Детка и Рыжий

                    – Даэдрами траханный маленький засранец, – Брин попробовал слова на вкус, посмаковал и решил добавить эпитетов: – Траханый даэдрами наглый мелкий самоуверенный бессовестный белобрысый засранец.       Затеянное вором перечисление реальных и воображаемых недостатков (или достоинств, тут уж как поглядеть) Рана, помимо эстетического наслаждения, служило и практической цели. Ноги так и норовили подвести Брина, сделавшись вдруг неустойчивыми и ненадежными – последствия скумы, – а под ругательства, как под боевой марш, удавалось вполне пристойно передвигаться. По-хорошему, костерить Брину следовало самого себя, он и сам это понимал, но сил на самокопание не было вообще. Если он сейчас позволит грызущей изнутри совести заговорить в полный голос – останется только уползти в ближайшие кусты и выть там от глухой тоски пополам с обидой. Крах всех планов был как пощёчина, вдвое гадкая оттого, что нельзя было не признать: заслужил. Это ж надо было – взяться всерьез за Гильдию, пахать как вол, налаживая контакты и восстанавливая былое величие – и дурак дураком напиться да оказаться в вонючем притоне. Где-то на этом этапе мозг робко напомнил, что его, Брина, исчезновение – вовсе даже не крах. Меллори, не без помощи Векс и Нируина, наверняка неплохо справляется, и надо возвращаться прямо сейчас, снова брать все в свои руки… Так отчего же все существо вопило о крахе? Пришлось наконец признать и даже вслух произнести, отрезая самому себе пути к трусливым отступлениям и уверткам: Брин восстанавливал Гильдию ради Рана. Не так: ради того, чтобы быть не хуже Рана. Стать игроком на его доске, а не пешкой. Чтобы быть на равных. Чтобы… чтобы что?       Брин всё-таки заполз в кусты, откупорил дрожащими пальцами Раново зелье, то, что тот оставил на всякий случай. На языке отозвалось знакомой кислинкой, и память, подстегнутая сходными обстоятельствами, заботливо подкинула образы из прошлого. Они с Раном тогда собирались в Айварстед, и Брин, помнится, страдал от единственной болезни, от которой не стыдно страдать любому правильному норду – похмельем мучился. Ран тогда отпаивал его точно таким же зельем. Коктейль «Доброе утро, Скайрим», припомнил вор и почти против воли усмехнулся. А потом было самое странное, необычное и – чего уж греха таить – волнующее свидание. Или недо-свидание? Не «до свидания». Что имел в виду Ран, прощаясь у входа в притон? Диктовал коды и пароли, объяснял, как связаться с Братством, словно сам больше не собирался ни с кем – с ним, с Брином! – видеться. Не «до свидания». Прощай.       – Ну уж нет, мелкий ты засранец! – рык вышел не таким грозным, как бы хотелось вору, но вполне эмоциональным. – Хрен тебе! Сначала взбаламутил, а потом в кусты, значит? Не выйдет!       Однако пришлось признать, что в данный момент в кустах как раз сам Брин, а вот мелкий засранец в это время решает его и его гильдии проблемы. Возможно, он уже встретился у Снежной завесы с Мерсером, и именно сейчас Фрей легко отбивает кинжал своим стеклянным зачарованным мечом, замахивается коротко, резко… вытирает с лезвия кровь и улыбается тонкими змеиными губами… Пришлось отвесить себе оплеуху, и вовсе не иллюзорную: голова отозвалась гулом, но хотя бы отпустил липкий, по коже ползущий страх. Ран – Слышащий, а вовсе не безобидный мальчишка, и он настороже. Вряд ли он собирается так просто дать себя прикончить.       Проблема, впрочем, оставалась. Брин, морщась, признал, что на кону его собственное самоуважение. Как бы в дальнейшем не повернулось дело, но забыть, что лежал в кустах и жалел себя, пока Ран решал судьбу его Гильдии, он не сможет. Следовало что-то делать.       Принять решение действовать оказалось проще, чем это решение выполнить. До Снежной завесы пешком дня три ходу, не меньше, в то время как Ран на своей обливионской твари уже, поди, на полдороги туда, да и Мерсер наверняка отправился загодя. Ему-то и в голову не пришло искать пропавшего согильдийца. Чтобы хоть не сильно от них отстать, понадобится вся Бринова удача, которая, кажется, в последние дни вовсе не лицом к нему поворачивалась…       И не то скума еще не отпустила, не то воровская смекалка подсказала последнюю возможность, но Брин совершил нечто для себя очень странное. Настолько нетипичное, что и слова-то вспомнились не сразу. Брин решил помолиться.       – Госпожа Теней, – робко позвал вор, не особо рассчитывая, что покровительница воров вот так возьмет и ответит на его тихую молитву, да еще в разгар солнечного дня, просто других вариантов не видел. – Госпожа теней, Дарительница удачи, Ноктюрнал! Я редко прошу и еще реже просто молюсь Тебе, Леди, но… дай мне знак. Просто дай знак, как мне быть?       Брин посидел, прислушиваясь и до рези в глазах вглядываясь в игру теней на земле, но ничего не происходило. Вор разочарованно вздохнул. И, словно в ответ, откуда-то сзади раздалось тихое ржание. Брин вскочил и оказался лицом к морде с лошадью. Такая же медно-рыжая, как и он сам, коняга пристально смотрела на него умными глазами из-под мохнатой челки и меланхолично объедала куст.       – Ты откуда? – почему-то спросил у лошади вор, но та только всхрапнула. Рыжий заметил, что она оседлана и стреножена, значит, хозяин поблизости. Почти холодея от осознания только что случившегося, вор был вынужден признать: Госпожа Теней ответила. И ответ ее был вполне однозначным.       – Вот конокрадом я еще не был. Пора, значит, начинать, – усмехнулся вор и ласково обратился к лошади: – Рыжие должны друг другу помогать. Сейчас я распутаю тебе ноги, и мы тихо-тихо, не беспокоя твоего хозяина, пойдем прогуляемся? Согласна, подруга?       Лошадь не возражала, и Брин, старательно припоминая Рановы наставления, вскарабкался в седло. Подумалось, что задницу и бедра он себе снова до синяков натрет. А значит, придется – сама искренность, сама невинность! – просить Рана о массаже с целебным бальзамом. Ну а что, не откажет же он в такой мелочи своему доброму верному другу? Брин осознал, что придумывает план соблазнения другого мужика с помощью своей невинно пострадавшей задницы… и ухмыльнулся самодовольно.       Рыжая кобыла оказалась скотиной покладистой, послушной и довольно резвой притом. Брин, впервые в жизни заделавшийся конокрадом, от всей души пообещал ей столько овса, сколько съест, а Ноктюрнал – самый красивый рубин, какой только сможет стащить, и пустил лошадь бодрой рысью.              У изматывающей скачки было по крайней мере то преимущество, что плохая дорога и ветер напрочь вытрясли из головы все мысли и опасения, и Брин думал только о том, как бы добраться до древнего святилища, не свалившись где-нибудь на полпути. Места шли все сплошь дикие, необжитые, и пару раз в холмах слышался волчий вой и чей-то совсем уж неприятный рев. Однажды, правда, встретилась компания забулдыг, которым даже крепчавший по мере движения на север мороз был нипочем, и Брин, хлебнув с ними дешевого пойла, все-таки выяснил, что где-то дальше, за рекой и впрямь стоит святилище, только «нечего там живым делать, помяни мои слова, хоть и шляются всякие». Вор поблагодарил за угощение и совет и пустил лошадь дальше. Хотелось сорваться в галоп и не думать, что, пока он тут точит лясы, Фрей, возможно, уже обтирает свой стеклянный клинок от Рановой крови… Лошадь почуяла тревогу всадника и перешла в легкий галоп.       Брод он нашел там, где и сказал самый сообразительный из давешних пьяниц. Виндхельм нависал в сумерках мрачной громадой, оставшись слева, а к самой воде подступал древний нордский склеп. Только тут и можно было перебраться к Снежной завесе, где по отмели, а где и по шатким ненадёжным льдинам. Рыжая кобыла заметно притомилась и лезть в ледяную воду отказывалась наотрез. Брин, прищурившись, разглядел на другом берегу реки черные арки святилища. То есть он надеялся, что это было именно святилище, а не причудливая игра теней в разошедшемся буране. Выбора, однако, не было. Он хлопнул по крупу лошадь, от всей души надеясь, что та не станет ужином семейства троллей или стаи волков, и, снова помянув Госпожу Ноктюрнал и заодно шило в тощей босмерской заднице, горным козлом поскакал по непрочному льду. А после, едва не на бегу выплескивая из сапогов стылую воду, карабкался по тропинке среди снежных холмов, тонул по пояс в сугробах, продирался, сквозь колючий – сверху, снизу, везде – буран. И едва не упал, поняв, что все-таки дошел.              Брин продрог до костей и почти ничего не видел. То Массер, то Секунда ненадолго появлялись в редких разрывах низких темных туч, и в их дрожащем свете ожившими кошмарами выступали чудовищные каменные ребра древней усыпальницы. Вора била крупная дрожь, не то от холода, не то от суеверного, изнутри затаившегося ужаса. Ужаса, доставшегося от предков, испокон веку живших бок о бок со своими неспокойными покойниками. Или еще с чем пострашнее. Однако стоило подойти ближе к каменному круглому провалу – так обычно устраивали вход в гробницы – как потянуло теплом и жизнью. Маленький костерок, укрытый в нише под каменной лестницей, Брин сперва учуял, а уж только потом увидел. Кто бы там не прятался, он явно разумный, раз разжег огонь. И, скорее всего, живой. Возможно, он даже чтит древнее северное правило: мороз – общий враг, и против него все норды объединяются. Однако у костра нордов не было.       Спиной к нему сидел совершенно точно не Мерсер Фрей. Раза в два тоньше, гораздо изящнее, незнакомец прятался под глубоким темным капюшоном. Тонкая фигура и особая, неуловимая пластика движений выдавала мера: босмера, или, быть может, данмера. Брин даже успел подумать, как прочно успел увязнуть в Ране: он совершенно безошибочно чуял, что эльф у костра – не его босмер. Так бывает, когда знаешь кого-то годами, знаешь каждое его движение, особый, только ему присущий поворот головы, скупые жесты и тонкость запястий… Знаешь годами – или не можешь выкинуть из мыслей.       Снег тихо хрустнул под ногами вора, но эльфу – эльфийке, стало понятно, стоило ей повернуться, – хватило и этого едва уловимого звука. Молниеносно взвившись на ноги, она подхватила натянутый лук и теперь щурилась, пытаясь вглядеться в темноту после яркого света. Что-то подсказало Брину, что она и на слух не промажет, и он тихо пояснил:       – Спокойно, я друг. Я просто ищу одного босмера.       Эльфийка лук не опустила, но немного расслабилась.       – Белобрысый такой? – уточнила она. – Живучий как кошка?       Брин только кивнул, не понимая пока, хорошо или плохо то, что лучница видела Рана. Но та только отодвинулась чуть в сторону, открывая вору то, чего он не заметил раньше. На куче прелой соломы в нише под лестницей, лежал Ран. Его куртка была взрезана от шеи до пояса, и на мертвенно-бледной коже груди белела тугая повязка. На ткани проступали багровые страшные пятна.       – Он… он жив? – губы почти не слушались, а руки и ноги словно льдом сковало. Сердце молотом стучало под ключицами.       – Да, – эльфийка кивнула и тут же снова вскинула лук. – И останется живым, что бы ты не думал. Он – мой свидетель.       – Я… мне бы тоже хотелось, чтобы он оставался живым, – Брин выступил в круг света, позволяя разглядеть себя и выставив перед собой пустые руки. – Он мой… мой…       – Верю, – кивнула эльфийка и опустила лук. Вероятно, разглядела, как трясутся у Брина губы. – Подходи уже к костру, Бриньольф.              Где-то на краю сознания мелькнула мысль, что надо бы спросить, откуда лучница его знает, да и кто она вообще такая, но – это все подождет. Сначала – Ран.       Ран дышал. Тяжело, редко, с каким-то жутковатым бульканьем в груди – но дышал. Чуть дрожали светлые ресницы, билась темная венка на снежно-белой коже виска. Но вот его лицо Брина напугало так, как он никогда, наверное, не пугался. И напугало оно его своей абсолютной безмятежностью. Не мог его Ран быть таким… таким умиротворенным. Тихим. Он весь был словно из огня, то бушующего неукротимым пламенем, то неожиданно нежным, ласковым светом костра, то искрами – но только не таким. В неподвижности каменной статуи было что-то неощутимо-пугающее. Не было той сеточки морщинок в уголках глаз, что всякий раз складывались в новый рисунок, стоило Рану насмешливо прищуриться или усмехнуться, не было вихря сменяющих друг друга выражений. Даже длинный шрам на левой щеке, что, бывало, придавал гримасам Слышащего жутковатый вид, сейчас казался почти незаметным. Брин словно впервые его увидел – оболочку, просто внешнее, отдельно от сущности, и признал, что Ран, пожалуй, красив. По-эльфийски, резким разлетом высоких бровей и точеной изысканностью черт красив, почти пугающе, почти слишком. И рыжий совершенно точно не хотел больше его видеть таким. Пусть будет несовершенным, смешным, кривляющимся – но живым. Все равно Брин давно уже на него не глазами смотрел. А сердцу наплевать на симметрию и гармонию лица.       – Он под ядом паралича, – вздохнула, вклиниваясь в мысли вора, загадочная эльфийка. – Боюсь, что доза оказалась… слишком большой. Но, – быстро поправилась она, – он придет в себя, не волнуйся. Просто понадобится время.       Брин обернулся наконец к ней, убирая от щек Рана дрожащие руки – пытался согреть ледяную кожу почти такими же ледяными ладонями, дурак. Рассмотрел пристальнее: данмерка, но очень уж необычная. Таких не забывают. Он был совсем мальчишкой тогда, но аметистовых глаз вместе с пепельной кожей не видел ни у кого более.       – Карлия, – произнес он вслух. Сил на то, чтобы разбираться в происходящем или хоть удивляться, уже не осталось. Если предательница Гильдии спасла Рана – что же, и более странные вещи в мире случаются. Он вот, первый бабник Рифтена, в мужика втюрился. А мужик этот Слышащим Темного Братства оказался. Всякое бывает.       – Я враг Мерсеру Фрею, – честно предупредила Карлия. – Но не тебе и не Гильдии, имей в виду. И тем более не твоему… – данмерка фыркнула, но необидно, скорее понимающе, – другу.       – Расскажешь, что произошло тут, в Снежной завесе? Сейчас… и тогда, – тихо попросил Брин, чтобы хоть ненадолго отвлечься. И не думать о том, что яд может оказаться слишком сильным. И что рана под повязкой – Брин так и не осмелился на нее посмотреть – продолжает кровить. Руки жили своей собственной жизнью, судорожно пытаясь укрыть безжизненное тело Рана, закутать краями плаща, защитить, согреть.       – Сейчас? Я выманила сюда, в руины, Мерсера, но не ожидала, что он будет не один. Я ждала их в глубине гробницы, там, где все началось. Он прикрывался твоим босмером как щитом, ну, а потом… – данмерка замялась, – а потом пырнул его мечом. Думал, что убил. Мне пришлось выбирать, преследовать мерзавца или спасать его жертву. Я не хотела, чтобы все повторилось снова. Но Фрей, сученыш, сбежал.       Что-то в этой истории явно не сходилось, но Брин вычленил главное. Карлия вытащила на себе бесчувственного Рана, залатала и охраняла. Остальное – мелочи, остальное подождет.       – Вот, – Карлия вытащила из своей сумки пару склянок с явно самодельным зельем. – Противоядие я ему уже дала, это лечебное зелье, вот это, красноватое. Подстегнет регенерацию. А потом, как придет в себя, дай обезболивающее, вот это, зеленое. И не позволяй крови застояться, растирай ему руки и ноги. Я вернусь минут через двадцать и отвечу на все вопросы, обещаю.       – Куда собралась? – снова насторожился Брин.       – За дневником Галла, – глухо ответила Карлия. – И… и я хочу попрощаться.       Брин впервые внимательно на нее посмотрел. Перед ним стояла живая (хотя кое-кто надеялся, что давно мертвая) легенда Гильдии воров, неуловимая Карлия, якобы убившая прежнего Гильдмастера, Галла Дезидения. Здесь, среди сугробов и древних камней, привычная версия уже не казалась правдивой. По крайней мере он вдруг ощутил переживания данмерки остро, как свои. Застарелую боль, бессилие и пламенеющую ненависть к убийце и предателю. Вряд ли Карлия была сейчас нормальной в полном смысле слова, скорее уж, одержимой жаждой мести и справедливости, но Галла она не убивала. Как и он сам не смог бы убить Рана, пожалуй.       – Ну, будем тебя лечить, – нарочито весело сообщил Брин Рану, стараясь не смотреть в безжизненное лицо. – Открывай-ка ротик, детка, будем пить невкусное, но очень полезное зелье.       Даже самому вору его болтовня казалась жалкой и отчаянной, но молчать было еще тяжелее. Брин, чувствуя, как пылают щеки, принялся нести всякую чушь: о знаках Ноктюрнал, о пьяницах, украденной лошади и отвратительной погоде Истмарка… О том, что он, Брин, передумал, и танцы на кромке Бездны – это самое то что надо, и они обязательно встряхнут весь Скайрим, если только Ран будет умницей и выпьет зелье… Ран умницей быть отказывался, зелье не пил и все больше походил на ледяную статую. Пришлось поить его насильно. Брин открыл оставленное Карлией лечебное зелье, принюхался, будто мог что-то понять в этой какофонии алхимических запахов. А вот Ран бы наверняка смог, и даже, пожалуй, рассказал, на какой горе вырос попавший в зелье горноцвет… или что туда вообще кладут? Еще раз подумав, рыжий все-таки решил, что вряд ли бывшая воровка стала бы травить Рана: были у нее способы и попроще, если б захотела избавиться. Но что-то знакомое в запахе определенно было, что-то смутно припоминаемое, с Раном как раз и связанное. Брин решился.       Никогда раньше ему не приходилось заниматься ничем подобным. Набирать за щеку пахнущее свежестью, с легкой кислинкой зелье, остро пощипывающее во рту. И, стараясь не проглотить ни капли, разжимать губами холодные губы, проталкиваясь языком, словно уговаривая, втягивая в поцелуй. И вливать, вливать жизнь пополам с собственной слюной по капле меж сомкнутых зубов. Отстраниться, вдохнуть, набрать еще глоток – и снова, а рукой поглаживать осторожно шею с выступающим кадыком, убеждаясь, что глотает, не захлебнется. Ран все охотнее, как мерещилось Брину, разжимал зубы, принимая, позволяя языку вора хозяйничать…       «Я скампов извращенец, – сказал себе Брин. – Потому что, будь я проклят, но мне это нравится». Подумал – и встретился на очередном выдохе с взглядом желтых глаз. Мутных, рассеянных, с огромными, во всю почти радужку, зрачками. И завопил, едва не стукнувшись головой о низко нависающую над ними каменную ступеньку.       – Рыжий, – губы, до того плотно сжатые, тронула едва заметная улыбка, больше похожая на гримасу.       – А ты белобрысый, – фыркнул в ответ вор, порядком утомившийся от приставшего намертво прозвища. Облегчение затопило с головой, а вместе с ним – еще и жгучий стыд, словно его застали за чем-то неприличным. А можно ли вообще считать приличными поцелуи – зелье, которым Брин якобы поил Рана, кончилось уже давно, так что не соврешь, не прикроешься перед самим собой нелепыми оправданиями – с бесчувственным, в самом прямом смысле, партнером? – Ты как, детка?       Ран замер, словно прислушиваясь к себе, скривился болезненно.       – Грудь болит, с глазами что-то не то, а рук и ног не чувствую, – сухо отрапортовал он. И только после этого выдохнул, скривившись, в стон, сморщился, зажмурившись.       – Вот, обезболивающее, – спохватился вор, нашаривая оставленный Карлией пузырек. Предугадав чутьем невысказанную просьбу, поднес открытое зелье к носу Рана, давая понюхать запах. И после одобрительного кивка приподнял осторожно лохматую голову босмера, помогая выпить все до капли.       – Рассказывай, – потребовал тот, переведя дыхание.       И Брин принялся рассказывать, опуская, разве что, причины своего появления. Ран не задавал вопросов, устало откинув голову и зажмурившись: не то и так все понял, не то просто сил совсем не было. Брин аккуратно укрыл его своей курткой – сам-то он норд, что ему будет? – и принялся, как велела Карлия, растирать Рановы холодные руки и ноги. Кажется, тот снова впал в забытье, потому что на стащенные с него штаны вместе с сапогами никак не отреагировал.       Ступня Рана была ледяной, а щиколотка настолько тонкой, что рыжий без труда обхватил ее пальцами одной руки. Посмотрел, задерживая дыхание, какой темной кажется его собственная ладонь на бледной коже, и решил, что это красиво. Гротескно, извращенно, почти болезненно – но красиво. Ран задышал чаще, и Брин пришел в себя, принялся, словно опомнившись, проминать напрягшиеся мышцы икры, сгибая и разгибая ногу. Провел ладонями вверх, по бедру, и чуть ниже, под сжавшуюся мошонку. Всего на секунду, и тут же возвращая пальцы на место, разгоняя кровь, чувствуя, как теплеет под пальцами кожа. Разглядел синюю венку и по-вампирьи прижался к ней губами, почти даже веря, что просто ловит тонкий, прерывистый пульс.       Помирать – так с музыкой, решил Брин. Два раза Ран его все равно не убьет. И перестал сдерживаться, отпуская руки на волю, стараясь хоть пальцами запомнить каждый дюйм кожи. Так его не накрывало никогда.       – Наверное, я сумасшедший, – признался Брин тихо, потираясь щекой о Раново бедро. – Просто ты сейчас такой… Трогательный. Беззащитный. Весь в моей власти. И молчишь…       В сознании был Ран или нет, но он определенно не возражал. Во всяком случае, стояк у него был весьма красноречивый. Брин прислушался к себе и понял, что вид мужского возбужденного члена никаких негативных чувств не вызывает, как и запах. Скорее уж, темное горячее удовлетворение. И до сведенных скул хотелось попробовать на вкус, обвести языком набухшие венки, втянуть гладкую, беззащитную головку губами и услышать хриплое дыхание… Брин оттянул пальцами тонкую кожицу крайней плоти и нагнулся ниже.       – Оригинальный способ лечения паралича, – едко прокомментировала неслышной тенью появившаяся из темноты Карлия.       Брин дернулся, все-таки ударился головой о каменную ступень, служившую потолком их импровизированному лазарету, и отчаянно покраснел. Данмерка бесцеремонно уселась у огня и поглядывала на них с интересом. Пунцовый вор спешно укрыл Рана своей курткой и отстранился.       – А что, может и помочь, – не без ехидства добавила воровка. – Он согрелся, и кровь определенно приливает к… хмм… к членам, да.       – А я почти передумал тебя убивать, серая, – хриплый голос Рана разрезал повисшую тишину. – Вот кто просил лезть, а?       Данмерка снова фыркнула, но комментировать не стала, только решительно отстранила утратившего дар речи Брина и без всякого смущения осмотрела Слышащего. Рану хватило совести покраснеть и попытаться прикрыться, хоть руки и слушались пока плохо.       – Сесть сможешь? – спросила она наконец. – Руки-ноги чувствуешь?       – Попытаюсь, – Брин был наготове, подхватил, помог устроиться поудобнее, прижимая все еще холодного Рана спиной к своей горячей груди. Замешкался, но все-таки решился: обхватил крепко руками, больше обнимая, чем поддерживая. Ран морщился и с отсутствующим видом смотрел куда-то за спину настороженной Карлии.       – Рассказывай, – потребовал он теперь уже у данмерки. – Кто ты такая, что тебе нужно… Но сначала – что за яд на стрелах был?       Брин не вслушивался в их разговор о кореньях, минералах, вытяжках и пропорциях, просто сидел и думал, что, кажется, окончательно пропал. Не было в мире ничего естественнее, чем вот так сидеть у костра, прижимая к себе своего босмера, щекотать острое ухо дыханием и умиляться тому, как раздраженно это самое ухо дергается в ответ. А может, и не раздраженно, а очень даже поощряюще, уши у эльфов очень чувствительные, говорят. Надо бы самому проверить…       Когда речь зашла о более понятных ему вещах, Брин вернулся в реальность и прислушался. История Карлии его отчего-то совсем не удивила. Мог бы и сам догадаться, что нечисто дело с давним убийством Галла, и Мерсер не так прост. Сам он поверил воровке сразу, но она настаивала на расшифровке дневника Галла. Фалмерские каракули он, естественно, не понимал, а Ран даже не поглядел на протянутые Карлией записи. Он вообще, запоздало понял рыжий, был какой-то странный, весь напряженный под бриновыми ладонями, словно готовящийся к бою. Но того, к чему Ран готовился на самом деле, Брин не ожидал.       – Вот и молодцы, – резко и очень холодно ответил Ран, дослушав про Энтира из Винтерхолда, который, возможно, сможет помочь с языком снежных эльфов. – Дальше сами справитесь. Проваливайте.       Слышащий дернулся, скидывая руки Брина со своих плеч, а когда это не удалось – больно засадил локтем вору в подреберье. Не ожидавший такого рыжий охнул и разжал руки, Ран тут же высвободился, поднялся, опираясь о стену. Прошел несколько шагов, не отходя от стены, стукнулся головой о другую, не Бринову любимую ступеньку, выругался. Сел с трудом, подчеркнуто далеко от Брина, прямо на каменный пол, и отвернулся.       – Ран… – начал было ничего не понимающий вор.       – Я сказал – проваливайте. Оба. Сами справитесь со своим Мерсером, а у меня другие дела есть.       – Тебе надо отлежаться, ты же должен сам понимать… – попыталась урезонить его растерянная Карлия.       – Пошли вон. Справлюсь без вас.       Данмерка, пожав плечами, принялась складывать в свою сумку вещи. Брин стоял, не в силах пошевелиться, и чувствовал себя так, будто его ледяной водой на морозе облили.       – Ран, – снова позвал он. – Я тут подумал. Ну, о нас. О нас с тобой.       – Лучше о Мерсере думай, – холодно посоветовал Слышащий. – Как станешь новым Гильдмастером, мои ребята с тобой свяжутся. Договоренности насчет сотрудничества организаций в силе, об остальном забудь.       Брин подавил злость, подошел, сел рядом. Ран сжался, притянув к груди колени, и смотрел куда-то в темноту. Желтые глаза казались почти черными, настолько тонкие ободки расплавленного золота остались вокруг расширенных зрачков.       – Ты не думай, я смогу играть на равных, – принялся неловко оправдываться вор. – Я случайно в том притоне оказался, я так-то не слабак и не тряпка. И вообще, мать твою, я там из-за тебя оказался, засранец, из-за твоих идиотских игр!       Брин сорвался на ор, не обращая внимания на чутко прислушавшуюся Карлию. Только Ран, неподвижный, отстраненный и чужой, занимал его внимание. До дрожи в кулаках хотелось встряхнуть, может, даже врезать, заставить с собой считаться, да хоть просто вынудить посмотреть в глаза прямо, не отводя взгляда… Брин сдержался.       – Тебе еще раз повторить? – Ран был сама невозмутимость, хотя не мог не видеть, как взбешен вор. – Проваливай. Смешивать работу и личное я не намерен.       Рыжий, сохраняя остатки самоконтроля, поднялся.       – Да провались ты, – от всей души пожелал он неподвижному босмеру. – И больше чтоб в моей жизни и в моей Гильдии не появлялся!              Карлия щедро предложила довезти Брина на своей лошади до Винтерхолда, и вор не стал отказываться. Рыжая кобыла осталась на другом берегу реки, а на своих двоих через сугробы не очень-то и хотелось. Еще меньше хотелось оставаться с Раном. С одной стороны, босмер только что чудом со смертью разминулся, и бить его в таком состоянии будет неправильно. А удержаться Брин не сможет, слишком уж бесит этот ледяной тон, это странное поведение, этот застывший взгляд…       – Останови, – внезапно попросил Брин.       – Все-таки решил вернуться? – сидящая перед вором Карлия, кажется, усмехнулась понимающе и грустно. – Правильно. Снежная завеса у меня любимого отняла. Не позволяй этой проклятой могиле и тебе жизнь испортить.       Брин пробрался по сугробам назад, благо буран стих и цепочка лошадиных следов выделялась нитью на белом снегу. Ран все так же сидел, обхватив руками колени, у затухающего костра, и на появление Брина не отреагировал.       – Знаешь, я тут подумал, – как ни в чем не бывало начал вор, – а эта Карлия – она же красотка. Раз уж ты меня отшил, закручу-ка я с ней, пожалуй. А какие глаза, Ран, ты заметил? Алые-алые, прямо как закат или кровь. Тебе понравились ее алые глаза, Ран?       – Отличные алые глаза, как и у всех данмеров, – глухо пробормотал Ран. – Ну, мое одобрение ты получил, теперь проваливай, рыжий.       – У нее аметистовые глаза, Ран, – тихо сказал Брин, усаживаясь рядом. – Скорее сине-фиолетовые, чем алые. И этого нельзя не заметить. Если, конечно, ты внезапно не ослеп, детка.