***
Цитадель — он помнил, что когда-то его спутник (конвоир, партнер по очередной игре — не равнозначные ли понятия?) назвал место, где обитало «Наследие», этим отдающим средневековьем словом — простилась с ним тихо и почти торжественно: он видел, как гасли лампы и блокировались замки буквально за каждым его шагом. Словно весь комплекс работал в эти часы только с одной целью — и Женя невольно задумался о том, что сейчас происходило с запечатанными в процессорах «Наследия» умами ученых. Спали? Работали над заданными государством задачами? Вели бесконечные загробные дебаты, чтобы развлечься? Компьютерное существование — идея, бесконечно обсасываемая фантастами и энтузиастами-техниками, без особой, впрочем, надежды на осуществление — было слишком близким, чтобы так просто выбросить его из головы. Как хищная птица, пролетело оно совсем рядом, разрезало упругими маховыми перьями воздух над головой, щелкнуло у уха когтями — и унеслось, чтобы застыть, выжидая вдали. Впервые подумал он, атеист и порядочный циник, о том, что, предлагая — без права отказа — ему вечную жизнь, у него отнимут какое-то, лишь интуитивно знакомое право. Может быть, право на вечный покой, или на перевоплощение и новую жизнь. В очаровавшей его победе науки над смертью проглянула бесконечная эксплуатация человеческой мысли, кабала для выдающегося разума. «Не хотели ведь они оцифровать Ольгу, отказались, когда об этом заговорил Зиновьев», — припомнил он, ступая по темнеющему коридору. Спутник отвлек его от тяжелых мыслей, остановив рядом с дверью лифта. Уже стоя в кабине без кнопок, он сказал: — Ты увидишь хранилище. Расскажи о нем. Стальная пластина отодвинулась, и, когда глаза ученого привыкли к сумраку, заполнявшему помещение, он увидел ряды прозрачных ванн, расположенных один над другим — ему показалось на мгновение, что они бесконечны, ведь потолок терялся в темноте. Было холодно, и от заполнявшей ванны зеленоватой жидкости поднимался пар. В жидкости чернели тела — свернутые, как непропорциональные исполинские эмбрионы. Солдаты подразделения «Омега», о которых Женя знал что-то важное, но на подступе к этому важному память обидно спотыкалась, оставляя лишь непонятную и почти неконтролируемую тревогу. Их здесь были сотни. Спящих или мертвых до поры до времени, и от мысли о том, когда и отчего наступит это время, Жене стало еще холоднее. — Кому рассказать? — спросил он, чтобы нарушить зеленоватую стеклянную тишину. — Он спросит.***
Для Ильи возвращение из небытия не оказалось столь шокирующим. «Пол конференц-зала, куртка Макса, — констатировало сознание. — Литвинов, куда ж без него. Макс. Диана — молодец, работает. Кто вообще позвал ее сюда, Макс? Хвостатик, ты здесь? Прием, как слышно? Надеюсь, ты не шаришь в доамнезийных воспоминаниях в мое отсутствие?». — Как вы? — спросила его Диана. — Вообще, с вами все должно быть нормально. — Так и есть, — подтвердил он, поднимаясь. — Что произошло? На самом деле он хорошо помнил все, что предшествовало потере сознания, но сейчас стоило проверить, не покажутся ли кому-нибудь эти знания излишними. Макс в красках описал произошедшее; Литвинов ничуть не препятствовал ему. Настроение сразу повысилось, хотя отчасти это следовало списать на постобморочную эйфорию, а не на относительную честность в коллективе. Илья, поймав на себе изучающий взгляд Литвинова, кивнул ему. — «Гость», похоже, тоже не пострадал, — сообщил он. — Выключил меня, когда что-то пошло не так. У вас к нему еще вопросы есть? На самом деле насчет Хвостатика он не был уверен, чувствовал только, что тот жив. — Нет. — Хорошо. Я могу идти? — Литвинов кивнул ему, и Илья, опершись, чтобы подняться, о край стола, поспешил покинуть комнату, наполненную неприятным желтым светом. — Куда ты идешь? — окликнул его Макс, и, не глядя на американца, бывший разведчик попросил Литвинова. — Задержите его. Хотелось просить у напарника прощения, но Илья понимал, что сможет сделать это позже. Он вышел, пряча глаза от выглянувшего между рваными тучами солнца, дошел до автобусной остановки и стал ждать, рассматривая окна смутно знакомых — еще времен его детства — многоэтажек с обвисшими, как груди у старух, балконами. Подошел автобус — глянув мельком на табличку сбоку от двери и убедившись, что сможет доехать до набережной, Илья забрался внутрь и встал у окна, взявшись за липкий поручень, хотя еще оставались свободные места. Отсчитав мелкие монетки — те деньги, что отдал едва не обманутый Максом таксист — Илья прижался лбом к грязному стеклу, понаблюдал за уползающим из-под колес серым языком асфальта и спросил молчащего Хвостатика. — Планета, которой нет на «неправильной» карте, — твоя родина?***
— Родина или нет — ты ведь не можешь этого знать, — отозвался пришелец на давно заданный ему вопрос, когда Илья уже смотрел в свинцово-серую енисейскую воду за черным кружевом кованого ограждения. — Знать тебе и не надо, думай, как почтешь нужным. — Ты сейчас, — Илья поднял кусочек зеленого бутылочного стекла и швырнул в воду. Погода была ветреная, и среди ряби даже не заметно было, где он упал, — сам себя накручиваешь. Я ведь мог и просто догадаться, как считаешь? — Считаешь, ты прав? — Не знаю. Но я видел. И, ручаюсь, я не просто видел — я почувствовал, что это был твой дом. Ты откуда-то узнал о «Щите и мече» и пришел, чтобы защитить свою планету. Наверное, думал, мы твои враги, а столкнулся просто с незнанием? Поэтому ведь ты и удержать себя в руках не смог? — Не смог бы субстрат мои мысли прочитать, — агрессивно ответил Хвостатик. — Прочитать не мог, просто домыслил — у вас кора полушарий куда больше нужного развита, вы субстрат мутантный, неудачно развившаяся ветка. — А ты мне голову не морочь оскорблениями, — приказал Илья. — Не знаю, на ком вы на своей планете паразитируете, но мы — разумные существа, такие же, как вы, а не просто мутанты с гипертрофированным мозгом. Я с тобой как с равным, а ведь в нашем понимании любой паразит — вошь презренная, у нас даже ругательство есть такое. Убедившись, что возмущенный резкой отповедью пришелец не собирается возражать — хотя отчетливо ощущались волны исходящей от него агрессии, и было понятно, что он едва сдерживается, чтобы не причинить носителю боль — Илья продолжал. — Скажешь, я твое болото с небоскребами из своей головы взял? Может, как раз наша чрезмерно развитая кора позволяет ваши мысли читать? Я его как сейчас вижу — посмотри и скажи: твой это дом или нет, мне можешь даже не говорить ничего. — Ничего ты не понял, — сообщил Хвостатик. — Не понял, даже если действительно увидел, но тебе понимать и не надо, ты свою задачу уже выполнил. Выполнил даже быстрее, поэтому я намерен уйти сейчас. — Я, может быть, могу тебе помочь. А больше вряд ли кто помогать тебе захочет, — попытался удержать его Илья. — Захочет или нет — а помогут, я на добровольцев не полагаюсь, — парировал Икс-Эн-Три. — Я, кстати, тоже не по доброте душевной тебя катал, — заметил Илья. — Ты мне обещал информацию. — Информацию получишь. Илья запоздало понял, что это обещание звучало мстительно. И тотчас его шею пронзила резкая боль, точно голова отделилась от тела, и во второй раз земля ушла из-под ног, на секунду он нырнул в темноту, подумав, что понимает, что мог бы чувствовать выдернутый из сети телевизор. В следующую секунду — по крайней мере, так казалось — к нему склонялась девушка в куртке с пушистым воротником, стоявшая рядом на коленях, и кончики крашеных волос щекотали его обветренное лицо. — Мой должок, слушай и запоминай, — сказал ее губами Хвостатик. — Слушай и запоминай: президент твоей страны умрет совсем скоро. Совсем скоро — и на глазах у всего твоего народа. Народа, который ты никогда не защитишь, потому что ты — биологически отстающая форма жизни, как бы ты не отличался от себе подобных. — Ты угрожаешь? — спросил Илья, глядя в чужие прозрачные глаза. Ее дыхание согревало его лицо. — Не думай, что смерть президента предотвратит использование «Щита и меча»! — Использование «Щита и меча», может быть, как раз моя цель; не тебе, субстрату, судить, — ответил Икс-Эн-Три спокойно. — Судить тебе только, слушать меня или нет, но — неважно, угрожаю ли я — это и есть информация, которую я обещал. Новая шкурка Хвостатика резко поднялась, шатнулась и ухватилась за ограждение. Илья видел, как обломились ногти на неудачно согнутой руке. — Эй, Хвостатик! — окликнул он. — Еще один вопрос: я чем-нибудь отличаюсь от других людей? Девушка походкой сомнамбулы двинулась вдоль набережной. Когда Илья уже готов был отвести взгляд, она обернулась и кивнула через плечо.