить каждое произнесённое слово, мгновенно распались, и Эомер чуть не расхохотался. Он-то знал, для чего дева изображала смирение, по крайней мере, догадывался, судя по её рассуждениям в королевском саду, когда он впервые встретился с тем, кого прочили ей в женихи.       — Так в чем же проблема? — насмешливо фыркнул принц. — Не ты ли сетовал на её бунтующий дух?       — Мне не нравится этот... этот Гимвальд.       — Тебя грызёт ревность, обычное дело.       — Нет, Эомер. Мне думается, это убедительная игра, хотя сестра рьяно настаивает, что никого другого, кроме него, знать не хочет. Прекрасный порыв, — мрачно усмехнулся он, — однако он стал бы ещё краше, коль жених пришелся бы по нраву мне. А он чересчур манерный или, может, голодный... так сразу и не разберёшь. Сгодится в мужья таким же изнеженным да напыщенным девицам, как он сам, но только не Эадкильд. Ей нужен решительный, надёжный воин, который защитит от любых невзгод и даст то, чего она по-настоящему заслуживает. Я не жажду доверять единственную сестру в холёные ручки этого... ювелира, — Эадмунд сделал долгую паузу и твёрдо молвил: — Вот если бы ты, Эомер... если бы ты женился на ней...       Руки предательски дрогнули — и тяжёлое седло едва не соскользнуло со стойки, на которую его пристроили. Принц похолодел. Ему на мгновение почудилось, будто реальность пошла зыбкой рябью, как от брошенной в воду гальки; живот скрутило то ли от напомнившего о себе голода, то ли от обескураживающего предложения, и он в недоумении повернулся к Эадмунду.       — Ты часом не из таверны шел? Слышал от воинов, что там нынче каждая третья кружка даром.       — Мне не до шуток, Эомер, и я серьёзно предлагаю жениться на моей сестре. Сейчас ты слишком дорожишь своею свободой, я понимаю и не помышляю донимать тебя просьбами ограничить её — наверняка ты уже сыт этим по горло. Быть может, позже, когда ты сам пожелаешь, когда будешь готов...       Пожалуй, Эомер давно упустил суть разговора и посему не соображал, что вообще происходит и как дружеская беседа утекла в другое русло. Ожесточённо запустив пятерню в волосы, он чуть не взвыл.       — Что за околесицу ты несёшь? Я не стану этого делать. Ни сейчас, ни после и только не с ней.       — В чём причина? — не унимался Эадмунд. — Мать оставила Эадкильд щедрое наследство и благородное имя, которое не умалит имени твоей семьи. Отец... с ним всё не так гладко, да ты и сам знаешь эту историю — чёрный цвет локонов стал клеймом, и многие довольствовались лишь приметной внешностью, дабы вынести приговор на всю жизнь. Ты же знаком с ней с самого детства и никогда не судил по её прошлому. Вспомни, сколько времени вы проводили вместе?       — Вот именно – я знаком с ней с самого детства, — рыкнул принц, повысив тон. Брови сошлись на переносице, губы сжались в тонкую полоску, и на заострившихся скулах проступили желваки, делая черты лица много резче. Он начинал злиться.       — Да, не секрет, что нрав у неё вздорный и непокорный, но тебя она слушается больше, чем кого-либо, и уважает. Поверь, я думал над этим не один день. Ты — лучший вариант.       — Лучший вариант?! Давно ли я стал разменной монетой для счастья знатных девиц? Каким словом ещё разъяснить, что Эадкильд не нужна мне в роли жены? Предложи её руку какому-нибудь другому надёжному воину. Я заботился о ней, как о собственной сестре, и продолжу это делать!       Скривив рот, Эомер подлетел к резной калитке и распахнул её, намереваясь пойти прочь. В висках оглушительно стучала кровь, задавая ритм клокочущей внутри ярости, вырывающейся наружу хриплым дыханием. Вороша помутнённый разум, он попытался отыскать подоплёку своему гневу, ускользнувшую от понимания, но тщетно — не смог объяснить, какая именно фраза Эадмунда истончила выдержку. Зато мгновенно понял, что прочная нить этой темы тянулась от рыночной площади и, кто знает, сколь долго прялась умелыми пальцами. Безумие!       — Ты обманываешь сам себя, друг, — оставаясь невозможно бесстрастным, внезапно проговорил Эадмунд вослед. — Думаешь, со стороны совсем не заметно, что ты на самом деле чувст...       — Довольно! — повелел принц, обернувшись. — Ты обманулся сам, поверив ложным иллюзиям и заведя эту беседу, и пока ещё не расплатился за свою ошибку, лучше отступись. Я по-дружески предупреждаю тебя.       Сделавшись ещё выше и грознее, Эомер расправил широкие плечи и втянул воздух носом, позволив ледяному спокойствию овладеть собою. Уверенный, пристальный взгляд, от которого становилось неловко, столкнулся со взглядом Эадмунда, непоколебимым и словно выискивающим что-то. Казалось, что минуты струились бесконечно долго; слышались лишь фырканье лошадей, отдалённые голоса улицы и биение сердца, замедлившего свой бег. Заставляя затаить дыхание, напряженная тишина безмолвно звенела, точно натянутая до предела тетива лука, и готовилась вот-вот треснуть, но голубые глаза Эадмунда вдруг потускнели, огонь в них померк, и он безропотно склонил голову.       — Ты прав, я ошибся на твой счёт. Сделай одолжение, Эадкильд не должна узнать об этом разговоре, — отчеканил он и быстрым шагом покинул конюшню.       Неукротимая дрожь в руках исчезла, горделивый стан ссутулился, и захотелось выпить вина, чтобы смыть неприятный осадок, оставшийся на языке. Прикрыв веки, принц сделал глубокий вдох. Безумие. Тёмная, мутная и некогда размеренная река его жизни теперь бурлила событиями, за мельтешением которых он уже не надеялся уследить. Ещё недавно он был простым воякой, одной из тысяч фигур на шахматном поле, делающей ход лишь по мановению игрока, а теперь на его плечи легло бремя правления, выдвигая в ряды вершителей чужих судеб. Ответственность за других легко было принять, особенно, если не хочешь отрекаться от своего наследия, однако впускать в себя то, что могло нарушить привычный уклад, нуждалось в тщательных раздумьях. Когда от него потребуется, Эомер обязательно заведет семью, взяв в жены ту, которую полюбит всей душою, или же ту, родство с которой принесет больше пользы и народу, и целой стране. А Эадкильд... Он не отрицал, что она занимала немалое место в его жизни, ибо сама жизнь не пожелала разлучить их спустя годы. Но, даже став девушкой, привлекающей взгляды мужчин, она была для него ребёнком, совсем дитя, неискушённым во многих взрослых вещах.       И мысли о ней отозвались теплом в груди, которое Эомер вновь предпочёл не заметить. Тряхнув головой, он зашагал к выходу, ловя на себе несмелые взоры конюхов, что направились к стойлу с Рассветом, и недовольно скривился. Слуги, должно быть, слышат чересчур много, делая свою работу.