***
Ориентироваться внутри Центра самостоятельно оказалось на удивление легко. В хозблоке Макс столкнулся с омеговцем, достающим банки с верхней полки. — Привет, — сказал он, заходя в склад. Солдат ответил ему кивком головы и вскрыл банку, вытряхнув паштет на пластиковую тарелку, потянулся за следующей упаковкой. Извлек ее — не отличающуюся по размерам и форме — откуда-то из глубины, отодвинув несколько других, вылил в глубокую миску консервированный суп. — Обед президенту? — спросил американец, рассматривая пластиковый поднос. — Да, — солдат прикрыл тарелки прозрачной крышкой и посторонился, пропуская Макса к полкам. Банки с выцветшими этикетками ютились здесь хаотически, и понять, каким образом солдат, глядя в другую сторону, выбрал нужную, не представлялось возможным. — Глаза у вас на пальцах, что ли? — хмыкнул американец. Как и всегда, омеговец проигнорировал отпущенное в его адрес высказывание.***
Придерживая двери ногой, Макс втащил коробку-поднос, заставленную вскрытыми банками, в кабинет химика. Комната была пустой, а вот сероватый «глаз»-индикатор аппарата на тумбе в углу, похожего на кулер, теперь светился оранжевым. Только отодвинутые в угол стулья да висящий на спинке шарф Дианы подтверждали, что дверью он не ошибся. Макс, оставив поднос прямо на полу, повернул в коридор и лицом к лицу столкнулся с Дианой. — Женя сказал, ему нужно обойти вторженцев, — сообщила она неуверенно. — Там кому-то плохо… — Плохо? — Макс вскинул брови. — Можно подумать, Жене самому здесь не плохо. Надо же так метаться вокруг этих тварей… — заметив, как нахмурилась женщина, он поспешил сменить тему. — Будешь кушать?***
Хотя температура синтетической кожи была очень комфортной, а слой застывшего «желатина», казалось, ничуть не мешал воздуху поступать к коже, само осознание того, что тело облегает плотно пригнанный чехол, причиняло дискомфорт. Илья бегло пролистал принесенные документы, раздумывая о том, насколько опасным будет поставить на них подписи. Вначале мысль о том, что один день едва ли способен многое решить, показалась ему справедливой, и он решил не подписывать ничего. Но потом пришла в голову новая идея, порожденная смесью тревоги и скуки. Вдруг именно задержка с подписанием того или иного приказа окажется решающей? Например, нейтралитет с некоторыми враждебно настроенными странами задержка длиною в день вполне может нарушить. Знакомый президентский росчерк — он притворился, что просто расписывал ручку — лег на бумагу легко, с первой же попытки. Самому Илье он показался практически неотличимым. А мог ли догадываться Хвостатик, какие решения Илья вынужден будет принимать, обладая властью главы государства? Недоверие, что, расшалившись, гонялось за собственным пушистым хвостом по темному ковру в кабинете, как шаровая молния, вскинуло голову, чтобы подтвердить: «Да, разумеется, мог и догадывался. Более того, он именно на это и рассчитывал. Как ты думаешь, ты уже сделал то, что он хотел?». Сделав еще один круг по ковру, рыжий кот развалился как раз на том месте, где возился недавно уборщик, и предположил: «А настоящего президента, кстати, могли и убрать без лишнего шума. Может, кстати, это была идея Литвинова: свой человек у власти — это очень неплохо. Ты, вообще, уверен, что в данный момент он еще жив?». Илье стало еще хуже; он понимал, что даже через новостную ленту о «своей» смерти наверняка не узнает. Скомкав бумажку с росписью, он швырнул ее в урну для бумаг. С шуршанием Недоверие, воображающее себя котенком, бросилось следом за новой игрушкой, чтобы подкатить ее к ногам уткнувшегося в текст заготовленной речи Ильи. Он сходил с ума.***
— Отмени это, — вместо приветствия произнес Икс-Эн-Три, рывком распахнув дубовую дверь. Старший Брат нехотя разжал оплетшие ручку щупальца, позволив ему пройти. Багровые отростки, бессильно чавкнув, упали на пол, как куски мертвой плоти, но тотчас зашевелились и поползли, натыкаясь друг на друга, вверх по ногам «шкурки». На прорванных на коленях колготках заблестели ниточки густой слизи. — А что, если я скажу «Нет»? — осведомился Старший Брат вкрадчиво. Икс-Эн-Три досадливо отряхнул щупальца, те вновь шмякнулись на пол. — «Нет» скажу и я тебе, — отозвался он. — Тебе, должно быть, неизвестно, но сейчас на месте президента совсем другое существо. — А мне, — Старший оскалился в усмешке, — плевать. — Плевать, говоришь, брат? — «шкурка» Хвостатика качает головой, и мокрые от снега волосы хлещут ее по щекам. — Брат, ты такой предсказуемый… — Крови будет много, и не важно, чьей — это их деморализует, — рассуждает тот. — У меня будет время для нападения. — Нападение — это то, к чему ты подтолкнешь их. Их, наоборот, нужно заставить оставаться на месте. — Разведка выяснила, они еще не готовы к запуску станции. Я их опережу, — живое содержимое комнаты, как внутренности калейдоскопа, перекладывается в очередную комбинацию. — У меня достаточно резервов, чтобы выиграть эту игру. — Игрой ты называешь происходящее совершенно зря, — Хвостатик стоит неподвижно, свесив руки и оставаясь единственным стабильным элементом, осью, вокруг которой складывается новый кровавый узор. — Зря считаешь, что, получив власть над огромным количеством субстрата, ты смог получить контроль над ситуацией. Ситуация, в которой мы находимся сейчас, должна решаться гораздо тоньше, при помощи сложной комбинации. Комбинации, в которой должен участвовать тот, которого ты готов убить вместо президента просто потому, что тебе «плевать», — он говорит громко, срывая горло своего временного вместилища. — Плевать — тогда уступи мне, я прошу тебя о малом, просто не мешай мне! Старший Брат наблюдает за ним снисходительно, но вскоре теряет терпение: глаза в клубке щупалец загораются зловещим зеленым огнем. — Ты говоришь не мешать тебе? Просишь об маленьком одолжении? Я тоже просил тебя не трогать человека по имени Эрик Уэст. — Эрик Уэст жив, — фыркнул Хвостатик. — Да, но вопреки твоим махинациям, а не благодаря им, — парировал Старший Брат. — Думаешь, я не замечаю твоих делишек с Бдбоу? А вербовки пришельцев, которых я приказал уничтожить? И вот теперь этот человек… Зачем он тебе? Я бы подумал, конечно, что сейчас ты решил последовать моему примеру, но ты ведь не можешь… Икс-Эн-Три все так же неподвижен. — Не можешь ты упустить случая напомнить о моем бессилии, — выговаривает он, с трудом сдерживая ярость. — Бессилии, которое тебе очень помогает самоутвердиться, да? — Я просто рассуждаю вслух. Тебе ведь ничем это не поможет, одной фигурой партию не выигрывают. — Выигрывают или проигрывают те, кто играет. Играет, как ты, например, но не я. Я не могу играть, слишком много мы ставим, чтоб идти на поводу у любопытства и азарта. — Как же ты любишь изображать одинокого героя-мученика, — Старший снова усмехается, демонстрируя треугольные желтоватые зубы. — Но ты ведь только придумываешь, полагаясь на меня, как на исполнителя. Ты давно действуешь за моей спиной, словно я так уж глуп, а теперь просишь меня остановиться… Ты говорил, тебя никто не остановит на том пути, который мы выбрали. Так вот, меня — тоже ничто не остановит. И в том числе — ты. Багровый плющ оплетает конечности девушки, сдавливает живот и грудь, но теперь уже не спадает от единственного движения — напрягается туго и прочно, превратившись из почти безжизненной плоти в грозное оружие. — Ты не посмеешь навредить мне, — Хвостатик едва может говорить, ведь ребра его «шкурки» стиснуты. — Нет, разумеется, нет, особенно пока что. В этом нет нужды, — еще одна рука цвета запекшейся крови обвивает тонкую шею, ощупывает неровности выступающей гортани, прилипает к пульсирующей под кожей артерии. — Тебе хватит достаточно меньшего, чем то, что действительно убьет тебя. Ты, например, когда-нибудь чувствовал, как они умирают? Ручаюсь, что нет… — Нет, — признает Хвостатик, когда Старший Брат вынуждает его тело поднять глаза к потолку, на себя, — но это не имеет значения. Не имеет значения, убьешь ты субстрат или даже меня самого, я давно уже мертв в определенном смысле, и ты сам это знаешь. — Я могу показать тебе, как они видят смерть, — шипит монстр. — Болезненно… и медленно, нескончаемо медленно… и я не позволю тебе уйти раньше, чем все закончится… Черной каплей он свисает к человеческому телу навстречу, раскрывает уродливый влажный зев прямо перед лицом, на какую-то долю мгновения вызывая у Хвостатика неуместное и глупое желание возвратить «шкурке» возможность воспринимать происходящее: у спектакля ведь должен быть впечатленный зритель, а сам он на эту роль совсем не подходит. — Раньше, чем все закончится, тебе станет жалко свой обожаемый субстрат, — бросает он презрительно, высвобождаясь из удушающих змеиных колец щупалец. Ногти утопают в темных склизких сгустках. — Субстрат, который перед тобой трепещет, нескончаемые обертки для твоих детишек. Детишек, которым, как и тебе, плевать, откуда они пришли, была бы жратва и власть. Власть, за которую ты продался, и за которую теперь трясешься настолько, что боишься даже меня. Меня и моих планов, в которых твой земной питомник «разумного» субстрата не стоит нашей настоящей родины. — Да пойми же ты наконец! — хлюпнул Старший Брат, снова распластавшись по стене. — Ее давно нет! — Давно нет и нас двоих, в таком случае, — Хвостатик невесело усмехнулся и сбросил — так же, без капли страха — держащееся за дверную ручку щупальце. — В таком случае, я буду действовать, не считаясь с тобой.***
Держа стакан с плещущимся в нем шипучим раствором, химик быстро спустился на нижний уровень, набрал код на панели и прошел в подсвеченный красным коридор. — АН-01, — позвал он, ткнув кнопку селектора. — Что у тебя? Девушка — к удивлению Жени, амеба предпочитала сохранять человеческий облик даже тогда, когда необходимости в этом не было — подошла к приемнику. — Передайте ей, я никуда с ней не пойду, — твердо сказала она. Женя хотел было переспросить, но понял, что, показав свое неведение, лишится всякой возможности разобраться в происходящем. -Хорошо. Но почему? — спросил он. «Аня» обхватила стакан — не по-человечески, жадно обернув его предплечьями, как лентами резины — и приложилась к нему, сделав несколько глотков. — Она нас предала. Не пускай ее ко мне.