Мировая Имунная Реакция

      Женя сидел перед монитором, на котором понемногу строилась таблица каких-то данных, и отпивал чай из толстостенной кружки, прокручивая между пальцами коробочку, найденную в кармане убийцы.       — Сейчас в ней ничего нет, но что-то же было... — протянул он, ощутив на себе взгляд Ильи. — Что-то либо очень опасное, либо нуждающееся в защите. И не многоножки — великоваты они для неё.       Он кивнул сам себе.       — Хотя, может, это были их части, — договорил он.       — Части? Разве у них есть части, если они — атомы?       — Ну да. Атомы же из частиц состоят. Только это — ещё и против всех законов физики. При такой массе ядра электроны должны находиться в метрах от него, а не в сантиметрах. Иначе — бабах, аннигиляция, чёрная дыра. А они находятся — в паре сантиметров, и полная толпа электронов.       — И ты уже понял, как это происходит? — спросил бывший разведчик.       — Не вполне, — ответил химик. — Но, похоже, электроны очень плотно скомпонованы, и траектория каждого как бы поддерживается траекториям остальных. Дело в том, что подобные вещи очень сложно рассчитать — мне пришлось попуститься парой порядков, чтобы сделать схему. И само такое не получится — потому что самоорганизующиеся системы усложняются постепенно, а эти словно сразу сошли с конвейера. Шаг влево, шаг вправо — получите чёрную дыру.       — А тебе самому это картинку с Бдбоу не напоминает? — поинтересовался Илья, оглядываясь в скачущие по экрану цифры. — Неустойчивое соединение, которое не испаряется только за счёт процесса, невозможного без вмешательства внешних сил. Не думаешь, что это — творения одного автора?       Женя провернулся на стуле, выплеснув чай на клавиатуру — Илья механически смахнул его прежде, чем жидкость просочилась в корпус — и выдал:       — Ты гениальный гений!       — Приехали, — Илья усмехнулся. — Не бросайся такими определениями. Ты-то рассматриваешь своих многоножек который час, а я пришёл со стороны и смотрю по-другому.       Женя с некоторым смущением протер клавиатуру рукавом.       — Ну вообще, Бдбоу мы видим часто, но многоножек до этого не видели. Впрочем, в них явно есть что-то общее. Наверное, ты прав — один автор. Ведь с Бдбоу-то многоножки были в естественном комплекте, по крайней мере, на СЛАТ ничего нового не было, а у других — они попадали в организм как-то иначе. Например, у террориста обосновались в импланте, а у нашего убийцы — прошли по сосудам из желудка.       — Стоп, он съел их?       — Не знаю, с этим вопросом — к Оксане. Она пытается взломать его память. А у меня — только снимки ожогов из желудка и артерий. Кстати, правда — иди к Оксане. Потом мне все расскажешь и, может, ещё что-нибудь придумаешь. — Женя, возвратив наушники на законное место, уткнулся в таблицу. Илья вернулся в маленькую комнату, где оставались остальные члены команды, и вкратце изложил Ольге слова химика.       Оксана, посовещавшись с капитаном, решила провести сеанс регрессивного гипноза, чтобы заставить убийцу вспомнить хотя бы небольшие фрагменты информации. Однако её очень беспокоило, что многоножки, извлечь которых не представлялось возможным, могут среагировать на активность в зоне памяти.       Поэтому она пошла обходным путём.       Сейчас Илья мог видеть сеанс на видео экране.       — Расскажите мне, — в данный момент психолог говорила спокойно, почти без нажима, — о том фильме, где главный герой пришёл в себя на месте убийства. Вы ведь смотрели этот фильм?       — Да, наверное. Да.       — Я тоже его видела, но не целиком. Можете рассказать, что было до этого момента? Как начинался фильм?       — Я... Не помню.       — Но ведь вы смотрели его? Хотя бы немного, но вы должны помнить, — возразила Оксана.       — Он должен был, — словно с трудом читая каждое слово, говорил мужчина. — Должен был сделать очень важное дело. Великое.       — Откуда он знал, что должен был сделать?       — Его наставник сказал ему. Его наставник научил его, — мужчина говорил отрывисто, тяжело дыша. — Нужно пожертвовать своей жизнью, служа Цели.       — Какой цели?       — Человеку не дано понять, он должен только действовать. Наставник выбрал меня. Он дал мне воду и потом...       Оксана тревожность покорилась на данные биометрии — активность потенциально опасных участков мозга возросла.       — Мы говорим не о вас. Мы говорим о фильме, — твёрдо приговорила она. — Что было в фильме, который вы смотрели?       — Я не помню... Было темно. Было много голосов вокруг. И... Я был счастлив... — на лбу мужчины выступила испарина, он сжал пальцы на подлокотниках кресла — ногти его побелели.       — Мы говорим всего лишь о фильме! — психолог почти прикрикнула.       Мужчина замер, казалось, тело его сковал паралич.       — Да. О фильме, — послушно повторил он. — Они сказали, что хищник вышел на след и пора готовить капкан. Мне...       — ЕМУ, — железным тоном поправила девушка.       — Они сказали, что давно ждали, когда враг выйдет из тени. Ему нужно было убить приманку и оставить ловушку для остальных. Наставник выбрал меня. Он показал мне своё настоящее лицо. Он рассказал: один из нас следил за тем, по чьему следу шёл наш враг.       Несчастного била дрожь, по его лицу сползали капли пота и слез, пропитывая воротник. Он говорил очень быстро, глотая окончания слов.       — Я боялся, но он сказал мне, что я должен. Он дал мне воды. Жгучей воды, голоса пришли с ней. Они сказали мне ненавидеть, я ненавидел. Я позвонил врагу и встретился с ним. Я убил его, но это был самый слабый враг. Но я высыпал пыль, которую мне дали. Тех, кто соберётся на падаль, тоже ждёт смерть.       — Ты понимаешь, о чём он? — Ольга вскочила на ноги. — Они что-то сделали с трупом!       — Пыль? Я думаю, это связано с коробкой, — высказал свою мысль Илья. Он нажал на кнопку, вызывая Женю.       — Где сейчас труп?! — вскинулся тот. — Его нельзя трогать!       — На вскрытии.       — Я сделал это для них, для Цели, — повторял мужчина. На мониторе белая линия делала резкие рывки, записывая активность его мозга. — Я ведь не мог сделать плохого, наставник сказал мне не делать плохого, я не мог.       — Ты НИЧЕГО не сделал. Ты помнишь, что это всего лишь фильм, — наконец смогла оборвать его Оксана.       Она тяжело дышала, словно ей приходилось удерживать что-то очень тяжёлое. Медленно она выравнивала дыхание, и одновременно человек успокаивался. Его пальцы разжались, и ладони упали на колени.       — Правильно. Тебе не о чем беспокоиться.       — Не о чем.       — А теперь скажи, кто наставник, — приказала девушка.

***

      Порт был окружён. Автомобиль, угнанный доктором, был найден на парковке у въезда, и полиция перекрыла выход в море.       Теперь сотрудники обыскивали все помещения и трюмы судов.       Доктор затаился; он понимал, что единственным шансом на спасение была возможность прорвать кольцо.       Он притворился бродягой из тех, что нередко ночевали в порту, и нашел небольшой катер, принадлежавший технической службе береговой охраны, который можно было угнать в одиночку.       Он создал на палубе одного грузовых теплоходов колышущееся красное пятно. Незамысловатая эта приманка оказалась эффективна — по мареву открыли огонь, причём продолжали обстреливать его довольно долго, пока не вмешался какой-то старик, приказавший обыскать трюмы ближайших теплоходов. Старик был болен какой-то тихой пока, но смертоносной болезнью, однако силён — он знал, что ищет.       Доктор спешил — сейчас его щитом был только мальчик, жизнь которого преследователи считали даже более ценной, чем жизнь прочих людей, хотя его смерть была неизбежной в ближайшем будущем (парадокс, которого доктор так и не сумел понять).       Он подхватил мальчика на руки, пригнулся, спрятав лицо за его лысым желтоватым черепом, прыгнул на палубу катера.       Та шатнулась под обрушившейся тяжестью, заскрипела, выталкиваемая океаном. Доктор припал к штурвалу. Мотор заревел по-бычьи глухо, дергая катер. Холодная маслянистая вода плеснула, холодком окатив его панцирь и замочив грязную одежду мальчика; тот дрожал.       По заливу черкнула белая, вспененная полоса — в них стреляли. Ветер бил в лицо терпкими ледяными порывами, заносил брызгами ветровое стекло катера, прыгающего на волнах.       Мальчик, казалось, не замечал опасности — он выпрямился, держась за край кормы, и смотрел вперёд, жмурясь от попадавших в глаза соленых капель. Его пальцы, сжатые на белом металле, посерели и дрожали от холода и слабости.       Крестовидная тень упала, заплясала на поверхности воды, превратив её в чёрную из сизо-зеленой. За ней — ещё и ещё; беззвучно — шум ветра заглушал рокот винтов.       Совсем рядом снова взметнулся белый зигзаг вспененной выстрелами воды. По ним снова не попали — мальчик словно отталкивал пули самим своим существованием.       Доктор, нагнувшись как можно ниже, направлял вырывающийся катер в открытое море, к рыбьему хвосту Сахалина.       Он выбросил три собственных призрака — зигзагами брызнувших в разные стороны невесомых катера с тенями на борту — и на мгновение бессильно опустился в хлюпающую по палубе воду.       Ещё один вертолёт зарычал, отрываясь от суши им навстречу уже с другой стороны, заставив доктора снова вильнуть прочь от земли. Вдали, в пограничных водах, развернулись, как учуявшие добычу акулы, патрульные катера, заметив их на радарах.       С японской территории, поднятые общей тревогой, сорвались ещё две маневренных воздушных машины. Одна из них проскользнула так низко и близко, что нагретый винтами воздух коснулся лица доктора.       Край крыла катера скосило выстрелом, он закрутился на месте. Мальчик упал, скатился к противоположному краю.       Доктор вывернул штурвал до упора, и катер швырнуло назад к берегу, в зев скалистой бухты.       Здесь, прикрываемый серой коричневыми ступенями валунов, он сбавил ход. Чёрные кресты кружили в туманном небе, разыскивая затерявшийся катер и выжидая, когда он выйдет в открытое море.       Костлявая, вздрагивающая в кашле спина мальчика прижималась к коленям доктора. Тихо всплескивая, толчками — словно глубоко в океане билось гигантское сердце — растекалась под ногами вода, поднимаясь все выше.       — Малыш, ты... как? — доктор коснулся острого, как кость птичьего крыла, плеча мальчика. Тот, не разгибаясь, слабо кивнул. Его кожа была совсем холодной.       Доктор выпрямился, наконец принял свой привычный облик — это принесло облегчение и чувство покоя. Он посмотрел под океан, нащупывая живые, тёплые пятна, и на малых оборотах запустил мотор.       Днище катера заскрежетало, царапнув о камни.       — Вы сядете на мель, — проговорил мальчик почти шепотом. — Куда вы плывете?       — А ты забыл, малыш? — доктор слегка усмехнулся. — Смотреть на китов.       Черная, глянцевито блестящая спина приподнялась над водой и снова скрылась с глубоким умиротворенным вздохом, словно в глубине провернулось гигантское колесо. Глухо плеснул плоский широкий хвост. Затем ещё один острый верхний плавник, похожий издали на выступающий камень, поднялся над водой, где словно струились — как масло в лампе — чёрные тени, вытянуто-овальные и плавные в движениях. Ещё одна косатка поднялась, сделав вдох, так что тусклое солнце блеснуло на белых пестринах ее боков, совсем рядом — когда её тело с грузной грацией опало в воду, катер подбросило набежавшей волной.       Мальчик, сидевший на коленях у доктора на полузатопленной палубе, улыбался, глядя на семью косаток из-под полуопущенных тёмных век — доктор ощущал, что тот едва находит в себе силы, чтобы держать голову. В лёгких ребёнка хлюпала застаивающаяся кровь, дышал он редко и хрипло — каждое движение диафрагмы причиняло боль.       — Не оборачивайся, малыш, — голос доктора был спокоен. — Смотри на горизонт, хорошо? Ребёнок слабо кивнул, не отрывая взгляда от лениво всплескивающих китов, которые удалялись из бухты, следуя холодному внутреннему течению.       Грудная клетка доктора разошлась, раскрылась с влажным и тихим треском, расслоилась на восемь ало-оранжевых лепестков, с живым шелестом вывернувшихся в липкие широкие трубки, на которых       стеклянными бусинами отблескивала тягучая слизь. Одна за другой они припали к позвоночнику мальчика — словно спину его охватило пламя. Тот не вздрогнул, просто тихо уронил голову на руку доктора, на белый рукав его халата, и безвольно разжал тонкие пальцы, уронив их в трепещущую воду.       Доктор знал, что сейчас он не питался, а убивал — ради убийства впервые за всю свою жизнь. Единственное, что он мог дать мальчику — лёгкую смерть.       Его увидели — серовато-изумрудная вода словно карабкалась на прибрежные скалы, ускользая из-под полозьев вертолета.       Он глубоко вдохнул напитанный солями и влагой холодный воздух, обжигавший его конечности, и понял, что сердце океана стучит так же ровно, как и его собственное.