Эти существа называли себя «орки» и почему-то очень не любили появляться на солнце. На счастье девушки, в эти дни солнце палило немилосердно, так что от рассвета до заката она была практически предоставлена самой себе. Сбежать не пыталась: в полутемных нишах башни прятались лучники, и ей еще повезло, что при ее попытке побега кто-то вдруг решил выстрелить в землю перед ней, а не, скажем, ей в ногу. Это был отнюдь не промах: Ромашка видела, как лучники влет сбивают птиц. Ее просто предупредили, и она поняла.
День начинался с готовки — ей приносили несколько огромных котлов, груды плоти, и она, как в первый раз, должна была все перебрать и кинуть вариться. Ее по-прежнему тошнило, но уже гораздо меньше. Ромашка привыкала, хотя, казалось, к этому привыкнуть невозможно. Затем котлы уносились, и она была свободна. После ночного происшествия никто не трогал ее, но девушка по-прежнему ото всех шарахалась. Однажды даже чуть не упала с башни, и орк, который ее напугал, вовремя сумел подхватить.
Зачем-то она была нужна тому бледному гиганту, который звал себя Азогом. Причем нужна живая и, по возможности, невредимая. Но зачем?
Еще Ромашка пыталась найти пленника. Обошла все комнатенки, прислушиваясь к шорохам внутри, стучала в запертые двери, звала. Отзывались разве что разбуженные злые орки. Пленник исчез. Едва ли он сбежал — отсюда невозможно сбежать. Но, может, попытался? И она уже приготовила похлебку из его останков?
Сама она не притрагивалась к здешней еде. Башню окружали заросли малины, и пока ей хватало этих ягод. Что будет, когда всю малину она съест, Ромашка старалась не думать.
А еще она жутко хотела помыться. Где-то же набирали орки воду в свои котелки! Но речки вокруг не было, а ей лично воду никто не приносил. Ее одежда и она сама пропахли потом, кровью и грязью. Лицо все было в какой-то копоти. Хорошо хоть Больг притащил две тряпки, чтобы она могла замотать свои руки. Неожиданная помощь, особенно в этом месте.
Она старалась как можно чаще вспоминать Хоббитон, старалась вызвать в памяти мельчайшие детали ее прошлого. Это давало сил помнить себя. Ромашке порой казалось, что эта башня растворяет ее, пожирает душу и то светлое, что в ней есть. Равнодушие все сильнее окутывало, разум ее словно остывал. Она еще не была безмолвной тенью, но скоро, скоро станет ею.
Домой! Если она вернется домой, перестанут ли ее когда-нибудь мучать кошмары?
Каждую ночь Азог в сопровождении Больга и свиты поднимался на верхнюю площадку, и Ромашка осматривала его рану. Она благодарила небо, что то дало ей сил предложить свою помощь. Не выживи тогда бледный орк, ее бы… в ту же ночь… При воспоминании об этом кружилась голова.
Однако организм у него был отменный! Девушка ждала, что ушитая в таких жутких условиях рана нагноится, но нет, она была сухой и заживала будто бы по часам. Весьма быстро пришло время снимать швы, и девушка, вымыв и свои уже немножко поджившие руки, вновь вооружилась тяжеленным тесаком. Больг только ухмылялся, глядя, как она, стараясь не упасть сама и не уронить оружие, осторожно разрезает нитки. Сердце девушки колотилось где-то в горле. Что сделает с ней Азог, если она нечаянно ранит его?
Жить! Чем хуже ей было, тем больше крепло желание жить. Стиснув зубы, она осторожно поддевала очередную нить, тянула, перерезала, вытягивала. Затем — следующая. И еще, и еще. Их было много, этих нитей, очень много, рана-то длинная. У Ромашки взмокла спина, несмотря на ночной холод. Пот катился по лбу, попадая в глаза, и девушка терпела, боясь даже дернуться. Одно неосторожное движение — и…
— Все, — выдохнула она, распрямляясь, и неловко шагнула к Больгу, возвращая тому оружие. — Теперь нужно напоследок промыть шрам, и только. И еще желательно не напрягаться какое-то время, но кто меня послушает… — совсем тихо закончила она.
Очень неуютно было под сверлящим взглядом Азога. Больг тоже страшный, но он словно бы попроще. Хотя девушка не сомневалась, что он без промедления разорвет ее по первому же приказу своего господина. Впрочем, она уже почти привыкла жить в ожидании постоянной смерти, настолько привыкла всего и всех всегда бояться, что не обращала внимания на страх. Ко всему можно привыкнуть, правду говорят.
Она развернулась, чтобы уйти, затем помедлила немного и вдруг решилась.
— Скажите, а где я могу… ну, помыться? — слегка запинаясь, спросила она желтоглазого. Тот удивленно посмотрел на девушку, словно не понимая, чего она хочет.
— Пожалуйста… мне очень нужно. Я не сбегу, обещаю!
Ну что им стоит? Хотя бы котелок воды принести? Она и сама принесет, сказали бы только, где воду брать…
Что-то рыкнул Азог, вставая, и прошел мимо девушки
— Иди! — толкнул ее в спину Больг, и Ромашка послушно проследовала за белокожим орком. За ними шли желтоглазый и небольшая охрана.
Они долго спускались по извилистым переходам, переломанным лестницам. Иногда в полу встречались огромные провалы, но орки шли вперед, с легкостью перепрыгивая, и никто не предлагал девушке помощь. Приходилось выискивать вдоль стен какие-то едва заметные выступы и, балансируя над пропастью, перебираться с одного на другой. Когда закончился этот ужасный спуск, Ромашка ощущала себя так, будто весь день тягала огромные валуны.
Затем — дорога по каким-то зарослям, перелесок, тропа, усыпанная острым щебнем. Ромашка шла, стараясь не издавать ни звука. Шла, как ей и велели, за огромной белой спиной. Жаловаться нельзя, быть слабой нельзя.
Хочешь выжить среди зверей — стань зверем.
Впрочем, она сомневалась, что ей это помогло бы, если б не заступничество главаря.
Небольшой отряд вышел к реке. Темная вода казалось маслянистой в неверном свете принесенных факелов.
— Быстро, — прорычал Больг Ромашке, кивая в сторону кустов.
Она сообразила сразу, скрываясь в зарослях. Рывком сбросила с себя грязную одежду и с наслаждением вошла в воду. Обреченность успокаивала. Если кто-нибудь заявится сюда ее насиловать, значит, с высочайшего одобрения начальства, следовательно, никто и ничто ее не спасет. Мелькнула мысль уплыть, но Ромашка быстро отмела ее: орки видят в темноте так же, как она днем, факелы — исключительно для нее. Не заметить на гладкой воде пловца — нереально. Хочется, до слез хочется домой, но жить хочется больше. Пусть в страхе. Пусть даже перебирая с утра чьи-то конечности. Главное — жить.
Ледяная вода пробирала дрожью до костей. Девушка блаженствовала, отскребая с себя грязь, выполаскивая волосы, свалявшиеся в один огромный колтун, бережно омывая израненные ступни. Кисти рук, обожженные и нелеченые, зажили кое-как и выглядели ужасно, багровые, с кучей рубцов, мизинцы и вовсе не разгибались. Ромашка не унывала: руки слушаются, руки при ней, значит, все прекрасно! Только вот по возвращении домой, конечно, долго еще будут обсуждать эти ее руки. Лиля испугается… Эта небольшая мысль почему-то расстроила девушку до слез. Лиля, ее Лиля, милое дитя, такое светлое, как солнышко.
И Йорис. Обалдуй, но такой родной! Милый, неуклюжий. Дались ей эти приключения. Чем Йорис был плох? Неужто хуже, чем эти?
По собственной глупости оказалась она тут, некого и винить. Сказок не бывает, принцев интересуют только принцессы. Она и не в сказке, и не принцесса, у нее нет шансов.
Вздрогнув от холода, девушка отогнала все эти мысли. Ей сказали быстро, а она тут сколько торчит. Неплохо бы и одежду постирать…
Выбираясь на берег, Ромашка глянула на реку и замерла. Азог послушался ее совета и отмывал свежий шрам от скопившейся под повязкой грязи и крови. Гигантская груда мышц, словно бы выраставшая из воды, блестела под белым лунным светом. Орк казался каменным, и тем удивительнее было наблюдать, как перекатываются мускулы на огромной спине.
«Да ведь он огромен!» — впервые осознала девушка. До этого она как-то не обращала внимания, занятая своими переживаниями и мыслями. А сейчас, словно бы отстранившись от всего, пришла в ужас. Одной рукой он переломает ей все кости. Неудивительно, что его так боятся все окружающие — от них и мокрого места не останется в случае чего. Зачем же она ему? Что она может сделать такого, чего не в состоянии сделать он?
Вздрагивая, кое-как натянула Ромашка мокрую сорочку и сарафан и неуклюже вышла из зарослей. Было очень, ОЧЕНЬ холодно, и она протянула руки к факелу, воткнутому в землю, чтобы хоть как-то согреться.
Азог кивнул, увидев ее, и вся процессия направилась вновь к башне. Девушка радовалась, что в котомке у нее лежит нетронутая сорочка, сухая и чистая! Она хотела переодеть ее, когда ту, что на ней, разорвали, но затем стало жалко пачкать чистую ткань о немытое тело. Кое-как залатав ткань толстыми орочьими нитками, она осталась в чем была, и сейчас сможет переодеться в сухое!
Путь наверх оказался стократ сложнее, и Ромашка как-то даже согрелась. Странно было, что орки так легко дали себя уговорить отвести ее к реке. Им-то это вовсе было не нужно. Так зачем?! Этот вопрос беспокоил девушку. В этой башне ничего не делается просто так, и даже само ее пленение имеет какую-то цель, ей неизвестную. Чего же они хотят взамен сейчас?
Рывком Азог развернул ее к себе, и Ромашка со страхом заметила, что на переходе они остались одни. Орк нависал над ней, глядя в глаза, до боли сжимая ее плечо, и тяжело дышал.
— Что… что вам надо? — пролепетала девушка, неожиданно осознав, как липнет к телу мокрый сарафан, ничего, абсолютно ничего не скрывая. Нет, нет, только не это!
Орк продолжал молча глядеть на нее, лишь придвинулся ближе, и она вновь поразилась, насколько же он огромен.
Ты хотела жить, да? Как тебе приятнее жить? С ужасными воспоминаниями или с ними и переломанными костями? Ромашка беззвучно заплакала, потянувшись к вороту. Прикрыла глаза, чтобы ничего не видеть. Потянула за шнуровку. Спустила лямки сарафана с плеч. Шеи коснулись теплые пальцы, спускаясь ниже, на ключицы. Девушка внутренне сжалась.
— Пожалуйста, не надо. Не делайте этого, — прошептала она сквозь слезы. — Не надо, нет, не надо…
Когда она открыла глаза, никого не было.
Сердце стучало в горле, шумела в ушах кровь. Он не тронул ее. Он ушел.
Почему?
Вбежав в свою комнатенку, Ромашка забилась в самый дальний угол. Что же происходит? Если он отступился, то долг ее не уплачен. Что же, что же потребуют они взамен?
***
Ночь в тяжелом полузабытьи, наутро — тяжелая голова, больное горло, озноб.
«Заболела» — подумала Ромашка, не имея ни малейшего желания вставать. Идти куда-то, перебирать тошнотворные внутренности больше не хотелось. И было все равно, что же с ней сделают. Придут, найдут ее лежащую, побьют, скорее всего. Ногами? Пусть. Она не встанет. Такое восхитительное «все равно»!
И они пришли. Правда, никто не бил девушку. Ее подхватили под руки и потащили куда-то наверх. Она слабо удивилась тому, что орки вышли под солнце. Ее израненные ноги Ромашку не волновали, как и то, куда же ее ведут. Ей было холодно, и это казалось основной проблемой. А еще хотелось лечь.
Ее притащили на самый верх, где уже сидел Азог, а рядом стоял Больг. Девушка все же чуть вжала голову в плечи, когда бледный орк кинул на нее злобный взгляд. Вот она, месть?
Сама стоять Ромашка не могла, ее шатало, поэтому один из орков остался рядом, поддерживая ее, чтобы не упала.
Привели пленника. Им оказался хоббит-подросток, по виду чуть младше Ромашки. Со слабым интересом смотрела на него девушка. Глупенький, так давно здесь, а все еще боится. Не понял, что от страха нет толку. Убьют тебя независимо от того, боишься ты или нет… Так зачем бояться?
Ей зачем-то дали в руки нож. Огромный, с широким клинком. Пленника подвели к Азогу и заставили опуститься на колени. Паренек вертел кудрявой головой, пытаясь высмотреть хоббитянку. Такую неожиданную в этом месте, такую родную. Почему-то такую измученную и бледную.
Ромашку подвели к пленнику.
— Режь, — указывая на паренька, скомандовал Больг. — Или сама.
Она почему-то сразу поняла, что значит «или сама». Жить хочется… Жить! Азог ухмылялся, во взгляде его горела злоба. Больг был равнодушен. Паренек вдруг начал икать от страха и мелко затрясся.
Ромашка вздрогнула и поежилась от лихорадочного озноба. Сарафан запылился, а ведь только вчера стирала…
Странные глупые орки. Зачем они дали ей этот бесполезный нож?
Уже проваливаясь в ночь, она шагнула к Азогу, протягивая ему клинок.
— Режь.
Удивление в почти белых льдистых глазах орка. Паренек, закативший глаза. Ухмыльнувшийся Больг. Опешившая стража. Все они поплыли, закружились вокруг нее, и она засмеялась, потому что хоровод орков — это забавно.
Ее подхватили у самой земли. Девушка горела и дышала с хрипом и свистом. С трудом удалось разжать сведенные челюсти и влить в рот немного заветного орочьего зелья, возвращавшего даже мертвецов буквально с того света. Пленника было приказано увести.
Ромашка забилась в судорогах, на губах ее выступила пена. Пришлось держать ее и вставить меж стиснутых зубов толстую ветку. Когда судороги прекратились, жар спал. Ромашка заснула нормальным здоровым сном, и ее отнесли в ее комнатенку.
***
Очнулась хоббитянка ночью. Она лежала на до каждой трещинки знакомом каменном полу, рядом горел костер. Она была одна.
Ромашка поднялась на ноги и пошатнулась. Жар отступил, голова прояснилась, но слабость осталась. И прорезался голод. Она сегодня ничего не ела, но спуститься за ягодами в темноте в одиночку нереально. И пить хотелось… А еще во рту был жуткий привкус непонятно чего. И его тоже хотелось выполоскать.
Что с пленником? Сумбурное воспоминание о сегодняшнем дне заставило собраться с силами и выйти таки из комнаты. Только вот кого искать и у кого спрашивать… Обычную охрану она боялась до шевеления волос на голове, а Больг с Азогом… Она ослушалась приказа и ее не убили. Едва ли это потому, что к ней относятся хорошо. Скорее, просто следующая каверза будет еще более ужасной.
Снизу послышался какой-то нарастающий шум, и Ромашка наклонилась, чтобы получше рассмотреть, что же происходит.
Поднималась огромная толпа орков, и впереди шел Азог. Не увидеть в темноте этого белого гиганта было просто невозможно. Девушка вжалась в стену, когда он прошел мимо. Оружие орков было в крови, но серьезных ран вроде бы ни у кого не было.
Некоторые орки тащили какие-то тюки, с которых на пол капала кровь, и Ромашку замутило. Видимо, они совершили очередной набег на какое-то селение, и тела бедных крестьян, изрубленные на куски, сейчас покоятся в этих мешках. Земля им пухом.
А затем, когда она вновь удалилась в свою комнату, не вынеся подкатившей слабости, ей принесли кожаный сверток. Девушка со страхом разворачивала его, ожидая увидеть там палец, ухо или что-нибудь еще, принадлежащее виденному сегодня пленнику.
Там была книга. Толстая книга в тяжелой деревянной обложке. Страницы были щедро сбрызнуты кровью, но текст остался разборчивым.
— «Сказания Нуменора» — прочитала Ромашка в колеблющемся свете костра. На картинках были изображены эльфы, люди в доспехах, корабли, мелькали прекраснейшие замки… Это подарок? Неужели она сможет на время забывать, где находится, погружаясь в волшебный мир?
Девушка вскочила на ноги и тут же опустилась обратно: слабость никуда не прошла. Встав уже медленнее, осторожнее, она вышла наружу. Луна укатилась куда-то за горизонт, оставив звезды в одиночестве. Азог стоял к ней спиной, глядя на чернеющий вдали лес.
— Спасибо, — прошептала Ромашка, осторожно подходя и становясь рядом.
Ростом она едва доставала ему до груди и казалась маленькой девочкой. Орк развернулся, заинтересованно глядя на нее. Девушка подняла голову и, встретившись взглядом с этими почти белыми глазами, вздрогнула.
— Спасибо, — повторила она, не опуская голову.
Азог шагнул к ней, и она в ужасе отступила назад. Неужели опять? Книга — не просто так? И за нее тоже нужна какая-то плата? Орк нахмурился и отвернулся.
— Тело не нужно, — прорычал он, коверкая слова, и зашагал вниз.
Ромашка растерянно смотрела ему вслед. Тело не нужно? А что же тогда нужно?
