Под ангельским взором

      И жизнь кипела с его пробуждением, даже без желания самого Миши. Задорная мелодия мобильного заверещала, оповещая абонента о надобности в его персоне. Михаил недовольно замычал и попытался скрыться за подушкой, но телефон не потерял его из виду и не угомонился. Недовольный невыспавшийся Кшиштовский продрал глаза и таки поднялся, прихватив с собой одеяло в качестве плаща. Даня сидел на подоконнике и в нетерпении качал ногой, сложив руки на груди. Его бы воля, дал бы Мише подзатыльник и посоветовал торопиться с ответом, ведь на телефонной линии висел бывший одноклассник Кшиштовского, готовый предложить тому неплохой шанс подзаработать. Миша взглянул на экран аппарата и, пробурчав что-то нелестное о звонящем, наконец-то ответил. Уверяя, что не был разбужен, и говоря как можно кратче, Михаил вскоре закончил разговор и откинул телефон в сторону. Данила закатил глаза, молча порицая Кшиштовского за порчу имущества: уже который экран будет поцарапан. Миша, хоть всё ещё и не был рад преждевременному выдёргиванию из сновидений, несколько оживился при открывшейся перспективе. Даниил слез с подоконника, настраиваемый на свершения (пусть и не свои) нового дня насвистыванием Мишей незамысловатой мелодии.       Привычные дела пошли по кругу: заурядные утренние процедуры, быстрый завтрак, пачкание так и таскаемого за собой одеяла полом, короткие замечания самому себе (если бы) под нос, поиск наиболее немятой одежды и, в конце концов, покидание холостяцкой берлоги.       Как бы Кшиштовский ни хотел, он не мог найти себе отдыха и в выходные. Удивляясь, что жители Белокаменной повылезали на улицу в столь ранний час — одиннадцать, солнце едва поднялось, — Михаил оседлал железного коня и отправился в путь в недалёкие земли, студию звукозаписи. То ли от природы, то ли от нелюбви Миши к удалению от дома, Данила с удовольствием путешествовал; пусть и по недолгой дороге, но езда на крыше автомобиля ему была по нраву. Ему думалось, будь он человеком, по первому же случаю купил бы себе мотоцикл: ветер в лицо и смазанные от скорости декорации города — что ещё нужно для счастья? В московских пробках и того, и другого было недостаточно.       Кроме путешествий среди прочего быта Кшиштовского Даня выделял запись дубляжа. Если уж Миша не ленился, он выполнял свою работу на славу, и Даниил любил смотреть на то, как Кшиштовский творит, а уж его работу по озвучке справедливо можно было назвать настоящим творческим процессом. Часы пролетали незаметно, и Даня вместе с Мишей, выходя на улицу, удивлялся, что уже потемнело.       Как и в иной выходной, Кшиштовский замечал, что славно потрудился в будни и вне их, так что стоит наградить себя отменной выпивкой, коей он мог насладиться в баре в двух шагах от своих апартаментов. Он выдёргивал из дома своего знакомого, красноречиво убеждая, что пить в одиночку совершенно неинтересно и, к тому же, это ни в коей мере не может привести к занимательным последствиям. Хоть доводы и были неоднозначны, Илья не отказался, и вскоре парни встретились у бара. Не то чтобы эти двое могли назвать друг друга иначе, кроме как приятелями, не доводилось им и иметь душевные беседы в подобные вечера за кружкой пива, да и среды деятельности разнились, но всё же субботний вечер они делили именно друг с другом. Было ли это связано с тем, что каждый был под опекой ангела-хранителя, и хранители те были хорошими друзьями? Кто его знает.       Даня крепко пожал руку Руслана и поприветствовал его устоявшимся «Ты чего такой грустный?», получив в ответ не менее привычное «Эти мешки тебе не мешают?».       Главное, что можно назвать наиболее выразительным в облике Руслана, так это грустные серо-голубые глаза. Хотя Данила находил скорее изгиб бровей Руслана вечно печальным. А в последнее время, видимо, прибавив в своём изломе пару градусов, они стали выражать ещё и безнадёгу.       Руслан был старше Дани на пару поколений, но несмотря на это, а также на различие их темпераментов, голубоглазый ангел был одним из немногих, с кем Даниил тесно общался, не входя в полемику и не разворачивая конфликты, как случалось с другими, более целомудренными, что ли, сородичами.       Данила считал Руслана воплощением «каноничного ангела»: терпеливый, далеко заглядывающий при выборе линии судьбы, искренне заботливый. Даня не старался походить на него, но невольно задумывался, как повезло Илье с таким-то хранителем, и как не повезло Руслану влюбиться в подопечного.       Смертные и не очень разместились у стойки, обсуждая дела насущные, и обе пары предпочитали о себе не заговаривать: ангелам и сказать было бы мало чего, существовали они жизнями других; ну а люди были просто скрытные и на удивление самокритичные, так что простой разговор о личных проблемах перерос бы в спор о том, кто более мудак.       Не сговариваясь, герои перешли к теме снов. И говорили, по сути, всё об одном же.       — Нет, что-то в этом есть, — задумчиво молвил Миша, с какой-то грустью глядя в полупустую свою кружку. — Почему-то клоуны и младенцы. А ведь я ни тех, ни других не боюсь, а жутко было — до дрожи.       — Ты же адекватный, окстись, — флегматично отзывался Илья. — Твой мозг от усталости творит сущую херню, а ты переводишь всё в несуразные символы и ищешь потаённый смысл. Нет за пределами нашего мозга ничего, что могло бы нам дать знак, так что это просто ты сам предупреждаешь себя не ходить в цирк и тщательно выбирать контрацептивы.       Миша фыркнул и вслед за собеседником отпил пива.       — Неужели тебя твои сны никогда не напрягают? — не отступался он.       — В последнее время мне часто снится глубокое озеро с чистой водой в лунную ночь, — неожиданно без иронии ответил Илья. — Но я не бегу к соннику, потому что это просто хороший сон, после которого, я знаю, проснусь отдохнувшим.       — Ну видишь, сон необычный и даёт определённый эффект, — взметнув руку с кружкой, удачно не выплескав напиток, Михаил высказался так, будто ответ Ильи давал ему победу. Собутыльник его лишь закатил глаза и, докончив пиво, заказал ещё одно.       — Это было сверхглумливо, — распаляясь, говорил Данила. — Спать на занятиях по сну! Гениальная затея, совершённая просто мастером иронии.       — Ну да, против мастерства, конечно, не попрёшь, но теперь Миша вынужден терпеть твои попытки побывать в его сновидениях, вытекающие в... клоунов, — хмыкнув, заметил Руслан.       — Не моя вина, — упрямо продолжал Данила. — В его голове полнейший хаос. Поди разбери, что станет клоуном, а что цветущим Эдемом. Вот как тебе это удаётся?       — Совета просишь, пострелёнок? Я ему в душу смотрю.       — Это ещё более жутко, я удивлён, что он у тебя не седой.       — Хотя бы не рыжий.       Какие бы темы ни затрагивались, перепалка всегда заканчивается мирно, и собеседники расходятся, наговорившись вдоволь, иногда меняя своё мнение на какой-то счёт, и всегда с уверенностью, что вскоре состоится ещё одна такая посиделка.       И Даня, и Миша возвращаются в задумчивости: кто-то удивляясь чужому способу предсказывания через ручьи, кто-то — чужому умению поддерживать статус короля.       — Давай, Мишаня, утро вечера мудренее. — Данила грозно нависает над Кшиштовским, наполовину стянувшим джинсы, да так и усевшимся на краю кровати, обнаружив что-то интересное в браузере мобильного.       Тот, внемля мудрым словам, наконец выпутывается из сетей Интернета и, откидывая джинсы куда подальше, отходит ко сну. А Даниил отходит к изголовью, привычно простирая руки над головой подопечного. Нити искрятся, подсвечивая лица спящего и берегущего сон. На лице последнего читается недоумение, сменяющееся испугом.