Конечно, что ещё можно почувствовать, кроме боли, когда ты человек. Если у тебя ничего не болит, ты мёртв, так говорят. У Дани ныло всё тело, и он, глухо простонав, раскрыл глаза. Сфокусировавшись, глаза поймали стволы деревьев и буйную зелень среди грязи. Деревья росли не к небу, а почему-то параллельно ему. Даня засомневался в правильности положения своего тела и оказался прав: он лежал на боку на скамейке на Патриарших прудах.
Данила сел и размял шею, осматриваясь вокруг. Но ни пристальное присматривание, ни прислушивание, ни даже принюхивание не дало никакой информации об отличительных особенностях его нынешнего смертного положения. В планах Дани не было долгого бездумного битья баклуш, так что он бодро вскочил со скамейки и отшатнулся, почувствовав головокружение. Не сетуя, Даня подумал, что хорошо ещё, вчерашний алкоголь не возымел эффекта на новое его обличие. Ему даже на секунду не нужно было воспроизводить в голове путь к Мишиному дому: ноги сами направили его. Данила стал чутко прислушиваться к себе, пытаясь выяснить, что собой представляет бытие человеком. Но ноющие от неудобного сна конечности также легко ступали по земле, и ветерок дул в лицо столь же освежающе. Даня уже было пренебрежительно хмыкнул, мол, да всё то же, когда по невнимательности врезался в прохожего. Промямлив извинения, он побрёл дальше, и вмиг ощутил то, что можно познать только на своём опыте, и что было в новинку: внимание к себе. Гуляющие по парку и не придавали значения, переводя блуждающий взор на парня, жмущегося к краю тропинки, а тот весь сжимался и старался побыстрее избежать взглядов. Он чутко чувствовал, когда на него кто-то смотрел, и осознавал, какое различие создаёт невидимость. Весь дёргаясь под взглядами как от физического воздействия, Данила шёл знакомыми дорогами, жалея, что в городе вроде Москвы не получится избежать малейшего внимания к своей персоне даже в тот ранний час, когда он был на улице.
Достигнув двора Мишиного дома, Данила с удовлетворением отметил, что тот пустует. Он присел у подъезда, нетерпеливо барабаня пальцами по коленям в ожидании, когда Кшиштовский соизволит сломя голову помчаться на пары. Однако его отвлекло обнаружение чего-то плотного в заднем кармане джинс. Даня вытащил новёхонький паспорт и несколько раз согнутый двойной тетрадный лист в клетку, сверху которого от руки было написано: «Аттестат». А внутри обнаруживалось размашистое: «Сим заверено, что Даниил ангельскую семинарию окончил». Фыркнув, выпускник метко избавился от аттестата в урну. Паспорт, тем не менее, выглядел вполне реалистично, хоть всё же Даню и смутил:
— Поперечный? Это что вообще за..?
От созерцания документов его отвлёк скрип подъездной двери, из-за которой тут же показалась одна из кшиштовских соседок, как и многие персонажи её преклонного возраста выбравшаяся бесцельно посидеть на лавочке да пообгладывать чьи-нибудь кости, если найдётся собеседник. Прекрасно знакомый со скверным характером старушки, Данила поспешил ретироваться, услышав вслед дружелюбное «наркоман».
Данила истоптал все возможные тропинки, окружавшие дом, в задумчивости смотря на свои следы от обуви на мокрой земле. Миша не спешил появляться вне своих хором, а вот другие жители его и других домов — напротив, и Данила уже думал, что неприятная дрожь от взглядов будет сопровождать его вечно. Посчитав, что караулить у самой квартиры бессмысленно, он отправился бродить по выверенным маршрутам, где с равной вероятностью мог повстречать Кшиштовского. Но судьба, ловко вывернувшаяся из его рук, ощутила полную свободу от златых оков из нитей и безнаказанность, так что не желала содействовать, и Мишу Даня так и не увидел.
И как бы Данила не хотел признавать, что у него нет подходящих слов, и что простая встреча с Михаилом ничего существенного не даст, он был в растерянности и за немногие часы своей земной жизни успел почувствовать себя одиноко. Ни дома, ни единого человека, кому он знаком, ни, что главное, назначения, которое поддерживается свыше, а лишь неясно как осуществляемая цель, и он не только отвечает за жизнь того, кто о нём с его переживаниями и не подозревает, но и за самого себя. Если ничего не выйдет, то оборвётся и его нить. Но о таком исходе Данила предпочитал не думать. К счастью, от философствований его отвлекал просящий пропитания желудок и стенающая о сне голова.
Хоть к гулу Москвы Данила был привыкший, хоть и не раз наполнял лёгкие её не самым свежим воздухом, бывал на запруженных улицах и бродил по грязи, наличие физического тела усугубляло восприятие этой привычной коренному жителю атмосферы, и Данила изрядно устал и благодарил наступившие сумерки за небольшую прохладу и едва заметное снижение активности горожан. От мыслей о предстоящем дне Данила подрагивал, хотя на улице было тепло. А уж насколько будет жарко завтра, Даня знал наверняка.
Он без труда нашёл усреднённый банк, а поблизости — подходящий для ночёвки двор с подобающим ложе в виде потрескавшейся лавочки рядом с детской площадкой, на коей фигуры неопознаваемых сказочных героев могли ужаснуть всякого. За углом очень кстати обнаруживался терминал, по которому Даня решил сверять часы — если бы те у него имелись, конечно. Полагаться же он мог только на биологические, но не имел раньше возможности проверить их работоспособность.
В итоге, этого так и не удалось: его разбудил дворник и согнал со спального места, в дорогу снарядив хлёстким ударом виц метлы по мягким тканям. Как ужаленный, Данила метнулся к терминалу и с облегчением обнаружил, что проснулся как раз вовремя. Резко провалившийся в сон, когда ещё только темнота начинала охватывать улицы, противясь фонарям, Даня спал неспокойно, но, к счастью, как он посчитал, без сновидений, и теперь они не волновали своими отблесками встревоженный разум.
Данила решительно зашагал к той дороге, по которой, он знал, направится на место потенциальной погибели Миша. Мысли его роились несвязными кусками, и только более всполошились, когда он заприметил средь прохожих знакомый затылок с топорщащимися вихрами. Вмиг захотелось броситься к Кшиштовскому, на целые сутки — нонсенс! — исчезнувшему из поля зрения Данилы, но он остановил себя. Чуть утихомирив пульс, Даня нагнал Мишу и некоторое время шёл чуть позади, во все глаза глядя ему в спину. Было совершенно логично, что Кшиштовский не изменился с последнего раза, когда ангел его видел, но тот даже замирал, стоило Мише проявить малейшую особенность своего поведения. Чем яснее Данила осознавал, что сейчас произойдёт их первая встреча, тем ощутимее его пронзало предвкушение.
Завидев банк прямо по курсу, Даня решил, что пора что-то предпринимать.
— Эй, парень, ты веришь в предсказание судьбы? — только выпалив это, Данила прикусил язык (буквально), находя фразу чуть более, чем дурацкой.
Кшиштовский обернулся к нему, критично оглянул и, усмехнувшись, произнёс:
— У меня нет коня, нечего тебе ловить здесь.
Даня не думал отступать и стал гнуть неудачно выбранную линию:
— Без шуток, твоё ближайшее — совсем ближайшее! — будущее таит опасность. Берегись ружей и пороха. — Данила понадеялся, что звучит достаточно таинственно и тревожно, чтобы возыметь эффект.
Михаил посмотрел на него как на умалишённого и скользнул в открытую дверь банка, надеясь, что предсказателю не придёт в голову преследовать его. Но жуткий незнакомец не торопился пропадать из виду и сел как раз напротив, заслоняя собой фикус. Миша отметил проблески разума в его глазах, пока Данила усердно крутил шарики и ролики в голове, так что его явная обеспокоенность передалась и Кшиштовскому, и тот пару раз нервно оглянул остальных посетителей.
Появление на горизонте девушки с лейкой стало для Данилы сигналом. Парень стремительно вскочил с места и, схватив за кисть ошеломлённого Мишу, потащил его за угол. Не давая спасаемому возмущаться, он не мешкая прижал ладонь к его рту, шипя, чтобы тот не шумел. Тем временем, из зала уже донеслись гулкие голоса грабителей и испуганные крики им в ответ.
Тонкие пальцы, до того пытающиеся убрать от лица чужую ладонь, так и вцепились мёртвой хваткой, но Кшиштовский, не противясь, сполз по стене, присаживаясь рядом с Даней.
Данила вздохнул, пытаясь успокоиться. Если он не ошибся, то всё шло по плану, и ничего уже не угрожало Мише. Теперь нужно просто подождать. Он опустил глаза и наткнулся на свою обувь. Ярко-красные кеды с белой шнуровкой. Ещё вчера они были девственно чисты, но к нынешнему часу успели потоптать улицы Москвы, и кое-где были покрыты грязью. Даня смотрел на эти кеды, и кровь холодела в жилах. Кеды. Их не должно быть. Он ясно помнил, в видении он был босым. Тогда не придал этому значения, но теперь эта маленькая деталь разительно отличала действительность от предсказанного. Данила стал судорожно вспоминать, когда успел оплошать и не воспользовался шансом лишиться обувки. Ничего не приходило на ум. Даня решил обмануть судьбу и без промедлений разулся, отставляя кеды в сторону. Одной рукой это было делать неудобно, но он не решался дать Мише малейшую возможность разоблачить их нахождение, особенно когда творил очередные странности, на которые Кшиштовский смотрел с неподдельным интересом и толикой испуга.
Ничего больше предпринять было нельзя, так что Данила попытался снова успокоиться. Совсем близко прозвучал выстрел, судя по всему, в потолок. Даня вздрогнул и зажмурился. Просто подождать. Кто-то в зале запаниковал и с криками, видимо, попытался сбежать. Ещё один выстрел, и крики прервались. Даня затрясся, и ему показалось, что его сейчас наизнанку вывернет. Он открыл глаза и посмотрел на единственного, кого ему нужно защищать. Миша был явно в ужасе и судорожно дышал, врезаясь дыханием в ладонь. Только он, к чёрту остальных. Даня прижал Мишину голову к груди. За стеной что-то разбивали и кто-то плакал. Данила до боли сжал зубы, а потом, про себя ругнувшись, зашептал Кшиштовскому на ухо:
— Где у тебя телефон?
Пришлось повторить, прежде чем Миша дрожащей рукой, с явным усилием разжав хватку, достал аппарат из кармана и протянул Дане. Тот набрал 02 и прижал телефон к уху, понизив громкость до минимальной. Мысленно проклиная себя и гудки, он срывающимся шёпотом сообщил об ограблении, только заслышав голос. И голос поведал, что сигнал уже поступал, и прямо сейчас их будут спасать. Даня выдохнул и отключился. Телефон, выполнив миссию, решил ретироваться, и выскользнул из напряжённых пальцев. Даня взмахнул рукой по воздуху, но аппарат неумолимо приземлился, отскочил от поверхности и упал ещё раз, оглушительно стукаясь. Даня замер на секунду, а потом повернулся к выходу в зал, заслоняя собой Мишу. Услышали или нет? Шагов за отдающим в ушах сердцем было не разобрать, и когда к ним завернула тёмная фигура со скрытым маской лицом, Данила уже ничего не мог сделать. Выстрел заглушил звук сердцебиения, а потом навалилась темнота.
Темнота, наверное, длилась долго. Она соседствовала с тишиной, безраздельно властвуя сознанием, пока не явилась мысль. «Где я?». Спугнув тишину, мысль привела сознание к неясным тихим звукам и едва различимой песне, играющей где-то вдалеке.
«Мы погибнем без этих крыльев,
Которые нравились мне.
Где твои крылья,
Которые нравились мне?
Где твои крылья,
Которые нравились мне?»
Данила открывает глаза, но вынужден тут же зажмуриться: яркий свет безжалостно по ним ударяет. Когда он приподнимает отяжелевшие веки во второй раз, с ореолом света вокруг головы над ним склоняется Руслан.
— Ну естественно, я мёртв, — отчаяние ещё не достигло Даню, и он произносит это только с досадой. Его заключение подтверждается отсутствием боли. — Но почему ты? Где Пётр?
Руслан вздыхает, не спеша отвечать. Он выходит из поля зрения Дани, заставляя того озираться. Райские врата напоминают стеклянные двери, ведущие в коридор, где снуют ангелы в белых одеяниях. В преддверии Рая пахнет мандаринами и медикаментами. Слева находится ещё одна дверь, а справа на кресле дремлет Миша.
— Нет, нет, — шепчет Даня, впиваясь пальцами в облака под собой, — такого не могло произойти.
Пока он весь не успевает пропитаться горечью утраты, Руслан снова возникает перед ним и щёлкает пальцами.
— Не дури. Ты жив, как и он. Вы в больнице.
Даня пару раз моргает и разжимает простынь. Запрокинув голову на подушку, он хлопает себя по лбу и смеётся с облегчением. Миша шевелится на кресле, но не просыпается. Данила с помощью Руслана садится, внимательнее оглядываясь.
— Как же так? Я думал, меня застрелили, — с радостным удивлением отмечает Даня, говоря в полголоса.
— Ты просто счастливчик, — коротко отмечает Руслан. — А ещё ваш покорный слуга знает, как оказывать первую помощь. — И он размашистым движением указывает на себя.
— Но как ты... — спустя паузу в ошеломлении выдаёт Данила. — Так ты и вправду..!
Но Руслан прерывает его, приставляя указательный палец к губам и выразительно расширяя глаза. Холодного оттенка светло-голубые глаза с залёгшей в них теплотой, светящиеся надеждой. Ещё до того, как Даня щёлкает зубами, замолкая без высказывания так и рвущегося удивления, он всё понимает.
Миша, наконец, отходит ото сна, потягиваясь в кресле. Со словами «ну, я вас оставляю», Руслан выходит из палаты, направляясь к стоящей в глубине коридора весьма знакомой фигуре, держащей два стаканчика кофе. Но Даня уже смотрит на Кшиштовского, приблизившегося к кровати.
— Эм. Привет, — говорит тот охрипшим ото сна голосом.
— Привет, — только и отвечает Даня, лучезарно улыбаясь.
— Тебе ведь уже лучше, пророк? — спрашивает Миша, склоняя голову к плечу. Точно так, как Даня видел множество раз. Что-то отягчает грудь.
— Да, намного. Ты не пострадал? — быстро добавляет Данила.
— Нет, не переживай. Чёрт, как всё это поразительно! — не выдержав, восклицает Кшиштовский. Даня не интересуется, что именно, и улыбается, а потом неожиданно для себя берёт Мишу за руку. Как он и думал, ладонь идеально ложится в его, и от рукопожатия огнём обдаёт всё тело.
— Знаешь, ты спас меня, получается, — говорит Миша, когда Даня выпускает его руку, уставляясь на свою ладонь — будто на ней должны появиться ожоги. — Какой благодарности желаешь, герой?
— Я всю жизнь не ел, — признаётся Даня, снова устремляя изучающий и ласковый взгляд на Кшиштовского. — Сейчас бы не отказался.
— Без проблем, доложу медсёстрам. — Миша делает шаг к двери.
— Погоди. Вот тебе ещё чудо экстрасенсорики: ты отлично готовишь. Сваргань что-нибудь для меня.
Кшиштовский в замешательстве чешет затылок.
— Хм, видимо, у меня на лбу написано: дрищ-гурман. Ладно, давай так: как выпишешься, устроим пир в твою честь.
— Я не против, — с улыбкой прикрывая глаза, говорит Данила, внутренне ликуя.
«Что за странный парень, — думает Миша, выходя из палаты. — Как хорошо, что его не пристрелили».
Даня не задумывается даже об этом: в его голову не заглядывает ни одна шальная мысль. Все переживания, терзавшие его всего на рассвете предыдущего дня, вместе с бесконечностью неосуществлённых пророчеств ушли за горизонт, и в своей новой жизни — какая к чёрту разница, сколь долго она продлится — он даёт себе обещание не думать о совершённом падении. Он разберётся и с человеческим бытием, особенно если теперь Миша действительно здесь. Без крыльев свободнее дышится, в конце концов. И шрамы даже не зудят, и не пугают открытые окна и верхние этажи.
