Here I am where no one found the way in – Brick and stone, this place in me. The cold has taught to close my heart or suffer, But lost at home is strange to me. And I feel so alone, And I need someone... Are you out there?*
Блейну казалось, что с того момента, как он договорился с Куртом Хаммелом насчет свадебного платья, его жизнь начала медленно устаканиваться. Единственные сюрпризы, которые вообще могли теперь теоретически произойти – это беременность Китти, потеря работы (что ему грозило только в том случае, если клиника сгорит дотла, да и то ненадолго) или смерть кого-то из близких. В остальном, он был уверен как никогда, ничто не могло выбить его из колеи. Отныне все текло рутинно, размеренно; порой, встречаясь с друзьями, мужчина чувствовал отчаянное желание пожаловаться, однако понимал, что даже жаловаться ему не на что, и потому оставалось только слушать рассказы других... Пака, например, которого подготовка к свадьбе, в отличие от Блейна, все-таки не обошла стороной. Получилось очень забавно: Ноа сделал своей девушке предложение на две недели позже, а пожениться они должны были через четыре – нет, уже почти через три – месяца. Может, все дело было в том, что Куинн, поддавшись на уговоры, решила не устраивать помпезный праздник? Хотя вряд ли все было так просто. Скорее всего, они оба хотели этой свадьбы всем сердцем. Блейн тоже хотел, но между ними с Китти все было сложно, странно, не так, как у Пака и Куинн. Глядя на невесту, он чувствовал, как внутри все сжимается и скручивается, и считал себя виноватым в том, что Китти не может раскрыться, хоть и понимал, что это не так. Или не совсем так?.. Как бы ему ни хотелось повлиять на нее, сделать это быстро было невозможно. Оставалось только ждать, пытаться окружить ее максимальным комфортом, убедить в том, что в их отношениях, как и в ее жизни в целом, ничего не изменится, когда она покажет свою лучшую сторону. Было ясно, что если Кит и могла исправиться, то явно только благодаря чьей-то поддержке. Она была раненым зверем, прячущим свою боль и слабость за оскалом, и острые когти, которыми она впивалась в него в попытке защититься, уродовали, однако он готов был терпеть. Блейн любил ее, ужасно любил даже за это. Разумеется, совсем не так, как по идее должен любить невесту жених – скорее, как друг подругу или даже брат сестру, – но любил. Возможно, это было единственным, что он мог испытывать после того случая в колледже, когда был отвергнут, унижен, растоптан и опустошен – и если это было правдой, то следовало уважать это чувство и держаться за него изо всех сил. Теперь, когда Блейн окончательно определился со своими эмоциями, все стало гораздо проще. У него была цель и были идеи, через воплощение которых можно было ее достичь. Вопреки старым его заблуждениям, ради этого вовсе не надо было ломаться или хотя бы прогибаться, ровно как не надо было ломать и прогибать Китти: все, что от него требовалось – это трезвый расчет, внимательность, осторожность и чуткость. Очередная операция, с которой он просто не имел права не справиться. Блейн с недавних пор старался заезжать к невесте почаще, что, несомненно, вскоре начало бы ее подбешивать, однако пока у него все еще была возможность наблюдать за тем, как она счастлива. Как ни странно, девушка радовалась каждой мелочи, которая приближала ее к "Дню Икс", и обычно пребывала в отличном настроении, даже будучи смертельно усталой; только изредка, когда случались какие-то досадные происшествия или Блейн переходил черту нейтральной заинтересованности, начиная задавать вопросы о подготовке с излишней настойчивостью, в нее будто демон вселялся. Что ж, за все время их отношений мистер Андерсон стал первоклассным сертифицированным экзорцистом, так что с этим особых проблем не возникало. На днях Китти как раз закончила с той самой благотворительной акцией, которую жених обманом заставил ее устроить, что стало громадным этапом для становления ее новой личности. Блейн рассчитывал на что-нибудь не очень заметное, затеянное чисто ради того, чтобы "отделаться от Хаммела", но вышло по-настоящему грандиозно: заручившись поддержкой Сантаны и пиар-агентства, в котором та работала, а также своими связями и связями Куинн, внезапно вдохновившейся этой идеей, Кит организовала самый настоящий живой музыкальный концерт. У нее получилось пригласить несколько популярных исполнителей вроде Мерседес Джонс или Рейчел Берри, но основной акцент она сделала на новых, пока не очень известных, однако все равно безумно талантливых ребятах и группах. Стоимость билетов для обычных посетителей не была запредельной, а вот представителям музыкальных агентств, которые хотели урвать себе лакомый кусочек, пришлось неплохо раскошелиться. Затраты на организацию оказались немаленькими, но легли в основном на спонсоров (в том числе и на саму Китти, захотевшую вложить свои собственные сбережения), а неприлично большая сумма, собранная после окончания всей этой кутерьмы, была поделена между фондом защиты животных и двумя центральными приютами. Все по высшему разряду. И, главное, честно... Да уж, что ни говори, а в деловой хватке его невесте не было равных. Блейн гордился ей. Девушка превзошла любые его ожидания, и причина была в том, что она занималась делом, которое ей нравилось, пусть и притворяясь, что вынуждена. Этот энтузиазм невозможно было скрыть за напускным недовольством. Впервые за долгое время Кит достала свою скрипку, чтобы сыграть для большой аудитории, а не для родителей, друзей и жениха, и пусть у Блейна не было возможности аккомпанировать ей во время выступления, он был счастлив за ним наблюдать. Китти... светилась, что ли, появляясь на сцене. Вот бы ей оставаться такой всегда. Изначальная задача оказалась перевыполнена: Хаммел не просто услышал об этом концерте, но и присутствовал на нем, даже сидел в соседней ложе. Блейн заметил это случайно и то и дело поворачивался, чтобы посмотреть на его реакцию – и каждый раз, когда лицо Курта показывалась из-за фигуры сидящего рядом с ним парня, поражался спектру эмоций, на нем отраженных. Они были окружены людьми, большинство из которых наблюдали за сценой либо равнодушно, либо с алчным, жадным выражением, и потому Блейн в тот момент почувствовал с Куртом удивительное единение. Ему тоже было не все равно – он улыбался во весь рот, смеялся шуткам ведущих, украдкой вытирал слезы... Да уж, скептичный мистер Хаммел, обладатель скотского характера и пугающего порой дружелюбия, в который раз уже очень его удивил. Даже не так – тронул. Жаль, что поймать его, чтобы перекинуться хотя бы парой общих фраз, не получилось ни во время перерыва, ни после окончания концерта: Блейн только пару раз заметил, как мелькнул в толпе яркий малиновый пиджак и блеснули влажные серо-голубые глаза, но сделать ничего не успел. Они с Хаммелом решили устроить паузу в работе на время рождественских праздников, но к этому моменту встретились уже шесть раз и неплохо поладили. Конечно, главной темой их бесед была и оставалась Китти, но нет-нет да поднимались при обсуждении вопросы, совершенно ее не касающиеся. Как-то раз, например, минут сорок из отведенного ему часа Блейн пытался выяснить, как Курт вообще умудряется совмещать столько обязанностей. Так и не понял. Решил, что это маховик времени... Вопреки своему первоначальному детскому желанию невзлюбить Хаммела из вредности, назло восхищению Сэма, Блейн чувствовал, как потихоньку привыкает к нему, все больше и больше проникаясь симпатией. То, как Курт вел себя на благотворительном концерте Китти, этому неплохо поспособствовало. Конечно, мужчина все еще – или пока еще? – не был готов петь дизайнеру дифирамбы, как делал Дэвид и даже Пак, ни разу его не видевший, однако, узнавая его ближе и ближе, уже не мог и оставаться равнодушным. Редко встречались на его жизненном пути люди, отдающие себя работе, искусству и другим людям в той мере, в которой это делал Курт Хаммел, а если и встречались, то их точно нельзя было назвать приятными. Когда Блейн, быстро устающий говорить об общеизвестных фактах биографии Китти, переводил разговор в другое, совсем не рабочее русло, Курт – разумеется, в перерывах между язвительными или ехидными комментариями – рассказывал интересные истории, смешно шутил и давал очень милые советы, касающиеся, разумеется, в основном внешнего вида. И с ним было легко смеяться, легко обсуждать как ерунду, так и важные, требующие серьезного подхода вещи... Легко даже просто молчать. Нет, Блейн не сказал бы, что взаимопонимание с Хаммелом у них было идеальное, но мелкие разногласия не могли омрачить общей картины. Курт был требователен, и как бы ни злила порой его придирчивость, поспорить было никак нельзя – на определенную въедливость этот засранец имел полное право. Блейн немного жалел, что они не встретились раньше, лет десять назад, потому что тогда, не связанные узами формальности и чисто деловыми отношениями, они могли бы стать по-настоящему хорошими друзьями. Хотя, возможно, могли и сейчас?.. Учитывая то, что Курт был знаком с двумя его близкими друзьями, пригласить его как-нибудь потусоваться в их компании было бы совершенно нормально. Блейн даже мысленно поставил напротив этой идеи галочку, одобрив ее всей душой. Дизайнеру-трудоголику не помешало бы немного расслабиться, потому что круги под его глазами были такими насыщенными, что Блейн каждый раз с трудом удерживал желание ткнуть в них пальцем, чтобы проверить, не нарисованы ли они искусным гримером. Сходить после долгого рабочего дня в бар, чтобы на следующее утро позволить себе проснуться чуть позже – что могло быть приятнее? Да, он определенно точно хотел попросить ребят научить Хаммела отрываться... Тем более, у него появились смутные подозрения, что кроме них этого сделать некому. Курт на полном серьезе готов был круглосуточно торчать в офисе, но еще больше времени он проводил в мастерской, копаясь в образцах тканей, газетных и журнальных вырезках за прошлые года, собственных эскизах и заметках. Блейну, хоть и был он хреновым психологом, всего после пары встреч начало казаться, что причина такой удивительной работоспособности не только в удивительном – ненормальном!.. – умении Курта растворяться в зацепившей идее, но и его... одиночестве? Он не знал, состоит ли Хаммел с кем-либо в романтических или хотя бы дружеских отношениях, но беспрестанно звонящий телефон никогда не соединял его с кем-то помимо моделей, фотографов, журналистов, коллег, таких же отчаянных женихов, как Блейн, и прочих людей, связи с которыми не выходили за пределы деловых. Если ужасные догадки Блейна были верны, то страстная увлеченность Курта работой обретала логичность: некуда спешить, если никто не назначает веселых дружеских встреч, и незачем возвращаться домой, если там никто не ждет с вкусным ужином или хотя бы чашкой горячего чая. Конечно, это совсем не его дело, и влезать куда не просят было попросту неприлично, но Блейн не мог удержать своих эмоций, думая о том, что Курт Хаммел, такой популярный и, главное, такой по-настоящему хороший, даже не сможет опереться ни на чье дружеское плечо, если ему это потребуется. Куча приятелей и ни одного человека, с которым можно было бы провести пятничный вечер – ну разве это не грустно? Психоаналитик, требующий как минимум сотню баксов в час, и Блейн, внезапно влезший в его расписание со своим неадекватным рискованным предложением, не в счет. О господи, у Курта хотя бы был психоаналитик?.. Нет, просто вытащить его в бар тоже не было хорошим вариантом, ведь на вечеринках, как сообщали достоверные источники, мистер Хаммел показывался часто. Столько возможностей найти родственную душу! Но такой одинокий, потерянный, отрешенный взгляд. Возможно, Курт действительно не подпускал к себе людей. Возможно, Блейн действительно был слишком мнителен... В любом случае, легче от таких мыслей не становилось. Да, все верно: Блейн Андерсон испытывал известную слабость к одиноким людям. Точнее, слабость к людям, которые одиночества, в общем-то, никоим образом и не заслуживали. В конечном счете это было так в его характере – посочувствовать Курту после всего того, что он о нем узнал, начать волноваться и захотеть как-то исправить положение. Но что он мог сделать? Только шутить о вреде переутомления и недосыпания с точки зрения пластического хирурга, втягивать его в незамысловатые беседы, провоцируя на смех – и то лишь в назначенные часы на хлипких правах чудаковатого клиента. От мыслей о Курте Хаммеле у Блейна внутри все сжималось так же, как от мыслей о Китти. Ну, почти так. По другой причине, конечно же... Острые, горькие уколы жалости пронзали его каждый раз, как он подмечал эти небольшие детали, указывающие на одиночество дизайнера: короткие и исключительно деловые телефонные разговоры, мягкие улыбки, с которыми Курт выставлял его за дверь поздними вечерами перед тем, как остаться в офисе, умелое избегание тем, затрагивающих личную жизнь... Однажды, например, когда Блейн буквально вынудил его поделиться какой-нибудь историей о лучшей подруге, Курт во время рассказа называл ее разными именами и путался в собственных словах, а потом, не закончив, словно бы не знал, что придумать, просто подскочил с места, пробормотал, что еще пару часов назад должен был позвонить главному ассистенту, чтобы дать ей какое-то чрезвычайное важное указание, – а по возвращении спешно продолжил обсуждение Китти. Курт Хаммел тоже казался раненым зверем, но разница была только лишь в том, что своими когтями он терзал не окружающих, а себя. Блейн знал толк в такого рода моральных извращениях и мог бы написать целую псевдопсихологическую книгу о самобичевании и прокрастинации, но после долгих раздумий решил, что займется куда более полезным делом. Он был хирургом. На его ботинки то и дело сплевывали кровь и желчь два раненых зверя, притворяющихся, что простреленная лапа – это всего лишь особая походка. За отчаянную операцию над одним из этих бедных созданий он уже взялся, так почему бы не заняться и другим?.. И плевать, что его об этом не просили. И плевать, что его это не касалось. И плевать, что его большое сердце по мере вмешательства в чужие проблемы надрывалось все сильнее и сильнее – все было отлично до тех пор, пока Блейн видел хотя бы один-единственный шанс на то, что может помочь, залечить, изменить. С одной стороны, это было слишком альтруистично, с другой – чересчур эгоистично. Если что-то пойдет не так, есть запасной выход: он сможет запаниковать и притвориться ассистентом, годным только на то, чтоб подавать медицинские инструменты, а потом отползет в самый темный угол операционной, чтобы предаться безутешным рыданиям. Хирурги не всегда успешно спасают чью-то жизнь, не всегда успешно меняют чью-то внешность – но если б они не пытались, все было бы гораздо хуже, разве не так?..***
Курт окинул его снисходительным оценивающим взглядом и ухмыльнулся, языком перекатив карандаш из одного уголка рта в другой. Потом склонил голову к плечу, приподняв бровь, прищурился... На приветствие замершего на пороге и откровенно недоумевающего Блейна он отвечать явно не спешил, а, может, не собирался и вовсе – кто ж знал, что у него на уме? – Неужели ты считаешь себя горячим настолько, что способен игнорировать снег? – полюбопытствовал, наконец, дизайнер, и Блейн вспыхнул, переминаясь с ноги на ногу. Да уж, это мало было похоже на пожелание доброго вечера. Вообще не похоже, честно говоря. – Или просто окончательно отморозил себе мозг? От последней фразы мужчина зарделся еще сильнее. Ладно, он будет считать, что это не подколка и даже не оскорбление, а абсолютно искреннее выражение волнения и участия, пусть и показанное таким вот неказистым образом. Хаммел, наверное, по-другому и не умел... Лишь бы поиздеваться. – Я на машине, – напомнил Блейн, удивившись тому, что прозвучало это слишком виновато, как будто он оправдывается или даже просит прощения. – Снега почти нет. Тепло на улице. К тому же, я все равно в пальто... Курт ненадолго задумался, а потом – очевидно, приняв эти жалкие отговорки к рассмотрению – лениво кивнул куда-то в сторону. Блейн уже даже не требовал расшифровки этого действия; привычно ухватившись за спинку офисного кресла и пнув ногой массивную ножку, он толкнул его вперед и влево, останавливая рядом с диваном, на котором, опираясь на кучу подушек, чтобы сохранять вертикальное положение, возлежал дизайнер. Прийти в себя после предыдущего вопроса (точнее, здраво оценить и объяснить свое поведение) ему не дали: – У вас на работе нет дресс-кода? – в который раз подначил Курт, и Блейн опять немного растерялся. Он вроде бы как и привык к подобным выходкам, но сейчас был абсолютно растерян, потому что не мог собрать мысли в кучу и решить, как ему следует выяснить все интересующие его вопросы. Может, следовало подумать об этом раньше? Да он и думал... Только все либо позабылось, либо начало казаться слишком прямолинейным и невежливым. – Я не с работы еду, – снова оправдался мужчина, мысленно одернув себя нецензурной бранью. – Рабочий день закончился. – Хм, – Курт улыбнулся, и Блейн готов был поклясться, что слышит его мысли: "Ну какой же ты лентяй, мистер Андерсон, какой же ты лентяй! Только восемь часов вечера, гляди-ка, а ты уже свободен, как пташка, и даже успел заехать домой... Уверен, что все еще работаешь пластическим хирургом, а не медбратом? Хотя даже они трудятся усерднее... Или ты теперь на полставки?" – Почему ты так любишь Лорена* и Хилфигера*? – продолжил Хаммел, снова прикусывая белоснежную стирательную резинку на кончике карандаша. Блейн остановился взглядом на остро отточенном грифеле, а потом, невольно скользнув взглядом выше, и на отпечатках его зубов на металлическом держателе, дереве и ластике. Почему-то сразу вспомнилось, как Дэвид постоянно отчитывал его за то, что он грызет ручки или щелкает ими – все это было от волнения. Может, Курт тоже волнуется? Что-то произошло? Что-то, отчего он в таком дерьмовом расположении духа? Блейн насупился, сведя брови и поджав губы. – Сложно сказать... Нравятся и все тут. У меня почти весь гардероб заполнен этими двумя марками. Кажется, это вообще единственное, что я знаю. – Ты совсем не шаришь в моде, да? – Ну... – Как ты выбираешь одежду? Тебе помогает Китти? Ты советуешься со стилистом? Если нет, то надо бы, потому что иногда кажется, будто ты натянул первое, что попадается под руку. – А иногда так и бывает, – осторожно согласился Блейн, а после быстро попытался отвести тему обсуждения от себя, чтобы избежать очередных подколок: – Как ты понял, что это именно их одежда? Это вообще реально? Курт вытащил карандаш изо рта; резинка слегка поблескивала от слюны. Уперев ее в исчерканный блокнот, лежащий на полусогнутых коленях, мужчина выразительно посмотрел на собеседника, и тому захотелось провалиться под землю. С одной стороны, нашел что спрашивать у дизайнера, с другой – невозможно же знать абсолютно все! – Я знаю абсолютно все, – тут же опроверг его мысли Хаммел, и на его лице засияла восторженная улыбка, возникающая каждый раз, как только ему приходилось говорить о любимом деле. Ну, почти каждый раз... и почти восторженная. Разумеется, в ней были присущие ему снисходительность и самодовольство, но все же куда в меньшей степени, чем обычно. – Если тебе интересно, я могу назвать модель, цвет и стоимость всего, что на тебе надето. Не недооценивай меня. – Слушай, я сам не помню, сколько стоит моя одежда, про модель вообще молчу... Как я могу тебя проверить? – Посмотришь в интернете, – почти попросил Курт, и Блейн удивился его напору. Неужели это не шутка? – Убедишься. Ну же, давай сыграем. Это теперь еще и игра? Может, соревнование какое-то? Да уж, в нем действительно силен дух соперничества и желания доказать свое превосходство даже в том случае, если этого не требуется. Не очень вежливо... Но зато искренне, что автоматически делает это милым. Мужчина кинул беглый взгляд на циферблат наручных часов: сегодня у них было два часа времени в распоряжении, а он больше не знал, что рассказать о Китти (кто мог подумать, что это окажется так сложно?), так что перспектива убить хотя бы минут пятнадцать на то, чтоб поиграть, казалась весьма заманчивой. – Хорошо, – согласился Блейн, отметив, как встрепенулся при этом дизайнер. Это и его заставило расплыться в несдержанной улыбке. – Называешь модель, а я гуглю ее, нахожу в официальном магазине и смотрю стоимость. Подожди, приготовлю телефон... У тебя же работает вайфай, да? Продев карандаш сквозь пружины блокнота, Курт отложил все это в сторону, чтобы ему ничего не мешало, и развернулся, опустил ноги на ковер, установил надежный зрительный контакт с Блейном – кстати, эта его привычка тоже была невероятно смущающей. – С чего я должен начать? – Слушай, я не... – Кеды из канваса* с кожаными вставками на толстой резиновой подошве от Lacoste. Выполнены в сочетании темно-коричневого и темно-синего цветов. Модель называется "Glendon Brogue", стоимость колеблется в пределах ста шестидесяти долларов, – Хаммел дернул плечом, одновременно с этим задирая подбородок, и Блейн, вбив в поисковик информацию, пораженно охнул: он оказался прав. – Легкие приталенные брюки из хлопчатобумажного твила* из коллекции "Polo" от Ральфа Лорена. Цвет – бристольский розовый, стоят около ста двадцати пяти долларов, если память меня не подводит... И твой хлопковый белоснежно-белый свитер модели "Nardo Crew Neck" от Томми Хилфигера стоит столько же. Кстати, не самый плохой выбор, потому что полоска тебе идет. Блейн встряхнул головой, недоуменно запуская пальцы в волосы. Объяснения происходящему у него точно не было: что это за, черт возьми, магия такая?! Честно говоря, он и не знал, как на это реагировать. Курт явно был доволен произведенным эффектом, но этого ему показалось недостаточно. Пару секунд понаблюдав за тем, как мистер Андерсон раздувает ноздри в праведном недоумении, он решил добить его окончательно и, чуть наклонившись, ухватился за свитер, быстрым движением задирая его: – Ну и то, что в твоем сегодняшнем костюме мне нравится больше всего: восхитительный ремень "Gallo" от Van Laack. Выполнен из мягкой, нежнейшей кожи высшего качества... Трехцветный. Две сотни долларов. – Даже не буду проверять! – застонал Блейн, демонстративно убирая телефон в карман. – Подозреваю, что на тебе сейчас такие линзы, которые... Ну, знаешь, как в шпионских фильмах или фильмах про супер-героев – самостоятельно сканируют объект перед тобой и загружают всю информацию о нем прямо в мозг. – На мне нет линз. Я вообще не ношу линзы. У меня хорошее зрение, цветом глаз я доволен, а в супер-героев не верю. – А я тебе не верю. – Посмотри, – он пожал плечами. – Даже супертонкие шпионские линзы должны быть заметны при внимательном рассмотрении, правда ведь? – Блейн хотел было открыть рот, чтобы сказать, что такое внезапно предложение как раз выглядит куда более подозрительно, но Курт остановил его жестом: – Только не вздумай пихать пальцы мне в глаза, чтобы проверить на ощупь – я проткну тебя карандашом, если ты посмеешь это сделать, усек? Их прервала ассистентка мистера Хаммела: милая девушка в очках, сегодня одетая в той же цветовой гамме, что и ее босс. Своей мягкостью и кажущейся простотой девушка напоминала Элизабет, однако в ней было ни грамма пошлости. Сразу становилось понятно, кто умел подбирать действительно достойные кадры, а кто прежде всего смотрел на размер груди и длину ног, оправдывая себя тем, что секретарь – это визитная карточка, а визитная карточка пластического хирурга должна показывать, насколько хорош он в работе. Девушка, которую, если Блейн не ошибался, звали Дороти, подала Курту пачку каких-то документов, отчего уголки его губ поползли вверх. Попросив у собеседника прощения, он ненадолго отвлекся, чтобы подписать их, и с каждой аккуратно выведенной буковкой улыбка на его лице расползалась все шире. Блейну было очень интересно, что это за бумажки, но он решил не спрашивать, так как был уверен, что все равно не поймет. В чем он мог разбираться меньше, чем во всяких подиумных проектах, фотосессиях и прочих модных заморочках?.. Правильно. Ни в чем. Главное, мужчина хотя бы понял причину, по которой Курт поначалу был так раздражен: он ждал важного ответа и нервничал, пытался как-нибудь себя отвлечь и развлечь. Как только Хаммел закончил с подписями, Дороти стремительно унеслась из кабинета, чтобы вернуться через пару секунд со свежим, только-только пришедшим факсом. Скользнув глазами по нескольким коротким строчкам, Курт воодушевленно хлопнул себя по бедру и поднялся с места, начав расхаживать по комнате. Ассистентку он искупал в похвалах и затем отпустил ее домой; скомкав лист бумаги, повернулся к Блейну, ослабил узел галстука и, чуть заикаясь – как и всегда, когда волновался – выдохнул: – Как насчет того, чтобы спуститься в Старбакс? Мне нужно кофе и пирожное... Или что-то в этом духе. – Хорошие новости, да? – мистер Андерсон, сдерживая усмешку, многозначительно шевельнул бровями, с готовностью поднимаясь с места. Хорошие новости дизайнера были и его хорошими новостями – он ведь отчаянно пытался тянуть время, чтобы поменьше говорить о Китти. Если у них была возможность посидеть в неофициальной обстановке за неофициальным разговором, стоило хвататься за нее руками и ногами. Особенно учитывая то, что он все еще не осуществил задуманное. В кофейне, как и в прошлый раз, когда они были здесь вдвоем, было немноголюдно. Курт кивнул баристе, поблагодарил Блейна, помогшего ему стянуть куртку, и уверенным шагом направился в дальний угол зала, к своему столику. Сейчас, обрадованный заключенным контрактом, он снова стал таким Куртом Хаммелом, каким был на концерте: открытым, трепетным, смущенным, помолодевшим лет на пять. Блейн чувствовал, что эти эмоции предназначались не ему, что он был только случайным их свидетелем, но все равно то и дело хмыкал, качая головой – вот она, взрослая жизнь. Обязательства, дела, работа, проблемы... как это все меняет. Мужчина задержался ненадолго, чтобы вытащить из внутреннего кармана пальто небольшую плоскую коробочку, перевязанную лентой. В свете недавних событий, а особенно после того, как он узнал, что мистер Хаммел питает такую же слабость к собачкам и кошечкам, какую сам Блейн питает к одиноким людям, преподнести ему небольшой презент было бы вполне логично. Рождество, Новый год... да, он ставил его в неловкое положение, потому что заранее они не договорились, и, значит, ответного подарка тот не подготовил, однако выхода не было – невозможно было удержать себя от возможности заставить Курта Хаммела испытать хотя бы малую толику тех эмоций, что он испытал на благотворительном концерте Китти. – Что это? – полюбопытствовал, хмурясь, дизайнер, когда Блейн положил подарок прямо перед ним. Официант, хотевший было подойти к их столику, замер, неловко дернувшись, и отвел взгляд, словно стал свидетелем чего-то предосудительного. – Что, черт возьми, это такое? – Подарок на праздники. – Блейн?.. Что бы там ни лежало, я это не приму. Не пытайся подлизаться ко мне, я уже согласился с тобой работать. В этом нет смысла. – Просто открой, ладно? Курт закатил глаза – его замечательное настроение в одно мгновение куда-то испарилось, и Блейн невольно отодвинулся назад, вжимаясь спиной в спинку кресла, будто ожидал, что коробочка сейчас полетит в него. Однако этого не произошло. Ну, почти не произошло: Хаммел раздраженно сдернул ленту и ковырнул крышку мизинцем, отбрасывая ее в сторону так резко, что Блейну пришлось подхватить ее, чтоб она не упала с края стола. И только через пару секунд его лицо засияло даже ярче, чем до того: – Что?! Бессрочный сертификат с правом посещения любого приюта из сети Adopted*? Что это значит? Я смогу... приезжать в любое время, чтобы посмотреть на животных? – Можно будет брать их ненадолго. Ну, знаешь, Китти поговорила с ребятами оттуда, – вранье: на самом деле это сделал сам Блейн, – объяснила, что у тебя нет возможности содержать домашнее животное, но ты очень хотел бы иногда заезжать, чтобы баловать их, выгуливать, играть с ними и... – Да, я хотел бы. Да, о Господи, конечно же я хотел бы. Если это на самом деле законно. Они уставились друг на друга, смеясь. Курт судорожно поглаживал сертификат, обводя пальцами его краешки, и не знал, что сказать, как поблагодарить. Это было неожиданно, приятно и очень, очень удивительно – Хаммел рассказывал об одной из своих мечт, абонементе в приют для животных, еще в самую первую их встречу, и потому то, что Блейн это запомнил, казалось невероятным. Однако еще невероятнее было то, что он смог это осуществить. Так здорово и так... трогательно. – Слишком много хороших новостей на сегодня. Я просто... не знаю. Спасибо. – Считай это бонусом к билету для лиц, которые потратились на концертную вип-ложу, – Блейн хохотнул и, оглянувшись вокруг, подозвал официанта. – Ты очень милый, – выдавил Курт, как только заказ был сделан, а сертификат, упакованный куда бережнее, чем извлеченный, убран в портфель. – Спасибо. Я не могу... не могу ничего подарить тебе сейчас, сам понимаешь, но если бы ты хотя бы намекнул мне... – Заплатишь за кофе, ладно? – он пожал плечами. – И будем считать, что ты задолжал мне один разговор по душам. – Блейн, у тебя вообще есть психоаналитик? Потому что иногда мне кажется, что... – Ладно, тогда поговорим прямо сейчас, – черт побери, он только что сделал это дважды – нагло перебил самого Хаммела, да так, что ему сошло это с рук! Жалко, что больше таких возможностей, наверное, и не будет. Как ни крути, а главный козырь уже использован. – Честно говоря, мне немного надоело, что за все то время, пока мы встречаемся, мы говорим только о Китти... – Мы всегда будем говорить о ней, иначе в чем смысл? – Курт поморщился, отпивая свой кофе. На этот раз на его стаканчике ничего не было написано, как бы он ни хотел увидеть на картонном боку ободряющую надпись. – Не могу долго говорить об одном и том же. Это заметно, наверное... Помнишь, когда мы обсуждали рабочие планы, ты сказал, что, раз все вышло так необычно, тебе придется немножко изучить и меня? Блейн сцепил пальцы в замок, переместив вес тела вперед, и теперь дизайнер тоже вынужден был наклониться к нему. Выглядело это очень по-заговорщицки. Как-то странно распределились их роли с самого начала: Блейн все время пытался обмануть Курта, хотя обманывать не хотел, и вечно втягивал его в разговоры, в которых Курт недоумевал, не понимая, что от него хотят, а сам он излишне напористо пытался получить желаемое. Комплимент или подарок – напряженная беседа – неожиданный результат? Это можно было считать за манипулирование, подведение под необходимое развитие событий?.. Такая схема всегда срабатывала, когда он хотел, чтобы Китти что-то сделала, и эта же схема уже единожды сработала в случае Хаммела... А сейчас? – Хорошо, я понял. Ты хочешь, чтобы мы ненадолго перестали говорить о твоей невесте, да? – Да, мне просто... некомфортно немного. – Да-да, я понял, не объясняй. – Курт снова отхлебнул кофе, хотя Блейн даже еще не придвинул свой стаканчик к себе. – И о чем ты хочешь поговорить? – Рассказать, как я провел Рождество и встретил Новый год, – не давая собеседнику времени на то, чтоб вставить слово, и проигнорировав его вскинутую бровь, мужчина приступил к рассказу: – Ну, на Рождество, конечно же, я собирался со своей семьей. Пришлось ехать к родителям в Лос-Анджелес, потому что они, знаешь ли, там живут, но я не пожалел ни о минуте времени, которое потратил на дорогу. Даже мой брат приехал! О, черт, это было круто. Мы все делали вместе, совсем как простая, обычная американская семья, хотя родители разведены и... Да. Для меня это очень значимо, Курт, и я хочу, чтоб ты это запомнил: неважно, какие отношения в последствии будут у меня с Китти – не буду сейчас кричать о том, что мы останемся вместе до конца наших дней – главное то, чтоб наши дети знали, что всегда смогут вернуться в родной дом и что их там примут так, как и должны принимать любящие родители. Курту казалось, что Блейн несет куда больший бред, чем в тот раз, когда был в стельку пьян или обкурен. Он смотрел на него с удивлением, анализируя каждое слово и пытаясь понять, к чему он ведет, но пока не преуспел. Отдельные фразы звучали слишком наигранно, но некоторые казались искренними, так что разобраться было действительно сложно. Продуманная речь с импровизацией... От абсурдности ситуации хотелось биться головой о стол, но он лишь потягивал кофе, стараясь пока не спешить с выводами. – Новый год я провел с Китти, конечно, в кругу наших общих друзей. Кстати, двоих моих самых близких ты хорошо знаешь, это Сэм Эванс и Дэвид Томпсон. Мы ходили... О праздновании Нового года Блейн рассказывал даже дольше, чем о Рождестве. Все это сопровождалось фактами из биографии, воспоминаниями о прошлом, старыми переживаниями, философскими размышлениями и, разумеется, красноречивыми взглядами. Ближе к концу речи мужчина так устал говорить, что начал запинаться и путать слова, часто облизывался, чтобы увлажнить пересохшие губы, и прочищал горло. До Курта доходило очень медленно, и он все еще не склонен был принимать свои догадки всерьез, но после того, как, вдруг остановившись, Блейн попросил у него рассказать о том же, ужаснулся. – Блейн, я понимаю, к чему ты ведешь. Это так по-идиотски с твоей стороны. – Что? О чем ты? – Прекрати. У тебя не получается быть хитрым, черт бы тебя побрал. Зачем разыгрывать целый спектакль, если можно просто спросить то, что тебе интересно? – Хаммел опустил взгляд, удерживая смех. Нет, он совсем не злился – пока не злился – напротив, даже немножечко умилился, потому что потуги Блейна, особенно теперь, когда он раскрыл их значение, были очень забавными. События ночи, в которую он выдернул его посреди вечеринки, магическим образом повторились: Блейн опять сидел перед ним, из лучших побуждений изображая черт знает что, когда все, что ему было нужно – лишь оставаться искренним. – О чем ты, Курт? – Андерсон удивленно захлопал ресницами, но дизайнер заметил, как положение его рук поменялось: одна ладонь накрыла другую, а большой палец беспрестанно ходил туда-сюда, будто мужчина успокаивал сам себя. – Ладно, хорошо, ты меня вынудил. – Он ненадолго прикрыл глаза, собираясь с мыслями, концентрируясь, готовясь к не менее длинной обличающей тираде: – Ты хочешь узнать больше о том, как я докатился до жизни такой. Думаешь, что у меня нет друзей, но зато куча комплексов и семейных проблем, что и делает меня таким, какой я сейчас, верно? Рассказал мне о себе, чтобы я просто был вынужден ответить тем же – отказ бы привел к дискомфорту и неприятным последствиям, напряжению в нашем общении, что сказалось бы на совместной работе. Осветил все темы, какие тебе были интересны: отношения с родителями и друзьями, проблемы в школе и на работе... Браво, мистер Андерсон! Честно говоря, Рождественские праздники – отличный повод поговорить о вечном, незыблемом, важном. Только лучше бы ты сразу задал свои вопросы, потому что в итоге это поставило в неловкое положение нас обоих. Тебе не идет быть хитрым, у тебя просто не получается! Ты не способен искусно лгать, поэтому будь собой, Блейн – просто будь собой, вот и все. – Хаммел втянул столько воздуха, сколько умещалось в легких, и медленно выдохнул, чтобы успокоиться. Несмотря на то, что поначалу он был невозмутим, в середине тирады его настолько пробрала злость, что даже руки начали трястись, а голос сорвался в хрип. Как бы он сейчас ни отпирался, но Блейн все же добился желаемого, надо было отдать ему должное: теперь Курт готов был рассказать ему больше, чем рассказал бы в случае "обычного вопроса". Блейн смотрел на него с грустной полуулыбкой, слегка приподняв брови и округлив глаза, и было понятно, что он расстроен и даже немного обижен такой реакцией. Курту стало совестно, поэтому он негнущимися пальцами схватил стаканчик, пряча за ним половину лица. Отлично, просто отлично... лучше бы им остаться в офисе и вечно играть в "отгадай-сколько-стоят-эти-шмотки". Это куда более подходило нынешнему уровню их отношений. – Ты прав. Ты абсолютно прав. Извини за то, что довел до такого, не хотел выводить тебя из себя. – Дизайнер незаметно сполз по креслу, пряча взгляд. – Послушай, Курт, я знаю таких людей, как ты... Одиноких людей. Тебе кажется, что никто тебя не поймет, и ты, возможно, прав, потому что у творческих частенько возникают проблемы со взаимопониманием, но почему бы просто не попробовать открыться кому-нибудь? Одиночество убивает тебя. Ты не должен быть одиноким – никто не должен быть одиноким. В мире найдется хотя бы один-единственный человек, который поймет тебя. – И ты сейчас имеешь в виду себя, да? – съязвил Хаммел, наконец допивая свой кофе и решительно отставляя стакан. Он снова завелся, стыд пропал: – О да, я тоже знаю таких людей, как ты. Их большое сердце просто разрывается от желания кому-нибудь помочь, и до тех пор, пока это их ненормальное желание не будет выполнено, они не будут удовлетворены. Ни за что. Поэтому они видят во всех окружающих надломы и слабости, мечтают исправить их, избавить от одиночества. Но знаешь, в чем проблема? В том, что этим они пытаются залепить дыру внутри себя. Это они на самом деле надломленны, слабы и одиноки, это они проживают не ту жизнь, которой хотели бы жить. Которой обязаны были жить. Блейн широко распахнул глаза и вздрогнул, прижал ладонь к щеке, будто Курт только что плюнул в него или отвесил ему пощечину. – Я вижу в тебе раненого зверя, Блейн, – упорно продолжал Курт, сжимая зубы, и от волнения на его лбу даже проступила капля пота. – Ты не хочешь принимать это, но так и есть. Легче решать проблемы других и чувствовать себя полезным, чем решать свои собственные проблемы, правда? Хорошо, ты прав, я действительно в какой-то мере одинокий человек, но не только потому, что считаю, что меня никто не поймет. Напротив: меня довольно просто понять, и именно по этой причине я одинок. Никому не нужен друг, который целыми днями занят работой. Я могу быть зациклен на себе, я могу быть эгоистичен, я могу быть резок, я могу быть несносен... О, черт, признаюсь честно, что меня все устраивает. Близкие отношения отнимают куда больше времени, чем приятельские, и уж тем более куда больше нервов. У меня миллион приятелей. Это все меняет. – Меняет, говоришь? – Блейн, нахмурившись, тоже начал злиться, и в итоге они почти кричали друг на друга. Музыку в кофейне предусмотрительно сделали громче, а персонал скрылся в подсобных помещениях, пользуясь отсутствием других клиентов. – Если бы это "все меняло", ты бы не цеплялся так за общение, Курт. Но ты цепляешься! Ты можешь называть это желанием идеально выполнять свою работу, но в итоге всего лишь привязываешь к себе людей, чтобы они были вынуждены проводить с тобой много времени. Хватит геройствовать, от этого пафоса становится только тошно! Я признаю, что ты был прав, когда говорил о том, какой я – признай и ты мою правоту, идиот! – он ударил ребром ладони по столу и с вызовом вскинул подбородок; в медово-карих глазах метался лихорадочный огонь безумия, и сузившиеся зрачки застыли, впившись в лицо Курта. А Курт был заворожен этим зрелищем. Поддавшись инстинктивному порыву, он потянулся вперед и перехватил его ладонь, сжимая ее в своих: – А вот это было куда лучше, чем твоя прошлая речь, мистер Блейн Андерсон, – стиснув губы, он все еще разъяренно хмыкнул, раздувая ноздри. – Спонтанность. Сейчас ты спонтанный и искренний, и как бы сильно ты меня не обижал, я могу слушать это бесконечно. Доброе утро, мой раненый зверь, как тебе спалось?.. На этот раз ты во всем прав. Это тешит твое самолюбие? Перевернув его руку, Блейн вдавил ее в стол и впился в нее пальцами. Разозлившись друг на друга, они обнажили свои души. И кто теперь был большим дураком? Кто вообще ожидал чего-то подобного? Какой, однако, быстрый скачок в развитии отношений. От коллег к... Господи. Блейн хотел его убить. Придушить на месте. Фразы понеслись одна за другой: – Ты невыносим, Курт, ты просто невыносим. Тут ты прав, тебя вряд ли сможет кто-то терпеть. – Кроме тебя. Теперь тебе придется, мы слишком многим друг с другом сейчас поделились. – Из меня неплохой психолог вышел, правда?.. – Нет, у тебя это случайно получилось. – Признай это, иначе я причислю тебя к своим злейшим врагам. – Ладно, ты неплохой психолог. Будет туго, если мы начнем враждовать. Тебя лучше иметь в друзьях. – Значит, ты все-таки хочешь, чтобы я стал твоим другом? – Да вы все-таки маньяк, мистер Блейн Андерсон, не будьте так настойчивы! Мы знакомы всего месяц. – Раньше я думал, что тебе необходим такой друг, как я, – продолжая выплевывать слова, уже даже и не думая об их значении, Блейн еще сильнее стиснул пальцы, и Курт даже поморщился, но руки не убрал. – Но теперь понимаю, что это мне нужен такой друг, как ты. – Ссора – отличный способ поддержания отношений, правда? Стимулирует их быстрое развитие или сохранение... В зависимости от ситуации. – Курт? – Для того, чтобы стать друзьями, нам нужно перестать анализировать друг друга. От этого становится только хуже. Нет смысла играть в психологов, нет смысла пытаться манипулировать. Не ищи логики в моих действиях и постарайся не искать логики в своих, и я буду делать то же самое... И это никак не относится к работе. Не надоедай мне во время сеансов со своими проблемами, какими бы серьезными они ни были. – Мы друзья. – Я об этом пожалею. – Еще не раз... – Но иногда это так здорово: просто говорить. И тут они оба замолкли в один момент, почувствовав, что окончательно отпустили гнев. Теперь им нужно было всего несколько минут для того, чтобы осознать произошедшее. – Не знаю, что это только что было, но я так растроган, черт побери, – Блейн откинулся на спинку кресла и, устало застонав, закрыл глаза руками. У него в голове не укладывалась эта вспышка откровенности. По идее, он должен был испытывать невероятное чувство стыда из-за всего, что наговорил и что услышал, но вместо этого испытывал только облегчение. – Я тоже. Хочу либо выпить, либо вернуться к работе... – Дэниши уже не успокаивают? – К черту, поехали в бар.