Истории одной Химеры

После этого Жорик стал много мотаться вместе с ними – и по концертам в «домашнем регионе», и по гастролям. Много времени торчал на студии. Восьмой альбом наконец вышел в апреле месяце – он был рожден в муках, в отличие от того, чьим именем был назван и кто красовался на обложке. Шлейф того, что альбом писался с трудом, в недомолвках, разобщенно — вился и на репетициях, и на концертах. Однако машина вертелась, концертов было много, приходилось работать и работать, сцепив зубы – как они привыкли. На это тяжелый период пришелся дикий рост популярности группы, как раз пошла череда удачных грандиозных выступлений — Нашествие с оркестром, тур «Химера» с финальным аккордом в Лужниках. Близко общались всей группой они только по работе, да гастрольные будни сближали хочешь, не хочешь. Периодически напряжение накапливалось, и начиналась мелкое переругивание, чаще Дубинин цеплялся с Терентьевым или Кипеловым, а Жорик незаметно наблюдал и нехорошо щурил глаза. Холстинин часто видел, как невидимой тенью он бродит за Кипеловым. Жорик знал, что Валерий не очень его жалует, поэтому не показывался ему на глаза. Из вежливости Кипелов его терпит, а не любит из-за кажущейся близости химеры к чертовщине. Жорик кивал самому себе, мол, не без этого, и опять принимался следить изумрудными глазками за золотым голосом всего российского хэви. Он неплохо общался с техперсоналом — было бы глупо продолжать делать его тайной, тем более что Жорик занимался своей химерьей магией и понемногу учился вынимать куски воспоминаний из людской памяти. Обычно с ребятами он гонял чай, травил анекдоты, даже помогал что-то таскать и учился настраивать аппаратуру. Но, помня свое обещание быть хорошим, каждый вечер показывался на глаза Холсту или Дубу и сипел новости за день. Раз в небольшом перерыве между гастролями Холстинин просто отлёживался дома. Дубинин уехал куда-то с семьей, а что делали остальные, ему было все равно до лампочки. Володя возился с гитарой, а Жорик крутился рядом, посматривая в здоровенное зеркало, стоявшее рядом. Он погладил себя по гладкой голове, по змеиной коже. — Вов, а почему я без волос? Нигде нету. — А ты хотел бы? Зачем тебе, хе-хе? — Да хотя бы хаером потрясывать, как вы, хсыы-хы… — хихикнул он. — Вот у Валерки волосы… глаз не отвести… — Вот оно одно, что в нем хорошего есть, — буркнул Холстинин. — Ну почему? А голоссс?.. Очень волнует… Никто ж так не поет больше… Да и весь он ничего такой, милый. — Кипелов милый? Да ты что, а я и не знал! Что же он кровушки столько нашей попил? — Ну Вов, ну бывают недоразумения… Он смешной такой, ершистый… А тебе не кажется, что мы чем-то похожи? Владимир отложил гитару и воззрился на химеру. — Вообще-то у вас есть что-то общее, да. Что-то звериное, не в обиду тебе будет сказано. А ты с чего разговор о нем повел? — Да ни с чего. Про волосы говорили. Эх, лысая моя черепушка... Ой, смотри, кожа разлезлась... Ой, гляди кость! А так бывает? — Ешь плохо, витаминов мало, вот кожа и трескается. После того разговора Холстинин немного напрягся и стал пристально следить за Жориком. Не хватало, чтобы они с Кипеловым сблизились – еще переманит ребенка на свою сторону. Про странности с кожей он попросил Риту порыться в книжках да сети – что такое может быть? С цельной кожей Жорик ему нравился больше, чем с выступающими костями. Как-то в летний день в студии, когда шли последние обсуждения выступления на Нашествии, Кипелов взглядом зацепился за какую-то тряпочку на полу. Хм, похоже на кусок кожи… Кожи??? Он поднял глаза на сидящего тут же Жорика и помертвел: кусочка, что он держал в руках, как раз не хватало у того на лице. Кипелов, увидев обнажившуюся кость на скуле, снова попытался упасть в обморок. Жорик тут же с воем смылся. Оказавшийся рядом Холстинин схватил Валеру, тряхнул его как следует. Тому вроде полегчало. Володя отозвал Дуба и отчаянно шепнул: — Шкура слезает у него — сохнет от любви. — Какой любви? Ты о чем? — Чудила наш, Жорик, в Кипелова влюбился, точно, зуб даю! Сохнет по нему, кожа трескается. — Фу, гадость какая, совсем станет похож на себя с обложки. — Дуб почесал затылок и наконец сообразил, в чем именно заключается трагедия. — В Кипелова? Да блин, вот идиотина, нашел в кого влюбиться! Да вообще, что за гейская химера? — Да это не важно, он и так и так нежить, ему все равно, кто. Лишь бы Кипелов его к себе не привязал, а потом бросил. Ему он не нужен, ему только женин мягкий бок подавай, а Жорик терзаться будет. Да еще он кажется, сам не понял, что произошло. Увы, понимание того, что с ним случилось, пришло к Жорику очень горьким путем. … Он стремился сохранить ровные отношения в группе — ему, нареченному Арийским талисманом, очень хотелось, чтобы все шло мирно и спокойно. От склок ему установилось физически плохо. Только вот с Терентьевым никак не получалось наладить диалога. Его он побаивался, и не зря, как выяснилось. Зоркий Сергей давно понял про Жорика, что никакой это не человек, ничем не больной, а какая-то мистическая хрень, пристающая к Кипелову и пользующаяся нехилым протекторатом со стороны ХолстоДуба, да и Риты тоже. Этот гигант не испытывал никакого пиетета ни перед химерой, ни перед Холстом. А за то, что противное животное липнет все время к Кипелову, Терентьев был не прочь поиздеваться над ним. Тот знаменательный день Жорик запомнил надолго, ведь, помимо прочего, он раскрыл в себе талант ходить по потолку. Это было первое собрание группы в 2002 году после рождественских каникул, ставшее историческим. Позарившись на любезно предложенное Терей пиво («Хм, посмотрим, что с тобой станет, кикимора ты скелетистая»), бедный Жорик напился буквально с половины банки и его унесло на потолок. Он высмотрел Кипелова и повис над ним. Пытался соблазнительно улыбаться, смотрел влюблёнными глазами, вздыхал и капал слюной. Любое передвижение Валерия по студии он сопровождал, только не по полу, а совсем наоборот. Наконец, улучив минутку, он свесился и начал нашептывать со свитом какие-то пошленькие словечки на простенький мотив. Дыши-дыши, пока я не слышу, кайся-кайся, Но не надейся, я приду, золотой мой. Ай лав ююю! Кипелова передернуло. Он в очередной раз смахнул слюни, и озверелым голосом возопил: — Вов! Химера твоя меня достала, убери его вон! — Как достала? Куда ж я его дену? Жорик, ты что Валеру мучаешь? Химера свесился с потолка аккурат перед их лицами и попытался честно посмотреть в глаза строгому Холсту. — Какой-то ты странный сегодня, что с тобой, Жоренька? — Ыыы! — дыхнул на них Жорик алкогольным духом, смешанным с обычным химеровым «ароматом». Холст мгновенно пришел в бешенство. — Ты выпил? — Пссс, меня Теречка пивом угоссстил… – Жорик, продолжая улыбаться, осторожно приблизился к Валере и, закатив глаза, лизнул его макушку длинным красным языком. Холст издал дикий рык, отпихнул Кипелова и понесся на поиски Терентьева. Дуб, переглянувшись с Маней, понеслись вслед за ним. По дороге Виталик сдернул Жорика с потолка и отбросил на диван. — Сиди молча, ни слова, ни шага. Понял??? Тот понял, что в чем-то виноват, тихо икая, сел, сложив лапки. Однако его изумрудный глаз продолжал следить за взлохмаченным мокрым вокалистом. Откуда-то из недр студии раздались вопли Дуба и громкий, насмешливый ржач Тери. Он прошагал мимо Жорика, скривив лицо. За ним держась на расстоянии — умученные Дуб и Маня. Они еле-еле оттащили Холста, чтобы тот не кинулся на Терю – это было слишком рискованно для Володи. Жорик, учуяв драку, страшно разволновался, кинулся к Валере. — Валерочка, псссс, просссти, не хотел быть тебе неприятен… — Сгинь отсюда! — прорычал Теря. Жорик испуганно отшатнулся, хмыкнул, закашлялся… и его стошнило прямо на объект страсти. Тут взбесились уже все: Валера зашелся в матерном визге, а Теря, недолго думая, отшвырнул химеру куда подальше. Последовала безобразная сцена. Дуб кинулся ему на спину, но Теря скинул его так же легко, схватил за плечо облеванного Кипелова и вывел его из студии. Маня вытащил Дуба из угла, обернулся на Холста и тоже молча вышел. Холстинин стоял в дверном проеме – белый как мел. Дуб, держась за поясницу, похромал к Жорику. — Жорик, ты как? Тот молча лежал на полу за диваном, грязный и вонючий, и смотрел в потолок. Из зеленых драконьих глаз вытекли робкие слезы, но через пару мгновений они вскипели от стыда, охватившего его ярким пламенем. Химера не позволит себе рыдать, лежа на полу, повергнутая здоровым как медведь… тут его осенило: соперником! Виталик с Володей переглянулись. Что творилось в химерьем сердце? Да есть ли оно у него?