***
В лаборатории экспертизы почти не было сотрудников, большинство покрашенных в белый железных дверей было заперто. Женя сидел у микроскопа, рассматривая образец настоящей крови пришельца, в то время как необходимая проба обрабатывалась. Сейчас, уже утратив сходство с человеческой кровью, густая черновато-оранжевая субстанция подрагивала на стекле, понемногу сворачиваясь, несмотря на антикоагулянт. Среди телец различались только черные крупинки тромбоцитов, остальное было тонкими прозрачно-рыжими волокнами, которых оказалось совсем немного. Судя по тому, что заметил Женя, эти волокна представляли собой проводящие структуры и легко смыкались в цепочки под действием электрического тока, чему способствовало окрашивающее их железо, по поверхности покрывавшееся оксидной пленкой. — Жидкие провода, — охарактеризовал химик систему, чтобы пояснить заглядывающей через его плечо Ольге. Думаю, таких пришельцев можно вычислить по электромагнитному полю. У капитана снова зазвонил телефон. — Меня сейчас вызвали на место происшествия, — сообщил Михаил. — Убит мужчина. Документов при нём нет, но судя по всему — это Мошарчук.***
Пришелец закончил заполнять документы, аккуратно сложил их на край стола. — Скажите мне, можно ли считать убийцей того, кто поедает уже умершие тела? — неожиданно спросил он. — Думаю, нет, — осторожно ответил Илья. — А того, кто поедает ещё живое тело, но тело, которое умрет через считанные часы или дни? — доктор склонил голову набок. — Я знаю, это риторический вопрос. — Я понимаю, что подобное прозвучит глупо, но да — это убийство. Иначе со временем разговор пойдет уже не о часах и днях, а о годах. Что такого в убийстве — человек все равно смертен, так? Доктор помолчал. — Вы говорите разумно. Но вы меня поняли: зачем ждать, пока тело медленно погибнет, успев израсходовать некоторое количество ценных ресурсов, но не будет пригодно ни к деятельности, ни к воспроизводству здорового потомства, если это тело может само послужить ресурсом? Биологический мусор требуется убирать, иначе он накапливается и вредит остальным. — А вы думали именно так, когда разговаривали с тем мальчиком? — не выдержал Илья. — Да. Именно так. — Я могу считать ваши слова признанием? — жестко спросил бывший разведчик. — Вы вольны считать это чем угодно, но это не признание в убийстве. — Если я всё верно понял, то вы — разумное существо, которое ввиду своей разумности отказывается от убийства в его понимании, но не гнушается убивать тех, кто обречён на смерть. К чему этот спектакль? Или вы только сейчас поняли, что мы считаем убийством то, в чем вы сами не видите преступного? — Вы, я вижу, полагаете, что я пришёл откуда-то, где есть то, что вы называете цивилизацией, с собственной культурой, философией и моралью. Но вы ошибаетесь. — Но вы ведь разумное существо? — Думаю, да, — доктор усмехнулся. — Но это не означает, что таким я был всегда. Адаптации иногда бывают просто потрясающими. Будучи активными хищниками, форма жизни, которую вы именуете энергокрадами, разумом не была наделена — ни в человеческом понимании, ни в моем нынешнем. Илья вспомнил различия между отпечатками на спинах жертв. — Вы изменились? — Да. Когда мы попали в новую среду — я, к сожалению, не могу сказать, откуда, поскольку конкретного представления не имею сам, — меня преследовали, и я скрывался. Я был истощен, мои батареи сели (если вас устраивает это выражение), даже какое-то небольшое животные скинуло меня и искусало. И тогда я забрел в какое-то теплое место. Там был человек — я вначале сбежал, полагая, что он попытается убить меня, — но потом понял, что он тоже очень слаб и не может подняться. Помню, я едва смог взобраться к нему: он лежал выше пола, наверное, на кровати, а у меня совершенно расползались конечности, и я бился об поверхность; и очень много сил у меня ушло, чтобы перевернуть его — он был тяжелым и хрипел. Но я получил много энергии от него, и — еще что-то вроде понимания, что рядом должны быть другие люди, столь же беспомощные. — Можно, я заткну его?! — перебил Макс. Он так сильно сжал кулаки, что было слышно, как захрустели суставы. — Подожди, — тихо попросил Илья, как зачарованный вслушиваясь в исповедь пришельца. — Благодарю, — кивнул ему тот. — Сейчас я полагаю, что это тоже была больница. За это время я стал меняться — мои задние электроды уменьшались — у этих людей энергии в теле почти не было, функционировал только мозг — поэтому передние электроды стали массивнее. Тогда же я впервые начал мыслить — доставал себе ключи от комнат, следил за появлением новых людей. Понял, что отмиранию слабых никто не удивляется, и пользовался только ими — их хватало не так надолго, как здоровых, но примерно полмесяца на одном организме я мог продержаться. Но мне приходилось прятаться от людей посильнее. Доктор задумчивым взглядом окинул кабинет, остановившись на схеме человеческого тела. — Когда я понял, что могу сделать что-то подобное — стать для них похожим на них самих, я справился и с этой опасностью. Однако тогда я уже понимал, что неизвестные другим люди привлекают много внимания, а потому решил действовать иначе — я дождался, когда молодой практикант зайдет в подсобное помещение, и забрал всю его энергию. Это было первое и единственное настоящее убийство — мне нужны были силы для выполнения моего плана. Даже не оборачиваясь к другу, Илья ощущал его ярость и отвращение. — Не надо, — произнёс он. — Я спрятал тело — в морге, среди неопознанных, — и занял его место. Изучал медицину два года, но мне этого хватило. Стал работать в реанимационном отделении — там доставало людей, которым следовало умереть. Ваша жизненная форма дала мне больше, чем просто выживание, — и я выполняю важную функцию, помогая поддерживать чистоту. — А кто тебя просил о таком одолжении?! — взвился Макс. — Фашист чёртов! — Дождёмся Ольгу, — мрачно произнес Илья. — Вероятно, она распорядится убить его, но не торопись. «Что-то не так! Что-то происходит! — рыжий кот терся о его ноги. — Ты же ЧУВСТВУЕШЬ, что что-то не так!». — А ты, — обратился он к доктору. — Почему тогда убил не этого мальчика, скажем, а не почти здоровую женщину? — Мальчика перевели сюда уже после её смерти, — возразил доктор. — А выбора у меня не было — она одна была среди пациентов с критическим состоянием хронической болезни. Не прожила бы более года, я думаю.***
Телефон вновь зазвонил. На дисплее высветился номер Михаила. — Алло? — нервно ответил мужчина. — Слушаю. Похоже, наш доктор всё же у... Он осёкся, поняв, что не слышит ответа. Из трубки донёсся звук, отдающий чем-то сырым и липким — словно кто-то очень шумно сглатывал слюну или отдирал скотч. — Михаил? — подавив смешанное со страхом отвращение, переспросил Илья. — Михаил, ты слышишь меня?! Звук повторился, оборвавшись в тугую икоту. — В чём дело? — спросил Макс, заметив, как потемнели глаза Ильи. — Пока не знаю. Но ничего хорошего, — бывший разведчик быстро вынул ноутбук из сумки. — Следи за доктором. Он спешно вбил номер телефона Михаила в программу пеленгации. Глянул на карту — какой-то жилой дом. — Кто-то из наших в опасности? — спросил американец. — Ответь наконец. — Да. Михаил. Я выезжаю, ты оставайся. — Давай лучше я, ты даже не привит, — возразил Макс. — А ты проследишь за доктором. — Нет. Ты по-русски два слова связать не можешь, — бросил Илья, вызывая такси. — И ты, если что-то случиться, расправишься с доктором — а я могу и не суметь. Он выбежал из больницы — машина уже подъехала. Назвав адрес, Илья попросил: — Гоните как можно быстрее! — Странно, — удивился водитель. — Обычно просят поторопиться в больницу, а не из неё...***
Позвонив в домофон, Илья представился полицейским — проблем не возникло — и, держа в руках ноутбук, двинулся по лестнице на сигнал. Пеленгатор вывел его на квартиру на третьем этаже. Илья несильно толкнул дверь, убедившись, что та заперта, и вынул из кармана универсальные ключи — попросту отмычки. Он бесшумно вошел в квартиру и тотчас отшатнулся к двери. Аккуратная кухонька с круглым столом, накрытым скатертью, была залита кровью, тяжёлый запах — даже не просто запах крови, а свеженины, как на бойне, — заполнял воздух. Было тепло. Тело в полицейской форме, коричнево-бурой от подсыхающей крови, скорчилось под ножками стола, липкие скрюченные пальцы сжимали край скатерти и запутавшийся в ней телефон. Тёмные пятна поблескивали, почти не высохнув ещё, на стенах и даже белёном потолке. Илья, сдерживая тошноту, наклонился над телом: Михаил был мертв. Ему нанесли множество ножевых ударов, превративших живот в месиво и пронизавших грудную клетку так, что местами виднелись ребра со свежими насечками; один глаз был выбит. Чуть поодаль валялся баллончик без этикетки, смятый и запачканный бурыми отпечатками. А затем бывший разведчик заметил второе тело, сидящее у стены и тоже залитое кровью. Но человек этот — мужчина в дешёвом офисном костюме с разорванным воротом и потяжелевшими от крови рукавами пиджака — был жив. Он сидел на корточках, привалившись к стене спиной, и мерно, редко дышал. Открытые глаза смотрели в потолок, большой мясницкий нож лежал, рукояткой упираясь в носки ботинок, на лезвии были заметны обрывки плоти. Медленно Илья подошёл ближе, не выпуская пистолета из рук, посветил в его лицо фонариком. Человек этот был без сознания. Повернувшись к стене спиной и не сводя глаз с мужчины, бывший разведчик позвонил Ольге. — Мы на месте убийства Мошарчука, — доложила она. — Здесь все чисто, к сожалению. Не в прямом смысле — крови хватает — но ксеноДНК нет. Если Михаил с тобой, скажи ему, что его ждут. — Михаил мёртв, — выговорил Илья. Назвал адрес и отключился прежде, чем услышал какие-либо вопросы. Сил не было. Хотелось просто сесть — совсем как мужчина с ножом, — сползти по стене, размазывая курткой жирно блестящие пятна, и замереть. Он совладал с собой, осторожно отодвинул нож в сторону носком ботинка и толкнул незнакомца за плечо. Тот уронил голову, затем медленно поднял глаза, обвел комнату осоловелым, будто с похмелья, взглядом, остановился на теле под столом, и вдруг истошно закричал и начал креститься, обрызгивая пропитавшей ткань одежды кровью себя и Илью. — Господи! Это же! Это же не правда?! — повторял он, взмахивая руками и пытаясь подняться, но, похоже, ноги его затекли. Его глаза раскрылись широко, стали видны красные нити сосудов. — Это же не я сделал?! Илья пожалел, что вывел его из ступора. Когда приехали остальные, мужчина пребывал в истерике — раскачивался, уже не пытаясь встать, и не отрывал глаз от трупа. Оксана заговорила с ним, попытавшись успокоить — безрезультатно — затем внезапно отвесила ему звонкую пощечину. — Замолчи, — грубо сказала она. — Может, ты ничего и не делал, но не визжи, как свинья, иначе мы ничего не поймём. Ты помнишь что-нибудь? — Не знаю. Нет, — тот затряс головой и снова начал что-то бормотать. — Значит, так. Это не кошмарный сон и не галлюцинация, — отчеканила Оксана. — Молитвы не помогут, просто ВСПОМИНАЙ. Она отвернулась и тихо попросила оперуполномоченного, который обходил комнаты: — Пожалуйста, проверьте ванную поскорее. Этому человеку нужно умыться, он весь в крови. — Михаил почти не сопротивлялся. Ему брызнули в лицо нервнопаралитическим газом из баллона, найденного на полу, а уже затем нанесли ранения ножом, — сообщил судебно-медицинский эксперт. — Мошарчука убили так же? — спросил у Ольги Илья. — Нет. Ударили по голове, когда он вышел из машины на парковке у супермаркета. Но это уже слишком. Из прихожей донёсся возмущенный женский голос: — Что вы делаете в моей квартире? Что вообще происходит? Затем короткий придушенный вскрик, похожий на выдох, и тяжелый мягкий стук.***
— Хватит! — прикрикнул Макс, заметив, что доктор намеревается сказать ещё что-то. — Какого черта ты вообще нам всё это рассказываешь? Время тянешь? Всё равно не уйдёшь! — Не ставил перед собой цели сбежать, — расслабленно ответил доктор. — Просто хотел выиграть немного времени для своего друга. Думаю, он успеет забрать мальчика и скрыться, пока ваши коллеги не вернутся. — Твоего друга?! О чём ты? — О том, кто убил женщину и ещё некоторых. Я рассказывал вам весьма увлекательные плоды моей фантазии, а он в это время заканчивал некоторые личные дела. Думаю, сейчас он уже уводит ребенка. А меня, надеюсь, всё же отпустят — я ведь невиновен. — Тварь! — выругался Макс и тревожно обернулся на дверь. — Не рискуйте своим заданием и статусом на службе из-за этого ребёнка, — словно подслушав его мысли, заметил доктор. — Ему всё равно осталось не больше недели. Днём раньше, днём позже. Чертыхнувшись снова, Макс выбежал в коридор. Он ворвался в палату: мальчик перелистывал тяжёлые, широкие станицы книги, выскальзывающие из его пальцев. Доктор распахнул окно, вышел из кабинета быстрым шагом и направился в пятнадцатую. Зашёл, прикрыв за собой дверь. — Звягинцев, как вы? — спросил он. Мужчина, не так давно перенесший операцию на сердце, приподнял голову. — Лучше, чем днём. — Это хорошо, — Андрей Юрьевич проверил капельницу. Прислушался, уловив громкие шаги солдата, возвращавшегося в кабинет, и бесшумно выскользнул из палаты. Когда Макс, проклиная происходящее, выглядывал, свесившись через подоконник, доктор зашёл в палату мальчика. — Ты пойдёшь со мной, — сказал он, аккуратно отсоединив катетеры, и подхватил почти невесомое тело ребёнка на руки. Желтоватая кожа мальчика ощутимо пахла медикаментами. — Куда? — спросил он, пытаясь удержать кашель. Страха в голосе не было. — Искать китов, — доктор подмигнул. Ему хватило времени, чтобы добраться до своей машины. Он распахнул дверцу и подсадил мальчика внутрь. Солдат выбежал на крыльцо больницы, заметил его — вскинул пистолет. И, прежде чем врач успел хотя бы пригнуться, ребёнок вдруг дернулся вперёд, впервые за долгое время вообще встав на ноги, заслонил доктора собой — белый квадрат пижамы с торчащими из него тонкими гнущимися веточками рук и ног. — Не стреляйте в него! — мальчик давился кашлем. — Не убивайте его, он хороший! Американец замер, в каком-то ужасе глядя на ребёнка. Пришельцу наконец удалось включить мотор, и, вдёрнув мальчика к себе на колени, он вдавил газ. Дверцу захлопнул уже на ходу. Макс бросился следом, выстрелил по заднему колесу — автомобиль подпрыгнул и закрутился, но выровнялся и унесся вдаль. Отпинав бок стоявшей рядом «Тойоты», ничуть не причастной к происходящему, Макс схватился за телефон.***
Пришелец понимал, что ему было нужно затеряться. Судя по тому, что он помнил, — коли это можно было назвать памятью — если люди из спецслужб выходили на след пришельца, они охотились за ним до конца. Более чем из сотни особей тогда выжил только он. Он блефовал: никаких друзей у него не было. На самом деле, он вполне отдавал себе отчет в том, что его в который раз спасала случайность. То, что сейчас происходило, — а происходило что-то серьезное, что должно было отвлечь их надолго, — не имело к нему отношения. По его ощущениям, действовал некий «хвост», державшийся за полицейским и остальными. «Что-то довольно сильное решило не сбегать, а вступить в борьбу, — заключил доктор. — Пожалуй, у него есть некоторые шансы, потери у людей будут». Ему не хотелось тратить силы на выяснение природы этой силы. Это было просто полезное обстоятельство, к которому он чувствовал очевидную благодарность. Ещё одно полезное обстоятельство сейчас сидело рядом с ним, скорчившись на сидении — вначале он сожалел, что заполнил себя энергией женщины до отказа и не мог умертвить мальчика, который явно страдал от болезни, но теперь его радовало, что он оставил ребёнка на будущее. Вероятно, мальчик тоже почувствовал страх солдата и использовал его. Зачем он защищал доктора, пришелец так и не понял: может быть, действительно надеялся, что доктор покажет ему китов? Так или иначе, к мальчику он тоже испытывал очевидную благодарность. — Ты как, малыш? — спросил он. Мальчик вытер губы тыльной стороной ладони — его сухая кожа прошелестела, как пергамент. — Хорошо, — ответил он. Доктор добрался до железнодорожного вокзала и усилием воли изменил свою внешность — стал немного ниже и шире, удлинил волосы и отпустил бороду. Сгенерировал документы для себя и ребенка — сопровождающий больного. Он решил выехать к морскому порту и скрыться из страны. Вероятно, мальчика он потратит раньше, чем это произойдет — тем лучше. Даже если ребенок, будучи жив, являлся надежным прикрытием, доктору не хотелось позволить этому существу умирать медленно и мучительно.