***
Не вышла. Ни через час, ни через два. Как оказалось, вместе с ней исчез и Фили. Гостям не говорили ничего, пир шел своим чередом, пока вусмерть пьяные гномы не начали засыпать прямо там, где сидели. Тогда пир был официально окончен, и приглашенные разошлись по спальням. В чертоге остались лишь Даин с Дис, троица хоббитов да Торин с членами отряда. Были вызваны рудокопы, занимавшиеся подрывом. Торин беспокойно мерил шагами пространство, заложив руки за спину, а перед глазами стояла картина, когда точно так же он вытащил Ромашку из-под завала, и ее волосы были окрашены кровью. — Ваше величество! — гномы, перемазанные пылью, как были, в рабочей одежде, низко склонились перед государем. — Не время для церемоний, — он жестом предложил им подняться. — Говорите, что произошло и почему возник обвал. — По нашим расчетам ничего подобного не должно было случиться, — начал говорить по виду самый старший. — Однако же за время, пока Королевство пустовало, порода, должно быть, сдвинулась, осела. Там завал небольшой и на нежилых заброшенных ярусах. Вам совершенно не стоит волноваться, его утречком разберут быстро, небось до ужина управятся. — Сейчас. Вы разберете его сейчас! — Торин едва сдерживался, чтобы перейти на крик. Ромашка и его племянник исчезли и могли быть только там, под тоннами камня. — Двое членов королевской семьи пропали. Не приведи Махал, с ними что-то случится, — последние слова он буквально прошипел, приблизив свое лицо вплотную к лицу рудокопа. — Ступайте! — Он резко отстранился, и гномы исчезли в мгновение ока, словно их и не было. — Торин, мы не знаем… — ладонь Дис мягко накрыла его руку. — Не знаем! Вот именно! — он отдернулся, словно от горячего. — Я буду помогать. — Торин, твоя сестра права, ты не знаешь, там они или нет! Нужно успокоиться! — повысил голос Балин, тем не менее, по примеру короля скидывая праздничный кафтан и засучивая рукава рубахи. — Им больше просто негде быть, друг, — король под горой скорбно покачал головой. — Я надеюсь, она просто сидит где-нибудь в уголке за книгой и не знает, что поднялась такая буча. — Все уголки обшарила стража, — забил гвоздь в гроб этой надежды Кили. — Мне кажется, вы хотите отрицать очевидное. Даин выступил вперед, его глаза метали молнии. — Это же просто как дважды два: он молодой гном, она молодая хоббитянка. Он даже взглядом не удостоил сегодня мою Шерру! Она связана узами брака, но для хоббитов любовь — пустой звук, ведь они не гномы! — Ты на что намекаешь?! — Билл грозно привстал со скамьи, демонстрируя гному весьма внушительный кулак. — Намекаю? Да я прямым текстом говорю: сбежали они! — Она моя жена, Даин! — Торин не сдержался, схватил брата за грудки и прорычал ему в лицо: — Сначала я убежусь, что она жива! И ты мне поможешь!***
Она лежала на берегу реки, солнце согревало ее теплом, а в ушах раздавался негромкий шелест волн. Было немножко душно, как перед грозой, и трудновато дышать. А затем реальность подернулась рябью, и Ромашка за миг до пробуждения осознала, что это лишь сон. Она открыла глаза и испугалась, что ослепла, оказавшись в полной темноте. Нестерпимо заболела и закружилась голова, а во рту появился гадкий металлический привкус. Память вернулась не сразу, но все же вернулась. Грохот, Фили, отшвырнувший ее к стене, осыпающиеся камни… Это был не шелест волн, это было тихое дыхание гнома! Он все еще лежал сверху, как они и упали, его голова была слева, и он… — Фили? — Ромашка еле ворочала языком. Даже говорить было больно. — Фили, ты меня слышишь? Надо выбираться… Он не отвечал. Хоббитянка осторожно пошевелила руками и ногами: все конечности работали, на первый взгляд были целыми, однако левая рука была прижала к земле телом наследника, а ноги едва двигались: должно быть, там навалило камней. Ромашка поднесла правую руку к лицу и ничего не увидела: сплошная темнота. Ощупала себя и гнома — их одежда была мокрой; хоббитянка лизнула пальцы и скривилась от омерзения: кровь! Она попыталась высвободить и левую руку, но гномов не зря называли каменными: тело наследника даже не сдвинулось с места. — Эээээй! Ау, мы здееесь! — превозмогая боль закричала она, затем замерла прислушиваясь. Ответом была лишь тишина да биение сердца в голове. А затем Фили сдавленно застонал. — Ох, слава небесам! Фили, Фили! — Я… здесь… — гном ответил хриплым шепотом. — Спина болит… — На нас кровь. Я не знаю, чья, может, даже и общая… — Ты как? — Вроде все целое. Голова гудит… И дышать трудно… — Прости. — Фили попытался отползти в сторону и дать Ромашке вдохнуть, но от резкой боли в спине вскрикнул и остановился. — Тише, тогда не шевелись, — испугалась Ромашка. — У меня на поясе… Кресало… Нужно посмотреть, где мы… Я не могу дотянуться. — Лежи смирно, у меня свободна правая рука. Хоббитянка не особенно думала о приличиях, когда скользнула на ощупь к его бедрам. Не до них, живыми бы выбраться. Небольшой камешек и металлическую пластину она нащупала сразу же, а вот с узлом веревки, на которой это все крепилось, пришлось повозиться. Ромашка была хоббитом, сил просто оторвать нужное у нее не было. Наконец кое-как она смогла развязать злосчастный узел и поднести все к лицу, но… Одной рукой искру не высечешь. — Я помогу, давай, — Фили повернул голову, и его дыхание было совсем близко. Сильные, но странно холодные пальцы накрыли ее ладонь, затем осторожно взяли кремень. — Давай, бей. Ромашка ударила раз, другой пластиной по камню, нечаянно задев руку гнома, но он не шелохнулся. Одной вылетевшей искры было достаточно, чтобы увидеть, что места им маловато, но раздвинуться они смогут. Еще одной хватило, чтобы Ромашка с ужасом увидела, что Фили, словно бабочку игла, держит острый длинный отломок камня, пронзивший его спину. — Я сейчас сдвинусь в сторону. У тебя в спине осколок… большой, — с невольным страхом произнесла хоббитянка и начала осторожное движение вбок. Фили напрягся, стараясь не стонать, когда под силой тяжести буквально упал на песок, и камень выскользнул, оставив глубокую рану. Послышался необычный свист и хлюпанье. — Боги, Фили, у тебя легкое пробито! — Ромашка перешла на истеричный шепот. — Я сейчас, сейчас! Ты только не шевелись. В замкнутом пространстве было тесно и неудобно, но она как-то изловчилась стянуть с себя нижние юбки. Затем сложила их в несколько слоев, наощупь нашла гнома и плотно-плотно приложила к ране. — Ляг на спину. Осторожно, я держу. Давай, теперь воздух не так сильно будет попадать внутрь… — Я… Голова кружится, — голос гнома стал чуть слышен. — Я если сознание потеряю, ты кричи. Кричи не переставая. Наверное, нас уже хватились… Должны услышать…. Найти… — Фили, не засыпай! — Ромашка от души пнула его в плечо, но гном не отозвался. — Нет, нет, очнись же! Она склонилась низко-низко к его лицу и уловила чуть слышное дыхание. Медленное, редкое, такое не сдвинет и перышка. И пальцы холодные. Ледяные просто. Да у него же внутреннее кровотечение! — Помогите! По-мо-ги-те! Эребор, чего ты ждешь?! Эй, кто-нибудь, скорее!!! Голос в конце дал петуха. Ромашка вздохнула и попыталась взять себя в руки. Нет смысла лезть на стены и грызть локти. Она… чем она может помочь? Если откуда-то вытекает… Значит, нужно налить. Хоббитянка ухватилась за эту мысль, крутя ее в голове так и эдак. Налить… Ему нужно дать воды, здесь озеро! И тут же одернула себя: ну какое озеро! Стоит начать разбирать эти камни, как их засыплет окончательно и навсегда. А затем едва не хлопнула себя по лбу от внезапной и такой просто догадки. Ну конечно же! Она попыталась нашарить перевязь гнома, на которой наследник носил свои кинжалы, дернула… Качественная, прочная кожа! Тогда она нашарила кремень, его грани показались ей весьма острыми. Ромашка какое-то время собиралась с силами, а затем полоснула камнем по запястью, глубоко, резко и сразу, чтобы не было возможности остановиться. Боль была ужасной, но теплая кровь хлынула из перерезанных вен сразу же. Хоббитянка поднесла руку ко рту гнома, прижала к губам… — Ну давай! Пей, пожалуйста, — она едва не всхлипнула. Рефлекс, появляющийся у ребенка первым, когда его прикладывают к материнской груди, угасает одним из последних. Организм, будучи без сознания, помнит свои основы. И гном сделал глоток. Маленький, слабый, и все же. — Пей, Фили. Так мы продержимся подольше. Ээээй!!! ЭЭЭЭЭЙ!!! На ее голос вновь никто не ответил. — Торин! Торин… пожалуйста! Она звала. Кричала, стучала по камням. Сдавливала свою руку, чтобы дать Фили еще немного жидкости. И снова кричала. Голова перестала болеть, теперь она просто кружилась, ее тошнило и мутило, в ушах стоял тонкий-тонкий звон… — Держись, Фили. Мы с тобой справимся. Ты же гном! А я… а я сильная… Крики выходили все тише, и в один момент сил держать руку на весу не осталось. Ромашка пыталась бороться со сном, но так хотелось спать, если бы кто знал… Она ведь целый день работала в огороде, все тело болело, а жара какая, в голову напекло… Ничего, сейчас ночь. Прохладно. Она выспится, и все пройдет… Кто-то рубил дрова, и Ромашка досадно поморщилась. Кто же рубит дрова глубоко за полночь? Должно быть, старина Хват, у которого вечная бессонница…***
— Торин, там опасно! Может быть повторное обрушение! Король обернулся и смерил Двалина таким взглядом, что тот опустил глаза. — Работаем! Он был раздет по пояс, волосы и тело вымокли от пота, лицо было в пыли, а руки исцарапаны камнями. Он даже думать не хотел, что случится, если они не найдут Ромашку. Или если они найдут ее… не вовремя. Ему было практически больно. Как тогда, в сокровищнице, на вершине Вороньей высоты, когда они раз за разом сражались друг с другом, горели, замерзали, тонули. Она всегда была рядом, балрог всех раздери! И представить, что ее теперь не будет — было невозможно. Торин работал как проклятый, не останавливаясь даже попить. Иногда работа стихала, все прислушивались к звукам из-под завала, но всюду царила лишь тишина. — Ты не можешь меня бросить вот так. Ты не посмеешь. Я твой король! — он кричал в пустоту и злился на нее за то, что она опять что-то учудила, полезла куда не просят. Он злился на Фили за то, что очередная дурацкая идея могла прийти и в его голову. За то, что он преданно шел за ним в поход, а сейчас решил предать его? Оставить? Умереть?! За то, что всегда видел в нем сына и наследника, а сейчас… А еще перед глазами все стояло лицо Дис, которую он оставил в ее покоях. Бледное лицо, словно мрамор, на котором бешеным огнем горели синие глаза. — Верни мне сына, Торин… И очередной камень летит в сторону. — Торин, я нашел их. Это Бофур. Он говорит негромко, упавшим голосом, но Торин слышит его несмотря на то, что находится далеко. Именно этих слов он ждал, кажется, он расслышал бы их и с другого конца Эребора. — Я рассказывал Фили про озеро, — дрожащим голосом добавляет Балин. — Про старое заброшенное подземное озеро Одинокой горы. Я думал, его давно нет… Это я виноват, Торин. Они лежали рядом, почти в обнимку. Их одежды были пропитаны темной кровью, казавшейся черной при свете огня. А лица были неестественно белыми, как снег. На предплечье хоббитянки зияла огромная рваная рана, а губы Фили были испачканы кровью. Торин замер, внезапно почувствовав озноб, когда увидел их. Недвижных и ледяных, словно фарфоровые куклы. Бофур опустился на колени, бережно отводя пропитанную кровью прядь волос с лица хоббитянки. И вздрогнул, разом беря ее на руки. — Она жива еще! Жива! Слово как кнутом хлестнуло Торина, даруя возможность двигаться. Он шагнул вперед, склоняясь к племяннику, и под ладонью ощутил редкое и слабое, но размеренное биение пульса. — Скорее, Оин! Грамотному лекарю понадобился лишь один взгляд, чтобы оценить черно-красную лужу, расплывшуюся под спиной молодого гнома. — Несите сюда все факелы, самогон, горячую воду. Нельзя его переносить! Он быстро осмотрел Ромашку, пощупал ей живот, послушал грудь, заглянул в глаза… — Она потеряла кровь. Но жить будет. Рану я аккуратно ушью позже. У нее сотрясение, ударилась головой, поэтому пока что ей нужен покой и здоровый сон. Отнесите ее в постель, разденьте и дайте попить, если не очнется — не настаивайте. Займусь ей позже. Ты ничего не сможешь сделать здесь. Обрадуй сестру, — обратился пожилой лекарь к королю. Торину хотелось остаться с каждым, кого он почти поверил, что потерял, но совет друга был полезным, и он отправился к Дис.***
— Что.? Она не договорила, глядя на него во все глаза. Пытаясь угадать заранее, что он скажет, еще до того, как роковые слова будут произнесены. — Фили жив. Оба живы, Оин занимается… — он крепко прижал к себе зарыдавшую гномку, невольно возвратившись в детство, где она также плакала навзрыд в его покоях после нагоняя от родителей. — Но что они там делали? — сквозь слезы жалобно спросила она. — Зачем туда пошли? — Я не знаю. Когда придут в себя, допрошу их по всей строгости. — Ты же не думаешь?.. — Нет. Я знаю обоих, это не измена. Через некоторое время он оставил Дис, как ему показалось, чуть несколько более умиротворенной и оптимистичной, и поспешил за новостями к Оину. Лекарь успокоил его, что рана ушита, кровотечение остановлено, и Фили теперь пойдет на поправку. Его молодое сильное тело справится. Возможно, если бы не безумный поступок хоббитянки, помощи он бы не дождался… Ромашка лежала, вытянувшись под простыней. Ее переодели в сорочку, отмыли от грязи и крови, рану на предплечье перебинтовали, а ссадины и царапины обработали камфорой: этот запах был слышен от порога. Бофур стоял у нее в ногах без движения, просто глядя на нее и, казалось, не заметил вошедшего короля. — Я винить тебя не стану: тебе это не подвластно, — Торин говорил без злости. Он сочувствовал ему и не мог помочь. Ему никто не мог помочь. — Она жива, и это главное. Бофур поклонился государю, оставляя его наедине с бессознательной женой. — Да… это главное… — тихо проговорил Торин, когда за ним закрывалась дверь. Затем присел на краешек кровати, сжав в ладонях тонкую девичью кисть-ледышку. — Знаешь ли ты… Ты хотя бы понимаешь, что без тебя я не жилец? Ему никто не ответил.***
Впервые в жизни веселый и рисковый Кили, не боявшийся смерти, спустился в Зал Памяти и зажег свечи, стоявшие там нетронутыми, должно быть, десятки лет. Впервые за долгие годы зал озарился огнем. Черный камень стен и свода бликовал серебряными вкраплениями словно тысячами звезд, отчего создавалось ощущение, будто над тобой — небо. Он зажег свечи, впервые в жизни обращаясь к Создателю с благодарностью, потому что Торин, серьезно спросивший его, готов ли он стать королем, — это страшно.