***
Утро началось с разворачивания подарков. К каждому непременно прилагалась открытка с парой-другой строк, написанных чаще всего старательно, от руки… на кхуздуле. Познаний Ромашки в языке было явно недостаточно, и Торин исправно переводил. Желали счастья и долгих лет жизни, здоровья и радости, выражали надежду, что подарок пригодится и придется по душе… Были даже пожелания в стихах! А к книге «Песни Белого Города» прилагалось небольшое письмо, написанное на всеобщем языке тремя почерками… Ромашка сразу их узнала и прослезилась. И еще одно письмо было написано на всеобщем. Торин едва взглянув, отошел в сторону. Ромашка непонимающе подняла на него глаза, затем развернула сам подарок… Там была флейта. Деревянная, богато изукрашенная тонкой искусной резьбой флейта, которой явно пользовались раньше. Хоббитянка поднесла к глазам письмо — всего одна строка, но к нему прикреплены еще листки… Ноты! Мелодия для флейты на трех листах. «Это — мой прощальный поцелуй» — гласила надпись. Подписи не было, но разве она нужна? — Он уходит, — глухо произнесла Ромашка. — Тебе решать, что с этим делать, — ответил ей Торин. Он стоял глядя в окно и не обернулся к ней. — Мы говорили вчера… С Бертой. Я его остановлю. — Как знаешь, — голос короля был сух. — Торин! Он шел с тобой от Синих Гор, чтобы вернуть эту гору, он жизнью был готов рискнуть, а ты позволишь ему вот так вот уйти? Махал, даже ведь без причин! — Делай как считаешь нужным, — Торин продолжал глядеть в окно, и она не видела выражения его лица. В раздражении Ромашка топнула ногой и выбежала из покоев. Она не чувствовала за собой никакой вины: она вчера определилась. Пусть не совсем сердцем, пусть безголовое сердце ее было готово выпрыгнуть прочь, но мозгом — она решила. Она бежала к главным воротам, боясь, что уже опоздала. Она обдумала вчерашний разговор и решила, что Берта уж точно заслужила право на счастье, и если Бофур ей приглянулся, да и она ему симпатична, почему бы и нет? Потому что она не хочет видеть рядом с ним девиц? Но ведь он вчера правильно сказал: у нее нет прав вмешиваться в его жизнь. Нет уж, она вела себя как идиотка, и она не позволит ему сгинуть в безвестности и нищете из-за каких-то глупых чувств! Она не опоздала, потому что обернувшись в воротах, заметила гнома, который только спускался в широкий холл. — Ты никуда не пойдешь. Я запрещаю тебе покидать Эребор, — Ромашка вздернула голову, чтобы придать себе надменности. Получилось плохо. — Ваше величество, — Бофур почтительно поклонился, — меня и в самом деле ждут дела. — Я приказываю тебе остаться. Я твоя королева — и я приказываю тебе. — Боюсь, я вынужден настоять на своем. Мой отъезд улажен с королем, — гном обошел ее и спустился с лестницы, направляясь к дверям. Хоббитянка скрипнула зубами и поспешила за его размашистым шагом. Догнала, обогнала и резко остановилась прямо перед Бофуром. — Нет. Ты не уйдешь отсюда. Они стояли друг напротив друга, и никто не хотел уступать. Стражи ворот удивленно глядели на них, и Ромашка знала, что нельзя давать волю ни единой эмоции. Она королева, не больше, не меньше. Однако выходило у нее определенно плохо. Бофур прекрасно видел, как быстро бьется жилка на ее шее, как напряжены брови и губы — лишь бы никто не понял, что она просит. Но он понял — и сделал огромную ошибку. Посмотрел ей в глаза. Его ослепило зеленью, и как волки на добычу, набросились воспоминания. Когда в походе она впервые попросила сыграть ему… ночью посреди леса. Как танцевала в эльфийском оплоте. Как танцевала на собственной свадьбе, и глаза эти были так близко, что ближе — уже кощунство. Он понял внезапно и сразу, что куда бы ни ушел — она все равно будет рвать его душу. От этого захотелось утопиться. Зачем она все это делает? Зачем играет? Ведь невыносимо — так. В темноте галереи еще одна пара ярко-синих глаз наблюдала за ними. Их обладатель хмурился. — Я повинуюсь, ваше величество, — Бофур сказал это раньше, чем понял, что сдался. Он отвел взгляд и покорно склонил голову. — Я останусь, раз таково ваше желание. Я ведь здесь для этого, — не без яда закончил он. — Берта… хорошая девушка, — голос Ромашки дрогнул лишь на долю секунды. — Вы заслужили счастье, так не обижай ее. — Она кивком отпустила его и взглянула вверх, туда, где ей почудилось какое-то движение, но там никого не было.***
— Гэндальф! — она бросилась к серому волшебнику с объятиями. После завтрака, на котором маг был почетным гостем, Отряд и Ромашка собрались в уютной комнатке с камином. Гномы хотели обсудить экспедицию в Морию, Ромашка же просто была безмерно счастлива увидеть старого знакомого. — Я не успел к празднику, меня… задержали, — виновато ответил Серый Маг, потрепав ее по голове. — Спасибо за фейерверк! Это было так прекрасно! Это…! — Торина благодари, это он попросил быть, — усмехнулся в бороду старик. — Что ты расскажешь нам, волшебник? Я думаю, ты не явился бы сюда, если бы у тебя не было личных причин. — Торин как всегда прямолинеен, — Гэндальф не переставал улыбаться. — Не спорю, я и правда был бы не прочь повидаться с вами… — Он поудобнее уселся в кресло. — Царство Морийское ныне оплот поганых орков, как вы знаете. И силы их крепнут. — Если ты пытаешься отговорить нас от похода, не думаю, что у тебя получится: мы знаем об орках и знаем, что после Битвы Пяти Воинств мы их здорово ослабили. — Торин прямолинеен и нетерпелив… я словно все еще в походе, — Гэндальф затянулся трубкой. — Нет, милые мои друзья, я пришел вас не отговаривать, а торопить. Пока орки не стали слишком сильны… — Азог мертв, а без него они ни на что не годны: тупое сборище пушечного мяса без малейшего понятия о тактике и стратегии, — презрительно протянул Дори. — Мой дорогой гном, боюсь, я пришел с дурными вестями. — Этот… эта тварь жива? — грозно пророкотал Торин, невольно берясь за меч, но маг жестом остановил его. — Речь не о нем. Боюсь, речь о чем-то более масштабном… Мы давно замечали, что что-то неладно, и Владыка Элронд разделил мои сомнения. Тьма ширится и сила ее крепнет. Пауки Лихолесья, с которыми знаком каждый из вас, ужасные твари на востоке, орки… орки повсюду! Тьма набирает силу, и если позволить ей, мир погибнет… Последние слова волшебник произносил тихо, словно говорил сам с собой. Ромашка невольно поежилась: показалось, словно огонь в очаге утратил свою яркость да откуда-то повеяло холодом. — И что же, чтобы мир не умер, нам нужно отвоевать Морию? — звонкий голос Кили прорезал тишину, разрезая сонное оцепенение. — Я не могу вас заставить и просить тоже не могу, и скажу откровенно, с возвращением Мории тьма не падет. Но если вы этого не сделаете, чертоги Кхазад-Дума навеки сделаются пристанищем темной стороны, и когда придет время Битвы, одолеть Врага будет куда сложнее… — Битвы? — Врага? — Время вопросов придет, и впереди я не вижу радости. Но… — Гэндальф перевел взгляд на Ромашку, и она вдруг почувствовала себя неуютно, — если все сделать правильно, у нас пока еще есть надежда… — Так что же нам, выступать по осени? — нахмурился Торин. — Мы не будем готовы. — Я останусь с вами до первых заморозков. О готовности не переживай: вам пришлют помощь. — Нам не нужна помощь, — отрезал король, и старый маг только вздохнул, прикрыв лицо ладонью.***
— Завтра приедет племянница Даина, она прислала ворона с письмом… Эй, а ты чего такой кислый? — Ромашка с Фили неспешно спускались к озеру не боясь, что их кто-то услышит, потому как тщательно проверили наличие «хвоста». — Да мне уж матушка прожужжала все уши тем, какая это милая и веселая девушка. Я догадываюсь, зачем она едет. — Ты молодой гном знатного происхождения, твоя матушка хочет внуков! — Это раздражает. — Знаю, — согласно вздохнула Ромашка. — Но ведь это просто знакомство! Не потащат же тебя под венец насильно. — Зная Дис, думаю, она попробует, — хмыкнул гном. — С нее станется напоить до беспамятства и обручить пока в себя не пришел. — Зачем ты так? Она тебя любит. — Я не сомневаюсь, что она это сделает по любви. — Сегодня я хочу попробовать с ножом, — попросила Ромашка, когда они пришли. — А то все камни да камни… Я же попала в тебя несколько раз. — Теперь ты хочешь попасть в меня ножом? Я настолько ужасный учитель? — Дурак, — фыркнула хоббитянка. — Ленту! — скомандовал Фили, и Ромашка со вздохом протянула ему ленту. Темнота уже привычно окружила ее, и она наклонилась было, чтобы нашарить очередной булыжник, но крепкая гномья ладонь удержала ее, а затем протянула полоску стали. По тяжести это был не ее клинок, а один из кинжалов Фили. — Учти, у меня второй, и я буду им пользоваться, — предупредил гном. Хоббитянка сосредоточенно кивнула. Она замерла едва дыша, как обычно делала, когда гас факел. Это помогало настроиться, привыкнуть видеть ушами: отчленить шелест мелких волн от других звуков пещеры, представить окружающую обстановку… А затем на грани слышимости она улавливала осыпающийся под чужими ногами песок и раньше кидала камень, сейчас же неслышной тенью шагнула туда, взмахнув рукой… и ощутила холод металла у горла. — Убил. Затем обеими руками он взял ее за плечи и несколько раз крутанул на месте, и все ее ориентиры сбились одним махом. Она снова не знала, где находится и где вода, снова замерла, прислушиваясь… Вновь восстановила картину. Глаза гнома не были завязаны, и он видел ее. Далеко не сразу Ромашка поняла, что кинжальный бой стоит вести с близкой дистанции. Что в таких условиях единственное ее спасение — обман. Заставить тело обмануть глаза. Для этого нужно перестать всем своим существом стремиться нащупать гнома в темноте. Нужно расслабиться. Прислушаться… И она прислушалась к плеску волн. Отвернулась от его едва слышного — но слышного — дыхания. Расслабила пальцы, позволив клинку свободно повиснуть в руке. Озеро… чем оно пахнет? Ведь не чуть соленым запахом тины и водорослей, что слышен от любого водоема. Да и водорослей в нем не растет. Ведь и правда не растет, а она и не задумывалась, почему же… Ее кисть совершила резкий взмах туда, где все еще дышал наследник, и металл звонко встретился с металлом.***
— По-моему, сегодня ты наконец-то поняла, что нужно делать, — Фили был как-то по-особенному весел. — Я почти поверил, что ты потеряла меня. — Что меня выдало? — Слишком сосредоточенное лицо. Не забывай, что ты себя не видишь, но я тебя — да. — Но у меня же получается? — Ромашка горделиво посмотрела на него сверху вниз, стоя на две ступеньки выше. — Не загордись, а то в следующий раз усажу в лужу, — шутливо погрозил пальцем гном. — Вы с Кили подарили мне кинжалы… — Я решил, что ты готова для стали. — И ты не сказал? То есть если бы я не попросила сегодня, то так бы и кидала камни?! — Нууу… ты же попросила? Так зачем думать о том, чего не было?***
Ромашка лежала без сна, разглядывая полную Луну в прорезь окна. Торина не было. Она с грустью сжала в ладони его подарок. Неужели он больше не будет с ней спать, потому что она не смогла отпустить Бофура? Он о чем-то догадывается? Ах, ну конечно он догадывается, он же не ребенок! — оборвала себя Ромашка и перевернулась на другой бок. Сон не шел. Переминались с ноги на ногу стражи у дверей в ожидании полночной смены, и — тишина. Эребор это сотни покоев, король может быть в любом из них. Как найти его? И стоит ли ей искать и просить вернуться? В конце концов, если он не хочет спать с ней в одной комнате, к чему еще унижаться? Нет, так она точно не заснет! Ромашка вскочила с кровати, накинула на плечи белый мех и, как была босиком, вышла в коридор. И едва не столкнулась с Торином. — Ты чего здесь? — встревоженно посмотрел на нее король. — Я… тебя шла искать, — отчаянно краснея, промямлила Ромашка. Зыркнула на сражу: те согнулись в поклоне, что на лицах — не понять. — Торин, я твоя жена, — когда за ними закрылась дверь, решила прояснить все хоббитянка. — И то, что утром… — Я знаю, — он не дал ей договорить, беря за руку. — Я знал, что женился на хоббите. Вы обычно любите целый мир. — Я вышла замуж за тебя, а не за целый мир. — Вот именно, — Торин… улыбался! Он что же, кажется, на нее не сердился… — Я ждала тебя здесь, но тебя все не было, и я решила, что ты… уже… — Гэндальф задал нам работы на все лето вперед. Мы с Хастом часа три безостановочно считали — в столбик! — какую армию сможем собрать и чем ее прокормить. Я теперь, кажется, ненавижу цифры. — Так это не… — Нет, это не наказание, — гном расхохотался. — Если бы я знал, что такие дурацкие мысли залезут в твою голову, я бы с радостью ушел гораздо раньше, и возможно, голова моя болела бы не так сильно.***
Фили захлопнул книгу и загасил две из трех свечей на столе. Он был рад и горд. Собой и своей ученицей, и неизвестно, кем в большей мере. Гном снял кафтан, поморщился, снимая тунику, на которой проступило присохшее к коже пятнышко крови, затем внимательно рассмотрел плечо и удовлетворенно хмыкнул. На плече красовалась длинная тонкая царапина.