Don't be afraid of tomorrow - Just take my hand, I`ll make it feel so much better tonight. Suddenly my eyes are opened, Everything comes into focus... We are all illuminated, Lights are shining on our faces... blinding.*
– Не хочу, чтобы ты врал мне, – Курт запрокинул голову, свешиваясь с дивана, и Блейн повернулся специально для того, чтобы увидеть выражение его лица: лукаво приподнятые уголки губ и широко распахнутые глаза, смотрящие в самую душу. – Это самый важный этап. Если не знаешь, что говорить, то признайся сразу – и тогда мы оставим эту затею. Пока еще не слишком поздно. – Не глупи. Мы встречаемся два с половиной года, – Блейн фыркнул и тряхнул головой, судорожно потянувшись к галстуку, чтобы немного ослабить узел, а заодно прикрыл ладонями горло и нервно сглотнул, не в силах удержать спазм. Он был готов поклясться, что ни одно из этих действий не ускользнуло от пристального взгляда дизайнера, однако продолжал храбриться: – Я знаю о ней все. Каждую мелочь. Поэтому мне будет совсем не сло... – Знаешь, что происходит в сознании человека, когда он лжет? – с явным удовольствием протянул Хаммел, ненадолго откладывая эскизы на журнальный столик и с тяжелым вздохом переворачиваясь на живот. – Знаешь, как появляется ложь? – Курт, прекрати. Что за дурость? – Нет, погоди, послушай. Например, я спрашиваю тебя, как отреагировала Китти на то, что ты разбил машину... А она, предположим, взбесилась и сказала тебе, что ты безалаберный, безответственный и неосторожный придурок, который внимательнее должен относиться к своей жизни, и на целый месяц перестала с тобой общаться, чтоб проучить, – мужчина сдвинул брови к переносице, пытаясь уследить за ходом его мыслей. Почему-то сейчас ему показалось, что Курт, хотя эту тему они раньше не поднимали, таким образом выразил свои собственные опасения по поводу аварии, в которую Блейн попал на днях. Стоило изящно указать ему на эту очаровательную деталь, когда он прекратит умничать. – Если ты скажешь правду, между моим вопросом и твоим ответом образуется прочная связь. Но если ты по каким-то причинам – чтобы не выносить сор из избы, допустим – решишь солгать и убедишь меня, что она, напротив, стала проводить с тобой больше времени, потому что поняла, как ты невыносимо ей дорог, – Блейн даже хмыкнул, – образуется сразу две связи: связь между моим вопросом и тем, что произошло на самом деле, и связь между моим вопросом и твоим враньем. Вторая связь, разумеется, слабее, и с течением времени будет истончаться куда сильнее, чем первая. Когда ты забудешь причины, по которым солгал мне, или когда этих причин у тебя не останется, то она порвется, и ты ни за что не сможешь вспомнить, что именно сказал. И если тебе вдруг понадобится упомянуть об этом снова... Или если я вдруг захочу узнать дополнительные подробности уже после... О, Блейн, я пойму, что ты соврал мне, и тогда я буду очень, очень расстроен и зол. – Бред. – Извини. Это первое, что пришло в голову. Не так-то просто придумать пример, знаешь ли. – Ладно, проехали... Так чего же ты, черт побери, хочешь? – Хочу, чтобы не было никаких выдуманных историй. Чтобы не было никаких ненастоящих деталей. Чтобы не было ничего такого, что никогда не происходило в реальной жизни. Мне нужен полный образ Китти! Ее и только ее прекрасный образ. Так что не смей мне врать. Я узнаю. – Я уже пообещал. Договорились. Курт, мне не нужно тебе врать. Подумай сам... мне ведь не нужно. Блейн с трудом подавил желание одновременно заорать и зарычать. Он понимал, почему Хаммел ни с того ни с сего начал этот разговор – да просто потому, что уже подозревал его во лжи, – однако сделать ничего не мог. На протяжении двух месяцев они занимались исключительно тем, что обсуждали биографию Китти, не особо глубоко затрагивая настоящую природу ее личности и их с Блейном отношений, но теперь, после того, как была проделана основная работа, оставалось самое сложное: оживить сухой, построенный на одних фактах образ, дополнить его своими собственными чувствами, эмоциями и переживаниями. В самом начале беседы Курт сказал, что если Блейн не готов или не может, то им стоит без сомнений оставить эту затею, пока все не зашло слишком далеко... Однако процесс уже был необратим. Блейн давным-давно заигрался в идеального жениха и хорошего друга и поэтому не мог позволить себе остановиться, не доведя дело до конца. Отказавшись от работы с Хаммелом, он бы абсолютно точно потерял и Китти, с которой постоянно делился успехами в разработке эскиза и которая была уже влюблена в это идеальное платье (к слову, куда сильнее, чем в своего жениха), и самого Курта, общение с которым влияло на Блейна лучше, чем сеансы у психоаналитика. Он просто обязан был не ударить в грязь лицом. На этот раз возможности обойтись без лжи не существовало. Да уж, было бы странно, окажись, что целых два чертовых месяца Блейн водил Курта за нос, умалчивая от него истинное положение вещей. Особенно после всех этих бесчисленных признаний в нежной и трепетной любви к Китти, облагораживания ее образа... Он должен был продолжать гнуть свою линию, рассказывая о том, как прекрасны их отношения, выстроенные на взаимопонимании, искреннем участии и поддержке, и как прекрасна сама Кит – заботливая, ласковая, по-детски наивная и трогательная. Так же сильно, как того, что Хаммел откажется работать над его заказом, Блейн боялся возможности услышать от него довольно резкие, но, в отличие от его собственных, правдивые слова. Слова о том, что людей изменить очень сложно, что надеяться на лучшее, когда ситуация находится в таком плачевном состоянии, не вариант, а жениться на девушке, которую иногда хочется столкнуть с Эмпайр-Стейт-Билдинг* – безрассудство. Все это никак нельзя было провернуть без выдуманных историй и несуществующих фактов. Но Курт был прав, когда говорил, что все тайное так или иначе становится явным; скрепя сердце, мужчина, боясь завязнуть во лжи, решил, что самое большее, на что его хватит – это привязывать вранье к собственной жизни. Рассказывать вещи, происходившие с ним, но не с Китти, или делиться мелочами, которые он наблюдает за собой, а не за ней. Все "прелестные детали" (так выражался сам Хаммел), которыми Блейн мог поделиться на данный момент, касались только самых неприглядных черт характера Кит, которые просто необходимо было сохранить в секрете. Курту не стоило знать о том, что она всегда заказывает блюда с угрем, поговорив со своим менеджером, так как считает ее такой же мерзкой и скользкой и успокаивается только после того, как вонзит в нее зубы. Или о том, что она всегда незаметно смазывает руки дезинфицирующим гелем, если ей приходится прикасаться к кому-то на светских встречах... Или о том, что она еще ни разу не соглашалась на минет без презерватива, будучи уверена, что это грязно и низко, хотя все, что Блейн делал для ее удовольствия, протестов никогда не вызывало. Тысяча и одна мелочь, которую лучше бы оставить при себе. Ну почему, почему он не начал продумывать это заранее? Как бы ни грустно было это признавать, за два с половиной года отношений они совсем не потрудились друг друга узнать. Да и то Блейн готов был поклясться, что невеста знает раз в десять меньше всего о его привычках, стремлениях и увлечениях. Но страха это не вызывало: можно разобраться со всем и позже, после того, как они поженятся и наконец-то съедутся. Главное – и в самом деле пожениться, а для этого нужно было обмануть Курта. Черт! И вот они снова вернулись к началу. Чувства были такие же, как и в первую их встречу: тягаться с прекрасным психологом, пытаясь его обмануть – рискованно. Бежать от самого себя, прикрываясь благими намерениями – жалко. Продолжать покорно следовать по нежеланному пути, отдавая себе в этом отчет – глупо. Но зато... естественно и правильно. – Ну а как она отреагировала на самом деле, Блейн? – дизайнер посмотрел на него исподлобья, сдувая прядь волос, выбившуюся из идеальной укладки. – Что она сказала? – Она просто... – мужчина замешкался и сморгнул пелену задумчивости. – Я не знаю. Она просто разволновалась, но не кричала. Ее это... расстроило. Удивило. Испугало. Она ни за что не стала бы кричать на человека, который попал в аварию. Особенно если этот человек – ее жених, который мог лишиться жизни. О нет, Китти кричала. Как громко она кричала! Да уж, Блейн и сейчас слышал этот ужасный звон в ушах: пусть и не по своей вине, но он оказался замешан в ДТП именно тогда, когда находился за рулем ее машины. Мог взять свою, но не взял, так что теперь к хлопотам девушки добавились еще и заморочки со страховыми выплатами и судебным разбирательством... И она не называла его так нежно, как назвал только что Хаммел – вместо безалаберного, безответственного и неосторожного придурка, который внимательнее должен относиться к своей жизни, жених у нее был эгоистичным козлом и мудаком, который относиться внимательнее должен исключительно к ее имуществу. А в конце ссоры, которая происходила прямо в приемных покоях, куда Блейна поместили на пару часов, чтобы убедиться в отсутствии у него серьезных повреждений, Китти прямым текстом заявила, что жалеет о том, что он отделался довольно легко. Это было немного неприятно... Да, самую малость неприятно. – Ясно, – Хаммел потер глаза, подавляя зевок, и еще сильнее вжался подбородком в подлокотник дивана. Он выглядел безразличным, но его голос звучал успокоенно. Так, как будто он только что избавился от вопроса, тяготившего его несколько последних дней. Блейн ухмыльнулся: – А ты волновался, когда услышал, как я облажался? – Ты не облажался, – дизайнер тут же встрепенулся, кривя губы в праведном негодовании. – Ты не виноват, слышишь? Это не твоя вина. Не понимаю, почему ты продолжаешь... Ох. Просто хорошо, что с тобой ничего не случилось. Я рад. – Это потому, что... – Не знаю, что ты хочешь сказать, но не поэтому. Давай работать. – По интонации Курта стало ясно, что эту тему они закрыли раз и навсегда. Не было смысла спорить и настаивать на продолжении обсуждения, но он все равно был растроган. Почти посторонний человек переживает за него больше, чем девушка, с которой он планирует связать свою дальнейшую жизнь. Мило, хоть и грустно. – Сколько времени у нас осталось? Мы можем начать уже сейчас? Что ты готов мне рассказать? – А что ты хочешь услышать? – секунду помедлив с ответом, Блейн вздохнул, дернул плечом и развернулся обратно к рабочему столу Курта, за которым занимался изменением своего трудового плана. Один из его коллег недавно был уволен – о нет, об этом скандале лучше было не вспоминать – и теперь большая часть его клиентов перешла к Блейну. Времени не хватало катастрофически. Они с дизайнером уже договорились оставить всего одно посещение в неделю, так что теперь мужчина лихорадочно пытался распихнуть сеансы и операции так, чтоб освободить хотя бы этот единственный чертов час. В последнее время неудачи его преследовали. – Не в моих планах тебя сегодня долго мучить. Вижу, ты и так устал... Расскажи мне что-нибудь о ее привычках, которые тебя удивляют. Все, что вспомнишь первым делом. Но потихоньку, не торопись. Мне нужно, чтобы ты сделал это подробно. Не забывай о чувствах. Рука Блейна остановилась, так и не начав писать букву "с" в слове "срань", которым он собирался обозначить целый блок операций этого месяца. С пару секунд он подумал, а после, щелкнув клипом, уверенно выдохнул: – Я люблю то, что Кит постоянно много читает. Кажется, с ней можно обсудить каждую мало-мальски известную книгу. Она очень умна и эрудированна, может поддержать разговор на любую тему и всегда обо всем имеет собственное мнение. Ну, знаешь, – то, что он говорил сейчас, было правдой, поэтому срывалось с губ так легко, – я не нахожу привлекательными пустых девушек. А интеллект заводит. Соглашаясь с ним, Курт задумчиво кивнул, совсем забыв, что Блейн его не видит. Снова перевернувшись на спину, хрустнув саднящей шеей, он подтянул к себе отложенный блокнот, планируя мгновенно зарисовывать идеи, приходящие в голову от рассказов. Любовь Китти к чтению побудила его немного изменить подол платья и подправить форму рукава, хотя по сути он должен был перейти непосредственно к добавлению деталей... Да уж, все-таки было очень сложно работать с новым подходом. Он до сих пор не втянулся до конца. – Я нашел время в пятницу в девять вечера, – Блейн сморгнул слезинку, застывшую в уставших от напряжения глазах, и еще раз сравнил свое расписание с расписанием дизайнера. – Это на следующую. А потом в субботу в восемь вечера. И во вторник в восемь утра. – Вторник? Восемь утра? Я серьезно написал, что тогда я свободен? – Курт вскинул бровь и, прицокнув, стер пару ненужных линий. С рукавами он явно погорячился. – Убери-убери-убери. Зачеркни. В восемь утра я сплю. – А, так ты, оказывается, еще и спишь иногда? – Не смешно. Ну конечно же иногда я сплю, так что зачеркни и ищи другое время... И не отвлекайся, кстати. То, что Блейн только что рассказал о Китти, было единственной безобидной вещью, которой он мог поделиться. Тяжело вздохнув, мужчина все-таки попытался вспомнить что-то "способное удивить", но у него ничего не вышло. Надо было придерживаться изначального плана: лгать. – Каждое утро Кит начинает со стакана свежевыжатого апельсинового сока, – пробормотал он, кусая губы и снова щелкая клипом. Ручка Курта, которую он теребил в ладонях, тоже была не из дешевых, но сломать ее было посложнее, чем ту, что он так любил воровать у Дэвида. – Меня просто поражает, как она умудряется постоянно следить за тем, чтоб в холодильнике всегда были апельсины, лед и мята. А как ей только не лень вставать из-за этого раньше! С ума сойти. Просыпаться на целых минут двадцать до положенного из-за какого-то сока... Да, меня это поражает, но и восхищает тоже. – Я люблю апельсиновый сок, – Курт захихикал, и Блейн улыбнулся, зачеркивая в его ежедневнике окно на восемь утра и подписывая на месте события милое пожелание сладких снов. – И тоже делаю его себе каждое утро. Но только без мяты. С лимоном. Апельсин с лимоном, иногда еще и грейпфрут... Это здорово. Бодрит и освежает. – А я не люблю апельсиновый сок. Он иногда горчит или с кислинкой, так что... Ладно, неважно. Как насчет среды в четыре? В три часа у тебя здесь встреча с журналистами, а в шесть – обед с... не могу разобрать имени, ты специально его зашифровал?!.. в общем, обед с кем-то в ресторане недалеко отсюда. Успеешь добраться за полчаса. – Да, я шифрую информацию с тех самых пор, как ты получил доступ к моему ежедневнику. Ты же такой маньяк, мистер Андерсон, – дизайнер хохотнул, и кончик его карандаша, упирающийся в лист бумаги, дрогнул, сломавшись от слишком сильного давления. – А вообще я бы так хотел жить с кем-то, кто любит свежевыжатые соки точно так же, как и я... Тогда можно было бы спихнуть все заботы об этом на него. – Ты эгоист, Курт, – хмыкнул Блейн, дописывая в свое расписание встречу в среду в три часа и вновь вычеркивая свободное окно у Хаммела. – А почему мы все еще говорим о соке? – Я не знаю. Кинь мне новый карандаш и рассказывай что-нибудь другое. Чуть отъехав от стола, чтобы подняться, Блейн достал из ящика с канцелярскими принадлежностями карандаш и тотчас же принес его Курту на смену, а сам забрал поломанный, чтобы подточить. Такие маленькие услуги он оказывал уже без лишних слов. Свыкнуться было легко. Кажется, теперь он знал о дизайнере и его привычках даже больше, чем о невесте. – Когда она не сидит на диетах, то периодически балует себя пончиками. Так вот... Очень забавная штука: перед тем, как начать есть пончик, она надевает его на палец, как колечко. – Я думал, ты купил ей нормальное кольцо, Блейн... неужели ты этого не сделал? Она намекает изо всех сил. – Боже, черт, нет, – он засмеялся, откладывая ежедневник Курта в сторону и снова разворачиваясь в кресле. – Она всегда так делала. Говорит, что так вкуснее. Честно говоря, действительно вкуснее. Это одна из привычек, которую я перенял у нее... теперь тоже так ем. – Ну нет уж, расстаться с манерой поедать пончики он не был готов. Поэтому и нуждался в оправдании, которое позволит ему есть их с пальцев даже в присутствии дизайнера. Они частенько заглядывали в Старбакс, а дэниши уже надоели, так что пончики как раз были на подходе... – Пончики и апельсиновый сок, значит? Ты знаешь, что она у тебя немного странная? По-безумному странная. По-хорошему странная. По-милому странная. – Ты действительно считаешь это милым? – Да. Я бы точно хорошо поладил с человеком, который любит пончики и апельсиновый сок. Потому что это говорит о многом. "Мы договорились не анализировать друг друга", – почти было шепнул Блейн, но в последний момент вспомнил, что сейчас Хаммел простраивает образ Китти. Вместо этого он только смиренно улыбнулся. Курт ведь уже поладил с человеком, который любит пончики и апельсиновый сок. – Эй, ты чего замолчал?.. Снова грызешь мою ручку?***
Блейн не ожидал от Кит особого интереса или настойчивости по отношению к их с Хаммелом работе. Насколько он помнил, ей вообще было плевать, каким получится платье, однако именно сейчас, когда он был загружен так, что не успевал даже толком поспать, она начала соваться куда не надо. Заезжая к невесте по вечерам просто потому, что ее квартира находилась совсем рядом с клиникой, он мечтал только о том, как упадет на кровать, на диван или даже на пол замертво, но вместо этого был вынужден выслушивать бесконечные нотации. – Ты слишком мало времени проводишь с Хаммелом! Он не успеет закончить! Осталось всего шесть месяцев, – неизменно начинала причитать девушка, распахивая перед ним входную дверь и едва-едва давая ему возможность переступить порог. – Всего шесть месяцев? "Всего"?! Кит, ты издеваешься? Пожалуйста, дай мне отдохнуть, – по обыкновению взвывал на это Блейн, пытаясь протиснуться мимо нее, чтобы спрятаться в спальне. – Мы обо всем договорились. Закончим месяца через три. Не переживай. – Пока ты его не контролируешь, он может наделать всяких глупостей. – Кто, Курт? Да что с тобой? Еще недавно ты доверяла ему больше, чем мне... даже в областях, которые платья и не касались. – Я взбудоражена. Просто проводи с ним больше времени, ладно? – Вот дьявол, Китти! – Ты вообще хочешь на мне жениться? Если хочешь, то обещай. – Обещаю, – раз за разом все же соглашался Блейн, скрипя зубами так, что этот мерзкий звук отдавался в ушах эхом. А потом раз за разом, принося дизайнеру свои глубочайшие извинения, упрашивал его по возможности продлевать сеанс, особенно если тот проходил в вечернее время и после у них обоих не было никаких дел. Паника Кит была необоснованна и непонятна, но с ней стоило считаться. Как минимум потому, что иногда это реально помогало ему выспаться. В один из таких внепланово растянувшихся сеансов Блейн, поняв, что и так уже безбожно задержался, упросил Курта провести для него экскурсию по той части офиса, в которую его никогда не приглашали. Раньше он бывал только в кабинете, но в приемной даже по самым скромным подсчетам можно было насчитать еще дверей шесть, что вели неизвестно куда... Вели же, верно? Не могла ведь за ими находиться бетонная стена. Хаммел отреагировал на его просьбу красноречиво: возведя глаза к потолку, он шепотом поинтересовался, за какие грехи ему досталось это невероятное любопытство, но, вопреки ожиданиям Блейна, все-таки согласился. Так и началось это маленькое увлекательное приключение, задержавшее их обоих на всю ночь. В игровой комнате, оформленной в темно-синем и желтом цветах, устланной ковром и буквально усеянной креслами-мешками, воздух был спертым. Кажется, Курт вообще не заходил сюда, чтобы отдохнуть (впрочем, в остальных помещениях он тоже едва ли бывал часто): кресла выглядели так, будто в них никто и никогда не сидел, а на внушительной стопке дисков, приставке и краях огромной плазмы скопился пугающий слой пыли. Хихикнув, Блейн скользнул пальцами по джойстику, оставив длинные черные полосы, и тут же немного брезгливо встряхнул рукой. Он просто обязан был добраться сюда после того, как расписание станет немного разбавленней, чтобы разгрести весь этот мусор и надрать Хаммелу задницу в каком-нибудь красочном файтинге*. Непонятно, конечно, зачем дизайнеру нужна была игровая комната, раз он не использовал ее по назначению (вообще не использовал!), но еще более непонятным оказалось наличие в его распоряжении спортивного зала с приличным количеством тренажеров, столовой, главный стол который был сервирован и украшен свежими, одуряюще пахнущими нарциссами, еще одного кабинета, больше похожего на библиотеку из-за обилия книг, никак не относящихся к дизайнерскому делу... И фортепьяно. Последнее Блейна особенно поразило: взяв пару нот и заглянув под крышку, он понял, что оно, как ни странно, совсем даже не расстроено. Спросив у Курта позволения, мужчина сыграл одну из своих любимых сонат, а потом, осмелившись, и вовсе напел, немного неуклюже себе аккомпанируя, хит этой зимы, который, как он полагал, Хаммелу должен был очень понравиться... И не ошибся. По окончании этого спонтанного выступления Курт, улыбаясь, протянул ему свой носовой платок, чтобы Блейн мог вытереть им пальцы от мерзкой пыли, налипшей на кожу. – В следующий раз я подготовлюсь получше, – пробурчал Блейн, аккуратно сворачивая и засовывая в карман этот прекрасный платок из мягкой ткани с вышитыми на нем серебряной нитью инициалами. По правилам приличия он должен был его теперь выстирать... Ну и заодно подразнить Сэма, разумеется. На платке все еще сохранился запах парфюма Курта. – Вышло не так хорошо, как хотелось бы. – А ты уверен, что следующий раз будет? Я могу и не пустить тебя сюда больше. – Ой, да не смеши меня. Курт показал ему свою мастерскую – волшебное место, которое Сэм называл не иначе как "тайной комнатой", искренне полагая, что там, как и в Гарри Поттере, таится нечто наподобие Василиска. Блейн, конечно, не был бы настолько уверен в этом, однако возможности не исключал. Чуть ли не физически ощущая пристальный, оценивающий взгляд пронзительных голубых глаз, Блейн осторожно перемещался по комнате, останавливаясь у особо интересующих его вещей: постучал по треноге манекена, отметив интересный пошив висящего на нем пиджака, задержался у ряда фотографий в простых черных рамках, на которых Курт был моложе лет на десять-пятнадцать, ткнул пальцем в пластиковый стаканчик с надписью "Фарфоровый", уронил, задев плечом, вешалку с цилиндром, шарфом и зонтом-тростью... – Так, выметайся отсюда, – возмутился Хаммел, схватив друга за рукав. – Я как будто запустил в дом приблудную собаку. В который раз уже появляется это ощущение. – Я осторожненько, – взмолился тот, перехватывая его руку и мягко сжимая. – Дашь мне еще несколько минут?.. Гав? – Да за что же мне все это. Подойдя к стеллажам, уставленным всякой всячиной, Блейн нашел и другие фотографии, наверняка оставшиеся еще со времен школы: на одной из них Курт, улыбаясь во весь рот, сжимал в руках какой-то трофей, подпись на котором была нечитаема из-за крохотного размера, на другой сидел за фортепьяно, наклоняясь к подставке с микрофоном, на третьей стоял у края сцены, присев в изящном поклоне и едва-едва удерживая огромные букеты цветов... Кажется, в юношестве он состоял либо в хоровом, либо в драматическом кружке, да притом был довольно успешен в этом деле. – Ты пел? Танцевал? Играл? – полюбопытствовал мужчина, чуть повернувшись. Хаммел тихо стоял за его спиной, покусывая нижнюю губу, и выглядел счастливым, но в то же время немного грустным. Погрузился в воспоминания?.. – В старшей школе ходил в хоровой кружок... У нас был замечательный руководитель. Играть и танцевать тоже приходилось. – А я, наивный, думал впечатлить тебя своим пением, – Блейн хмыкнул, покачав головой, и тепло улыбнулся, перебирая остальные фотографии. Курт на них был совсем не похож на себя нынешнего: он был куда более открыт и эмоционален, и каждый снимок был невероятно живым. Воплощение молодости, чистоты и свежести... Красоты. – Ты и впечатлил, – дизайнер уперся ладонью о его плечо, чтобы, потянувшись, ухватить одну из фотографий. – Мне понравилось, как ты поешь. Ну, далеко от идеала, конечно, но все-таки вполне неплохо. Чувственно. – Ты завидуешь, ты просто завидуешь. Я не был готов... Ладно. Что за кубок ты тут держишь? – Это? Первое место нашего хора на национальных. – Ого, – Блейн даже присвистнул, не ожидав, что увлечение Курта хором было настолько серьезным. Сам он, хотя тоже в свое время состоял в хоровом кружке, никогда не участвовал ни в каких состязаниях, так что это казалось ему поистине серьезным достижением... для подростка. – Ты не думал связать дальнейшую жизнь с музыкой, раз так? Курт засмеялся и, положив фото с кубком обратно на полку, присел на кушетку, все же продолжая наблюдать за его действиями со стороны: – Я был на подпевках. Ничего особенного. – Не верю. – Ладно, ты меня раскусил. Я был солистом... И все-таки планировал заниматься этим дальше. Даже закончил НЙАДИ. Блейн до сих пор не мог налюбоваться на молодого Курта на фотографиях. Щурясь, он разглядывал их, понимая, что с каждым кадром все больше и больше погружается в его прошлое, все лучше и лучше его понимает. Это было невероятно интимной вещью, и от доверия, ему оказанного, сердце колотилось в груди как бешеное. Мужчина украдкой кидал на дизайнера быстрые взгляды, думая, будет ли странно, если он попросит у него разрешения сделать копии некоторых особенно удачных кадров, но так и не осмелился. Это было бы чертовски странно... Чисто профессиональный интерес пластического хирурга, объяснить который было бы довольно сложно. – Расскажешь мне больше? Про школу, про колледж... Про себя. – Ты устанешь слушать. – Пожалуйста. Курт пожал плечами, прикидывая, стоит ли заводить рассказ. Но Блейн уже стольким поделился с ним, что, наверное, отказать сейчас было бы очень грубо. Да и в самом деле, не было же в этой информации ничего предосудительного или особо секретного... Решившись, мужчина глубоко вздохнул и запустил пальцы в волосы, поправляя прическу. Что бы он ни думал, но внимание Блейна было более чем приятным. Ни один из его нынешних друзей не проявлял такой неподдельный, искренний интерес ко всему, что с ним происходит или происходило. Только Блейн... очаровательный Блейн. – Моя мать умерла, когда я был еще совсем ребенком. Мы с отцом остались вдвоем и, честно сказать, пережили немало тяжелых периодов, но в итоге наши отношения стали самым большим чудом в моей жизни. Мы были близки и откровенны друг с другом, так что я всегда знал, что он поймет меня в любой ситуации... И именно папа был первым человеком, который поддержал меня, когда я решил открыться. Ну, знаешь, признаться всем, что я гей. Без его поддержки я бы не смог. – Он немного нервно хмыкнул, и Блейн отвлекся от фотографий, чтобы подойти к нему поближе. – Меня всегда очень сильно унижали из-за того, кем я был, но он научил меня принимать, ценить и любить себя. Вот только когда я пошел в старшую школу, издевки стали жестче: меня закрывали в шкафчиках, бросали в мусорные баки, стягивали всю одежду, заставляя возвращаться домой полуголым... А у папы в тот момент начались проблемы со здоровьем, так что я больше не мог себе позволить волновать его этим. Но и отпор я не мог дать, сам понимаешь, так что долгое время просто терпел это все. Было тяжело, приходилось утешать себя мыслью, что однажды появится тот, кто защитит меня, встанет на мою сторону и поможет обрести храбрость. Храбрость... Которой мне так не хватало. Однако этот кто-то не появился, и со временем я понял, что помощи ждать неоткуда. Пришлось вдохновить самого себя, и это очень сильно на меня повлияло. Я имею в виду, что, может, если бы меня кто-то поддержал, все сложилось бы иначе, но я был один. У меня не было... парня. Не было даже близких друзей, так что... Моя храбрость граничила с яростью. Но я справился, как видишь. И это сделало меня непотопляемым. Блейн присел на кушетку рядом и, пихнув его локтем, кивком указал куда-то на стеллажи. Его ладонь метнулась к плечу Хаммела, ободрительно его сжимая. Мальчик, который показал своим обидчикам, что они не стоят и его мизинца... Поразительно. Сколько плохих историй заканчивалось так хорошо? Курт был отличным примером для подражания. Его история воодушевляла. – Что такое? – непонимающе спросил дизайнер, вскидывая голову. – Пока я копался там, ну, в фотографиях... То понял, что ты очень изменился со времен школы. Стал более сдержанным и закрытым... – Разумеется, ведь прошло столько времени. – Но глаза все те же. Клянусь. В глазах все то же выражение. Чуть отстранившись, чтобы кинуть на него полный наигранного удивления взгляд, Курт усмехнулся, и Блейн снова потрепал его по плечу, молчаливо прося продолжить. – Я очень любил хор. Спешил в школу только за тем, чтобы зайти в клубную комнату, взять ноты, поговорить с руководителем и остальными ребятами... Даже несмотря на то, что мы никогда особо не дружили. Это было по-настоящему здорово. А еще я всегда любил моду – да, за мои наряды мне доставалось так же часто, как и за ориентацию. Скажу тебе откровенно, без лишней скромности, что я был одинаково хорош и в одном, и в другом. Солировал в хоре и успешно подбирал себе образы, скупал одежду известных брендов на аукционах или самостоятельно ее шил... Но тогда успехи в актерской карьере мне казались более реальными, так что я подал документы в НЙАДИ, и меня приняли. Но однажды мне подвернулся шанс попасть в Vogue.com, и упускать его я не стал. Меня взяли на место ассистента редактора, и иногда она спрашивала у меня мнение по тому или иному вопросу... Так и засветился. На последнем курсе уже работал там официально, писал статьи и делал обзоры. Потом мне предложили поработать совместно с одним перспективным дизайнером, что в результате вылилось в мой личный проект. Я как-то отошел от музыки... Конечно, это тоже было непросто. Несмотря на то, что многие известные дизайнеры хвалили меня и отмечали мой талант, они все наперебой твердили, что мои идеи слишком смелы для современности и не вызовут отклика в обществе. Мне снова начали перекрывать кислород, однако на этот раз я не нуждался в помощи и довольно быстро сообразил, что нужно делать. В итоге я поднялся на классических коллекциях, а потом уже получил право творить все, что только захочу... И вот я здесь. Ни о чем не жалею. – Даже как-то неловко находиться в одной комнате с таким гением. – Неловко? Твоя рука сейчас нагло нарушает мое личное пространство! – Это... Я просто пытаюсь поддержать тебя, Курт! – Уберите руку, мистер Андерсон, иначе получите судебный запрет, – Хаммел, вопреки своим словам, сполз по кушетке и, прикусив губу, положил голову на его плечо. Блейн прижался щекой к его лбу и вздохнул: – Я не знаю... В общем, спасибо, что рассказал мне это. – Действую по установке, которую ты заложил в меня в день, когда мы решили стать друзьями. Информация в обмен на информацию. Тогда ведь я промолчал. – Тогда ты на меня наорал. И вообще, немного не вовремя. Прошло месяца два с того момента. – Ой, да отвяжись уже. – Ты невыносим, но восхитителен. Они засмеялись, и Блейн поймал себя на мысли, что в последнее время многое из происходящего между ними походит на флирт. Это было как-то дико, учитывая то, что он был полностью уверен в отсутствии любой симпатии к Курту – за исключением, конечно, дружеской и профессиональной. Да только это была именно его вина, именно его любопытство, навязчивость и легкомысленность. И именно с его губ так часто слетали неконтролируемые словечки, из-за которых он обязательно чувствовал бы себя виноватым в любой другой ситуации. А флирт с Куртом Хаммелом – ой, да к черту все, это ведь и правда был флирт – был приятным и ни к чему не обязывающим. Естественным. Дружеским. Дружеским?.. Серьезно? Он хотел знать все, чтобы чувствовать его. И теперь уж точно знал. Теперь он знал о Курте больше, чем о Китти. И Курт знал о нем больше, чем она. – Я хочу взять одну фотографию, – несмело начал он, прикрыв глаза и собираясь с мыслями. И как же все-таки это объяснить? Вот уж загадка. – Случайный снимок. Кто-то фотографировал тебя, пока ты не видел. – Зачем тебе? – Я пластический хирург, помнишь? Меня привлекла проекция носа и кусо... – Бери, – Хаммел поднялся с места и подошел к стеллажу, чтобы лично найти эту фотографию и отдать ее Блейну, но перед тем, как протянуть ее ему, почти незаметно отдернул руку, точно сомневаясь. – Я не... – Нет, бери. – Думал, будет сложнее. Когда Блейн закончил с осмотром мастерской, Курт отвел его в последнее место, где они еще не были: в огромный пустой зал, единственным источником света в котором были окна. Окна во всю стену, открывающие вид на сияющий ночной город. И вот тут-то стало ясно, что дизайнер снял все помещения на этаже. Все помещения на этаже сорокаэтажного, черт возьми, здания. Когда мужчина представил, сколько это могло стоить, то почувствовал, как его начинает подташнивать. Тратить такую сумму было нецелесообразно, особенно учитывая то, что у Курта был и другой, основной офис... Но все творческие люди, как известно, уже рождаются с прибабахом, поэтому Блейн изо всех сил пытался игнорировать обливающееся кровью сердце. – Я могу себе это позволить, – поспешил объясниться Хаммел, заметив отчаянный, растерянный и пораженный взгляд. Ну конечно же он мог, в этом никто не сомневался. – За аренду головного офиса мне уже года три платить не приходится, поэтому я все деньги, которые мог бы тратить на ту ренту, вливаю сюда. Да, знаю, ты думаешь, что это глупо, но мне просто... нужно это. Я люблю чувствовать себя в безопасности и в комфорте, а это невозможно в месте, которое похоже на улей из-за количества людей. И все эти люди тебя знают, чего-то от тебя хотят... Проще распоряжаться всем дистанционно, потому что если я буду торчать в том кабинете, в покое меня не оставят. А здесь у меня только Дороти. И мастерская. И бесконечное пространство. – Ты все еще боишься людей, да? Любишь, стремишься к ним, но боишься, – Блейн сделал несколько шагов вперед, уставившись вниз, на сплетения дорог, на яркие фонари, гирлянды и неоновые вывески, чей свет отблесками застывал на окнах офисных зданий, на машины и пешеходов, слившихся в едином потоке бурлящего движения... Хаммел не переставал удивлять его этими искренними признаниями своих слабостей. Он четко видел бреши в своем характере, но не стеснялся их, не скрывал их теперь – и в глазах Блейна это делало его сильнее в сотни раз. – Не стоило делать выводов, мы договаривались, – дизайнер остановился рядом, и его ладонь, скользнувшая по железному поручню стойки, огораживающей окно, оказалась совсем у ладони друга. Всего лишь маленькое, ненавязчивое, случайное, явно не первое недоприкосновение, которое почему-то заставило Блейна напрячься. На доли секунды. – У нас не получится не делать выводов. Просто поправляй меня, если я не прав. Курт пожал плечами, показывая, что согласен. И что на этот раз поправлять ничего не нужно. – Знаешь, а ведь ты, наверное, мог бы обустроить себе квартиру-офис. Совместить два в одном... – продолжил мужчина, не поворачивая головы. – Если моя мастерская будет находиться там, где я должен отдыхать, то я вообще перестану расслабляться. Ужин или новый эскиз? Эскиз, конечно же. Сон или покрой экспериментальной модели? Выбор очевиден. Удаленность квартиры от офиса заставляет меня хотя бы иногда освобождать время от работы. Блейн кивнул, принимая его ответ, и они еще минут пять – снова! И почему это происходило каждый раз? – стояли в абсолютной тишине, наблюдая, как тухнут и зажигаются мириады огней раскинувшегося перед ними города. Может, ради такой красоты и стоило тратить бешеные деньги. Ради красоты и пьянящего, завораживающего чувства легкости и свободы, зарождающегося внутри от лицезрения этой картины... Что могло быть прекрасней ночного Манхэттена? Время близилось к четырем часам. Отправляться домой было бессмысленно, так что Блейн решил, что останется до самого утра и уже потом поедет по делам. Они с Куртом снова украли друг у друга вечер пятницы, но это воровство, как и обычно, было более чем приятно. Часы, которые они проводили вместе, казались безжалостно короткими, точно у них обрезали большую часть минут, но после каждой встречи, особенно в последнее время, Блейн чувствовал невероятное умиротворение и спокойствие. Да, он был прав, когда говорил сам себе, что Хаммел справляется с его бедами лучше, чем психоаналитик: они не делали ничего особенного, но Блейн всегда растворялся, забывал обо всех своих проблемах. – У тебя есть кто-нибудь? – внезапно для самого себя поинтересовался мужчина, и ладонь Хаммела, от неожиданности развернувшегося, скользнула вдоль поручня, все-таки окончательно столкнувшись с его ладонью. – В смысле? – Ну, парень. Или девушка?.. А вдруг. Мы знакомы довольно давно, а я до сих пор этого не знаю. Странно. – Парень. Да, у меня есть парень, – дизайнер поджал губы и тут же, разрывая контакт, скрестил руки на груди, ненавязчиво показывая, что эта тема для него не особо комфортна. Хоть это и было нечестно – он рассказывал все о Китти, а Курт и словом не обмолвился о своем бойфренде! – Блейн решил не надоедать. – Я бы вряд ли осмелился с тобой встречаться из-за плотного графика. Это невыносимо. – Может, если бы ты встречался со мной, я бы забил на работу, – пошутил Курт, но после того, как они оба посмеялись, сразу посерьезнел: – Все мои отношения рушатся как раз по той причине, что я слишком занят. Так что... ты прав. Да, ты прав. Это невыносимо. И я сам невыносим. – Прости. Перекинувшись еще парой шуток и обсудив необходимость переноса фортепьяно сюда, они вернулись в главный кабинет, где Курт вновь сел за эскиз к платью Китти, на этот раз занимаясь нанесением финальных штрихов, а Блейн в который раз принялся разгребать свое расписание. Он уже недель пять жил в ненормальном, пугающем его самого ритме, и невыносимо соскучился по времени, когда его рабочий день не был настолько загружен. Как хирургу, ему было нужно много отдыхать... ох, да кого это волновало. – Слушай, я тут вспомнил одну историю, которую Кит рассказывала мне еще в... В какой-то момент повернувшись к дизайнеру на стуле, Блейн понял, что тот уснул: сжимая в зубах карандаш, прислонился к спинке дивана и медленно сползал вниз, на сидение. Блокнот валялся на полу, и страница, на которой чернел сто раз перерисованный эскиз, просто призывала сделать одно нехорошее дело – тихонько поднявшись, мужчина поднял блокнот и, медленно выдохнув, скомкал ее, решив, что завтра скажет, будто это сам Курт помял ее, когда заснул. Осталось шесть месяцев... Они ведь могли и не торопиться, верно? Ну, например, закончить работу месяца через четыре, а не через три, как ожидалось. Конечно, Китти будет нервничать... но кого это волновало. Отложив блокнот на столик, Блейн мягко вытащил карандаш изо рта Курта и помог ему, крепко спящему, но все равно сонно цепляющемуся за его шею, лечь удобно, накрыв своим пиджаком. Замерев около дивана, он наблюдал за тем, как подрагивают от беспокойного сна его ресницы и как движутся в неслышном шепоте губы. Он мог лгать ему, мог лгать себе, но не мог лгать своему сердцу. Кажется, этот "легкий флирт" вовсе не был легким, как не был и дружеским, а истинные мотивы, побудившие его забрать фотографию, находились очень далеко от простого профессионального интереса. Сколько ему понадобилось на то, чтобы понять, что Курт Хаммел оказался еще невероятней, чем про него рассказывали? Господи, ну и тормоз. Присев на корточки, Блейн запустил пальцы во взъерошенные волосы мужчины, распутывая их, а потом заметил, что воротник рубашки, чопорно застегнутой на все пуговицы, впивается в его горло. Пришлось ослабить галстук и осторожно выщелкнуть пару пуговиц из петлиц... Лишь бы на утро это не было принято за домогательства. Не удержавшись, он достал телефон, чтобы сделать еще несколько фотографий, потому что одной – той, что сейчас была надежно спрятана между страниц ежедневника – было явно недостаточно. Внутри Блейна будто порвало плотину чувств, и теперь, уже на коленях сидя у дивана, он давился мыслями и ощущениями, кривясь и морщась. Что он должен был теперь сделать? Что он мог сделать? Разве это было нормально? Нет, это не было нормальным, хотя все его существо истово верило, что вещи нормальнее и быть не может. Курт выдохнул, и его губы вновь разомкнулись. Пробормотав что-то, он повернулся, и Блейну пришлось подставить руки, чтобы удержать его от падения с узкого дивана. Идеально выглаженная рубашка помялась, прическа растрепалась окончательно, и безмятежное, ничего не выражающее лицо дизайнера оказалось прямо перед его лицом. Стараясь не моргать, Блейн разглядывал его нос, скулы, линию подбородка, уши, лоб... И постепенно приходил к осознанию того, почему Хаммел изначально вызвал у него такой невероятный интерес: если разбирать по отдельности каждую черточку его лица, то можно было найти невероятное количество недостатков в каждой из них, но в целом все смотрелось совершенно. Курт казался ему идеальным и внешне, и внутренне, но эта его идеальность состояла из миллиарда неидеальных штрихов. Теперь он понял: прекрасней ночного Манхэттона мог быть только Курт Хаммел. И пусть порой он был той еще занозой в заднице, скрытным саркастичным ублюдком, такие вот моменты, когда он обнажал свою душу искренне, честно и просто, стоили всех его язвительных шуточек и... Ох, господи. Ох, черт побери. Кажется, Блейн влюбился. Проблема.