***
— Что за праздник такой? — в последний день января Ромашка вместе с Пайти и человеческими женщинами стирала белье. — Только и разговоров вокруг, что о празднике, а что вы празднуете? — Праздник огней. Считается, что завтра родится весна. Очень светлый праздник, его всегда отмечают в семье… а у меня больше нет семьи. Впервые, — Пайти погрустнела, склоняясь над лоханью с простынями. — Но ведь скоро будет, — положив руку ей на живот, улыбнулась хоббитянка. — Уже вот-вот. — И правда… скорей бы! Завидую я Мервейл: она с Джонасом в свое счастье кутается как в одеяло, закрывается как щитом, и ничто и никто не может ей навредить. — Потерпи. Будет счастье, никуда не денется, — выжимая сорочку, вздохнула девушка. Когда у нее самой счастье-то будет? — На празднике зажигаются свечи, и в полночь можно загадывать желание. А еще надо бы пить в этот день только молоко, но молока у нас мало, нужно беречь, поэтому, наверное, будет чай. Говорят, в долине перед Эребором устроят танцы… Эх, я и не потанцую с таким-то животом! — засмеялась женщина, возвращаясь к благодушному настроению. — Ну отчего же? Ты красивая, а медленный танец и с животом танцевать можно! Думаю, кавалеров хватит, — хмыкнула Ромашка, складывая белье в большую корзину. — Побегу я, мне еще детей выкупать. Иса платье хочет, а где я ей платье-то такое маленькое возьму? Придется всю ночь перешивать, наверное… — Я могу помочь с платьем! — Нет уж, тебе нужно режим соблюдать! Спать от души. И без того за день наработаешься… — кивнув, Ромашка подхватила корзину с бельем и вышла. На балконе было свежо, мороз ослаб и теперь едва пощипывал нос и ступни. Хоббитянка забросила простыни на веревку, расправила и еще чуток постояла просто так, вдыхая колючий воздух. Этого могло и не быть, ничего этого: ни рассветов, ни праздника, ни даже уборки. Торин подарил ей возможность сделать выбор еще раз, и сейчас она бы не шагнула в пропасть. Жить! Как девиз, как цель и смысл существования. Клинок по-прежнему покачивался на поясе в такт шагам. Ждал своего часа.***
Весь день прошел в хлопотах, так что к вечеру у Ромашки голова шла кругом. Хоббитянка без сил опустилась на кровать, сжимая в руках насыщенно-изумрудное с серебром платье для девочки. Ушить, подложить, и можно укладываться спать! Дети, вымытые, поужинавшие и набегавшиеся за день по предпраздничной горе, спали так, что, станцуй в комнате тролли, не проснулись бы. После стирки и купания детей (то еще занятие, кстати! Ромашка вышла из купальни вся мокрая) пришлось помогать украшать гору. Трудились все вместе: и люди, и гномы; и впервые это был радостный труд. Не битва, не помощь раненым, не отстройка разрушенного Смаугом. Праздник. С начала и до конца — праздник. И пусть уже уставшие, пусть голодные, но все шутили, помогали друг другу развешивать легкие бумажные фонарики со свечками внутри, помогали расставлять свечи на лестницах, помогали заменять факелы в держателях. Ромашке казалось, что эта предпраздничная суета сплотила людей и гномов больше, чем общий враг. Враг. Это для них он враг, а для нее… Хоббитянка тряхнула головой, отгоняя грустные мысли, обвела взглядом комнату. Пока еще здесь сумрачно, освещает ее лишь огонь камина, но повсюду — белые свечи. Красиво, наверное, будет, когда их зажгут… И вот сейчас она сидит практически без сил с платьем в руках и подшивает подол. И над Эребором полная луна. Ромашка прикрыла глаза, представляя заснеженную долину. Синеватый снег с яркими искорками, словно бы серебряная стружка. Глубокое синее небо с пушистыми огромными звездами. Вдали — чернота деревьев. Черная тень от горы. И много-много гномов и людей. Черные фигурки на синем полотне с факелами в руках. Завтра, судя по всему, будет грандиозный праздник! За стеной в комнате Пайти и Мервейл гадали на судьбу. Приглашали хоббитянку, но она отказалась. Страшно было узнавать, что же ее ждет: с началом похода с ней происходило мало чего хорошего. Впрочем, скоро она вернется в Шир, и жизнь вновь наладится. Может, даже за Йориса согласится выйти… Ромашка вздохнула, делая очередной стежок. И с Торином трудно стало: король то молчит, то говорит с ней грубо. Ничего, остался месяц! Уж месяц она как-нибудь потерпит, к тому же ей здорово помогают Бофур и племянники. За этот месяц нужно попросить их научить ее обращаться с ножом. Хоть как-то, потому что понятно, что за четыре недели воина из нее не сделают. А еще неплохо бы начать играть на флейте… уж больно у Бофура мелодии чудные! За душу берут. И ей потом будет во что вкладывать душу, истрепанную, избитую душу, которой для тихого Хоббитона стало слишком много. Чувствуя, что глаза слипаются окончательно, хоббитянка завязала последний узелок, скинула платье и быстро натянула сорочку. Нырнула под одеяло, осторожно устраиваясь между детьми, и с наслаждением смежила веки.***
Утро для Ромашки началось рано. Во-первых, сама она вчера так и не успела вымыться, а во-вторых, совершенно забыла о наряде! А еще детей собрать, а еще на стол накрыть… Проклиная все на свете, хоббитянка тихонько прошлепала в купальню и с наслаждением по шею погрузилась в горячую воду. Намылила волосы, ополоснула их и откинула голову назад, на стену, чувствуя, как стекает по лицу, плечам и груди вода. Так не хотелось вставать! Сидела бы и сидела… Но надо! Со вздохом Ромашка поднялась, намыливая тело. Сложила ладони трубочкой, выдувая из пены огромные пузыри, и плашмя упала в воду, подняв фонтан брызг. Раскинула в стороны руки и замерла, покачиваясь на жарких волнах, глядя на кружащие в полумраке пузыри… Ей было так тепло, так лениво и невесомо. Сумрак окутывал, укрывал, убаюкивал, шелест воды о камни что-то нашептывал ей… Бледный орк склонился к ее лицу, придерживая руки, запрокинутые за голову, и Ромашка почувствовала, как стучит в висках кровь. На белом лице добавился еще один шрам, рассекающий скулу, но в целом Азог остался таким, каким она его запомнила. Орк положил ладонь, теплую и крепкую, ей на шею, чуть сжал, и глаза его сузились, наблюдая за реакцией девушки. Хоббитянка не испугалась, лишь удивленно вскинула брови да приоткрыла губы, то ли намереваясь глубже вдохнуть, то ли… Он припал к ее губам, наваливаясь на Ромашку всем телом, рука стальным обручем сжала ее запястья, не давая пошевелить ими, и девушка с радостью ответила на этот поцелуй, всем телом выгибаясь орку навстречу. Он не отрывался от нее, и хоббитянка почувствовала, как закружилась голова, как нестерпимо захотелось вдохнуть. Как вспыхнул в груди огонь… Ромашка распахнула глаза, рывком выныривая из горячего плена, пытаясь со свистом отдышаться… Ее рвало водой, голова кружилась, перед глазами стояла серая сетка, а в ушах — непрерывный звон. Она в изнеможении выбралась на пол, силясь приподняться на локтях и сплевывая остатки воды, чувствуя, как бешено колотится сердце. С каждым вдохом ей становилось легче, тело обретало силу, так что вскорости она смогла подняться на ноги. «Надо же! Уснула в купальне!» — с изумлением подумала девушка и покраснела, вспоминая свой странный сон. Было так горячо… Наверное, от воды.***
Мокрая, в ночной сорочке, хоббитянка осторожно кралась по Эребору в бельевую. Еще было очень рано, так что в коридорах никого встретить она не могла. Однако в одном из переходов ей почудились чьи-то голоса, и девушка вжалась в стену, стараясь стать незаметной. Как ее ославят, если заметят в таком виде, думать не хотелось. Зачем она вообще поперлась в другой конец горы в ночной рубашке?! Наверное, в купальне еще не пришла в себя. Голоса раздавались все ближе, ближе, совсем близко, за соседним поворотом… — Что за шутки? Тут тупик… Бренн, мы точно туда идем? — визгливый голос ударил по ушам. — Точно! Тут еще вчера был проход, — ответил ему низкий гудящий бас, затем послышался какой-то шорох и стук вперемешку с руганью. Нецензурное слово, выкрикнутое несколько раз, и — удаляющиеся шаги. Ромашка на цыпочках подобралась к месту, где коридор делал крутой поворот, заглянула за угол: двое мужчин не оглядываясь шли прочь по освещенному факелами коридору. Где и какой тупик они нашли, оставалось загадкой. Хоббитянка хмыкнула и легонько похлопала ладонью по камню в стене. Кажется, здесь есть кто-то, кто ее оберегает. Ей хотелось быть красивой. Впервые после орочьей башни. Ромашка вновь ощутила, как заалели ее щеки, когда она вспомнила про Азога. Какой странный сон… Он ведь уже целовал ее, когда она чуть не утонула у границ Лихолесья. И тогда так же бросало в жар… Ух! Так, все. Хватит! Хоббитянка даже ногой топнула от злости на себя. Собраться! Платье отыскать… Или, может, лучше штаны и рубаху? Зимой практичнее. Нет! Она все же девушка. Все будут в платьях, красивые, причешут волосы и замысловато уберут… Она чем хуже? Ничем. Она только ниже разве что… И Ромашка с упоением зарылась в кучу вещей. Сколько времени прошло, а груда одежды здесь будто даже и не уменьшилась. Не мудрствуя, хоббитянка выбрала длинное (как и вся гномья одежда) белое платье тонкой шерсти: и тепло и красиво. Особенно черный орнамент на рукавах и вырезе, широком, обнажающем плечи. Переоделась тут же, в бельевой, повесила сорочку на руку и поспешила к себе. Дорогу она уже выучила, так что спальню нашла без труда.***
— Мама! Мама! Когда мы будем наряжаться? У, ты такая красивая… — налетела на нее Иса, едва Ромашка открыла дверь. — А к нам тут… — Доброе утро, — в приветствии склонил голову Фили, про которого девочка, видимо, начинала говорить. — Выглядишь и правда замечательно. Ромашка смутилась, сделав вид, что полностью занята застиланием кровати. Эльхаз к ее приходу самостоятельно облачился в голубой камзол, а вот Иса, растрепанная и в длинной ночнушке, маленьким привидением слонялась по комнате, то и дело доставая наследника всякими-разными Очень Важными Вопросами: — Скажи, а вот ты принц, да? Это значит, что после Торина править будешь ты? — Наверное. Если доживу, — добродушно усмехается в усы гном, усаживая девочку к себе на колени и наблюдая, как Ромашка расчесывает волосы. — А драконов больше не осталось? Правда? А то Смауг был очень страшный… — вздрогнула Иса, прижимаясь всем своим маленьким дрожащим тельцем к Фили. — Не осталось, правда-правда, — гном взъерошил ей волосы. — Последнего убил Бард. — А Торин же сильный, да? Смелый? — заглядывая в синие дуриновские глаза, хитро щурится девочка, и гном утвердительно кивает, мол, и сильный, и смелый. Ромашка помешала угли в камине, наслаждаясь спокойной идиллией. — Тогда почему он боится сказать маме, что ее любит? Ругается постоянно, чтобы она не заподозрила! — сложила руки на груди Иса, с вызовом глядя на принца. Тот замер. Раздался грохот, и Фили, вздрогнув, обернулся: Ромашка уронила кочергу. Спешно подняла ее, отставила в сторону и направилась к девочке, путаясь с непривычки в длинном подоле. — Так, давай-ка заплетаться, — взяла хоббитянка ее на руки, стараясь не смотреть на Фили. Хоть и детский лепет, а все равно как-то… стыдно, что ли? — Дядя Фили! А научите меня сражаться? На мечах, как вы! — невольно спас ситуацию Эльхаз, с горящими глазами атакуя освободившегося гнома. — И меня заодно, — хмыкнула Ромашка, расчесывая девчушкины волосы. — А то Торин учил-учил и не доучил. — Да запросто! Будете вдвоем против меня, — расхохотался Фили, обнимая мальчугана, зардевшегося от такого внимания.***
Когда с прическами было покончено, они вчетвером вышли из комнаты, направляясь в кухню: наступило время обеда. Ромашка в белом платье и белом плаще здорово смахивала на человеческую невесту, о чем не преминула сообщить неугомонная Иса. Фили был облачен в черный с золотой отделкой камзол, волосы сзади собраны и заколоты золотой же заколкой. Эльхаз в голубом казался вообще неземным существом, а Иса в своем изумрудном платье с косами, уложенными вокруг головы, была истинной маленькой леди. Ромашка вошла в кухню и на мгновение растерялась. Показалось, что она дома… Кухню, оказывается, тоже украсили: повесили всюду многочисленные связки лука и чеснока, котелки начистили так, что они блестели, длинный стол впервые был застелен белоснежной скатертью в крупные красные горохи, на четырех каминах лежали вязаные круглые салфетки… — Как же здорово, — восхищенно протянула она. Здесь, на этом пороге, впервые пришло понимание, что Эребор — это не только трон, сумасшедшая гора, ночные кошмары и мрачные лестницы. Эребор — это дом. И сейчас они все в гостях, сейчас — чаепитие, гораздо более грандиозное, чем когда-либо устраивалось в Хоббитоне, но такое же домашнее. — Ромашка! Ты выглядишь потрясающе, — подлетел к ней Бильбо, вынырнув из толпы людей и гномов, рассаживающихся по своим местам. — Хм… спасибо, мистер Бэггинс, — в который раз за день смутилась Ромашка, с легкой завистью оглядывая сложные прически женщин и стесняясь своей простой косы. Когда у тебя два ребенка, времени на себя остается так мало! — Сядешь со мной? — С удовольствием! — А как же я? — с притворной обидой спросил Фили. — Неужели ты меня бросишь вот так вот, на виду у всех? — Я не брошу! — кинулась к нему Иса, обнимая за ногу. — Я с тобой посижу! Можно? — Можно, можно, — покачал головой гном, без усилий усаживая девочку на плечо. — Ну, ищи нам лучшие места, сверху тебе должно быть хорошо видно.***
Мистер Бэггинс, облаченный в синий кафтан, с бирюзовым платком на шее, проводил ее к их местам, помог сесть, и Ромашка вздрогнула, встретившись с тяжелым взглядом Торина. — Что-то случилось? — процедил король, в упор ее разглядывая. А глаза синие, как у Азога… Ах, снова бросает в жар! — Нет, ничего. Рада видеть вас, ваше величество, а то что-то вы нас совсем забросили в последнее время, — равнодушно проговорила хоббитянка. Увидела, как сидящий рядом Балин с ухмылкой покачал головой, и от сердца отлегло. Торин — он Торин, и все. В данном конкретном случае это имя нарицательное. — Пряников? Чаю? — Бильбо подвинул к девушке сахарницу, и она подставила чашку под струю горячего почти черного чая. — Добрый день! — Бофур как-то внезапно очутился слева, схватил ее руку, прикоснувшись к запястью губами, и Ромашка вздрогнула, словив его взгляд, хитрый, веселый. — Дядя Кили! А дядя Фили сказал, что научит меня драться на мечах! Скоро я победю… побежу… вас двоих! — закричал Эльхаз, срываясь с лавки и бросаясь навстречу Кили, вошедшему в двери. Черноволосый гном рассмеялся, ободряюще хлопнув мальчика по плечу. — Я буду рад получить тычка от такого героя! Он молодец, уже начал попадать в мишень, — со смехом обратился принц к Ромашке. Она улыбнулась, чувствуя, как внутри поднимается гордость. Ее Эльхаз уже почти-почти научился стрелять! Ее Эльхаз. Ее. — Может, нашу, хоббитскую песню? — шепотом спросил Бильбо, подмигнув. И Ромашка с радостью кивнула. Здесь было почти как дома. Почти. Значит, и песни их придутся кстати. — В поход, беспечный пешеход, — тихонько начал хоббит. Хоббитянка откашлялась, оглянулась на Бофура, мол, подыграй, и присоединила свой голос: — Уйду, избыв печаль, — флейта как всегда вплелась неслышно, так, что и не разобрать, где она началась. — Спешит дорога от ворот в заманчивую даль… — Сливая тысячи путей в один, бурливый, как река! — Хотя куда мне плыть по ней — не знаю я пока! — За поворот! Меня там ждет забытый лаз, секретный ход; я миновал его вчера — но знаю, что придет пора найти ту тропку в глубине, — лилась и лилась звонкая мелодия, лилась светлая песня. — Что мчится к Солнцу и Луне! — хоббиты закончили хором, звонко стукнувшись чашками с чаем. Гномы зааплодировали, поднимая свои чашки, смеясь, чокаясь, желая друг другу хорошего года… Ромашка, улыбаясь и прихлебывая сладкий крепкий чай, неожиданно почувствовала — дома. Вот теперь совсем. И едва удержалась, чтобы не показать язык Торину, когда он в очередной раз хмуро на нее взглянул.***
После обеда, затянувшегося аж до самого ужина, многочисленное население Эребора высыпало в коридоры, и гномы и люди восхищенно ахнули: все установленные свечи, все факелы горели. Казалось, что вместо полов — сияющая лава, вместо стен — жидкое золото… Эребор мерцал, но не холодными чуждым блеском металла. Он мерцал теплым живым огнем, настоящим, излучающим свет, а не отражающим. Огоньки свечей многократно отражались от гладких стен, от полов и ступеней, и казалось, что стен и полов и вовсе нет, что свечи просто парят в воздухе. И было страшно сделать шаг в эту черную пустоту, когда создавалось ощущение, что провалишься, полетишь мимо огней в черную глубину… Ромашка, как и многие, замерла на пороге кухни, боясь сделать первый шаг. Она знала, что там — черные плиты пола, но а вдруг? Крепкая рука сжала ладонь. — Идем, мама, не бойся! — Эльхаз потянул ее вперед, ничуть не сомневаясь. И она перестала бояться, твердо шагая за маленьким мальчиком. Впервые замечая, что он уже почти достает ей до плеча.***
Но на площадке, куда вел черный ход, она все же остановилась, пытаясь вернуть вдруг пропавшее дыхание. Долина сверкала и переливалась. Нет, не долина, огненное озеро. Ветра не было, и желтому, удивительно желтому огню ничто не мешало. На этой пронзительной синеве он выделялся ярким пятном. Хоббитянка всмотрелась в черный лес, подумав, что огонь — это всегда спасение, знак, что рядом — жилье, уют, защита. Именно огонь спас ее ото льда. — Ромашка придумала оригинальный способ спуска вниз, — послышался голос Фили, и девушка обернулась, ловя его насмешливый взгляд и пятой точкой чувствуя недоброе. — Итак, прошу рассаживаться по лавкам! — принц широким жестом указал на ряды скамеек, заранее перевернутых, установленных одна за одной у начала лестницы. Бомбур аж задохнулся от возмущения, когда увидел эту картину, надулся и побагровел как помидор, отворачиваясь и всем видом показывая, насколько же он против порчи имущества. Оин потрепал его по плечу, что-то втолковывая, и толстяк сдался, махнул рукой и в числе первых направился к этим необычным санкам. Ромашка примостилась между Исой и Эльхазом, Бофур сидел впереди, позади — Фили. — Ну как, готовы? — обернулся гном в шапке, улыбаясь своей потрясающей улыбкой. — Готовы!!! — хором закричали все, и в тот же миг лавка устремилась вперед. — Аааа! — закричала Иса, вжавшись в Ромашку, со страхом и восторгом глядя вперед. — Оооо! — заорали Бофур с Фили, уклоняясь от поднятого предыдущими ездунами снега. Хоббитянка с Эльхазом только хохотали. До тех пор, пока снег не набился в рот. Прокатились с ветерком, приехали быстро, на полной скорости врываясь в окружение огней, скользя между ними, прикрывая глаза от яркого, режущего света, и, когда лавка остановилась и девушка решила встать, что-то толкнуло доску вперед, опрокидывая хоббитянку назад, так, что она до боли отбила себе место, на котором сидят. Оказалось, это сани с Бомбуром, Бифуром, Ори и Бильбо, радостными и слегка обалдевшими. — Вот это да! — закричал, вскакивая, Ори. — Это же здорово! Это же ты придумала, да? — бросился он к Ромашке, потиравшей поясницу. — Нет, не я… у нас каждую зиму так катаются! А у вас разве нет? — Как видишь, нет, — пожал он плечами. — Но теперь будут! Бомбур прикрыл лицо рукой, мысленно оплакивая столь дорогую сердцу мебель. Гномы и люди, хохоча, съезжали с горы, с радостными лицами отряхивая друг друга от снега или, наоборот, вываливая в снегу, их становилось все больше и гомон вокруг становился все громче. Торин пришел последним, спустившись по обледеневшей лестнице. Мрачный и какой-то темный среди сияющей толпы, он кивнул, давая тем самым разрешение на начало праздника, и в тот же миг радостно взвизгнули волынки. Ромашка и оглянуться не успела, как Фили схватил ее за руку и потащил куда-то прочь от детей. — Эээй, куда! — попыталась она сопротивляться, но гномы, говорят, из камня. Ее ноги пропахали в снегу две внушительные борозды, и девушка решила, что лучше все же идти… бежать самой. Танцующие стояли в самом центре долины, в небольшом кругу, свободном от свечей. Ромашка с принцем влетели в ряды танцующих, сразу же закружившись в заданном ритме. И девушка почувствовала, что в душе — тепло, и лишь теплее становилось там при взгляде на улыбающиеся лица танцующих. В одной из пар Ромашка с удивлением признала Пайти… с Бардом! Женщина вся светилась от радости, двигалась быстро и ловко, и огромный живот ей ни капли не мешал. Впрочем, Бард настолько аккуратно вел ее, не допуская никаких резких движений, что хоббитянка разом отбросила все сомнения: с таким мужчиной рядом ничего не случится! А вот с Фили… нет, танцевать гном явно умел. Но она-то нет! Оставалось лишь вцепиться ему в плечи и ни за что не разжимать пальцев. Гном хохотал, видя ее страх, то и дело наклонял резко, поднимал вверх, кружил, и Ромашка сперва взвизгивала, затем молчала — берегла силы. А затем расхохоталась сама, начиная двигаться все увереннее. Одним словом, жить! Жить — здорово. И она отплясывала сперва с Фили, затем с Бофуром. Флейтист тоже не знал пощады, но под его взглядом Ромашка отчего-то смущалась, ощущая какие горячие у него руки, как под одеждой перекатываются мускулы. Чувствуя, как ей становится жарко. А затем водила хоровод с детьми, сперва со своими, позже к ним присоединилась вся детвора, а затем и молодежь Эсгарота. Даже Даин, хохотнув, стал в хоровод к бурному восторгу детишек. Медленный танец под какую-то волшебную музыку Ромашка танцевала с Бильбо. Хоббит робко обнял ее, и она, прикрыв глаза, слушала его сердце, бившееся в такт мелодии. Сердце Хоббитона. Кто бы подумал еще год назад, что с мистером Бэггинсом она окажется в такой дали от дома, через столько миль, приключений и переживаний! Наверное, этот хоббит после всего стал ей таким же родным, как родители. Душа-то у них точно теперь одна на двоих, и в Шире ей будет с кем говорить. А затем танец закончился. Все стали разбирать свечи. — Что такое? — Ромашка непонимающе обратилась к Бофуру. — Скоро полночь, ее нужно встретить со свечой в руках. Можно загадывать желание, говорят, непременно сбудется… Выбирай свечку! Сохрани ее на год, и на следующем празднике зажжешь вновь, считается хорошей приметой… На следующем празднике? Ей остался месяц, а в Хоббитоне не отмечают рождения весны. А жаль. Такой теплый праздник… Хоббитянка улыбнулась и достала из снега ближайшую свечу. Огонек вздрогнул, словно бы озираясь, вглядываясь в ее лицо, привыкая… Девушка почувствовала его тепло, созвучное теплу в ее душе. Впервые после зимней стужи. Все стали подтягиваться к центру долины, разворачиваясь к горе лицом. Перемешались друг с другом, так что Ромашка в толпе потеряла всех. Лишь крепче сжимала свечу. Желание. Чего она хочет? Кто-то нечаянно толкнул ее, пробираясь глубже в толпу, и девушка пошатнулась, удержалась, но огонек на свечке погас. Она растерянно оглянулась в поисках знакомых лиц, но ее окружали незнакомцы, и хоббитянка, не знавшая здешних обычаев, стеснялась попросить у них огня. Может, так нельзя? Лишь прижимала свечу к груди.***
— Торин, такой праздник… Оставь прошлое прошлому, живи настоящим! — Балин нахмурился, глядя на короля, а в его глазах сейчас — просто глупого мальчишку. — Балин, ты не понимаешь. Любить орка! Орка! — Это ты не понимаешь. А я понимаю, и хватит об этом. Азог пал, отпусти его, убей уже наконец у себя в голове! Иначе он убьет тебя, убьет весь твой род. Торин вздохнул, шаря глазами по толпе. До полуночи несколько минут. Понукаемый Балином, он вздохнул и пошел вперед.***
— Помочь? — Ромашка обернулась на голос, знакомый и не язвительный. За ее спиной стоял Торин, бесстрастный, напряженный. — Да, мне бы… — хоббитянка робко протянула ему угасшую свечу. Король коснулся ее, чуть задержался, вдруг опуская руку вниз, накрывая холодную Ромашкину кисть своей широкой ладонью, и девушка вздрогнула, удивленно поднимая на него глаза. Уловив ее дрожь, увидев настороженный взгляд, Торин улыбнулся, по-доброму, широко и совсем не злобно. Чуть наклонив свою свечу, король легко коснулся черного фитиля желтым огоньком, и тот перебрался на соседнюю свечку, сперва робко пробуя ее на вкус, затем, уже уверенно закрепившись, любопытно поднимая желтую голову вверх. — Спасибо, — улыбнулась Ромашка, не зная, что делать дальше. Так и стояла, ощущая ладонью тепло Ториновой руки. — Говорят, в Чертогах тоже полно свечей, — глухо отозвался король, глядя мимо девушки. — Каждый принесет свою после смерти, чтобы зажечь новое солнце в новом мире… Я не знаю, так ли это, я там не был. Но если в Чертогах так же, как сегодня в Эреборе, то я не побоюсь умирать. Раздался рокот, и небо над сводом горы вспыхнуло тысячами ослепительных звезд, расцветилось тысячью огней гигантского фейерверка! Волшебные цветы зажигались в небе и опадали, казалось, прямо на головы, угасая не долетев до земли. Вырастали причудливые деревья, сотни искр разлетались во все стороны, отражаясь в сотнях радостно распахнутых глаз. Полночь. Время, когда родилась весна. Ромашка, стоя со свечой в руках, раздумывала над тем, что сказал Торин. Родилась весна… В праздник огней. Смерть — это рождение там? Со свечой в руке, с маленькой искоркой для будущего солнца. Она удивленно-радостно смотрела на фейерверк, а Торин смотрел на нее. Азог пал. Он не позволит какому-то мертвому орку портить ему жизнь.***
А затем все стали потихоньку расходиться спать. Для жаждущих веселья на кухне были накрыты столы, можно было даже танцевать, если останется хоть один бодрствующий музыкант. Ромашка тоже хотела остаться, попить чаю, поговорить с незнакомыми людьми, может, даже потанцевать, но дети так отчаянно зевали, что она испугалась, как бы не вывихнули себе челюсти. Потому беспрекословно подчинилась их умоляющим глазам и пошла укладывать непоседышей в кровать. Расплела Исе косы, с трудом расстегнула все крючочки на камзоле Эльхаза, укрыла обоих одеялом. Затем подошла к камину, укладывая свечу на полку рядом с книгой, разместила там же кинжал и вернулась к детям, ждущим колыбельную. Опустилась на краешек кровати, перебирая в голове тексты песен… выбрала одну. — Ни дождика, ни снега, ни пасмурного ветра в полночный безоблачный час. Распахивает небо сверкающие недра для зорких и радостных глаз… — тихо-тихо пела девушка, неслышно поднимаясь и подходя к камину чуть притушить огонь, чтобы не горел так ярко. — Сокровища Вселенной мерцают, словно дышат, звенит потихоньку зенит… Малыши не спали, все еще возбужденные праздником, но уже сонно щурили глаза. — А есть такие дети, — Ромашка улыбнулась, — они прекрасно слышат, как звезда со звездою говорит. — Здравствуй! — тихий голос прилетел от двери, и хоббитянка оглянулась. На пороге стоял Торин, улыбался, глядя на детей, и они сонно заулыбались ему в ответ. — Здравствуй! — девушка сделала приглашающий жест рукой, и король вошел, тихонько прикрыв за собой дверь. — Сияешь? — Сияю! — Который час? — Двенадцатый примерно… — Там, на земле, в этот час лучше всего видно нас… А как же дети? — Дети? Спят, наверно! — Как хорошо, от души, спят по ночам малыши, — тихо затянули они на два голоса, стоя у кровати. — Весело спят кто в люльке, кто в коляске, — Торин чуть приобнял ее за плечи, и Ромашка не отстранилась. Был он теплым и живым, как тот свечной огонь. — Пусть им приснится во сне, как на луне, на луне лунный медведь вслух читает сказки…