Без судьбы

      В павильоне никого не было. Похоже, она снова приехала на съемки первой, но оно и к лучшему — можно посидеть в тишине, выпить кофе, выкурить сигарету. Это в любом случае лучше, чем ходить туда-сюда по пустой квартире, принимаясь то плакать, то истерически смеяться.       Такой ночи в Таниной жизни еще не было. Раньше в подобной ситуации она бы позвонила подружке, они распили бы на двоих бутылку виски, вдоволь нарыдались бы друг другу в плечо, а утром все стало бы проще и легче. Но этой ночью звонить ей было некому. Более того — после первого звонка, когда она бросилась к телефону в безумной, дурацкой, глупой надежде и увидела незнакомый номер, рука сама размахнулась и швырнула телефон об стену. И этого удара он уже не пережил.       А она сама? Переживет ли она сама то, что произошло? Этот вопрос она задавала себе постоянно, начиная с момента, как захлопнулась дверь и одиночество — ужасное, болючее одиночество — принялось раздирать внутренности на части.       Да, она знала, что это не будет длиться вечно. Но не предполагала, что все закончится вот так: равнодушно, холодно, отстраненно. Как будто то, что было, ничего не значило. Как будто они ничего не изменили в жизни друг друга.       — Тань? Ты что тут делаешь одна?       Надо же, она даже не заметила, как Катя вошла в павильон и остановилась рядом. Катя… Странная девочка Катя. С теплыми глазами и ласковым взглядом.       — Сил нет дома сидеть, — Таня постаралась ответить так, чтобы голос звучал обыденно, но, похоже, не вышло. Катя пристально посмотрела на нее и, присев рядом, обняла за плечи.       — Что случилось? — спросила она, и так тепло, так доверчиво и с такой тревогой звучал ее голос, что Таня сдалась. Уткнулась в теплое плечо, обхватила талию руками и затихла, не в силах больше рыдать и не в силах пошевелиться.       Она щекой почувствовала, как тяжело вздохнула Катя. Вздохнула — и принялась гладить ее спину, аккуратно и нежно.       — Это Ванг, да? — тихо спросила она, и Таня не нашла в себе сил отпираться. Только втянула побольше воздуха и снова притихла.       Еще один вздох. Хорошо хоть не прозвучало «а я тебя предупреждала».       — Тань, все будет хорошо, правда. Она… Все наладится. Даже если сейчас кажется, что нет, — все равно наладится.       Таня слушала и пыталась поверить. Но верилось с трудом. Казалось, что все хорошее в жизни кончилось и она обречена теперь скитаться между черными и серыми полосами, глубже и глубже погружаясь в отчаяние.       — Почему, Кать? — спросила она, отстранившись. — Я не понимаю — почему? Я же ничего не просила у нее. Мне ничего не было нужно. Почему?       Катя снова вздохнула и выдавила улыбку.       — Мне кажется, такие, как она, не умеют испытывать теплых чувств в полной мере. Они сильны в чем-то своем, но полные инвалиды в человеческих отношениях.       Таня удивленно моргнула. Она что… знает?       — Дурак бы не заметил, — объяснила Катя устало. — То, как ты на нее смотрела, довольно ясно говорило о том, что между вами происходит. И кроме того, в последнее время фамилии Ларина и Ванг постоянно звучали рядом.       Она снова обняла Таню, притянув ее к себе и удобно устраивая в кольце теплых рук.       — Когда я звонила ей вчера сообщить, что сегодня будем снимать то, что не сняли из-за ее выходки, она разговаривала со мной как обычно. Объяснение случилось позже?       Снова удар. Впрочем, чего еще было ждать? Что на нее это тоже подействовало? Что она тоже… ну, хотя бы расстроилась? Глупость. Конечно, она разговаривала как обычно. И, свет и тьма, неужели все это произошло всего лишь вчера?       — Что она сказала тебе, Тань?       Таня помотала головой, сильнее вжимаясь носом в плечо. Нет, она не станет рассказывать. Она не хочет пережить это снова, даже в воспоминаниях. Ни за что.       — Ладно, — Катя снова погладила ее по затылку. — Давай так. После съемок мне нужно будет решить некоторые дела здесь, но потом я приеду, хочешь? Выпьем вина, посмотрим какую-нибудь чушь по телевизору. Мне кажется, тебе сейчас не стоит быть одной.       Волна благодарности затопила Таню от головы до пят. Она отстранилась и резким движением поцеловала Катю в теплую щеку. Спасибо.       — Не переживай так, — Катя кивнула, принимая ответ, и разомкнула объятия. Дернула Таню за кончик носа. — Все наладится. Правда.       Она ушла, а к Тане уже двигалась от двери баба Катя. Встревоженная баба Катя, со странным выражением на добром лице.       — Танюш, — она тяжело упала рядом и взяла ее за руки. — Ты как?       Ей показалось, что она сходит с ума. Она что, так плохо выглядит? По ней что, сразу видно, что жизнь ее этой ночью улетела к чертовой матери в пропасть?       — Все нормально, — выдавила она с трудом. — А что? Что такое?       Баба Катя абсолютно по-старушечьи мелко затрясла головой.       — Да ты на смерть похожа. Бледная вся, лица на тебе нет.       Лица. Таня проглотила усмешку. Если бы только лица.       — Просто не выспалась. Тяжелая ночь, ритуалы, и…       Она застыла на полуслове, не в силах больше произнести ни звука. Вместе с Юликом, держа его под руку, кривя губы в усмешке, в павильон вошла Джулия.       Мир вокруг завертелся юлой, земля снова двинулась куда-то из-под ног, а сердце заколотилось словно безумное. Таня смотрела и не могла отвести взгляд. Она понимала, что смотреть нельзя, что баба Катя что-то говорит ей, что-то спрашивает, тянет за руку, но она ничего не могла с собой поделать.       Они подошли, и Юлий подвинул Джулии стул, помогая присесть.       — Привет, — сказала она, скользнув по Тане равнодушным взглядом. И — куда менее равнодушным по бабе Кате.       Нужно было ответить, нужно было разомкнуть губы и произнести что-то, но не вышло. Ничего не вышло.       Как же так? Почему так? Почему еще вчера она была рядом, была живая, была теплая? Почему сейчас от нее снова веет ледяным ветром? Почему взгляд настолько пустой, настолько отстраненный? Почему?       Ответов не было. Таня как завороженная рассматривала многообразие колец на тонких длинных пальцах, ярко накрашенные глаза, пряди длинных волос, падающие на спину и плечи.       Почему так?       — Ларина, на площадку!       Спасительный голос заглушил все эти многочисленные «почему». Таня вскочила, едва не опрокинув стул, и рванулась на звук.       — Смотри ногу не сломай, — раздалось ей вслед насмешливое.       И что-то ударило под грудь, сминая ребра в труху, что-то как будто стукнуло в уши, и звуки исчезли.       Как во сне Таня прошла в затемненную комнату. Пошатываясь подошла к Сафронову и сидящей рядом с ним женщине.       — Татьяна, здравствуйте.       Она все слышала, но собственный голос отказывался вырываться из горла. Ее шатало, будто пьяную.       — Хочу вас познакомить. Это Наталья.       Что-то похожее на «здрасте» наконец прорвалось наружу, и стало легче. Стало можно дышать. А Сафронов продолжил:       — Вам знакомы эти вещи? Вы знаете, что это?       Она посмотрела. На столе перед ней лежало сложенное стопкой кимоно, а поверх — шлем для спаррингов.       — Это… это одежда для карате, — прохрипела она, радуясь, что голос вернулся. — У меня сын… занимается.       — Да, это кимоно. А можете ли вы рассказать нам о человеке, которому принадлежит это кимоно?       Собраться. Нужно собраться. Она здесь не просто так, верно? У нее есть цель, есть задача. И нужно отбросить лишнее и сосредоточиться на цели.       — Мне нужно сделать ритуал.       Вода из фляжки, свечка, кинжал. Все то, что Джулия называет костылями, — ну и пусть костыли, зато людям нравятся такие вещи. Расплескать воду, посмотреть в отражения. Нет, не нужны они ей, и без отражений вихрь пришел, мир выцвел, появились картинки.       Несколько слов на иврите. Пожалуй, достаточно.       Ритуал, как ни странно, помог взять себя в руки. Или просто в сумеречных картинках все видится куда более простым и ясным?       Это вещи девушки. Среднего роста девушки с большими светлыми глазами. И этой девушки больше нет в живых.       Таня рассказывала долго. Описывала картинки, приходящие так легко, будто их транслировали на экран телевизора. Ее сердце сжималось от горечи и жалости к этой девочке, к ее маме, к ее судьбе.       — Почему так вышло? Вы не видите причину?       Это слово прозвучало, и картинки ушли. Таню рывком вернуло в реальный мир, и «причина» заполонила собой все сознание. Вернулись «почему?» и «зачем?». И добавилось к ним еще более страшное «за что?».       Таня говорила какие-то слова, не очень вдумываясь в их смысл. А в голове вертелось: «Какая разница, почему?» Ведь ничего уже не изменишь. Все случилось так, как случилось. И нужно просто жить дальше.       Наконец испытание кончилось, и она вышла из комнаты. Шатаясь дошла до туалета, открыла воду, опустила в нее руки.       — Что с тобой?       Плечи сжались, глаза зажмурились. Сердце толкнуло ребра изнутри. Больно. Как же больно.       — Таня, что с тобой?       Не смей. Не смей стоять здесь и спрашивать меня. Не смей делать вид, что тебе не наплевать. Не смей. Я видела, как ты смотрела на меня вчера и сегодня. Видела пустоту и равнодушие в твоих глазах. Не смей. Пожалуйста, не смей.       — Оставь меня в покое, — попросила она тихо, поднимая голову и через зеркало глядя Джулии в глаза. — Пожалуйста, оставь.       Нет, она не пожала плечами и не подняла брови. Она стояла не шевелясь и продолжала смотреть. Не говоря ни слова.       И Таня понимала, что еще несколько секунд, и она не сможет ничего с собой поделать. Она обернется, и упадет вниз, и обнимет эти чертовы ноги руками, и прижмется щекой к коленям, и будет просить, будет умолять — сама не зная о чем.       — Таня.       — Нет.       Поражаясь возникшим из ниоткуда силам, она выключила воду и обернулась, высоко подняв голову.       — Не нужно делать вид, что тебе не все равно, — сказала спокойно, и только сжатые в кулаки пальцы выдавали ее волнение. — Вообще не нужно больше делать вид, ладно?       — Я никогда не притворялась с тобой.       — Вот и в будущем не надо.       Она выдавила улыбку и шагнула к выходу из туалета, молясь про себя: «Только молчи. Ничего не говори. Ничего не делай. Пожалуйста. Просто дай мне уйти».       — Мне не все равно, — услышала она и остановилась, запнувшись. Застыла. — Таня, ты слышишь? Мне не все равно.       Закрыла глаза. Открыла. Сделала глубокий вдох. Обернулась и посмотрела в глаза:       — Знаешь, я немного устала от смены твоих настроений и состояний. Давай сделаем так: сначала определись, а потом приходи ко мне сообщить, все равно тебе или нет. А до тех пор — просто оставь меня в покое.       Ей показалось, или белое лицо действительно дрогнуло? Показалось, или в уголках глаз действительно блеснуло что-то мокрое?       Не было сил разбираться. Да и не хотелось. Поэтому Таня повернулась и вышла, плотно прикрыв за собой дверь. И — широкими шагами пошла к выходу.       Достаточно. Хватит с нее этих тайн, загадок, этой изменчивости. Нужно возвращаться в обычную человеческую жизнь. Нужно приводить в порядок то, что она потеряла, либо просто строить новое. Человеческое. Обычное. Простое.       То, в чем не будет Джулии Ванг.       — Таня!       Голос настиг ее, стоило лишь выйти на улицу и запахнуть на груди полы пальто. Да что же это такое. Сплошные беседы по душам, сплошные окрики. Весь день только и приходится, что вертеть головой.       — Мэрилин.       Подбежала, с разбега поцеловала в щеку, укутав ароматом каких-то сладких цветочных духов.       — Прогуляемся? Нужно поговорить.       Жизнь без Джулии Ванг, да? Обычная, нормальная, человеческая жизнь? Или жизнь, в которой будет хотя бы маленький, хотя бы мизерный, но хоть какой-то шанс?       — Прогуляемся. И знаешь что? Можно я буду звать тебя Машей?