***
Ромашка лежала на кровати в обнимку с детьми, а Керра читала им гномью сказку, устроившись в кресле у очага. В сказке рассказывалось о гномьей девочке, которая отправилась в длинное путешествие к родне матери. У девочки был ярко-красный плащ, корзина со свежайшими булочками и ветер в голове. — Но ведь не зря Черная чаща называется черной? — пробормотала Иса, наматывая выбившийся из пучка локон Ромашкиных волос на палец. — Зачем туда идти, там же определенно опасно. — Она хотела срезать путь, — ответила ей Керра. — Чтобы не остыли пирожки… Итак, бесстрашная маленькая гномка шагнула в Черную чащу и через некоторое время встретила огромного волка. Ромашка почему-то подумала о варгах. Волк определенно проявлял к девочке нездоровый — похоже, гастрономический — интерес, однако маленькая девочка сперва прикинулась валенком и попыталась выбраться из чащи, а затем, когда волк показал явную агрессию, приложила его корзинкой промеж глаз, а затем надавала кулаком — гномьим, тяжелым как молот, — волку по зубам. И после спокойно продолжила путь, добралась до родственников, передала угощение, а через какое-то время к ней на порог заявился волк с охапкой полевых цветов и, впечатленный ее воинским мастерством, позвал замуж. Она вышла за волка и жила долго и счастливо, родив ему множество детей, от которых произошли оборотни. — Какая интересная у сказки… мораль, — удивилась Ромашка. — Мораль в том, что лучший брак строится на взаимном уважении. Во всяком случае, так мне говорила мать, — пояснила фрейлина. — Нууу, не знаю, — протянула хоббитянка. — Если бы я надавала будущему мужу по зубам… сомневаюсь, что вышла бы замуж. Керра хихикнула. Дверь распахнулась, и на пороге появился Бофур, весь в снегу, с глубокой царапиной на щеке. Керра тотчас подскочила, поклонившись, и удалилась в смежную комнату. — Уже вечер, тебя весь день не могли найти, сказали, ты на смотровых башнях, — начала Ромашка, удивленно его оглядывая. — Что случилось? Откуда царапина? Гном присел на краешек кровати — Эльхаз подвинулся, уступая ему место, — снял шапку и тряхнул головой. Талый снег разлетелся во все стороны. — Я был в разведке. Только вернулись. Мне доложили, что ты звала — я здесь. — В разведке? Разве это необходимо? — хоббитянка нахмурилась. — Что-то происходит? Бофур глядел в каминное пламя, не торопясь отвечать. Взвалить на нее еще и это… Но имел ли он право молчать сейчас, когда того и гляди — они придут? — Орки у подножия Эребора. Много… — Сколько? — хоббитянку обдало холодком. — Армия… десятки тысяч… — Что? Откуда столько?! — Ромашке показалось, что у нее от страха сел голос. — Как давно ты знал? — Через месяца два, как Торин ушел, мне стали докладывать о разрозненных отрядах. Так как они проскакивали по трое-пятеро, редко семеро, большая часть оставалась незамеченной. Они шли от Серых гор, прятались в лесу и за перевалами. Я сообщил Трандуилу, чтобы был начеку, сообщил, что они явно идут сюда. Сегодня они все собрались вместе — я так понимаю, они готовы к атаке. Прямо сейчас рубят деревья и мастерят свои ужасные машины. — Ты… ты знал? И сообщил Трандуилу… без моего ведома?! — в голосе хоббитянки отчетливо пророкотал гром. Дети лежали тихо, как мыши, боясь, что взрослые обратят на них внимание и выгонят посреди такого интересного разговора. Орки! Война! Они будут сражаться! — А что бы ты предприняла? Села на коня и кинулась в атаку? Ты до кресла дойти не можешь! В Эреборе чума! Чем ты могла бы помочь? — Я должна была знать! — проорала Ромашка, забыв о сдержанности. Бофур молчал, понимая, что она права — и он тоже. — Я рассказал Радагасту, и он решил, что я поступаю верно. Тебе нужно думать о своем ребенке, а как тебя защитить — подумаем мы сами. Мужчины. — Мужчины? — Ромашка от гнева едва не вскочила с кровати. От силы эмоций перехватило горло, и она только злобно сверкнула глазами. Она понимала, что злится от страха — от запредельного ужаса, который сковал ее. Что случится, если многотысячная армия войдет в Гору? — Они сюда не пройдут. Эребор неприступен при лобовой атаке, а лестницу к черной двери сейчас, с самого моего возвращения неустанно поливают водой — за ночь она превратится в цельную ледяную сосульку. Больше никто из королевства не выйдет. Но и не войдет. Ромашке хотелось бежать куда глаза глядят от страха, хотелось развить лихорадочную суетливую деятельность — вооружать гномов, баррикадировать двери, готовить ловушки, да даже поливать лестницу водой — только не лежать как беспомощная кукла. А Торин не знает… — Подай мне ларец. Он на каминной полке. Бофур принес ей деревянный ларец, и Ромашка откинула крышку, извлекая наружу огромный черный нож. Руку оттянула привычная полузабытая тяжесть. Это не кинжалы, что дарил ей Фили — светлые и легкие, не менее смертоносные; однако же именно с этим ножом грубой работы Ромашка чувствовала себя спокойнее. — Тебе не придется сражаться, — нахмурился Бофур. — Я не допущу. — Даже ты не можешь предвидеть всего, — ответила хоббитянка, заталкивая нож под подушку. — Дети, сегодня вы будете спать здесь. — Правда? Урааа! — Эльхаз от возбуждения сорвался на фальцет. Иса же лишь потерлась щекой о руку хоббитянки. Спать с мамой! Когда на пороге война! Вот это да. А ночью, может, все и начнется. И они ничего, ничегошеньки не пропустят! — Ваше величество, — робкий стук в косяк двери — и на пороге появилась Берта. — Ваше лекарство… — Уже пора, да? Что же… давай его сюда. Хоббитянка выпила горячий настой, пожалев, что сахар сделает его бесполезным, и поморщилась. — Словно бы утром он был мягче. Дерет горло как… — Когда женщина носит ребенка, ее восприятие играет с ней злую шутку, — пожала плечами служанка, и Ромашка вынужденно согласилась. Примерно с обеда живот — и ребенок в нем — ощущались странно. И если к отсутствию шевеления ребенка Ромашка уже привыкла: бывало, малышка замирала на полдня-день, то к тяжести, будто внутри камень, — еще нет. Она пару раз ощупывала себя и под пальцами ощущала лишь какое-то напряжение. Но раз Радагаст сказал… Она откинулась на подушки, возвращая Берте чашку. — Приготовить вас ко сну, ваше величество? — Не стоит, шпильки я уж как-нибудь вытащу, а дети помогут. Ступай, Берта. Доброй ночи. Служанка с поклоном удалилась, Бофур тоже направился к двери. — Останься… на сегодня. Пожалуйста, — слабый голос поплыл от кровати. Он обернулся. Ромашка натянула одеяло до подбородка и лежала окруженная детьми. Три пары глаз посверкивали в отсветах каминного огня и внимательно смотрели на него. — Останься с нами. — Ты передумала меня казнить? — хмыкнул гном. — Я придумаю, как по-другому тебя наказать, не расслабляйся, — фыркнула хоббитянка. Ее гнев прошел, а страх остался. И она хотела, чтобы этой ночью ее дети и Бофур были здесь. Все, кто ей дорог. Чтобы что? Чтобы защитить их? Чтобы были под присмотром? Если бы она сама знала…***
Она была в огне. Кольцо пламени окружало ее, сердце колотилось где-то в груди, и раскаленный камень жег голые ступни. Ромашка видела, как занялось ее платье. Как оранжевые языки огня побежали вверх, выше, и она пыталась сбить их рукой, но у нее не получалось, не получалось… Пламя жгло — обжигало ноги, бедра, живот… Она горела заживо, и эта пытка все не заканчивалась. Как тогда, в сокровищнице, но словно стократ больнее — или это прошлая боль просто забылась за давностью времени? Ромашка закричала. — Очнись, очнись! — пощечина такая звонкая, что на несколько мгновений хоббитянка оглохла на одно ухо. Она распахнула глаза, оказываясь почти в кромешной темноте без признаков огня… разве что внутри все горело, горело и выкручивало, заставляя ее выгнуться дугой. — Что… что… — залепетала Ромашка, между приступами боли пытаясь вдохнуть. — Что со мной? Из пелены боли выплыло бледное лицо Бофура со свечой. Где-то плакал ребенок. Эльхаз, — автоматически отметила Ромашка. — Радагаста сюда! Живо! — рявкнул гном кому-то в сумрак, и судорожный вдох и стук двери были ему ответом. — Бофур… ребенок. Моя девочка! — сквозь сжатые судорогой зубы выдохнула Ромашка. Она не была дурой, прекрасно понимая, что происходит, и так отчаянно, так горячо хотела обернуть время вспять, чтобы ничего этого не было, чтобы… это оказалось просто продолжением кошмара. — Разожгите камин, кипятите чайник, запалите все свечи, — пытаясь удержать ее за плечи, распоряжался Бофур. Ему было все равно, кто именно исполнит его приказы — Эльхаз с Исой и Керра с Риной кинулись в разные концы комнаты за чистым бельем, водой, огнем… Ромашку била дрожь, она кричала уже не переставая, переходя на хрип и хватаясь руками за напряженный живот. Гном старался не глядеть на расплывавшееся на одеяле пятно крови, старался не думать, что это значит. Он ловил ее взгляд, мысленно приказывая ей оставаться в сознании, не уплывать туда, где ее жжет огонь. Он держал ее за плечи, чтобы она не свалилась с кровати, разжимал сведенные судорогой зубы, чтобы она могла вдохнуть, а маг все не шел… Мгновения растягивались в вечность, и она все кричала, широко распахнув невидящие глаза, а в воздухе стоял металлический запах крови. Ее крови. А затем чьи-то сильные руки отодвинули его в сторону, и перед глазами появилась ширма. Он ощутил, как кто-то сжал его ладонь. Эльхаз. Иса стояла посреди комнаты, напряженно глядя в белую плотную ширму, Эльхаз глядел на него, и глаза детей, расширенные от страха, напоминали бездонные колодцы. — Что с мамой? — выдохнул мальчик. Бофур привлек к себе его и сестру, отводя их подальше, к очагу. — Она заболела, — он не умел объяснять такие вещи. — Очень сильно… — Она поправится? — Я не знаю, мальчик. Не знаю, — гном выдохнул, ощущая, как что-то жжет глаза. За ширмой раздался какой-то полувсхлип, и крик оборвался — должно быть, Ромашка… Бофур побледнел, чувствуя, как сердце пропустило удар. Нет. Нет. Этого не может быть. — Мама… — прошептала Иса, падая на колени. Сил плакать у нее не было. Она легла на пушистый ковер, сворачиваясь калачиком и закрывая глаза. Эльхаз льнул к гному, и Бофур обнял его, позволяя спрятать лицо на груди. Он ощутил, как дрожат плечи ребенка. Но как утешить? Радагаст не появлялся, что-то вполголоса говоря служанками, звякая какими-то склянками, и, может, это значило… Бездна отчаяния сменилась робким лучом надежды. Прижимая к себе мальчика-альбиноса и гладя по белоснежным волосам девочку, Бофур обещал кому-то неведомому все, что угодно, за жизнь Ромашки. Возьми меня! Лучше возьми меня! Один из стражей вошел в комнату, оглядывая происходящее цепким взглядом военного. — Командир, — обратился он к Бофуру, и тот поднял голову. — Орки здесь. Идут на приступ. И жгут костры… Вас ждут. Он замер, не зная, что ему делать дальше. Он четко осознавал свой долг и возложенные обязанности. Но она там… как он мог ее оставить? — Командир, — настойчиво повторил страж. Бофур встал, выпуская из объятий Эльхаза. — Не уходи, — прошептал мальчик, глядя на него полными слез глазами. Он должен был оставить их в этом ужасе, в неизвестности, одних. Иного выбора не было. — Началась война. Боюсь, сейчас я должен идти. Чтобы когда мама поправится, ей ничто и никто не угрожал, понимаешь? — спросил он мальчика, и тот кивнул. — Мама поправится? — Иса смотрела на него с недоверием и надеждой. Он ничего не ответил, выходя. Ему было нечего сказать. Возьми меня, не ее.***
Она плыла по реке. Вода была до того студеной, что ее била дрожь. Пожалуй, пора закругляться, — подумала Ромашка, выбираясь на залитый солнцем берег. — У меня ведь сегодня свадьба, а я не готова! Берег был весь покрыт мелкой травой сочного зеленого оттенка, которая приятно щекотала ноги. А дальше, под рощей молодых берез, переходил в поле белых и желтых цветов… Еще дальше, на горизонте высились холмы и деревья. Очертания их были знакомы Ромашке с рождения. Хоббитон. Она распахнула глаза и сразу поняла, что в Эреборе. В ушах звенело, ее била дрожь, ей было жутко холодно даже под двумя одеялами. Рядом в кресле дремал Радагаст. Реальность вдруг навалилась на нее всей своей тяжестью, и обожженная рука метнулась к животу. Ребенка не было. Ромашка с последней надеждой оглядела комнату. Его не было нигде. Может, ее девочку унесли служанки? Она, должно быть, как-то громко пошевелилась, потому как Радагаст встрепенулся, открывая пронзительно-синие глаза. — Ваше величество, как вы себя чувствуете? — Где мой ребенок? — она старалась, чтобы голос не дрожал. — Где моя дочь? Волшебник помолчал, словно собираясь с мыслями, и Ромашка вдруг поняла. Нет. Неправда. — Где она?! Пожалуй, волшебник достаточно ее уважал, чтобы не ходить вокруг да около. — Она умерла. Мне очень жаль. Слова упали в тишину как камни в воду. Упали и исчезли. И Ромашка поняла, что не может сделать даже малейший вдох. В ушах звенело. — Я знаю, что вы скорбите, но я должен выяснить, кто дал вам эти травы, ваше величество, — он протягивал ей пучок трав. Слова и звуки словно пролетали мимо, не достигая мозга, и Ромашка разглядывала какие-то сухие стебельки на его ладони, не понимая, что он от нее хочет. — Что? — она подняла на него затуманенный горем взгляд. — О чем вы говорите? — Эти травы… кто дал вам их? — Кто дал? Но это же вы… вы сказали пить, сказали, что это поможет… — ей казалось, она сходит с ума. Она четко помнила, что Карий маг сам вручил ей их, но что, если нет? Если ей… казалось? — Я давал вам травы другие… Я не хотел бы тревожить вас в вашем горе, моя королева, но я не думаю, что имею право скрывать от вас правду. — Говорите, — кивнула Ромашка. Это был шанс отвлечься. — Я давал вам травы, призванные убрать напряжение в вашем животе, которое могло спровоцировать преждевременные роды. Они должны были расслабить… Эти же травы совершенно другие. Кто-то подменил их, чтобы вы лишились ребенка, и добавил мяту, чтобы запах был похож. То, что я держу в руках, женщины заваривают, чтобы избавиться от нежелательного плода. Мне жаль, очень жаль, но в этих стенах у вас есть враг. Ромашка вдруг почувствовала себя ужасно уставшей. Из глаз хлынули слезы. — Где мои дети? — В их покоях. Их охраняют. — Что с орками? — Вы уверены..? — Говорите же! — Ночью они выдвинулись к Эребору. Бофур со стражами снаружи, следят за приготовлениями, готовятся держать оборону. — Нужно вооружить всех, — я подумаю о своей мертвой дочери позже. — Женщин, детей, стариков. Лекарей, обязательно вооружите лекарей… — Эребор неприступен, королева, вам не о чем волноваться. — Если вдруг окажется, что он взят, враг не должен… Погодите-ка… Где трупы умерших от чумы? Радагаст пристально посмотрел на хоббитянку. — Их ведь не могли похоронить до весны? — Они на леднике, ваше величество… — Если Эребор возьмут, устелите орочий путь трупами. Заразиться достаточно одному, чтобы они все сдохли со временем. Если Эребор падет, жителям не выжить, так пусть и все враги сойдут в могилу. — Вы уверены? — Да, я уверена, господин маг. Более чем. Как скоро мне можно будет встать? — Не раньше, чем через три дня. Чтобы спасти вас, пришлось применить некоторые не совсем гуманные медицинские методы, поэтому следует ждать, пока хоть немного затянутся многочисленные швы… — Тогда ступайте. Волшебник был старше и мудрее, но у Ромашки не было сил на уважение. Раз ей нельзя вставать, ходить и что-то делать, она хочет забыться. Она хочет спать, а когда проснется, может, что-то решится… что-то изменится, и она почувствует себя лучше… Радагаст не перечил ей, понимая, в каком она состоянии. Хоббитянка накрылась одеялом с головой, поворачиваясь на бок. Она даже не могла осознать размер дыры в ее груди, не могла полностью ее прочувствовать — настолько та была глубока. Словно сдвинулась какая-то мировая первооснова. И казалось бы, как может Эребор стоять, как могут все эти гномы и не гномы жить, словно ничего не произошло? Ее дочь умерла — почему мир не исчез в тот же миг? Она тонула в тишине, тонула, ощущая нехватку воздуха и колотящееся сердце, ей было так больно, что она не могла даже плакать. Она не хотела думать о неведомом враге в Эребре, потому что у нее не было сил на ненависть. Она позволила себе заснуть, молясь, чтобы ей ничего не снилось — и ей не снилось.***
Где-то за горными склонами, под ледяным небом, на ослепительно белой равнине многочисленная армия пыталась прорваться в гору. Гномы, скрытые за узкими бойницами, стреляли горящими стрелами, раня и убивая. Бофур больше всего боялся, выдержат ли каменные ворота мощь огромного орочьего тарана. До тех пор, пока адская машина не приблизилась, враг не пройдет. Но когда она будет здесь — что тогда? Если двери распахнутся, их слишком мало… умрут все. — Командир, — к нему приблизился один из его людей. В подступающих сумерках его лицо казалось напряженным. Бофур опустил лук. — Командир, до меня дошел слух… я не уверен… — Если не уверен, чего тогда приперся? — взорвался Бофур. Он заставлял себя думать об орках перед ним, однако его мысль неотступно возвращалась в королевские покои. Он не знал, что там происходит, не знал, что с Ромашкой и что с ребенком. Не знал — а узнавать боялся так, как в жизни еще ничего не боялся. — Это касается королевы, — проговорил страж, слегка задетый тоном. Бофур похолодел. — Что с ней? — По моим сведениям, на нее готовится покушение. — Покушение? Кто? Кем приказано и кому? — Бофур сунул лук со стрелами в руки ближайшему из гномов. — Говорят, источник — король Железных холмов. — Ее охраняют? — Сегодня на смене люди Даина. — Так чего же ты ждал?! — Возможно, информация неточная, а за клевету… — О небо, — прошептал Бофур не дослушав, на бегу срывая с пояса боевую секиру и скрываясь в темноте горы. Он спешил со всех ног. Она жива, жива! Если он потеряет ее сейчас… Если он… Ступеньки ложились под ноги точно гладкий тракт, пламя факелов трепетало, когда он проносился мимо. Если он опоздает… Он не может. Не к ней! Лучше возьми меня. Меня! Когда один из стражей у королевской спальни попытался обнажить меч, Бофур замахнулся и снес ему голову, ни на миг не задержавшись. Рука заныла от удара, и он ногой распахнул двери. Второй страж взмахнул клинком, и Ромашка, пятившаяся к балкону, едва увернулась, пошатнувшись и падая на ковер. Он замахнулся вновь, не оборачиваясь на шум, и секира Бофура впечаталась ему в руку, не перерубая, но переламывая предплечье. Гном только охнул, роняя оружие и падая следом. Ромашка поднялась на четвереньки, отползая подальше. Бофур ногой перевернул упавшего стражника на спину. — Нет! — выкрикнул тот, и тяжелый обух с тошнотворным хрустом впечатался ему в лицо. И еще раз. И еще. Ромашка расширенными глазами глядела на кровавое месиво, появившееся на месте лица. Ее забрызгало кровью и кусочками мозга, но она не вытирала лицо, не в силах оторвать взгляд от пузырящейся массы… Бофур спешно оглядел комнату. Возле очага лежали Берта и Рина, на виске черноволосой гномки блестела кровь. У кровати, со стоном придя в себя, поднималась на ноги рыжеволосая Керра. Ее губа была разбита, из носа стекала красная струйка. Где-то раздался страшный грохот. Гном замер, прислушиваясь… Грохот повторился, такой, что задрожали стены. А затем раздались крики… Вопли ужаса. Крики ярости. Вой. Бофур схватил ее за руку и вздернул на ноги. — Ты должна уйти. Сейчас же! — Что? Нет! — Нет времени на твое упрямство! — Он схватил с кресла шкуру варга. — Надень. Быстро. Возьми свой нож. Его лицо дышало яростью, и Ромашка, догадываясь, что произошло что-то, о чем он знает, а она нет, подчинилась. — Это орки? Почему мои охранники на меня напали? Где дети? Я хочу видеть свою дочь! — она засыпала его вопросами, пока он тащил ее за собой по каким-то переходам. Всюду, куда падал взор, бежали гномы. Бежали беспорядочно, во все стороны, на лицах читался ужас. Бофур молчал, продолжая одной рукой тащить за собой Ромашку, а другой сжимая секиру. Он не знал, правильно ли поступает, но видел единственный шанс спасти ее. Если ей очень повезет. Кто-то выстрелил в них — стрела расцвела в резном наличнике двери. Ромашка оглянулась в поисках врага, но Бофур дернул ее — дальше, быстрее! Они спускались по лестнице вниз, и Ромашка вдруг поняла, куда они идут. — Но зачем нам туда? — воскликнула она. — Тебе, не нам, — гном наконец остановился. Его грудь тяжело вздымалась, по лицу сбегала струйка пота. — Ты покинешь Эребор, иначе умрешь. — Я… — Подумай о Торине! О детях, которые у тебя еще будут, и тех, которые есть. И уходи. — Бофур! — Уходи, — прорычал он, когда она рванулась навстречу. Он удержал ее, не давая вернуться в гору, где сейчас разверзался ад. А затем резко привлек к себе свободной рукой, решаясь вдруг сделать то, чего не позволял себе даже в дерзких мечтах. Он поцеловал ее страстно, горячо, с отчаянием смертника, пусть и ожидая справедливой оплеухи. Но Ромашка вдруг ответила ему. Тонкие руки обвили его шею, губы приоткрылись навстречу, и она прижалась к нему всем телом, отбрасывая в сторону свое горе и свой страх, все события последних двух дней. Остались только они вдвоем — в рушащейся, горящей горе. Обоих словно обдало жаром. Они позволили себе эти несколько мгновений забытья, а затем он с трудом — Махал знает, сколько понадобилось на это силы — отстранился, отталкивая ее. — Беги! Бофур развернулся, взмахом секиры встречая двух вооруженных гномов, которые замахнулись на него мечами. Клинки звякнули о длинную рукоять, и Бофур удержал их напор, отводя сталь в сторону. — Уходи же! — Обещай мне выжить и спасти детей! — Уходи! Сталь снова звякнула о сталь, и Бофур пнул одного из нападающих в колено, сталкивая с узкой лестницы в непроглядный сумрак одной из первых шахт. Ромашка всхлипнула, глядя в широкую спину гнома, словно бы запоминая, а затем отвернулась, спускаясь вниз, туда, где гора едва не похоронила их с Фили. Завал наполовину разобрали. Она прикрыла глаза, бесполезные в абсолютной темноте, пытаясь обрисовать картину звуков. Страх подхлестывал — ее хотят убить. Как убили ее дочь. Ее маленькую девочку. Хоббитянка осторожно двинулась вперед. Голова кружилась от слабости, но она не позволила себе присесть. Не сейчас. Нужно выбраться. У нее был план. Выбраться и добраться до Лихолесья, до Трандуила. И попросить помощи. Вернуть Торина с войском в Эребор. Она радовалась, что не рассказала королю о ребенке. Эта радость была с привкусом горечи — но сердце из них двоих разбито лишь у нее. Она вернется в гору и отыщет убийцу. Отыщет и накажет сама. У нее будет время выносить свою месть. Ноги коснулись кромки студеной воды. Она обжигала словно лед. Ромашке вдруг показалось, что это уже было. Она шагнула в воду, ощущая, как замирает все внутри. Голос Фили зазвучал в голове: «Потайной ход проходит по дну озера. Оно продолжается в лесу снаружи горы, затем становится небольшой речкой и течет куда-то дальше… Правда, ты не сможешь задерживать дыхание слишком долго». Она сделала несколько глубоких вдохов и сделала еще шаг, скрываясь под водой. Затем оттолкнулась от дна и поплыла. Мех сковывал движения и тянул на дно своей намокшей тяжестью, но она продолжала плыть. Позади оставалась ее спокойная, в чем-то беззаботная жизнь, дети, Бофур, пугливая Шерра, заботливые фрейлины и ее дочь. Маленькая мертвая девочка, которую она так и не увидела. Что впереди? Она не знала. Воздух закончился, легкие разрывало от желания вдохнуть, а заполненный водой тоннель все не кончался. Ромашка думала, что вот сейчас она не выдержит, сдастся, вдохнет — и на этом ее жизнь закончится. Но продолжала плыть с отчаянным упорством. И когда в голове зашумело, и когда ей стало все равно, умрет она или нет — лишь бы прекратить эту пытку, когда ее мозг отказался контролировать жаждущее кислорода тело — каменный свод над головой вдруг исчез, открыв розовеющее закатное небо. Ромашка вынырнула, с шумом и глубоко вдыхая ледяной воздух всем объемом опустевших легких, и потеряла сознание.