Мировая Имунная Реакция

Илья закончил короткое совещание с президентом тем, что развел руками в ответ на замечание о затянувшейся операции. Президент лишь кивнул — очевидно было, что ничего другого он не ждал, и Илья поймал себя на ощущении этакой обыденной безнадежности, сквозившей в их молчаливом диалоге. Это возвратило его мыслями к Ольге, вернее, к равнодушию, с каким Николай и Оксана обсуждали ее нынешнее состояние. «Устали переживать, — подумал он с внезапной острой жалостью и почему-то злостью. — Скорее бы все закончилось». Илья признавался себе, что слово «закончилось» означало отнюдь не выздоровление, и не ощущал укоров совести (впрочем, ее наличие у «Проекта I» он вообще ставил под сомнение). Ольга для него давно уже умерла — может быть, в тот момент, когда кровавая рвота хлынула из ее горла на грязную лестницу, может, немногим позже. Умерла — и в то же время продолжала умирать до сих пор, мучая окружающих своей агонией, выматывая их то надеждой, то отчаянием, и пугая, как неупокоенный призрак. Вокруг нее, мертвой, все еще вращался какой-то огромный, сокрушительной силы маховик. Вопреки его воле сознание впилось в пришедшую мысль цепкими и мягкими кошачьими лапами. Ольга словно разделилась на две части — человека и звено в той цепи, которой были спутаны и Литвинов, и подразделение «Омега», и бог знает какие еще силы. Первую он уже похоронил, вторую, призрака, наделенного слепым могуществом, — подозревал и боялся. Илья чувствовал: Ольга начала «расслаиваться» еще задолго до болезни, и сейчас эти части просто расходились окончательно. Он вспомнил об СПО — не мог не вспомнить, в конце концов, пережитое было одним из самых сильных впечатлений после амнезии, а сейчас ассоциации поневоле напрашивались. Вспомнил о Викторе Слюдянине, о котором не мог думать иначе, как о предателе. Хотя тот, кто расстрелял его группу, был уже не Виктор Слюдянин. А самого Илью от такого «предательства» отделяли однажды миллиметры, и ни до, ни после он не испытывал такого страха. Ольга — нынешняя Ольга, которая назвала его Илей, не-Ольга, если угодно — сказала про Слюдянина: «Бедный!». Не потому ли, что понимала свое с ним сходство? «Бедная?» — вопросительно подумал Илья и покачал головой — неискренне вышло. Та злость, которую Илья с удивлением обнаружил в себе, была обращена на капитана Шелехову, не сумевшую нормально, по-человечески перейти в мир иной. — Хвостатик, — приказал он, отдавая себе отчет, что с Максом в таком состоянии лучше не видеться, — верни меня обратно. *** Во сне время течет иначе: можно провалиться в сон на пару минут и прожить историю длиной в жизнь; а можно всю ночь видеть одно-единственное мгновение — не бесконечно повторяющимся, как показали бы в кино, а просто неимоверно затянутым. Правильнее, наверное, сказать, что во сне не время течет мимо сознания, а сознание движется — или не движется — вдоль прямой временного отсчета. Точно так же не поля и города несутся мимо окон автомобиля, а автомобиль, способный в любую секунду сбавить или повысить скорость, остановиться — или вовсе сдать назад — проезжает их. Но ни один автомобиль не может ехать по двум дорогам одновременно, как не может мгновение находиться на одном шоссе, потом «перепрыгнуть» на другое, на третье, и снова возвратиться в ту же самую точку на первом. Вряд ли кто-то стал бы отрицать, что время во сне может претерпеть любую из этих метаморфоз, В реальности, где время остается определяющей физической данностью внешнего мира, а не монтируемой сознанием кинолентой, подобное невозможно. Поэтому правильнее сказать, что Кейт снился сон, кошмарный (даже по меркам ее снов) и затянутый. Ей снился десяток снов, наложенных один на другой, как карты в колоде, рассыпающихся и цепляющихся друг за друга краями; или, может быть, десятку Кейт, запертых в подвале, снился один и тот же кошмарный сон. Кейт стреляла, инстинктивно заслоняя лицо предплечьем; Кейт спрыгивала вниз и бежала вверх; и Кейт звала Лео (впервые — по имени), кричала, оглохнув от собственного голоса, когда Кейт, упираясь коленями в бетон, дергала край вплавившейся в стену двери; и Кейт всё еще держала на мушке бледного от ужаса Лео, пятящегося спиной в сторону твари. Лео пятился, и Лео же тянулся за видимой только ему миной, и Лео отшатывался к стене, с глазами, расширенными от потрясения — вернее, с одним глазом, второй уже сожрало пузырящееся черно-багровое пятно, и даже голова с этой стороны будто бы вмялась, обкрошилась, сделавшись похожей на белое надкушенное яблоко на эмблеме компании «Apple» — Лео, все еще верящий в спасительную случайность и роняющий слипшиеся куски пальцев на носок собственного ботинка; Лео в рубашке, перепачканной на груди, как у неопрятного ребенка, только вот это жирное и склизкое, похожее на мазут пятно только что сползло с его щеки, мечущийся, как курица с отрубленной головой, Лео, в которого Кейт всаживает две последние пули, хотя бежала, вроде бы, чтобы помочь. Лео кричал, и, спотыкаясь, крутился по захламленному полу, и рушился, переломанный лавиной блестящей плоти, а Кейт уже просто билась в намертво заклиненную дверь. Может быть, если бы сейчас ей не снился кошмарный сон наяву, она могла бы понять, что Ю вовсе и не пытался попасть в помещение этим путем, прежде чем проломил потолок — он попросту позаботился, чтобы врагам было невозможно его покинуть. Сказать, взбудоражил ли Ю, как дикого зверя, вкус крови, не мог бы даже Митчелл — но, уничтожив одного противника, тварь начала охоту за оставшимся с утроенным рвением. Кейт, окончательно дезориентированная наводнившими подвал галлюцинациями, даже не поняла, что движущаяся на нее тварь — вполне реальный Ю, осязаемый и смертельно опасный, а не очередной призрак недалекого прошлого. Удар смёл ее на ступени; пнув тварь — нога отскочила, как от резиновой покрышки — Кейт увернулась от несущейся туши, намеревавшейся попросту раздавить ее об стену. Кейт попыталась вскочить на ноги, осыпавшие ее тело крошки бетона застучали по полу — изувеченный Лео все еще метался перед ее глазами, а сама она, кажется, стреляла, стоя где-то далеко наверху. Щупальце, внезапно удлинившись, метнулось на звук, как язык хамелеона, с хлестким ударом встретилось с ее лодыжкой, и Кейт вновь упала, как подкошенная. Ноги будто туго связали вместе; в темноте — Ю, вновь «переводящий дыхание» после своей стремительной и тяжелой атаки, как носорог, заслонял собой почти все окружающее пространство — Кейт не могла понять, отнялись ли ступни от удара или же тварь действительно держала ее. Лео пятился к стене там, внизу, а Кейт целилась ему в лицо. Лучше бы она выстрелила… Кейт начала ползти, и кольцо на ее ногах стиснулось еще крепче — ей показалось, что голени сейчас перережет. Ю, встревоженный попытками добычи бежать, решил перехватить ее понадежнее — теперь натянувшиеся, твердые и неожиданно длинные щупальца обвивали ее до середины бедер, впиваясь в тело. Щупальца волнообразно сокращались в стремлении полностью оплести и парализовать ее; от того, как туго они были сжаты, любое их движение рвало кожу и мышцы, точно истертым стальным канатом. В карманах хрустели мелкие железки и обломки пластика. Казалось, Ю решил раздавить ее, но кости, подвергнутые со всех сторон одинаковой силы давлению, не ломались. Зато мягкие ткани, окружавшие их, расплющивало между телом пришельца и скелетом Кейт — нечто подобное испытывает жертва удава. Змеи избегают ломать добыче кости, чтобы не подавиться, и, вопреки расхожему мнению, не обвивают шею жертвы — они методично скручивают ее, начиная с конечностей, чтобы удобнее было заглотать целиком. Ю, судя по брошенным на полу останкам Лео, глотать Кейт не собирался, но едва ли это сделало бы ее смерть более легкой. Кейт вдруг поняла, что еще немного — и ее грудная клетка тоже будет стиснута, и тогда, какую боль бы она не испытывала, не сможет даже закричать. Поэтому она закричала сейчас — бессловесно, негромко и по-чаячьи тонко — звук вышел какой-то неубедительный, слабый; он не раздался, а будто упал с ее синеющих искусанных губ в бетонную пыль. Этот мертворожденный крик — или отозвавшийся на него тихий и злорадный смех Фокса — внезапно разбудил ее, прервал затяжной кошмар. То, что давно должно было прийти, но скромно топталось за дверью ее сознания, вытесненное чувством вины и шоком — ярость, страх, ожесточенная воля к борьбе и внезапная жажда жить — наконец ворвалось, сокрушая на ходу стены. Да как она вообще позволила этой мрази прикоснуться к себе?! Громко — громче, чем кричала минуту назад — Кейт втянула в легкие воздух, сознавая, что второй возможности сделать вдох может не представиться, и выхватила из рукава запасной нож.