𝙲𝚊𝚗 𝚢𝚘𝚞 𝚏𝚎𝚎𝚕 𝚝𝚑𝚎 𝚜𝚞𝚗𝚜𝚑𝚒𝚗𝚎?
14 января 2015 г. в 13:16
Подпоясавшись по горизонту рыжей лентой, весеннее солнце поднималось в небе, тщетно пытаясь разбудить жителей города. С каждым мгновением распластывая свои лучи всё дальше, оно как бы говорило, что времени у человека не так много, и нужно использовать каждую секунду.
Даниил, небрежно неся бутылку плещущегося «Jack Daniel's»'а, ступал по крыше, смотря на солнце с презрением. В отличие от большинства людей, он по-настоящему понимал, как дорого стоит время. Пока лучи пробирались среди занавесок и распространяли свои загребущие лапы по земле, нить жизни одного из спящих в этот час становилась короче.
Данила опустился на поверхность крыши рядом с Русланом, прикрывшим глаза и довольствующимся негой, даримой светилом. Даня никогда не разделял любовь Руслана к встрече рассвета на крыше, да и вообще считал излишне романтичным его пристрастие к нахождению в близости к небу. Он видел в небе лишь обман: огромные массы облаков громоздились по синему полотну, а людям казались невесомыми. Словно ангелы, тем же наивным людям кажущиеся невинными бесхребетными существами, на деле разнились характерами не хуже других созданий Творца.
Даня поднёс к губам горлышко опустошённой наполовину бутылки и, поймав на себе недоумённый взгляд, сделал добротный глоток.
— Ты всё равно не почувствуешь опьянения, — сказал Руслан.
Данила молча протянул ему бутылку. Цокнув языком, Руслан принял её и отхлебнул виски.
— Если захочу, почувствую, — запоздало ответил Даня, козырьком сгибая ладонь и всматриваясь вдаль.
— Так: выпивка, никакого бурчания о крышах, хмурый вид. Что это даёт нам, Шерлок? — Руслан, прищурившись, вглядывался в лицо Дани.
— Это даёт нам случай на миллион, мой дорогой доктор, — вздохнув, ответил тот. — Мише, как бы помягче выразиться, пиздец.
Руслан помолчал и, влив в себя с половину оставшегося виски, передал бутылку владельцу.
— Мне жаль это слышать. Никаких вариантов?
— Есть один, — спустя паузу ответил Даниил. — Вмешаться лично.
Руслан усмехнулся, смахивая капли алкоголя с губ пальцем.
— Иногда мне кажется, что и нет никого, кто был в начале. Есть только Фортуна, которая вечно бухает или наркоманит, и потом, в бреду, путает все эти нити судеб, и не только людские, но и наши. — Встретив непонимающий взор, Руслан ещё раз усмехнулся и потёр переносицу. — Я хотел сказать тебе сегодня, что собираюсь сбросить крылья.
— Мать твою, Руслан, ты-то куда? — удивлённо и несколько сердито спросил Даня.
— Не будем отрицать, я всегда был эгоистом, и это просто очередной акт лелеяния моего эго. Я просто хочу, чтобы он хотя бы знал, что я существую.
Даня, не найдя слов, схватился за голову.
— Но да забудем обо мне, — как бы и не обращая на это внимания, продолжал Руслан, — у тебя тут происшествие одно на миллион.
— Именно поэтому о тебе забыть нельзя. Я ещё ломаю голову, стоит ли оно вообще того, а ты тут мне говоришь так, между делом, что собрался смертным становиться. Или я не знаю тенденции, когда там это в последний раз было?
— Между прочим, всего в прошлом столетии. Даня, успокойся, у меня на обдумывание было больше двух десятков лет. Тебе и так есть чем голову забивать.
Данила согласился, не пророня и звука. Переубедит Руслана он как-нибудь попозже, а пока голова действительно гудела и тянула к земле. Даня лёг на спину, закрывая глаза ладонями.
Он не решал никаких вопросов с тех пор, как узнал о новой линии судьбы. Вопросы рождались и вязли в куче других, давящих на мозг. И так до бесконечности.
Никогда раньше Даня так не трясся при мысли о смерти. Липким страхом сковывалось тело, пока мысли неумолимо подгоняли его к единственному выводу: Миша умрёт, а если Данила вмешается, то в конце концов умрёт и он. Раз и навсегда будет перечёркнуто будущее вне забвения, срок жизни станет настолько краток, что все ангелы, которых он знает сейчас, успеют забыть о нём сотни тысяч раз за своё существование. Одно решение — и вся ангельская сущность его превратится в прах, а очень и очень скоро — и он сам. Внутренний голос наперебой с самим собой указывал на неприглядные стороны судьбы Дани, если тот совершит этот губительный выбор, но ему начинало казаться, что всё это — жалкие потуги, пытающиеся перевесить одно «но», о котором Даня думал только в трепетании: Миша будет жить.
Сердце, вошедшее в мирный такт сна, трудолюбиво качающее кровь сейчас на другом конце города, продолжит биться. Разве не в том ангельская суть, чтобы человек, хранителю доверенный, не ведая невзгод и не зная, какие беды были уготованы ему слепой судьбой, продолжал ступать по грешной земле? И Даня понимал, что хотел бы и сам ступить на эту землю, испачкать свои сломанные белоснежные крылья в грязи её лжи, если это будет значить так много.
Данила не знал, нормально ли это, когда подопечный на самом деле уже и не может быть назван подопечным, когда он весь мир, сама жизнь. Или же было что-то в Кшиштовском, что не позволяло Дане думать о его смерти — смерти всего лишь одного из многих, кто погибнет в один с ним момент, смерти первого из сотен, кто мог бы оказаться под опекой Данилы — думать о потере Миши из своей бесконечной жизни без содрогания.
Он не мог посоветоваться об этом с ближайшим ему сейчас ангелом, ведь тот и сам наверняка не мог бы сказать.
Да и не нужны были ему чужие слова: где-то в глубине души Даниил понимал, что уже ничто не отвернёт его от назначенного ему пути к плахе, которую он старательно возвёл сам для себя.
Когда кровавой стрелой солнце неслось освещать другую часть мира, Даня уже уверился наверняка: задача каждого ангела, чей человек под угрозой — рискнуть собой, но сделать всё возможное, чтобы этой угрозы избежать.
Он уверенно шёл прочь с крыши, догоняемый Русланом, которому напоследок была задана хорошая трёпка и высказано нечто пространное, сводящееся к «не делай так, как я сейчас сделаю».
В семинарии никогда, конечно, не рассказывали, как избавиться от крыльев, но Данила понимал это инстинктивно, как, возможно, уже отторгнувший свою святость и нашедший в своём предназначении новую веру, превосходящую всё, что он считал правильным к верованию, потому что был тому научен. Так, подумал он, и становятся атеистами.
Наверное, с экстремалами такое иногда происходит: всё спланировано, и ты уже уверен, что совершишь это сумасшествие, но вот край, и приходит осознание того, что сейчас произойдёт, и это так реально предстаёт перед глазами, и так ужасает, что хочется развернуться и покончить с этой идеей. В эту неожиданную слабость последних мгновений перед прыжком Даня вцепился в Руслана и с несколько минут мелко трясся в его объятиях, тихо что-то приговаривающего и гладящего по волосам, как плачущего ребёнка.
Наконец отойдя от него и улыбнувшись, Данила тихо сказал: «Ещё увидимся». По одним губам он прочитал «па-фос» и твёрдым шагом направился к Патриаршим прудам, так, будто наверняка знал, что собирается делать. Ну, может, частично это и было правдой.