Если бы я только знала то, что знаю сейчас, Я заключила бы тебя в свои объятья, Избавила бы тебя от боли, Поблагодарила бы за всё, что ты сделал, Простила бы все твои ошибки. Нет того, чего бы я не сделала, Лишь бы снова услышать твой голос. Christina Aguilera — “Hurt”
***
С порывом ветра, что резко всколыхивает мои укороченные пряди волос, окружающая обстановка меняется в мгновение ока. Из-за неожиданности я зажмуриваюсь. Первое, что я слышу после сего — оглушающий грохот, такой мощности, что аж уши закладывает. Размыкаю веки, но сквозь завесу пыли разглядеть не могу ничего. А здесь куда темнее, нежели на той улице Конохи. «Посмотри, — на грани слуха раздаётся у меня в черепной коробке. — Это наша последняя совместная миссия». Её голос насквозь пропитан печалью, и от этого мне всего на миг становится страшно. Всего лишь на краткий момент, потому что в следующую минуту я испытываю истинный ужас. Грохотание постепенно завершается. Пыль плавно оседает. Мелкие камешки да сыплющаяся земля ещё тихо шуршат, сползая по огромным валунам, валяющимся повсюду в пещере. — Вы как там? Рин? Какаши? — доносится чей-то слабый голосок. Я стою, точно бы изваяние, и взираю на его обладателя. Традиционно взлохмаченная шевелюра цвета смолы, тёмно-оранжевое одеяние и очи, в каковых заметен самый что ни на есть настоящий Шаринган. Точнее, исключительно один глаз. Поскольку половина всего тела знакомого мне паренька просто… придавлена громадной глыбой. Изо рта мальчишки струится алая да вязкая на вид жидкость. Так вот откуда у тебя те шрамы… — Обито! — с нескрываемым ужасом вскрикивает рядом со мной ещё один узнаваемый парнишка. Он молниеносно пробегает сквозь меня к валуну и изо всех своих сил пытается сдвинуть его с места. Однако это является воистину тщетным порывом. Справа от меня слышны тихие всхлипы. Я знаю — там Рин-сан. Но я не смотрю ни на кого из них. Моим вниманием завладел тот самый юный непутёвый ниндзя, который ещё совершенно недавно опаздывал на церемонию вступления. А теперь он умирает прямёхонько на моих глазах. Ведь только минуту назад я видела его в действительности радостным, весёлым. Словно за такое короткое время он успел повзрослеть, набраться мудрости. Лишь для того, чтоб в одно мгновение всё это потерять. Однако отчего его жизнь должна обрываться столь быстро? Разве сей мальчик заслуживает подобного наказания? Он же совсем ещё ребёнок. Так за что этим троим детям досталась такая судьба?! — Хватит. Всё в порядке, Какаши, — едва шевеля бледными губами, говорит их друг. — Для меня всё кончено. Мне полностью раздавило правую половину тела. Я её вообще не чувствую. Каждое слово, каждую букву он произносит слишком безмятежно и чересчур медлительно. Прямо как не так давно это делала я в последние секунды жизни. Прекращая безрезультатные попытки, пепельноволосый юноша, левое око какового перевязано бинтами, натужно дыша, опускается на колени да с отчаяньем в подрагивающем голосе выкрикивает, при этом со всей мощью приложив кулак к каменистой почве: — Чёрт! — Нет… не может… Почему, — неразборчиво шепчет девочка, сидящая по правую сторону от меня. И я, не видя её лица, знаю, что она плачет. Мне и самой до безумия хочется разреветься, как я это делала практически всегда. Но я не могу. Хочу, но не могу. Частично раздавленный валуном мальчик кашляет, из-за чего кровь новым потоком льётся из его рта. — Обито! — восклицает теперь уже и моя подруга, в один прыжок оказываясь около пострадавшего, да снова опускается на землю. Слёзы сущей беспомощности так и не перестают течь у неё по щекам. Я тоже хочу разрыдаться. — Я… Если бы я послушал тебя с самого начала, и мы пошли бы спасать Рин, этого бы не случилось. Какой же я командир?! Какой я, к чёрту, джонин?! Наконец-то отвожу расфокусированный взор, перемещая его на паренька, который сидит слева от меня да упирается руками в землю. И я аналогично не вижу его лица. Однако дрожащий голос со сдавленными всхлипами выдают юного шиноби с потрохами. «Какаши-сан. Вы… плачете? Сколько же Вы пережили? Как же, должно быть, нелегко Вам было постоянно улыбаться, в то время как на душе Вам было так тяжело. В то время как все воспоминания об этом дне навеки оставались с Вами». — Ах да. Совсем забыл, — еле двигая устами, выговаривает их друг, и я, вновь повернувшись к нему, вдруг вижу, что край губ у него чуток приподнят. С такой ли улыбкой умирала и я? С улыбкой… облегчения? — Я ведь единственный, кто не поздравил тебя с тем, что ты стал джонином. Так ведь, Какаши?.. Его товарищи по команде замирают из-за удивления да непонимания. — Я всё думал, чего бы такого подарить. И теперь придумал кое-что. Ты не беспокойся. Это не станет ненужным багажом. Чтобы уста не тряслись, я впиваюсь в них зубами. Почему? Почему я не могу заплакать? Сейчас мне это необходимо как никогда. О, эти дети не заслуживают таких испытаний. Ведь они всего-навсего дети! Они не обязаны принимать участия в сражениях и умирать понапрасну. Им бы лучше в данный миг играть на улицах со своими сверстниками. Но кто выдумал то, что ребёнок обязан воевать на войне наряду со взрослыми? Не пойму. Отчего они должны страдать?! — Я дарю тебе, — наконец, выдыхает маленький представитель клана Учиха, — свой Шаринган… Дальше я уже ничегошеньки не слышу и не вижу. Привычный вихрь с особенной мощью дует мне прямиком в лицо, но на сей раз я не смыкаю глаз. Просто пялюсь в пространство перед собой, однако не испытываю больше ничего. Нет уже того ужаса. Но что-то гадко щиплет очи. Мне грустно? А… как это? В третий раз территория вокруг сменяет свои краски. «Последнее, — шёпот в голове. — И самое главное». Опять первым делом ко мне возвращается слух. Я слышу взрывы. Оглушительный всплеск воды. Засим шорох ниспадающих на почву брызг. Тихое знакомое потрескивание. Чуток вздёргиваю подбородок. Моргаю и цепенею. Все звуки будто в одно мгновение исчезают. Пыль и дым рассеиваются. Мир дрожит. Я дрожу. Прямо предо мною два уже узнаваемых мне ребёнка. Однако ситуация сия ещё более для меня знакома. Я уже видала нечто подобное ранее. И мне не верится, что он пережил это дважды. Девочка с тёмно-русыми волосами и её пепельноволосый товарищ по команде стоят друг напротив друга. Светящаяся молниями кисть юноши… пронизывает её насквозь. Изо рта его сокомандницы льётся кровь, как это совершенно недавно происходило с их умирающим другом. Она абсолютно тихо, по слогам выдавливает: — К-какаши… Из его глаз текут горькие слёзы. «Я совершила это. Сама, — объясняют мне, но на данный момент я до сих пор плохо слышу. — В меня поместили Биджу, который стал бы угрозой для нашей Деревни, кабы я туда вернулась. У меня не было иного выбора». Девочка кашляет кровью. Её подрагивающие веки смыкаются. Она пошатывается, намереваясь упасть. Маленький джонин с трудом вытягивает руку из дыры, зияющей у неё в районе сердца. Однако придержать свою подругу, увы, не поспевает. Слишком громогласно в подобной неживой тишине её тело ударяется о землю. — Чёрт, он сделал это! — раздаётся слегка ошарашенный голос одного из тех, кто, по-видимому, и атаковал детей. — А ведь мы были так близко, — немного раздосадовано говорит кто-то другой, но я не слышу и этого. Какаши опускается на колени да тоже едва уловимо шепчет: — Рин… В сие мгновение я, как ни странно, вдруг ощущаю позади чужое присутствие. «Ощущаю»… Неподходящее слово для покойницы. И как раз тогда, когда Хатаке падает ниц, теряя сознание, слух наконец-то окончательно возвращается ко мне. Я слышу за спиной неистовый, точно бы принадлежащий дикому животному, вой. Ветер хлещет меня в спину. Я не двигаюсь с места. Звук рычания доносится до моих ушей с особой громкостью. Что это? Кто это позади меня? Смахивает на рёв какого-то чудища. Шиноби, каковые стоят впереди, горлопанят наперебой нечто невразумительное, а следом начинают атаковать. Сюрикены пролетают сквозь меня. Однако на кого они нападают? Отчего настолько взволнованы? Кто там? Что там? Неспешно, словно в замедленной съёмке, оборачиваюсь. Но ничего не испытываю при взгляде на того, кто стоит за мною. Ни страха, ни ошеломления. Даже кожа не покрывается мурашками. Волоски на затылке не встают дыбом. А ведь зрелище то ещё… — Я никогда с этим не смирюсь! — не своим гласом вопит нечто. Но откуда же я узнаю сей мальчишеский голос, хоть на данный момент он так искажён неимоверной яростью?.. Это существо одето в тёмный плащ. Голову ему целиком скрывает что-то походящее на знакомую мне спиральную маску, только вот белого, а не оранжевого оттенка. Оно взирает на мир правым глазом через единственное отверстие в той маске, и я будто в бинокль вижу горящий там алым огнём Шаринган. А ещё я вижу там безграничную ненависть и жажду крови. Из правой половины его тела торчат зеленоватые штыри, изогнутые кверху. Передо мной монстр. Передо мной чудовище. Так откуда я его знаю? И нежданно-негаданно оно срывается с места. Стремительно мчится точнёхонько ко мне. Каменная почва под его ногами трещит, рушится. Я всё ещё стою, не шевелясь. Оно так близко. Шаринган полыхает жаждой отмщения. Оно хочет убить меня? Эта вся ненависть направлена на меня? Однако то жутчайшее создание, очутившись уже совсем рядом, без труда проходит через моё неосязаемое тело. Но всё равно в сей миг я, затаивая дыхание, подаюсь чуть назад, с резкостью отшатнувшись, да зажмуриваюсь, словно боясь, что оно вселится в меня, отдав этим всю ту злость мне. И в собственных предположениях я частично не ошибаюсь. Становится ещё тяжелее дышать, ибо как только он прошёл сквозь меня, все его чувства действительно будто передались и мне. За спиной раздаётся какая-то возня, потом взрывы. Засим — душераздирающие крики. Хлопки. Всполохи. Стоны. Свист оружия. Мольбы о пощаде. Хлюпанье. Всплески. Шорох бьющихся о землю брызг. Нескончаемая канонада почти одних и тех же звуков. И среди всего этого — утробное яростное рычание. Но я не смотрю туда. По-прежнему завороженно таращусь в одну точку пред собой. Все те ощущения, которые я пережила после того, как он прошёл через меня, мало-помалу затухают, как зажжённая спичка. А я так и остаюсь неподвижной да гляжу остекленевшим взором вдаль. Теперь я узнала, что ты чувствовал тогда. На минуту всё стихает. Однако лишь на минуту. Взрыв — и камни передо мною окрашиваются в алый цвет. Звуки уже не смолкают ни на долю секунды, а наоборот — всё усиливаются. Но я не закрываю уши и даже не испытываю подобного желания. Кровь кляксами продолжает «украшать» почву, однако на меня не попадает ни капли. Крики стают ещё громче, слышатся всё чаще. Вой становится протяжнее, а красная жижа уже течёт мне под ноги. Я не шевелюсь. Я просто не верю в то, что слышу. И никак не могу поверить в собственные догадки. Всё происходящее напоминает какое-то кошмарное сновидение. Снятся ли сны покойникам? Но я попросту не хочу верить в то, что там, за моей спиной, сейчас свирепствует тот милый парнишка с чёрными глубокими очами, в каковых я ещё абсолютно недавно видела счастье. Не верю, что это он сейчас убивает людей. Так бездушно, словно бешеный зверь. Да, как загнанная в клетку зверушка. Однако только до сего мига. Теперь же она демонстрирует свои клыки и рвёт виновников её горя на мелкие ошмётки. В сие мгновение наступает явственное осознание — те слова о том, что я его якобы понимаю, оказались самой натуральной ложью. На его месте я бы такого не вынесла. Будь я при этом ещё и ребёнком. Я бы, вероятно, просто умерла. Такую боль я бы не смогла перенести. А эти двое выжили. Один выдержал и всё-таки сумел жить дальше с невыносимой скорбью в груди да вечным сожалением, а другой, переживший даже собственную гибель, почти сошёл с ума, упиваясь желанием создать мир без войн и жестокости. Но я бы, скорее всего, после подобного элементарно стала бы бесповоротно сумасшедшей и совершила самоубийство. Практически любой бы поступил аналогичным образом. Точнее, не каждый смог бы после всего этого выжить. А они сумели, хотя и были всего-навсего детьми. Проклятье, да разве ж они заслужили такую судьбу?! Вопли постепенно перевоплощаются в сдавленные хрипы. Однако и они в скором времени затихают. И я уверена — никто из ниндзя позади меня уже даже не дышит. Никто, кроме него… И всё же я помалу поворачиваюсь назад. Повсюду кровь. Она огромной лужей растекается по каменистой поверхности почвы, струится и с неясно откуда взявшихся, громадных, толстых да извивающихся ввысь деревянных стволов, которые увешаны растерзанными телами да внутренностями виновников гибели Рин-сан. — Теперь понятно. — Мой размытый взгляд машинально отыскивает стоящую между этих деревьев фигуру. — Я попал прямиком в Ад. Алая жидкость покрывает его от макушки до пят. Спиральная маска меж тем раскрывается, в конце концов, показывая его лицо. Мне снова хочется разреветься. Это всё-таки ты. Разумеется. Волосы у него стали гораздо длиннее. В правом глазу неизменно сверкает Шаринган, его окружает багровое пятно. Капли крови катятся вниз от него, будто слёзы. Я вздрагиваю, ибо зрелище всё же не для слабонервных. Но я ничего не испытываю. Ничегошеньки, помимо жалости и необъятной тоски. Теперь я вспоминаю эти ощущения… Хотя нет. Погодите. Скорее всего, то вовсе не жалость, а искреннее сострадание. Да, мне так знакомо это чувство. Ведь этот юноша не заслуживает подобного. Это чересчур для него одного. Шиворот одежды лишённого жизни тела одного из шиноби выскальзывает у него из пальцев. Со всплеском труп глухо падает книзу. Убийца всех этих людей неторопливо бредёт вперёд, направляясь к их с Хатаке подруге. Мёртвой подруге. Кровь по-прежнему стекает с его чёрного балахона и лица. Она хлюпает и у него под стопами. На секунду он притормаживает пред своим бессознательным другом, однако вновь продолжает шагать далее, а ступни его попросту проходят сквозь тело Какаши. Он садится возле покойной напарницы. Его лицо искажено гримасой такой боли, что в грудной клетке у меня что-то начинает обжигающе ныть. Он тянет к ней окровавленную ладонь, однако отчего-то сразу же её отдёргивает. А затем всё-таки с особенной бережностью наконец-то прижимает бездыханную Нохару к себе. И это отнюдь не вода течёт у него по левой щеке. Мне больше не по силам стоять и созерцать это. Я двигаюсь в его сторону и тоже протягиваю к нему трясущуюся руку. Мне надо хоть как-нибудь помочь. Хотя и знаю, что не получится, что он банально не увидит и не услышит меня. Он же тем часом нечто шепчет мёртвой девочке, кажется, что-то ей обещает, но я всё равно толком не могу ничего разобрать. Обрушиваюсь на колени перед ними. Да почему, чёрт побери, мне никак не удаётся заплакать?! — Обито, я… — голос мой всё же не может не дрожать. Но, пожалуйста, пусть из моих очей польются слёзы. — Если бы я только знала, что ты пережил. Я бы… я бы сделала что угодно, лишь бы тебе помочь. — Однако у меня даже всхлипа издать не выходит. Глядя исключительно ему в глаз со светящимся там Мангекё, я осторожно прикладываю ладонь к шрамам у него на щеке. Но кровавые «слёзы» на ней стереть так и не могу. — Прости меня. За всё прости, — невнятно бормочу в исступлении, положив уже и вторую кисть ему на лицо. Однако он никак на это не реагирует, продолжая стискивать покойницу в руках. Мне известно — он не ощущает моих прикосновений. Меня вообще, по идее, рядом с ним нет. Но, к сожалению, ничего не могу с собой поделать. — Если бы я лишь могла увидеть тебя снова. Если бы тогда я знала то, что знаю сейчас, то мои последние слова были бы совершенно иными. Если бы… если бы… Чрезвычайно много этого «если бы». И у меня всё-таки не хватает слов. Я умерла, но сейчас чувствую просто бурю эмоций у себя в груди. Неожиданно он вскидывает подбородок и пристально смотрит точнёхонько на меня. Нервозно содрогаюсь, резко расправив плечи, расширив очи в изумлении да не отрывая ошарашенного взгляда от него. Он… видит меня? Однако через полсекунды я осознаю, что взор его направлен сквозь меня. Нет, не видит. Но складывается впечатление, словно бы он что-то для себя решил. Это выражение лица очень знакомо мне. И я вздрагиваю во второй раз. «Он уйдёт. Сейчас», — молнией проносится в голове. Где же то облегчение и пустота внутри? «Их уже нет». Где все те, кто погибли раньше меня? Помогите мне! Кажется, я сейчас умру во второй раз! «Их тоже нет. Тишина». Где хоть кто-нибудь?! «Никого». Спасите же его кто-то! Скорее! Пока он не решил уйти отсюда. «Ничего». А может, я просто-напросто уже попала в Ад? «Да. Видимо, да». Он бережно опускает её обратно на плавно густеющую кровь. Безобразно измазанная алыми пятнами белёсая маска вновь смыкается вокруг его лица. Нет, постой, не уходи. Он помаленьку подымается на ноги. Мои руки на долю секунды застывают в том положении, в каковом давеча сжимали ему щёки. — Обито… — сухие губы точно бы онемели и не хотят двигаться так, как нужно мне. В груди будто разгорается огонь. Это из-за беспомощности, поскольку я не могу его задержать. Или даже обнять. Но как же я сего хочу. Он обходит Рин стороной да неспешно идёт прочь, перед этим пройдя и через меня. И я чуть не задыхаюсь от тех чувств, которые он оставляет мне напоследок. Сколько ненависти, сколько боли, сколько сожаления и чрезмерно много чёрной слепой решимости. Эти мощные ощущения будто пытаются меня задушить. Всё, что я могу делать — натужно, редко дышать да смотреть на тело мёртвой девочки, лежащее впереди в вязкой красной субстанции. Но стой! Погоди! Мне известно, куда ты направляешься. Молю, не иди к нему! И я, резко разворачиваясь, кричу вслед уходящему мальчику, стараясь остановить и предотвратить его решение: — Подожди! Обито!.. Возглас обрывается. Предо мной уже не кровавая лужа, не ночное небо с алой луной на нём, не озеро и даже не лес, где происходили все те кошмарные события. Передо мною снова стоит Рин. Живая. По крайней мере, с виду. А я до сих пор цепко держу её детскую ручку. Знакомое белое освещение словно давит на глаза. В них что-то мерзко жжёт. Однако у меня опять не получается. Миниатюрная тёплая ладонь, наконец, выскальзывает из моих ледяных пальцев, а сама девочка совершает назад мелкий полушаг. — Почему, Рин-сан, — с жаром да буквально беззвучно шепчу, но она, я уверена, всё слышит, — почему я не могу плакать? Я так хочу, — в отчаянии чуток покачиваю головой со стороны в сторону, — но не могу. Почему? — Слёзы — это эмоции, — безмятежно поясняет она, — а ты сейчас на Перепутье. Здесь это запрещено и невозможно. — Эмоции? — с толикой удивления на всякий случай переспрашиваю. — Да. — Но разве тогда… — Те чувства отчасти были переданы тебе мной. Мы с тобой чем-то похожи, вот и они у нас так же схожи. А что касается меня, то я уже давно не на Перепутье. И лишь держащийся за меня мёртвой хваткой Обито не даёт мне уйти отсюда навеки. Не позволяет окончательно обрести свободу. — Рин-сан, — произношу на грани слуха, — это так тяжело. Какаши-сан… Обито… Им было так… — Слова вновь заканчиваются. — Нелегко, знаю, — договаривает она за меня, поджимает губы и, как мне кажется, хочет отвернуться, дабы скрыть бесконечную грусть в своих очах, однако по-прежнему не отводит взгляда. И я аналогично смотрю на неё. — Я клялась всегда быть рядом, присматривать за ним, поддерживать, а в итоге вон как всё обернулось. Увы, я не сумела сдержать собственного обещания. — Только не смейте обвинять в этом себя! — уже горячо вскрикиваю я. Она с неким изумлением взирает мне в глаза. — Если уж кто и виноват, то лишь я! — Банально нет сил на то, чтоб остановиться, и я выкладываю ей все свои чувства как на духу: — Я… Я же считала его последним ублюдком, злодеем, а он… Он столько пережил. И столько раз спасал мне жизнь, а я даже ни разу не удосужилась поблагодарить его! Вдобавок своим внешним видом, своей схожестью с Вами я лишь сбивала его с толку, причиняла ему ещё больше боли! Я никогда не прощу себя за это, и он также меня не простит. Да и правильно поступит!.. А Какаши-сан! Как он только жил всё это время?! Он улыбался, хоть на самом деле у него в душе была такая боль! Как они жили с этим?! Как они пережили такое, ведь вы все были всего-навсего детьми! Да я чуть счёты с жизнью не свела из-за гибели родителей. Но посмотрите, сколько мне лет?! Я же гораздо старше, чем вы были тогда! Да я даже и смерти-то их не видела, а сама за малым не рехнулась из-за потери родных мне людей. А те двое… Как они вынесли эту невероятную боль? Как?! Почему? Они не заслуживали этого! И Вы… — Перестань, Харуко-сан, — негромко прерывает мою истерику она, и я молниеносно утихомириваюсь. — Мы же договорились с тобой винить себя вместе. Не бери так много только на свои плечи. Ты просто стала жертвой обстоятельств, как и Обито, и Какаши, и я. Знаешь, всем в этом мире приходится нелегко. Но кому-то везёт меньше, кому-то — больше. В некотором роде… — на мгновение её уста трогает горькая усмешка. — Возраст не имеет значения. Однако без всех этих препятствий не было бы смысла бороться и идти к лучшей жизни. Понимаешь? — Да, — уже спокойно киваю. После того, как я высказала всё то, что скопилось у меня на душе, мне стало намного легче. — Простите меня, пожалуйста. — Ты опять извиняешься ни за что, — снова вздёргивает уголок рта в кривоватой улыбке она, а далее вещает на порядок увереннее да твёрже: — Я показала тебе всю истину, которую хотела. Полагаю, этого будет достаточно. Уж извини, что правда оказалась такой горькой. Но лучше она, чем сладкая ложь. Я слышу. Ты тоже так думаешь. Не желая заново повторяться, утвердительно киваю. — Хочу спросить у тебя кое-что, — внезапно вкрадчиво изрекает она, а я чуток настораживаюсь. — Ты ведь… любишь Обито? Теперь наступает мой черёд горько улыбаться. — Зачем Вы спрашиваете, если всё равно знаете ответ? — задаю ей риторический вопрос, и она тоже усмехается, но абсолютно добродушно и как-то облегчённо. — Это хорошо. Он достоин такой, как ты. — Всё дело в том, Рин-сан, что именно я не достойна такого, как он, — шепчу совершенно тоскливо. — Он столько пережил, а я попросту отвернулась от него, считая его безумцем, хотя и сама чуть такой не стала. И опомнилась лишь тогда, когда стало уже поздно. Мне необходимо было с ним просто-напросто поговорить, а в итоге… — Не болтай глупостей. Уж поверь, вы оба друг друга стоите, — уже весёлым тоном слегка шутливо фыркает Рин. — Тем более, ты узнала всё только сейчас. Не упрекай себя в том, в чём ты вообще не виновата. — У нас уговор, — улыбаясь краем губ, напоминаю ей. Нохара же смеётся так, как умеет лишь она. — Всё-таки я не ошиблась с выбором, — уже в разы серьёзнее выдаёт девочка после нескольких секунд смеха, а я, улыбаясь до этого, подымаю брови в немом недоумении. — В смысле? — чуток склоняю голову набок. Не до конца её понимаю. — Я же уже упоминала о втором шансе? — И снова вопросом на вопрос. Хитрая, как лиса. Подобные размышления вынуждают непроизвольно усмехнуться не только меня, но и стоящую напротив Рин. — Прости, что вечно темню. Сейчас я тебе всё объясню, как и обещала. Однако сперва кое-кто хочет с тобой побеседовать, — она немного загадочно дёргает бровью. Э? Не поняла. О чём она? Кто там ещё вздумал со мною повстречаться?.. — Спасибо, Рин-чан, — нежданно звучит тихий и до боли узнаваемый шёпот совсем поблизости справа от меня. На плечо с того боку ложится чья-то тёплая, даже горячая ладонь. Содрогаюсь каждой клеточкой организма, будто из-за электрического разряда. Н-не может быть… — Обещаем, что это не займёт слишком много времени, — шепчет ещё один голос уже по левую сторону. Теперь и другое плечо несильно сжимает столь знакомая рука. — Мам, — едва шевеля устами, в сущем отчаянье бормочу. — Пап, — и я, уже почти ничегошеньки не видя да не соображая, хочу резко обернуться, чтобы банально узреть их лица, по каковым успела ужасно соскучиться. Однако моя подруга оказывается быстрее и, хмуря брови, предупреждающе обрывает все мысли о тех желаниях: — Нельзя. — Не надо, Харуко, родная, — мягко просят по правую сторону. — Мы пришли, чтоб как следует попрощаться с нашей дочерью. Раз уж выпала такая возможность встретиться с тобой, мы не могли её упустить, — слышится слева негромкий мужской голос. — Но мы ни в коем случае не хотим, чтобы ты оставалась тут навсегда. Тебе ещё не пора, — опять доносится до моих ушей нежный женский голосок с правого боку. — Как же?.. — и я всё-таки не выдерживаю да судорожно всхлипываю. Они тут. А я-то до последнего надеялась, что они каким-нибудь чудом оказались живы или всё то, что поведала мне нынешняя обитательница нашего старого жилища, являлось простым обманом. Однако нет. Слишком несправедливо. Слишком печально. Но не на столько, дабы заставить слёзы побежать по моим щекам. А ведь зарыдать и вправду до жути хочется. И в придачу хочется развернуться да крепко обнять родителей, наплевав на то, что я останусь навек в этом месте. Ведь я, сдаётся, искренне хочу сего. — Харуко, не нужно, — левое плечо стискивают чуть сильнее, а интонация говорящего делается твёрже и серьёзнее. — Мы твои родители. Уж будь добра, слушаться нас. — Надеюсь, мы не будем устраивать здесь ссоры? У нас не так много времени на это, — слегка укоризненно тянут справа. Я же продолжаю затуманенным взором глядеть на русоволосую девочку предо мной. Из моего приоткрытого от изумления рта не вырывается ничего, кроме сиплого дыхания. — А, прости. Но что же я могу поделать, если наша старшая дочь такая упёртая? Впрочем, как и всегда, — с отзвуками недовольства в голосе сетует отец. — Это у неё от тебя, между прочим, — не преминает сварливо подколоть его мать. — А насчёт Акико, так я вообще молчу. — Ну-ну, — чуток нервно приподнимая уголок уст, вмешивается в сию дискуссию Рин, миролюбиво сомкнув веки да примирительно махая ладонями перед собой, — у нас ведь и правда маловато времени. — О да, простите нас, — практически в унисон выговаривают родители. — Харуко, — почти по слогам говорят теперь мне прямо на ухо по правую сторону. Однако, дыхания на своей коже я не чувствую, даже особо этому и не удивляясь. — Мы пришли, чтобы сказать тебе то, что не успели сказать за всю свою жизнь, — продолжают с левого боку, аналогично склонившись к моему уху. — И то, на что нам обычно не хватало времени. — Только не забудь передать эти слова своей сестре. Это и её тоже касается. — Мы, — произносят они вместе, буквально оглушая меня с обеих сторон, — любим вас. — Обеих. Несмотря ни на что, — добавляют справа. — И мы хотим попросить прощения за то, что на вас нам практически постоянно не хватало свободного времени. — Может, мы и не самые лучшие родители, но… никогда не забывайте того, что вы всегда были и останетесь нашими дорогими дочерьми. — О. Милый, ты что же, плачешь? — с наигранной озадаченностью вопрошает мама. — Не говори глупостей. Это просто глаза слезятся. Здесь слишком светло. — Пап, — почти бесшумно да капельку жалостливо издаю я, будучи не в силах подавить ласковой улыбки. Столь же ласковой, как и у стоящей впереди Рин. — Да-да, дочь, твой старик совсем расклеился. Прости. С боку матери слышится тихонький и слегка весёлый хмык, однако, сама она таки воздерживается от комментариев. — Я… — Дар речи всё же возвращается, но промолвить хоть что-нибудь складное до сих пор чрезвычайно трудно. Ведь в мозгу мечется так много раздумий, так много слов, так много хочется рассказать им. Попросту говорить и говорить до бесконечности… Нет, это всё, определённо, лишнее. О, я уже знаю, что нужно сообщить им сейчас. Самое важное — вот что: — Я люблю вас. Очень. И Акико тоже любит вас. Вы ни в чём и никогда не были не виноваты. Вы… Есть желание ещё что-нибудь им поведать, однако мне в очередной раз не хватает слов. Пауза за этим длится примерно несколько секунд. — Мы знаем, доченька. Знаем, что вы нас любите, — наконец-то с облечением выдыхает мама. — Но нам необходимо было самим это сказать. Хотя бы тебе одной, — подхватывает отец. — Ты ведь передашь Акико эти слова? — Да, — еле шепчу одними губами, совершенно не примечая истинной сути вопроса, — да, конечно передам. — Кстати, о передачах. Насчёт тех двоих… — Ах, да, чуть не забыли, — с боку мамы доносится приглушённый шлепок ладони по лицу. — Тут одна женщина с синими волосами и мужчина, смахивающий на акулу, просили передать тебе привет. Ошарашенно встрепыхаюсь, а потом уже просто трясусь из-за накатившей волны непреодолимой тоски. Но, таки придя в себя, едва слышно выговариваю с тёплой улыбкой на устах: — Х-хорошо. Тогда, пожалуйста, передайте и им мой привет. — Конечно, — снова вместе изрекают родители. — А ты пообещай, что будешь беречь свою сестру, несмотря ни на что, ладно? — Я точно знаю, что мать на данный момент мягко улыбается. — Иначе и быть не может, — утвердительно качаю головой. — Это моя дочка, — с долей гордости произносит папа, на что я тихо посмеиваюсь в унисон со стоящей предо мною русоволосой девчонкой да моей мамой. — Что ж, тогда это всё, — с вопросительными нотками в голосе раздаётся справа. — Похоже, что да, — на выдохе отвечают слева. Вздрагиваю и опять хочу обернуться к ним, дабы хоть запомнить напоследок их лица, но хватка у меня на плечах усиливается, не разрешая мне пошевелиться. — Прощай, Харуко-чан, — мать. — Надеюсь, мы не скоро увидимся в этом месте, — отец. — Береги сестру, а она взамен пускай бережёт тебя, — в который раз хором говорят они. Затем резко толкают меня вперёд, прямёхонько на Рин. Чуть не падая по пути, я за малым поспеваю уцепиться за плечи девочки и не сбить её с ног. Наши с ней взгляды вновь пересекаются, и я могу рассмотреть собственное отражение в её карих очах. Ощущение какого-либо присутствия за моей спиной исчезает. «Прощайте и вы. Мама, папа». — Харуко-сан, могу ли и я попросить тебя об одном одолжении? Даже, пожалуй, о двух? — чуток склонив голову, интересуется подруга. Я же из-за удивления да подобных внезапных перемен не имею возможности вымолвить и словечка. — Уж прости, что взваливаю так много ответственности на твои хрупкие плечи, — одаривая меня слегка извиняющейся улыбкой, абсолютно серьёзно заявляет она, по-прежнему смотря мне в глаза. — Но, прошу, позволь мне сказать кое-кому пару-тройку слов. Через тебя. Со всей мыслимой озадаченностью таращусь на неё в ответ. Не пойму, как это? То, о чём они все толкуют… Неужели?! Исключительно в сей миг до меня доходит вся суть происходящего да изречённого этой девочкой и моими родителями. Да нет, такого определённо не может быть. — Может, — опровергает мои размышления Рин, заново заглядывая мне в очи. — Я ждала кого-то похожего. Ведь я наблюдала не только за Обито, но и краем глаза поглядывала на тебя, потому как ты частенько была к нему ближе всех остальных… — Следом за чем с толикой задумчивости шепчет в сторонку: — Да и, в конце концов, не зря же я всё это время копила чакру. До сих пор ничего нормально не соображая и изо всех сил стараясь вникнуть в смысл её слов, я неотрывно всматриваюсь ей в лицо. Как она могла накапливать чакру, если она… — Долго объяснять, — многозначительно мотнув головой, отвечает на мои мысли Нохара, — да и ты вряд ли поймёшь. Так ты позволишь мне? — Д-да, наверное, — неизменно пребывая в замешательстве, бормочу я. — Но я не… — Поймёшь потом, — слегка нетерпеливо отмахивается девчонка. — Это будет моей первой просьбой. А теперь второе. — Я напрягаюсь в ожидании. — Можешь ли ты взять на себя моё обещание? — В недоумении вскидываю брови. — Так как я не сдержала своего слова, хочу возложить ответственность за него на тебя. Полагаю, ты выполнишь это задание на «отлично», — она приподнимает уголки губ и, в конечном счёте, договаривает: — Сможешь ли ты позаботиться о нём? — Веки у меня распахиваются шире от ошеломления да осознания. — Присматривать за ним, чтоб он опять не наломал дров? А также, если можно, то одним глазком поглядывать и на Какаши, ведь он иногда так любит принимать необдуманные решения. Справишься ли ты с этим, Харуко-сан? — и с ещё пущей серьёзностью прибавляет: — Прости, но я рассчитываю лишь на тебя. Больше не на кого. — Я… Конечно. Но как же?.. — отчаянно пытаюсь собрать всё в кучу. Выходит скверно. Она говорит так, словно… словно хочет каким-то невообразимым способом возвратить меня к жизни. Подобное же нереально! Да разве ж такое вообще возможно?! — В нашем мире возможно всё, разве ты сама ещё до этого не дошла? Знакомые слова переплелись в данном предложении с моими давними раздумьями, вынуждая дёрнуться из-за изумления. Верно, она как всегда права. Уже в очередной раз поражаюсь её мудрости. — Да, я… Я клянусь, что выполню Ваше поручение, Рин-сан, — как никогда решительно и твёрдо произношу, неизменно взирая на неё сверху вниз да чуть мощнее стискивая ей плечи. Конечно же, ведь отказать в подобной просьбе мне попросту не под силу. Особенно если она касается тех двоих. Впрочем, лучшей миссии для меня и не надо. — Спасибо. Рада, что ты согласилась, — еле слышно выдыхает она с видимым облегчением. — А теперь нам пора. Держись крепче. Сияние, что окутывало это место, стало в разы ярче. Я рефлекторно зажмурилась и мёртвой хваткой вцепилась в детские плечики. В голове всё завертелось. Грянула ослепляющая вспышка, от чего какие-либо ощущения элементарно улетучились. Взамен же единой волной нахлынуло небывалое чувство боли в области грудной клетки. Только спустя мгновение мир погрузился во мрак. И снова тишина…