***
Однажды вечером Эльхаз пришел кашляющим. Ромашка живенько отвела его на кухню, налила чаю, из запасов добавила туда меду, сунула кружку в руки мальчику и приказала выпить все. — Мама, но тут же так много… — Пей! Все целиком! — хоббитянка уперла руки в бока, становясь перед Эльхазом. — Пока не выпьешь, спать не ляжешь. Мальчишка только вздохнул, глядя на необъятное море чая в огромной чашке, и покорно начал пить, то и дело прерываясь на кашель. Спать хотелось очень, но, зная Ромашку, он покорно продолжал пить чай. Глаза слипались, голова то и дело падала вниз, и тогда он вздрагивал и просыпался от своей полудремы. Ох и задал дядя Кили сегодня жару! Дал большой лук, такой большой, что он был выше Эльхаза. И мальчик как ни старался, толком даже натянуть тетиву не смог, руки и спина до сих пор болят… Сквозь сон и мелькание картин сегодняшнего дня он ощутил, как его опускают на что-то мягкое, и, с усилием приоткрыв глаза, удивленно увидел собственную кровать. — Я же не допил чай… — чуть слышно прошептал мальчуган, и Ромашка, усмехнувшись, легко поцеловала его в лоб. — Спи уж, вояка. Навоевался же за сегодня, устал… Рядом уже сопела Иса, у камина угадывался черный силуэт Торина, и под вкусный треск горящих поленьев маленький вояка расслабленно закрыл глаза. Тепло… — Не трудно тебе одной? — шепотом поинтересовался король, глядя в огонь. Хоббитянка набросила на плечи платок, ощущая легкий озноб. — Отчего мне должно быть трудно? — удивилась она, расплетая косу. — Дети, работы в Эреборе, Пайти… Я приставил к ней Оина, но знаю же, что она все тебя тормошит. — Это даже не половина от той работы, что я делала в Шире, да и для Пайти всегда есть время. Спасибо, что не забываешь нас, — перекидывая за спину волну каштановых локонов, Ромашка стала рядом, рассматривая желтые языки пламени. — Как продвигаются работы? Успеете к приезду гостей? Торин нахмурился, устало вздыхая. — Должны успеть. Правда, что-то в этом году потеплело рано, а ведь даже весна не наступила еще. — Твоя сестра… какая она? — хоббитянка посмотрела на короля, пытаясь уже в который раз представить родную ему женщину. Никак не получалось. Слишком закрытым был Торин, словно бы всю жизнь — один. — Дис… — при воспоминании о ней глаза короля потеплели. — Дис боевая. Слушаются ее беспрекословно, потому и оставил хозяйкой в Синих горах. Она ведь со мной хотела идти! Никто не знает об этом, даже ее сыновья. Он замолчал, улыбаясь и по-прежнему глядя в огонь. Ромашка рисовала в голове гномку, высокую и статную, с черными волосами и пронзительно-синими глазами. Крепкую как гора, такую же величественную и красивую. — Ты должна ей понравиться, — внезапно произнес Торин, и хоббитянка вздрогнула: глаза короля смотрели на нее. — Я? С чего бы? — Ты такая же. — Я? Какая уж тут «боевая»! Я даже по темному коридору боюсь идти! — чуть слышно рассмеялась девушка. — Думаешь, что боишься. После всего произошедшего я даже не знаю, боишься ли ты хоть чего-то, — хмыкнул Торин, и Ромашка почувствовала себя неуютно под этим изучающим взглядом. Он шагнул к ней, и девушка чуть отступила назад. Она все еще его боялась, пусть уже меньше, но все же. — Что ж. Знай, когда весной ворота откроются, я попрошу тебя остаться, — гном кивнул и вышел, тихонько притворив дверь. Остаться? Она ведь решила вернуться домой, и Торин об этом прекрасно знает. Зачем он это сказал? Ромашка переоделась в сорочку, погасила огонь и забралась на кровать. Дети заворочались, потревоженные, но не проснулись, и она, по привычке обнимая обоих, улыбнулась. Им понравится Хоббитон, вне сомнения! С Лилей подружатся. Да и родители, наверное, будут рады…***
Ночью она проснулась от надсадного кашля над ухом. Кашлял Эльхаз, сидя на кровати и с трудом вдыхая между приступами. Иса сонно хлопала глазами, не понимая, что происходит и откуда шум. Ромашка прикоснулась ко лбу мальчика и в ужасе отдернула руку, вскакивая с кровати. — Эльхаз, ты как? — кутаясь в платок и вновь разжигая пламя, спросила девушка. — Плохо. Мне плохо, мама… — прохрипел мальчонка, вновь заходясь в приступе кашля. — Мама, что с ним? — испуганно прошептала девочка. — Заболел. Просто заболел, — подхватывая мальчишку на руки, уверенно сказала Ромашка. — Ты сиди здесь, я покажу Эльхаза Оину и приду. Никого не бойся, хорошо? Иса кивнула, с тревогой глядя, как за хоббитянкой закрывается дверь. Под кроватью есть кто-то страшный, он прячется там от света огня, он только и ждет, чтобы взрослые вышли из комнаты… Но она сейчас должна быть сильной. Ради братика. Девочка вздохнула, с тоской глядя на черный нож, лежащий на каминной полке. Чтобы его взять, нужно спуститься на пол, но там он. Того и ждет. Лежит, выжидает-высматривает, не спустится ли беспечная Иса с кровати. А потом схватит ее за ногу своей черной рукой и утащит в темноту! И убьет. Она должна быть сильной ради братика, который заболел. Поэтому она ничего никому не скажет. Не стоит отвлекать взрослых, у которых полно забот.***
Ромашка бежала по коридору, чувствуя, как колотится в горле ее сердце. Мальчишка сидел у нее на руках, прижимаясь к ней всем телом. И пусть он очень вырос с момента битвы, сейчас девушка не ощущала тяжести, гонимая страхом. — Оин!!! — залетая в спальню к лекарю, закричала она. Гном подскочил на кровати, распахивая глаза, и Эльхаз зашелся в очередном приступе кашля. — Давай сюда его, — поднимаясь, сказал лекарь. Хоббитянка усадила мальчонку на кровать, с тревогой наблюдая, как суетится и путается в пижаме старый гном, доставая с многочисленных полок разные пузыречки. Сев рядом с мальчиком, Оин заглянул ему в горло, осторожно пощупал шею, послушал легкие и покачал головой. — Что такое? — насторожилась Ромашка. — Эльхаза нужно положить в отдельную комнату, причем сейчас. Давать много теплого питья. И все, едва ли я смогу ему еще чем-то помочь. Сейчас вот приготовлю отвар чтобы жар сбить, — Оин просеменил к камину, разжигая огонь и звякая какими-то склянками. Хоббитянка опустилась на кровать рядом с ребенком, прижимая его к себе. — Мама, я умру? — посмотрел на нее мальчик. — Нет, не умрешь, — горячо зашептала Ромашка, внутренне сгорая от страха. — Не умрешь, ты ведь еще не доучился, тебе еще Фили и Кили победить нужно… Он кашлял, а она все говорила какую-то чепуху, говорила уверенно, не позволяя дрожать ни рукам, ни голосу. Эльхаз успокоился, слушая ее. Кашель на время отступил, и мальчик лишь тяжело и часто дышал, и лоб его, горячий, был покрыт каплями пота. Оин подал ему кружку с горячим резко пахнущим отваром, и мальчишка закашлялся вновь, вдохнув терпкий аромат. Поморщился, но выпил все. — Надо бы уложить его в кровать… Как Иса? Здорова ли? — Д-да… Когда я уходила, с ней все было в порядке, — проговорила Ромашка, с трудом успокаивая тревогу в душе. Кашляющий Эльхаз казался таким слабым и беззащитным… Он один на один с болезнью, и пусть это окажется всего лишь простуда! Оин стукнул кулаком в стену, и хоббитянка удивленно вскинула бровь: — Что-то случилось? — Нет, — усмехнулся лекарь, — просто помощь позвал. Помощь появилась через несколько мгновений, отчаянно зевая и продирая глаза кулаками. Ромашка во все глаза смотрела на стоявшего в дверях Бофура, обнаженного по пояс, и чувствовала, как краснеют ее щеки. — Ромашка? Ты здесь? — гном, казалось, тоже смутился. — Ничего, что я… так? — Без шапки? Нет-нет, ничего, — отвела глаза девушка, подходя к Эльхазу. — Бофур, в одну из подготовленных комнат нужно отнести мальчика, он заболел. Я возьму лекарства, а ты, Ромашка, принеси постельное белье. Девушка поспешила в сушилку, где среди белых полотнищ долго выбирала сухие. Вернулась как раз вовремя чтобы заметить, в какую комнату пошли гномы. Эльхаз, когда его уложили на кровать, уже спал. Спал спокойно, не метался, да и жар вроде как ушел, но дышал он по-прежнему часто, с трудом, так, что при вдохе все ребра проступали. Ромашка укрыла его одеялом, чувствуя, что ее тревога никуда не делась. — Здесь вот — порошок для сбивания жара. На кружку горячей воды одна щепотка, выпить все сразу. А эта трава чтобы спалось лучше. Заваривать как обычный чай, можешь даже сахар или мед добавлять, — перечислял Оин все, что выставил на столик у кровати. Хоббитянка кивала, запоминала и с тревогой поглядывала на спящего мальчишку. Показалось ей, или он и правда стал чаще дышать? Но раз Оин молчит, значит… Значит все в порядке, да? — Все запомнила? — Вроде бы да… От жара, для сна, от кашля, обезболивающее… — Молодец! Утром я загляну, проведаю как он тут, а ты пока иди к дочке, этот сорванец всю ночь теперь проспит, и жар не поднимется. Старый гном ушел, и Ромашка, с тревогой взглянув на Эльхаза, тоже развернулась к дверям, столкнувшись с Бофуром. — Ой! Прости! — вздрогнула девушка, ощутив тепло его кожи. — Не заметила тебя… — Чего ты боишься? — глядя своими черными глазами, казалось, прямо в душу, спросил гном, руками придерживая хоббитянку за плечи. — Я? Боюсь? Ты ошибаешься, я ничего не боюсь… Все хорошо. Оин сказал, что Эльхаз поправится. — И все же ты боишься? Чего она боится? Ромашка задумалась… Всего! Темноты, высоты, боли, собственной тени, боится за детей, боится Торина, даже Бофура сейчас боится, боится того жара, что он будит в ней. Хоббитянка только вздохнула, плотно запахивая платок. — Да, наверное, боюсь. Я боюсь всего. Всю жизнь. Я трусиха, и вот сейчас мне нужно идти по пустым коридорам, а в некоторых из них не горят факелы, знаешь ли. Да и дети теперь порознь, а разорваться я не могу… — Ты пережила столько всего, что, думаю, твои страхи — это просто привычка. И за детей не бойся: что с ними случится, если у них такая мать? — усмехнулся Бофур, практически слово в слово повторяя фразу Торина. Ромашка поспешила к Исе, которая, как девушка и предполагала, боялась сомкнуть глаза. — Мама, как Эльхаз? Почему ты не с ним? — вскинулась на кровати девочка, и хоббитянка поспешила ее успокоить: — Оин сказал, что ему надо побыть одному. Мы выделили Эльхазу временно отдельную комнату, и лекарь дал ему отвар, чтобы твой братик спал. Он и спит сейчас, в отличие от тебя! — шутливо прикрикнула она на девочку, и та с облегчением нырнула под одеяло. Ромашка устроилась рядом, легко перебирая тонкие белые волосы и прислушиваясь к тихому дыханию. Стоило Исе уснуть, как она осторожно выбралась из кровати, на цыпочках прокравшись к каминной полке за ножом. Тревожная ночь. Сжимая в руках клинок и почему-то в который раз невольно успокаиваясь от его тяжести, Ромашка поспешила к Эльхазу. Иса теперь проспит до рассвета, а утром ночные страхи оставят ее. Мальчик же болен, и что-то сильно не нравилось девушке в его болезни. Оин — лекарь, но в первую очередь он хирург… Нет, он замечательный лекарь! Нельзя сомневаться. Он сказал, что все будет хорошо, значит других вариантов просто не может быть! Распахивая дверь, Ромашка удивлялась тому, как дрожат ее руки. Услышала сдавленный хрип и замерла на пороге, боясь шагнуть в сумрачную комнату, туда, где лежал на кровати мальчик, подобранный ею в Дейле. «Оин! Нужен Оин!» — стучало в голове. И она знала, что не успеет. Не успеет добежать до лекаря и вернуться обратно. Хотелось кричать и выть от страха и беспомощности, но, вой не вой, никто не поможет. Здесь, в этой части Эребора, их только двое. Хоббитянка шагнула вперед, рывком отбрасывая одеяло. Эльхаз хрипел, сжав ручки в маленькие кулачки, жилы на его шее вздулись, губы казались черными. Но вдохнуть он не мог. Только лишь распахнутыми глазами глядел на Ромашку. Девушка замерла, с ужасом глядя на маленького человека. Происходило что-то страшное, что-то, перед чем она была бессильна… Мальчик открывал рот в бесплодных попытках ухватить хоть немного воздуха, и Ромашке было пронзительно стыдно за то, что она — дышит. «Я даже не знаю, боишься ли ты хоть чего-то», — прозвучал Торинов голос, и девушка вздрогнула, отрываясь от жуткого зрелища, выходя из какого-то странного транса. И сердце больно ткнулось в ребра, отсчитывая секунды. Ромашка с ужасом склонилась к ребенку, дотрагиваясь ледяной рукой до напряженной шеи. Мальчик устал, очень устал, все реже пытаясь вдохнуть, и глаза его закрывались. «За детей не бойся: что с ними случится, если у них такая мать?» — усмехнулся Бофур, обжигая голову изнутри. «Я боюсь!» — хлестнуло холодом сердце, когда Ромашка поняла, что знает, давно уже знает, что надо делать. Черный клинок. Память. Подарок. Даривший его так любил забирать жизни. А она? — Прости, — прошептала Ромашка, чувствуя, как жгут глаза слезы. Обхватила клинок всеми пальцами, чувствуя его остроту, сжимая крепко, ощущая уже привычную боль. Занесла руку с черным лезвием, сверкнувшим в желтых отблесках огня, И отпустила ее. Вниз, в беззащитную детскую шею. Плеснули страхом вдруг распахнувшиеся голубые глаза, рванулись вверх детские ручки в отчаянной попытке защититься от такого дорогого и близкого существа. Хрип превратился в свист, когда искалеченная ладонь ощутила тепло чужой крови. Обливаясь слезами, Ромашка повернула в ране клинок, выставляя его поперек, причиняя ребенку боль, с наслаждением слыша, как с тихим свистом входит воздух в изголодавшиеся легкие. — Эльхаз… тише… все хорошо. Ты дыши, дыши спокойно… — бормотала она, из последних сил удерживая клинок в ране, удерживая себя от черного забытья. «Ты боишься?»***
А затем в свистяще-черную тишину ворвался яркий желтый свет факелов, гомон голосов, топот ног… Секунда тишины — Ромашка чувствовала спиной острые взгляды недоумевающих глаз, с ужасом глядящих на мальчика, нож, ее окровавленные руки… А затем — Оин. Голос хриплый, узнаваемый, уверенный. Подошел неслышно, сориентировался в мгновение ока, вставил в рану металлическую трубку, забрал у нее клинок, и Ромашка обессиленно опустилась на пол, прижимаясь лбом к теплой детской ладони. — Как ты? — Бофур рядом. Все еще в одних штанах, но уже в шапке. Она слабо улыбнулась, не смея ответить. Кто-то набросил на плечи ее шерстяной платок. Иса. Маленькая, белая словно эльф, дрожащая сама, укутывала хоббитянку, прижимаясь щекой к ее плечу, украдкой вытирая слезинки. Эльхаз, глядя на девушку, беззвучно зашевелил губами, и Оин, закончивший обрабатывать рану и укрывший ее чистой повязкой, чуть прикрыл ладонью отверстие в трубке. — Мама… мама… — прохрипел мальчик. — Все хорошо… сынок, — Ромашка чуть вздрогнула, когда это слово вырвалось из ее уст. Сын. Ее сын. И ее дочь. Она заплатила за одну жизнь, отобранную Азогом. Может, для того ей и дан этот клинок? Спасти его душу?***
Оин остался с мальчиком, приказав Ромашке уложить спать девочку и выспаться самой, но ей не спалось. Иса, уверенная, что теперь с братом будет все хорошо, что мама всегда его спасет, уснула сразу и крепко, а хоббитянка все ходила по комнате, не умея унять дрожь в пальцах. Вышла, окинув взглядом комнату, направилась к купальне… Вода должна помочь ей! Смыть все тревоги, смыть остаток страха, что ест ее изнутри. В коридоре стоял Торин. Стоял у дверей и вздрогнул, когда хоббитянка их резко распахнула. — Торин? — Я… да, я, в общем, хотел проведать, как вы. — Все хорошо, Иса уснула… — А ты? Не спится? Ромашка кивнула, притворяя за спиной дверь. — Я же говорил, что ты ничего не боишься? — от слов короля веяло теплом, да и по голосу было слышно, что он улыбался. — Ты в одежде? — удивилась девушка, заметив, что гном не в пижаме, а в обычном своем наряде. — Неужто не ложился? — Не было времени, — словно бы оправдываясь, развел руками Торин. — Балин принес кое-какие документы, засиделись с ним… За мальчика не волнуйся, с ним Оин, все что-то варит, колдует там у камина… Словно бы невзначай брошенная фраза, но Ромашка подняла на короля удивленные глаза: и не спал ведь ночь, и заглянул проверить мальчонку, а потом еще и к ним с Исой зашел. — Спасибо, — поклонилась она, и сильные руки крепко ухватили ее за плечи, поднимая. — Никаких поклонов, ясно? — Но ты же король… — Никаких поклонов! Считай это причудой короля, его маленькой странностью, — гном усмехнулся, и Ромашка улыбнулась в ответ. Тревога прошла. Совсем. Неожиданно Торин привлек ее к себе, и она не стала сопротивляться, уткнувшись в мощную мужскую грудь, ощущая, как меховая отделка щекочет щеку. Король молчал, просто обнимая ее, и Ромашка почувствовала какую-то нарастающую неловкость в этой тишине, что-то сродни недосказанности. Она подняла голову и встретилась с синим взглядом, острым и тяжелым одновременно. А затем он склонился к ней, внезапно и резко коснувшись губами губ, и замер. «Нет!» — подумала Ромашка, когда в памяти взорвалась водяными брызгами река. «Как ты смеешь!» — фыркнул в голове варг, вытаскивая ее из воды. Пронзило болью руки, обхватившие тяжелый орочий меч. Заполыхал огонь, растапливая лед, и девушке внезапно стало жарко, даже несмотря на то, что ее босые ноги стояли на холодном камне. Она потянулась навстречу, привставая на цыпочки, закрывая глаза и чувствуя, как чужие руки все сильнее обнимают ее. Теплая ладонь осторожно провела по щеке, приподнимая подбородок, горячие губы властно приоткрыли ее рот, нежно обхватывая верхнюю губу, и Ромашка ощутила, как что-то сдавило грудь, мешая дышать. Это уже было, но — не так. Сейчас она не боится. Девушка откинула голову назад, чувствуя, как тело заполняет жар, и кровь бросилась в лицо, когда язык Торина резко проник внутрь. Страх, непонимание, полубессознательное желание шагнуть назад, но она лишь крепче прижимается к нему, раскрывая губы навстречу, чуть касаясь языком, полностью отдаваясь этому узнаванию, этой новизне. Торин целует ее едва не до боли, прикусывая губы, зарываясь руками в волосы, прижимая к себе так, словно намереваясь срастись к ней, вновь ощущая, как внутри разбиваются цепи. Черт возьми, сколько он уже желал ее? В походе, после битвы, в безумии, в огне и на льду и, наконец, сейчас? Тонкая ткань сорочки рвется, не выдерживая силы гномьих рук, и вдруг — холод. Ромашка отстраняется, шагая назад, с ужасом глядя на короля и судорожно стягивая на груди разорванную ткань. Орки в башне. Жуткая беспринципная толпа. — Прости! Прости, — спешно проговорил Торин, выставляя вперед руки. Он тяжело дышал, чувствуя, как неохотно и медленно отступало желание. — Не бойся меня, прошу. Ромашка шагнула навстречу, утыкаясь в грудь, и он легко поцеловал ее в макушку: — Когда приедет Дис, я представлю тебя ей. Ты не против? Хоббитянка с улыбкой кивнула: — Нет, не против, конечно. Я бы и сама хотела познакомиться с твоей сестрой! — Что ж, так тому и быть, — Торин осторожно коснулся ее губ, и она не отстранилась, ответив на поцелуй.***
Ромашка тихонько загасила огонь и нырнула в кровать, надеясь, что вымытые волосы до утра высохнут и не сваляются в один огромный колтун. Иса изо всех сил сопела, отвернувшись к стене, чтобы мама не заподозрила, что она не спит. На лице девочки блуждала совершенно счастливая улыбка. Вообще подсматривать нехорошо, но она же никому не расскажет! Дядя Торин скоро всем все расскажет сам.