Под искусственным солнцем

…Она медленно двигала головой, раз за разом погружая ускользающий член себе в рот и лишь изредка постанывая, выражая крайнее удовлетворение. Над лесом плавно нависала ночь. Любой из тех, кому доводилось бывать здесь, в этом месте, мог бы с уверенностью сказать, что сумерки — не лучшее время прогулок среди влажных еловых ветвей, впитавших в себя несколько столетий холода и сырости. В этом безветренном месте всегда отчего-то было влажно и морозно. Даже земля, казалось, помнила каждый поглощённый ею почерневший лист — такой рыхлой и жирной она была. Любой из тех, кому доводилось гулять по этим диким тропинкам, обречён был навеки испортить свою обувь, увязнув где-то во мхах. Этот лес был, без сомнений, мёртв. Отсюда не было слышно даже свободной трели молодых пташек, постоянно огибающих это место ровным клином… Всё же она любила этот лес. Любила так же сильно и искренне, как и каждую частичку, каждый фрагмент той буйной многогранной мозаики, которую доселе принято называть миром. Он никогда не мог понять этого — её наивного чувства любви ко всему живому, однако, всё равно восторгался ею, равно как и всеми другими дивными качествами её чарующей утончённой натуры… — Тебе нравится? — томно спросила женщина, замирая на мгновение. — Да, очень… Не останавливайся… — прошептал в ответ Канаме, рассеянно гладя возлюбленную по гладким ломким волосам. — Конечно… Приятное щекочущее движение пониже живота вновь продолжилось. Мужчина вновь прогнулся, опираясь на мощный ствол вековой пихты, пустившей свои могучие корни вглубь этой богом забытой земли. — Я буду делать это так долго, как тебе захочется! Эта ночь наша без остатка… Тоусен лишь слегка кивнул. Он не знал её имени, не видел её лица, плохо распознавал её голос… Единственным, что помогало выделить её из толпы таких же, но в сотни крат менее ценных женщин, это тот тонкий чарующий запах и реяцу, напоминавшее лёгкий бриз летнего ветерка, пробирающего до костей, но нисколько не холодного… Да… Она, определённо, была самой лучшей… Девушка стояла на коленях прямо на рыхлой и хрупкой земле, тотчас же окрасившей подолы тонкого узорчатого платья в тёмно-коричневый, почти чёрный цвет… Однако она не обращала внимания на эту ненужную мелочь, напротив, ей даже нравилось ощущение холода и небрежности, резко контрастирующее с приятными моментами физической близости. Она аккуратно работала язычком, ласкаясь тихо, почти не слышно. Каждый нерв мужчины невольно напрягался, чтобы в полной мере прочувствовать это божественное явление. Хрупко, влажно и очень жарко. Казалось, она могла делать это долгими часами, не переходя ту самую заветную черту. Мягкие девичьи губы раз за разом чувствовали растущее возбуждение. — Сделаем это? — тихо прошептал таинственный голос, обращённый к мужчине откуда-то из таящей тьмы. Она поднялась с колен, чтобы вновь утонуть в нежных объятьях слепца. Достаточно горячо… — Раздень меня! — судя по голосу, она была в шаге от того, чтобы не лишиться чувств. Мягкие упругие груди страстно тёрлись об него, а руки цепко обхватывали молодого человека за шею. Одно лишь мимолётное прикосновенье — и лёгкий шёлковый халатик резво скользнул к ногам девушки, обнажая её горячее тело, которого ему, увы, так и не суждено было увидеть… Он знал, что на лице подруги уже несколько столетий пунцовеет устрашающий шрам, начисто стирающий с её лица то, что другие называли красотой. По слухам, она здорово обварилась в кипятке ещё тогда, когда попала в Общество Душ почти грудным младенцем. Это правда… Гладя нежную кожу девушки, можно было легко почувствовать отличия. Похоже, шрамы на её непорочном теле осели достаточно глубоко. Быть может, именно из-за этого её так тянуло к нему — к человеку, для которого не нужна нарядная внешность? Её громкое дыхание приятно ласкало слух, а разгорячённое тело согревало его, отгоняя от Канаме чувство мерзкой сырости. Он трогал её, пытаясь запомнить каждую чёрточку, каждый изгиб её несовершенного тела, а она лишь сипло стонала, раз за разом впиваясь в него потрескавшимися на ветру губами. — Сделаем это! — её голос вдруг оборвался, растворившись в кромешной тьме. Послышался негромкий звук экспрессивного всплеска, и во все стороны разлетелись комья грязной земли. Он последовал за голосом, не думая о пропасти, в которую ему предстояло погрузиться. Он просто знал — она ждала его там… Во тьме… …Она отчаянно стонала, выкрикивая что-то бессвязное и лишь крепче сжимала прядь его водянистых волос. Их тела отчаянно сплетались, ища тепла в прикосновениях друг друга. Он раз за разом погружался в неё, не обращая внимания на то, что вокруг была лишь мокрая от дождя пожелтевшая трава и грязные болотные топи, медленно засасывающие их в земные недра… Всё это было попросту неважно, ведь он прекрасно знал, что где-то, внутри жирных потоков сжиженной земли, трепещется комок родного тепла. Тепла, принадлежащего только ему, тепла, освещающего вечную непроглядную тьму и заставляющего вновь жить… Ради неё… *** — Гин… — ломкий голос шинигами разорвал тишину. Тоусен медленно подошёл к столу, чуть позвякивая висевшим на поясе мечом с оранжевой рукоятью. — Айзен-сама приказал запечатать все входы в Лас Ночес, как только та земная женщина будет возвращена… — А? — Ичимару, казалось, даже слегка удивился, — он собирается оставить такую прорву народу там? Жестоко же он решил избавляться от ненужной Эспады… Что-то будет… — он резко крутанулся на откидном стуле, почёсывая затылок. — Мне всё равно… — глухо произнёс Канаме. — Уже… всё равно…