Леди Нценского уезда - 2

      Эдмунд Талбот, уединившись в кресле у камина, следил за всеобщей суматохой и лихим, а порой даже весьма откровенным весельем с нескрываемым потрясением в широко распахнутых серо-зеленых глазах. Джентльмен… О, Боже! Не так! Английский джентльмен! — он, со всей впитанной с детства и вдолбленной в голову воспитанием сдержанностью, с трудом воспринимал свое участие в столь ярко-эмоциональном действе, разыгрывающимся в данный момент на его глазах. Боже, храни королеву за то, что у старой доброй Англии существует австралийская колония, пребывание в которой, а также длительное путешествие туда и обратно дали ему бесценный опыт и разнообразие общения, что и позволило сейчас не стать жертвой панической атаки.       Но, положа руку на сердце, он не мог не признать — был к этому очень близок. Да, на корабле, доставившем его в Австралию, тоже далеко не всё происходило чинно и благородно, как того требовала чопорность английских традиций, но даже на этом, оторванном от остального человечества островке цивилизации ничто не выходило за рамки подспудных человеческих инстинктов. Здесь же мир, казалось, просто сошёл с ума: суетящиеся гномы, эльфийские короли, парящие в небе драконы, а главное — дамы, в порядке вещей спорящие вслух по поводу размещения мужчин, прозрачно и не прозрачно намекая на... хм… компоновку гостей в комнатах… И то, что сэр Генри, казалось, не испытывал ни малейшего дискомфорта во всём этом балагане, не успокаивало, а скорей выбивало почву из-под ног окончательно. Хотя понятно — его одесские корни по женской линии…       — Мистер Талбот?..       Мягкий настойчивый голос плавно вывел его из поглотившего было состояния одурения.       Алиса Евгеньевна, решившая преодолевать шок от необъяснимой схожести неожиданного гостя с неосуществившейся мечтой путём более близкого знакомства с первым, понимающе улыбаясь смотрела на уединившегося в прострации мужчину, смущённо теребя кружевной волан нарядного и слегка помятого в сумятице праздничного ужина платья.       — Мисс?..       Мистер Эдмунд вскочил на ноги, поскольку не пристало джентльмену сидеть в присутствии стоящей перед ним леди, но оказался при этом в недопустимой — по его представлению о хороших манерах — близости к ней, отчего почувствовал себя ещё более растерянно и неловко. Произносить сложные русские имена-отчества ему всё еще было очень непросто, да и местные фамилии были так затейливо-витиеваты для его непривычного слуха, что как-то совершенно не вязались с английским обращением к даме. Однако, называть стоящую перед ним девушку просто по имени мистер Талбот не решился, подозревая, что не совсем вправе это делать.       Алиса, оказавшаяся на целую голову ниже заморского гостя, для удобства отступила на пару шагов назад и совсем повеселела глазами.       — Я вижу, что Вам непривычны наши фамилии. Пожалуйста, Вы можете обращаться ко мне просто «мисс Алиса».       Она помолчала немного, чуть склонив голову набок и пытливо всматриваясь в знакомо-незнакомое лицо оценивающим взглядом:       — А ещё Вы выглядите слегка… озадаченным, — воспитанно заменила Алиса Евгеньевна более крепкое и точное словцо, так и рвущееся выскочить на волю, и стараясь не улыбнуться шире, чем допускали приличия. — Вам не нравится у нас? Вы шокированы?       Мистер Талбот смутился окончательно.       — Что Вы, мисс… Алиса, вовсе нет, — начал было оправдываться мужчина, но почувствовав, что прозвучало это совсем фальшиво, поправился: — То есть, я удивлен, конечно. Я немного не привык к таким ярким эмоциям и… и… всему этому…       — Открытому их проявлению? — закончила за него мадемуазель Зайцева.       — Да, пожалуй…       Мистер Талбот слегка расслабился, неожиданно для себя найдя участие и даже некоторое сочувствие в глазах своей собеседницы. «Оу. А глаза-то… Ничего… Зеленые. Красивые,» — сказал внутренний голос, которому тут же было приказано заткнуться. Не то чтобы молодой человек был так уж против мимолётных увлечений и отношений, но затевать лёгкую интрижку с этой приятной дамой в столь непредсказуемой обстановке казалось верхом легкомыслия. Ну, не уподобляться же ему каким-то гномам и хоббитам, в конце-то концов!       — Мне неловко, — немного замялся мужчина, но потом добавил, чуть улыбнувшись, — тогда и Вы зовите меня пожалуйста тоже просто по-имени, иначе я совсем сконфужусь.       — Никаких проблем, мистер Эдмунд, — Алиса все же не удержалась от широкой улыбки. — Итак, Вам нужны объяснения всему, что происходит? Изволите, чтобы я помогла Вам разобраться в нашей situation?       — Вы окажете мне честь.       Эдмунд Талбот приосанился, в светском диалоге почувствовав наконец возвращение своего мировосприятия хоть к какой-то норме.        Но долго насладиться моментом адекватности ему не позволило провидение в лице вездесущей Хельги Ольговны, материализовавшейся неожиданно у камина под руку с сэром Генри и, по всей видимости, продолжавшей начатый ранее диалог:       — Но, друг мой, у нас вопрос, который необходимо решить. Я весьма рада вашему неожиданному появлению, но пока не понимаю, где же мне вас разместить с мистером Талботом. Все гостевые комнаты заняты…       — О, это не проблема, душа моя! — тут же откликнулась Алиса Евгеньевна. — Вы можете разместить джентльменов в комнате, предназначенной для меня, а я вполне могу переночевать у себя в студии, разве впервые я это делаю? Надо только послать человека растопить как следует камин да постелить свежее бельё. Опять же, это моя стихия. Мне будет там комфортно.       — Но это неловко, выставлять Вас из вашей комнаты! — мистер Талбот, казалось, был искренне расстроен. — Возможно, лучше именно нам с сэром Генри переночевать в… студии? Кстати, что это и где?       — Это флигель в саду, любезно предоставленный мне милейшей Хельгой Ольговной для работы, когда непредсказуемым музам вдруг вздумывается посетить меня просто в её поместье. Там достаточно тепло и уютно, если, разумеется, как следует протопить, только диван всего один, хотя и широкий.       — А! За это не переживайте, думаю, что мы всё равно проболтаем всю ночь с моими дорогими кузинами не выходя из этой комнаты, — отмахнулся сэр Генри, бросая пламенный взгляд в сторону скучающей за столом Декстрозы Цукерхерцевны. — Так что вряд ли мне понадобится сегодня кровать! А если и понадобится, то мистер Талбот изволит потесниться: мы мужчины, нам не привыкать к походным условиям!       — Ну, я надеюсь, что не такие они и походные! — обиделась за свои владения Алиса Евгеньевна.       — Ах, душенька, не сердитесь, это же мужчины! — Хельга Ольговна лихо умудрилась подмигнуть всем сразу. — А Вы, дорогой кузен, абсолютно правы! Вот к нам ещё Ммотенька присоединится, и тогда уж точно до рассвета проговорим. К слову сказать, — обратилась она к мадемуазель Зайцевой, — я подозревала, что флигель ваш нам сегодня пригодится, и камин там уже затоплен давно. Пошлю какую Маланью отнести туда фруктов, наливочки и закусок, чтоб нескучно было ночь коротать, а Вы, дорогая, бога ради, проводите мистера Талбота, а то сам он, опасаюсь, дороги-то не найдёт. Да возьмите Ксюшку — пусть свечку вам подержит, в том смысле, что в саду просто глаз выколи, да и замело несусветно.       И, совершенно довольная своей предприимчивостью и личной проницательностью, Хельга Ольговна незаметно подмигнула уже одной Алисе Евгеньевне.       Та, нежно зарумянившись от смущения и наигранной укоризны в адрес прозорливой хозяюшки, подняла глаза на мистера Талбота:       — Вы позволите проводить вас, мистер Эдмунд?       — Я почту это за особую честь, мисс Алиса. Ведите, я с радостью последую за Вами, куда прикажите, — отвечал воодушевлённый мужчина, предлагая прекрасной провожатой руку, на которую та оперлась с грациозной томностью.       Хельга Ольговна задумчиво поглядела им вслед и вздохнула с сожалением:       — Сколько политесу! Если бы все понравившиеся друг другу молодые люди выписывали столько ненужных словесных и прочих кренделей, с рождаемостью в стране стало бы совсем плохо! До оскомины!       И с нежностью погладив себя по животу, увлекла сэра Генри к освободившимся креслам у камина.       — Так значит, говорите, из родни у Вас почитай никого и не осталось? — сочувственно покачивая головой, снова вопрошала она заморского кузена, прикидывая, с кем бы из незамужних соседок было бы неплохо породниться.       — Да, дорогая кузина, — печально вздыхал мистер Найт, поудобнее устраиваясь в уютном кресле и потягивая из высокого бокала черёмуховое пиво. Благодаря благословенному напитку сэр Генри не только не испытывал никакого смущения от странностей самобытных ибенёвских традиций, но даже находил в них некоторую прелесть и очарование. Особенно прелестной и очаровательной казалась ему милейшая Декстроза Цукерхерцевна, которая, решившись наконец-то оторваться от какого-то умопомрачительного десерта, лёгкой нимфой выпорхнула из-за стола и приземлилась в кресло возле приятно впечатлённого родственника.       — А этот ваш дядюшка, Баскервиль который — Вы его хорошо знали? — участливо прислоняясь трепетной коленкой к кузеновому бедру, полюбопытствовала девица.       — Совсем не знал, — пожал плечами мистер Найт. — Мне о его кончине и о праве наследования сообщил старинный друг и поверенный дядюшкин — некий доктор Мортимер. Он и в курс всех дел обещал меня ввести. Там ведь дело-то какое-то странное с дядюшкой: то ли легенды какие-то оживают, то ли призраки… Впрочем, вас, милые кузины, подобным вряд ли удивить можно, — у вас вон какие чудеса, как само собой разумеющееся происходят! А я, боюсь, без поддержки да без вашей сознание расширяющей черёмухи не справлюсь-то с родовым проклятием. Хорошо ещё, что мистер Талбот согласился сопровождать меня в этом непредсказуемом путешествии…       — Да полно Вам, сударь мой, жаловаться! — беспечно махнула ручкой Хельга Ольговна, поудобнее устраиваясь в мягких думках. — Ну чего там в этой Англии непредсказуемого? Остров, полный садов и антиквариата… А черёмухи мы Вам с собой в любом виде организуем: хоть для выпить, хоть для покурить. Вы кальянчиком-то балуетесь, али как?       — Ну что ты, сестрица, говоришь такое? Мистеру Найту не настойки наши нужны, а родственное и дружеское участие, — и Декстроза Цукерхерцевна, чувствительной коленкой уловив дрожь кузенового тела и сочтя это хорошим признаком для дальнейшего углубления взаимопонимания, вдруг решилась сделать сэру Генри весьма неожиданное предложение: — А что, если мне тоже с Вами поехать? В Великую эту вашу Британию?       Хельга Ольговна, начавшая было придрёмывать в ласковых объятиях плюшевого кресла, резво оживилась и заинтригованно воззрилась на Декстрозу одобрительно-понимающим взглядом.       — А ведь и правда, отчего не поехать? — подхватила она, уже представляя, как будет отправлять своих многочисленных отпрысков на учёбу в какой-нибудь Оксфорд или Имперский колледж Лондона, под присмотр заботливой тётушки.       В глазах сэра Генри вспыхнул огонёк надежды:       — Ах, боже мой, неужели такое возможно? — он повернулся к Декстрозе Цукерхерцевне и даже осмелился взять её за руку. — Я был бы счастлив, если бы Вы согласились сопровождать меня в моё родовое гнездо.       — И куда это вы без меня собираетесь? — звонкой свирелью пропел над самым ухом у мистера Найта голос, заставивший его сердце подпрыгнуть и забиться в каком-то новом упоительном ритме.       — А вот и Ммотрёна Беньевна наша пожаловала! — заулыбалась хозяйка и, выбравшись из расшитых британскими флагами подушечек, подхватила под руку разрумянившуюся с мороза кузину. — Разрешите представить и рекомендовать, и без церемоний прошу вас, потому как Ммотя у нас барышня прогрессивная и церемоний всяких не одобряет.       Взглянув в ясные очи Ммотрёны Беньевны, всё ещё переполненной возбуждением и негой после удивительных приключений, сэр Генри понял, что он совершенно неожиданно для себя попал в очень непростую ситуацию: за какой-то час с небольшим обрёл сразу трёх кузин и умудрился влюбиться в двух из них одновременно. Ожившие призраки и родовые проклятия, померкшие в свете столь неожиданного поворота судьбы, вдруг перестали тревожить и волновать его. Расширенное черёмухой сознание кое-как попыталось подойти к вопросу рационально, но взбутотениные тем же зельем сердце и душа, ликуя от нахлынувших яркой лавиной чувств, отмахнулись от этих слабых попыток, одесской своей частью искренне надеясь на извечный народный авось.       Ксюшка, непринуждённо напевая «Ой ты чубчик, чубчик кучерявый», зажгла все имеющиеся во флигеле свечи в количестве шести штук и, оставив запасной фонарь, чтобы Алиса Евгеньевна смогла осветить себе обратную дорогу, нехотя убралась восвояси, кидая на застенчивого англичанина однозначно заинтересованные взгляды.       Мистер Талбот смущенно огляделся, оценив свернутые в рулоны холсты в стойке и мольберт, накрытый тонким полотном. В воздухе витал легкий запах красок, вездесущей сушёной черемухи и чего-то еще, тонкого и нежного, напрямую ассоциирующегося с хозяйкой студии.       — Так это ваши владения? Вы… Пишете картины?       — Да. В точку, мистер Эдмунд, — Алиса улыбнулась. — И немного стихи. Совсем немного. Впрочем, тут все их пишут. У нас здесь вообще атмосфера очень творческая, Вы не могли этого не заметить. Так сказать, местный нценский Монмартр вкупе с Монпарнасом! — она приблизилась к мужчине, и голос её зазвучал глубже и интимней. — И прошу, не удивляйтесь некоторой раскованности местных жителей и не принимайте ее за распущенность. Места просто у нас такие. Почти круглый год здесь цветёт черемуха. Ремонтантный сорт. Именно она, как все подозревают, влияет на умы и настроения, снимая некоторую зажатость и излишнюю чопорность. И это влияет на всех — и на хозяев, и на гостей этого чудесного дома. А то короткое время, когда она не цветет, здесь используют ее в сушеном виде. Привычка.       — А не слишком ли это похоже на наркотическую зависимость? — мистер Талбот озабоченно поднял бровь.       — О, нет никакого физического привыкания! — ещё ослепительней заулыбалась художница, наливая в бокальчики кристально чистую черёмуховку, заботливо оставленную на небольшом чайном столике вместе с фруктами и закусками. — Я знаю, о чём говорю, моё поместье в нескольких верстах отсюда, и я не всегда гощу у Хельги Ольговны. У меня нет её садов и когда я бываю дома, то не испытываю ни малейшего желания к этим цветам или продукции из них. Здесь же. Это скорей рефлекторное по отношению к месту и компании, нежели тяга к самому растению, — Алиса протянула один из бокальчиков внимательно слушающему её мужчине, а второй взяла сама. — Сейчас Вы несколько шокированы тем, что здесь видите, но если Вы проведёте в этом поместье сколько-нибудь дней, то, несомненно, тоже попадете под очарование этого дома и, возможно, избавитесь от кучи комплексов, а на время, и от некоторой скованности, присущей вашей нации. За знакомство? — она легонько коснулась своим бокалом бокала Эдмунда и пригубила напиток.       Мистер Талбот свой бокал осушил до дна и спросил с некоторым подозрением:       — А откуда, мисс Алиса, Вы знаете о том, что присуще, а что нет англичанину?       — Ну, вы не первые гости туманного Альбиона, которых видели эти места! — Алиса Евгеньевна выдержала удивленный и почему-то хмурый взгляд до боли знакомых глаз и продолжила: — Признайтесь, Вы не могли не оценить всю привлекательность здешних обитателей, несмотря на необычную для Вас обстановку феерии и открытости. Завсегдатаи нашего Балаганчика зачастую слишком прямолинейны, но они честны, добры и искренни. И очень любят жизнь и людей.       — И Вы тоже… бываете… фееричной? — мистер Талбот заинтересованно и узнаваемо прищурился, в очередной раз заставив Алису Евгеньевну слегка вздрогнуть. — Простите, мисс Алиса, я просто пытаюсь понять и вписать Вас в ту картину, которую я наблюдаю весь вечер. Вы были… такой молчаливой.       Алиса Евгеньевна, с трепетом отметившая весьма лестное внимание к её персоне, отряхнула невидимую пылинку с юбки и смущенно произнесла:       — Это просто характер, с ним и черёмуха не всегда справляется. Но если я не всегда активно участвую в местных забавах, то наблюдаю за ними с превеликим удовольствием. И очень люблю тех, кто здесь живет и гостит. Даже местное привидение.       — Что?! Привидение? Тоже ремонтантное?       — О, что вы, нет! Оно же не растение! Но, боюсь, крайне озабоченное! — Алиса Евгеньевна выразительно повела едва прикрытым лёгким шифоном плечиком. — Оно вселялось в гостящих у нас мужчин и заставляло совершать их весьма необдуманные поступки.       Мистер Талбот, сам не понимая отчего, немного нервно рассмеялся:       — И Вы, дорогая мисс Алиса, зная о демонах, обитающих в этих садах, собираетесь оставить меня вот так, наедине с ними?       Алиса покраснела в смущении, размышляя, обратить ли возникшую неловкость в шутку или лучше в приятное ночное времяприпровождение, но тут же решила, что природа её заинтересованности мистером Талботом скорее всего проистекает из его необычайной схожести с незабвенным кудрявым детективом, и печально отвела глаза к огню. Мистер Эдмунд, только в эту минуту понявший, что слова его прозвучали довольно неоднозначно и желаемого результата не вызвали, растерянно попытался хоть как-то реабилитироваться:       — Мисс, я искренне прошу меня простить. Я не подумал. Моим словам нет оправдания, — и на выдохе шепотом неожиданно добавил: — Наверное ваша черемуха уже… действует… Ремонтантная…       Алиса понимающе хмыкнула:       — О, мистер Эдмунд, я уверена, что Вы справитесь. И с тем, и с другим. Спокойной ночи.       И она, подхватив мутновато мерцающий фонарь, уже совсем направилась было к выходу, когда Эдмунд, несколькими стремительными шагами сократив расстояние между ними, протянул руку:       — Вы позволите?.. — он нерешительно дотронулся до аристократически тонкого запястья мадемуазель Алисы и, уловив в глазах доброжелательное согласие, деликатно коснулся губами кончиков её дрогнувших пальцев, а затем, смелея, и тыльной стороны ладони:       — … позволите…       Алиса в смятении наблюдала за застывшим мужчиной, губы которого никак не желали оторваться от ее, уже пылающей, ладони. Воздух, казалось, тоже накалился до предела — еще немного, и…       Губы скользнули чуть выше.       Тело художницы неожиданно, а впрочем, чего скрывать-то, — вполне ожидаемо ответило на эту лёгкую вольность. Больше всего ей сейчас мечталось отпустить ситуацию и поддаться взаимному порыву, наслоившемуся для нее на давние мечты и образы. Хотелось почти нестерпимо! Однако, неосознанное понимание того, что с мистером Талботом ей желалось бы совсем иного, совсем не так, — не ясно чего и как, но точно не сейчас, не после нескольких часов знакомства! — заставило её смущённо, но настойчиво высвободить руку.       Эдмунд вздрогнул и тряхнул головой, в свою очередь пытаясь прогнать приятное, но, как он уже догадался, довольно опасное наваждение, охрипшим баритоном заканчивая прерванную фразу максимально невинно:       ... — позволите полюбопытствовать, посмотрев ваши работы?       Не решившись более произнести ни слова, она только молча кивнула головой в согласии и выскользнула в ночь. Мужчина с улыбкой на мгновенье прикрыл глаза и, прижав пальцы к горящим губам, прошептал:       — Надо же… Ремонтантная…       Алиса Евгеньевна, взволнованно дыша от всё ещё бурлящего возбуждения нереализованных желаний, прислонилась спиной к закрытой двери и опустила тусклый фонарь. Рядом у стеночки кто-то нерешительно завозился и засопел. Испуганно вскинув руку с допотопным осветительным прибором, художница с удивлением разглядела в кутающейся в большой пуховый платок фигуре вездесущую дворовую девку.       — Ты чего это тут, Ксюша? — немного растерялась мадемуазель Зайцева.       — Да так, сударыня, случайно задержалась, — замялась девка, отряхивая с платка белые пушистые хлопья. — Думала, может помощь моя какая понадобится? Я сегодня уже многим помогла, и все довольны остались… А Вы что так скоро-то? Управились уже, али как? Скорострельный господин попался, што ли?       — Это что ты себе позволяешь, холопка ты эдакая? — возмутилась художница. — Что ещё за нездоровые инсинуации?       — Да конешно нездоровые, раз так скоро! — сочувственно закивала девка. — Застудился, может, в дороге-то? Морозы ведь не аглицкие. Да Вы, сударыня, не переживайте! Я такие примочки знаю, ключница наша делает, что всякие дисфункции как рукой сымет.       Привыкшая к бессодержательной и нескончаемой ксюшкиной болтовне, Алиса Евгеньевна только махнула отчаянно рукой и заспешила к господскому дому.       Плетущаяся сзади девка подсвечивала переданным ей фонарём и без умолку бубнила:       — А ежели с простаточкой чего, так массажик можно, а ещё, говорят, огурчик хорошо в зад-то вставить, только это прямо на грядке нужно, чтоб овощ от естественной среды обитания не отрывать…       В доме было неожиданно тихо и спокойно, только в малой гостиной были слышны голоса и какое-то движение. Похоже, мадам Хельга вместе с кузинами действительно всё не могли наговориться с новоиспечённым родственником.       Остальные гости, должно быть, уже разошлись по своим комнатам, утомившись от обильных и ярких впечатлений.       Перевозбуждённая же Алиса Евгеньевна спать никак не хотела, а потому тихонько проскользнула в одну из тёмных комнат, попросив услужливо кланяющуюся Ксюшку принести ей какого-нибудь успокоительного отвару. Устало опустившись в роскошное викторианское кресло, художница на миг прикрыла веки и расслабилась, пытаясь успокоить галопом несущиеся мысли.       Мистер Талбот, так внезапно возникший в её размеренной жизни и так неотвратимо похожий на того, кого строптивая память никак не хотела вычеркнуть из своих анналов, заставил её ещё раз по-настоящему задаться вопросом — а чего именно она хотела бы получить от быстротечной жизни с её изменчивым счастьем.       Вдруг лунный свет, невесомо скользнув по напряжённому алисиному лицу, вынудил её очнуться от раздумий и поднять свой взор на висящую прямо перед ней картину, с которой в неожиданно ярких лунных лучах, словно прожектором освещавших загадочное полотно, особым блеском засияли желанные льдистые глаза.       «Бог мой, это же та самая комната! И полнолуние, как на грех…» — Алиса затаила дыхание, уже точно зная, ЧТО именно сейчас произойдёт, боясь и одновременно всем сердцем желая этого.       ДВОЕ покинут волшебную картину и начнут свой очередной танец любви… «Еще и это… Я что, железная, что ли?» — отчаянно мелькнуло запоздавшее возмущение. Но сегодня всё и для всех, видимо, шло совсем не по-плану.       Ожидаемо материализовавшийся высокий бледный мужчина переглянулся с понимающе кивнувшим ему стоящим рядом блондином и вновь поймал пристальным взглядом широко раскрытые навстречу неизбежному и слегка паникующие от этой неизбежности глаза Алисы Евгеньевны. Тихая нежная улыбка едва заметно изогнула чувственные губы, и изящная рука творца и музыканта протянулась к художнице, словно приглашая совершить самое удивительное в её жизни путешествие.       Обомлевшая Алиса на миг замерла, остатками благовоспитанности отчаянно сопротивляясь происходящему с ней чуду, но всё нерастраченное и сокровенное, что копилось в ней всё это время и едва удерживалось в рамках приличий и вечных сомнений в необходимости и правильности, не смогло более противостоять искушению, посещавшему её сны не одну мечтательно-беспокойную ночь.       И, подавив остатки колебаний, она сладко потянулась к жаждущим её рукам.       Два прекрасных добрых ангела подняли художницу из кресла, увлекая за собой в какой-то немыслимый танец, и Алиса, не в силах противиться истосковавшемуся по ласке женскому естеству, безвольно отдалась восхитительному плену призрачных, но весьма ощутимых рук и губ.       Рядом внезапно зазвенела битым фарфором разлетевшаяся вдребезги чашка.       — Вот промежностью же чувствовала, что ещё сегодня чёй-то перепадёт! — радостно констатировала счастливо улыбающаяся Ксюшка. — Вы, сударыня моя, если не возражаете, то я себе светленького заберу, а то тёмненького я уже давеча того, оприходовала, а хочется хоть какого-то разнообразия.       Ничего не замечающая вокруг себя Алиса Евгеньевна ответила блаженным вздохом, обвивая тонкими руками стройную шею темнокудрого фантома и доверчиво прижимаясь к обнажённому алебастровому телу.       — Ну что, дохтур, — плотоядно усмехаясь подступила Ксюшка к белокурому призраку, — осматривать меня будете или сразу к лечению приступим?..       Когда первые робкие лучики рассвета проникли сквозь узорчатые гардины в гостиную, их полный воздушного золота свет ласково озарил прелестнейшую картину: в огромном кресле, словно нежная фея в чашечке цветка, спала полуобнажённая художница Алиса Евгеньевна Зайцева, заботливо укутанная в мягкий плюшевый плед чьими-то ласковыми руками.       А на людской кухне пьяненькая Ксюшка, задумчиво опохмеляясь, делилась с прочими Маланьями пережитыми за долгую ночь впечатлениями:       — Эх, бабоньки! Неважно, кто мужик: эльф, дракон, холоп али призрак, — на вкус все они горгонзола горгонзолой!