Начиная жить

Пользоваться портключами Гарри уже доводилось, но все они были нелегальными. Однажды он перемещался портключом, когда ему поручено было стоять на шухере и вовремя сообщить о появлении авроров. Он и сообщил — наложенные на парные кольца сигнальные чары позволили Гарри предупредить Джо в тот же момент, как он заметил первого аппарировавшего в переулок волшебника. Джо знал, что информацию «сливают», не знал только, кто — именно для этого и нужно было проверить, с какой стороны появятся министерские. Он назвал нескольким подельникам разные места встречи, неподалеку от которых дежурили «помощники» вроде Гарри. Ну и, конечно, Гарри «повезло», как всегда. Авроры обыскали дом, ничего не нашли, а потому были страшно злы и ругались на чем свет стоит. Так что Гарри, слонявшемуся рядом и успешно притворявшемуся мальчишкой, которому нечем заняться, удалось подслушать немало ценной информации. Несколько раз ему весьма грубо велели «катиться отсюда», но свою роль он выполнил. Вот только, когда он как раз собирался последовать совету и уносить ноги, одному из авроров пришла мысль «проверить поганца». «Поганец», конечно, тут же активировал портключ, а там уж его подобрал и несколько раз, чтобы замести след, аппарировал Джо. Несмотря на то, что Гарри был под обороткой и с самого начала знал, что ему ничего не грозит, сердце все равно колотилось, как бешеное. Ну и тошнило знатно, это да. В другой раз Гарри снова действовал под обороткой и снова перемещался портключом. Это, пожалуй, было одним из самых опасных дел, в которых ему довелось участвовать. Тогда он под видом Джо передал нужному человеку очередной увесистый пакет, специально стараясь засветиться как можно сильнее, а сам Джо в этот момент находился в Министерстве. В условленное время он устроил знатную ссору с одним из секретарей, чему, конечно, было немало свидетелей и что обеспечило ему отличное алиби. Таким образом, Джо отвел от себя большую часть подозрений. У авроров сложилось впечатление, что кто-то совершает противозаконные сделки под видом старика, стремясь его подставить. Разумеется, этому нашлось еще множество косвенных доказательств — уж тут Джо расстарался. И, конечно, он с радостью поделился с Авроратом именами своих недоброжелателей, которые могли бы пойти на такое, — добавив, что все и так было ясно с самого начала. Позднее люди Джо еще несколько раз отправлялись на сделки — в том числе и заведомо провальные — под его видом, но в тот, первый раз, рисковать пришлось именно Гарри. Во-первых, за некоторыми помощниками Джо тогда была установлена слежка, а кто-то просто был под подозрением. Во-вторых, Гарри двигался, говорил, действовал — в общем, вел себя — вовсе не как человек, связанный с таким бизнесом. Все, кто видели его, пришли к мнению, что один из недругов Джо нанял какого-то простачка, быть может, еще даже студента, — мол, повелся, дурак, на большие деньги. Никому из таких «простачков» Джо, понятное дело, доверять не мог — а вот ребенок, находящийся на его попечении, отлично справился с задачей. Были еще какие-то тонкости, связанные с тем, что портключ для ребенка создать изначально проще, чем для взрослого, ведь он должен перенести куда меньший вес. Различить их по остаточной магии едва ли представляется возможным, зато сама остаточная магия тоже рассеивается быстрее — ее ведь вложено меньше. Словом, все, кто были посвящены в дело, сочли, что Гарри был лучшей кандидатурой. Самому Гарри даже почти не было страшно. Он уже знал, что безопасность всегда стояла для Джо на первом месте, и в тот день помимо тревоги впервые по-настоящему ощутил азарт. Позже это чувство еще не раз возвращалось к нему — научиться превращать волнение в азарт оказалось именно тем навыком, которого Гарри так не хватало раньше. Азарт тоже заставлял сердце Гарри биться сильнее, кровь — быстрее бежать по венам, дыхание — становиться учащенным. Вот только, благодаря нему, мысли не путались, а прояснялись, движения становились четче и точнее, и даже сложные заклинания, которые раньше давались с трудом, выходили у Гарри с первой попытки. Заказанный в Министерстве международный портключ выгодно отличался от собратьев хотя бы тем, что после его использования Гарри не чувствовал себя так, будто вот-вот выблюет кишки на мостовую. Слегка кружилась голова, но, по сравнению с прошлым опытом, это было полнейшей ерундой. Академия имени Генриха Шварца оказалась среднего размера зданием, выполненным в традиционном немецком стиле. Оно не было ни особо вычурным, ни изящным и не включало каких-то сложных конструкций. За время своего пребывания в Германии Гарри успел понять, что превыше всего немцы ценят простоту, функциональность и лаконичность — это явственно прослеживалось и в их архитектуре. Здание Академии было двухэтажным, длинным, слегка изогнутым по дуге, с большой светлой мансардой. В самом центре — там, где находилась как бы вершина дуги — оно возвышалось еще на два этажа и венчалось небольшой куполообразной крышей. Стены Академии оказались светлыми, почти сияющими белизной; окна, ставни и двери были выполнены из темного дерева. В целом, все это выглядело внушительно и массивно, но при этом создавало ощущение уюта. Еще в самый первый день пребывания здесь Гарри приметил перед Академией узкую речушку — позже оказалось, что через нее ведет мост, а на другом берегу раскинулось небольшое магическое поселение. За зданием, в свою очередь, находились теплицы, несколько хозяйственных построек, маленький сад для прогулок в неурочное время и небольшое квиддичное поле. Гарри, много слышавший о квиддиче, мечтал о том времени, когда ему удастся в него сыграть. Три месяца в Академии промелькнули для мальчика, будто один день. Учиться там оказалось нелегко, но интересно, каждый преподаватель знал свое дело и умел доступно преподнести материал, а ребята, с которыми Гарри довелось общаться, в большинстве своем оказались приятными людьми. С некоторыми из них он без труда завязал приятельские отношения. Академия ежегодно проводила набор первокурсников и распределяла их по классам. На каждом курсе было от двух до четырех классов, каждый класс включал от шести до десяти человек, а курсов было семь, как и везде. Один из новых знакомых рассказал Гарри, что постоянных учеников здесь было раза в два-три меньше, чем в том же Хогвартсе. В то же время, в отличие от государственных школ, Академия имени Генриха Шварца приглашала всех желающих еще и на ежегодные курсы — можно было как ежедневно перемещаться туда камином в течение определенного времени, чтобы пройти курс по какому-то конкретному предмету, так и просто подтянуть себя по всем дисциплинам или подготовиться к поступлению в школу. Например, европейцы, желавшие отдать своих детей в Шармбатон, были готовы единоразово заплатить круглую сумму за курсы, чтобы их чадо потом хорошо сдало вступительные экзамены и училось в прославленной французской школе на бюджетной основе. Как оказалось, Робертом звали директора Академии, герра Шварца (эта должность переходила от отца к сыну еще со времен основания школы). Только узнав об этом, Гарри понял, как Джо удалось бесплатно устроить его на трехмесячные курсы. Если уж наставнику Гарри задолжал не кто иной, как директор Академии, тому, наверное, не составило труда бесплатно принять на учебу одного единственного ученика. Сумма, которую здесь просили за обучение, по меркам Гарри, была астрономической. Поэтому, твердо решив, что вернется сюда на следующий год, он старался изо всех сил, чтобы заслужить стипендию. Сразу после прибытия в Академию в назначенный день каждый ученик прошел тестирование по базовым предметам. После чего всех их поделили по уровням — и по каждому предмету твой уровень мог отличаться. Например, оказалось, что Гарри владел Трансфигурацией и Боевой магией на первом уровне, а Чарами, Защитой и Историей — на втором, причем последнее стало для него приятным сюрпризом. Результат по чарам был ожидаемым — Гарри ежедневно пользовался несложными бытовыми заклинаниями и был почти уверен, что не ударит в грязь лицом. То же относилось и к Защите — благодаря Джо он умел ставить несложные щиты и накладывать охранные чары. А вот свои познания в Истории хоть сколько-то выдающимися он не считал. Но, наверное, здесь сказалось множество книг, которые он прочел, узнав, что является знаменитым Гарри Поттером. Конечно, Гарри в основном выискивал в книгах то, что касалось войны с Волдемортом, причин, которые к ней привели (хотя об этом говорилось весьма расплывчато), ее хода и той роковой ночи, в которую осиротевший полуторагодовалый малыш в один миг стал национальным героем. Но попутно его взгляд цеплялся за множество интересных вещей, которые трудно было обойти стороной. Было приятно осознавать, что все это не прошло даром и приобретенные два года назад, почти случайные знания все еще хранятся в памяти. Познания Гарри в Астрономии не тянули даже на единицу (ему был присвоен гордый ноль), а вот по зельеварению его уровень оценили как третий. Для одиннадцатилетки, сверстники которого учились на первом курсе и только начали постигать основы зелий, результат был более чем достойным. На вопрос профессора, улыбчивой фрау Вернер, Гарри честно ответил, что работает помощником продавца в лавке зелий, и после тестирования у них завязалась оживленная беседа. Разговаривать с профессором Вернер оказалось приятно — Гарри с одинаковым удовольствием как слушал ее, так и говорил сам — большей частью, отвечал на ее вопросы. Он, конечно, пока был не более чем ребенком, но у него успело сложиться определенное мнение о своей работе, да и зелья он уже давно варил не под присмотром учителей (когда-то эту роль выполнял Джо), а самостоятельно, полагаясь только на себя, регулярно и в больших объемах. Вряд ли кто-то из его ровесников в Академии обладал таким опытом. Гарри знал, как при необходимости заменить один компонент другим (конечно, это можно было сделать далеко не всегда) или как продлить срок хранения зелья, иногда ему приходилось импровизировать — и не всегда это оканчивалось удачно. Словом, ему было что рассказать, если речь шла о работе в лавке Джо, даже если о многих не совсем законных вещах приходилось умалчивать. Фрау Вернер не было и тридцати лет. Она не происходила из знатного рода, не имела богатых родственников, а ее семья всегда жила достаточно скромно. Хотя Вернер могла бы попасть в Дурмстранг, холодная северная школа с суровой дисциплиной казалась ее родителям не лучшим местом для учебы любимой дочери. Конечно, прославленный Дурмстранг мог дать девочке хороший старт, но они сочли, что овчинка не стоит выделки. Поэтому Эрика Вернер училась в небольшой государственной школе неподалеку от дома, а после учебы устроилась на работу в магазин зелий, как понял Гарри, расположенный в местном аналоге Косого переулка. Какое-то время она, как и Гарри, работала помощником продавца, затем стала продавцом, а параллельно писала для небольшого научного журнала по зельеварению. Зелья всегда давались Эрике хорошо — в школе она варила лучшие снадобья, увлеченно ставила эксперименты, посещала дополнительные занятия и была любимицей пожилого профессора. Писать о зельях она начала еще тогда — для школьной газеты. А в журнал «Зельеварение сегодня» ее пристроил дядя, знавший об увлечении племянницы. Однажды статья Эрики попалась на глаза Вильгельму фон Круа, председателю Инаспо* (Международной ассоциации зельеваров), и фрау Вернер, вчерашней выпускнице, предложили войти в штат «Аналитического зельеварения». «Аналитическое зельеварение» Гарри знал — это был обзорный журнал при Инаспо, одно из самых крупных и серьезных мировых изданий, посвященных зельям. Печататься там считалось очень престижно. Неудивительно, что фрау Вернер обеими руками ухватилась за такую возможность. Она с радостью бросила работу, вся суть которой сводилась к ежедневному стоянию за прилавком, и с головой погрузилась в науку. Работа в «Аналитическом зельеварении» позволила ей не только писать о своих выводах и наработках, но и участвовать в крупных командных проектах. Всего год спустя она получила членство в ассоциации, несколько лет протрудилась в британском филиале организации, куда ее приняли на вакантную должность, но затем вышла замуж, и ей захотелось осесть на одном месте. Места в управлении Инаспо — центральном отделении, находящемся в Берлине — ей не предлагали, а жить на две страны оказалось тяжело. С маленьким ребенком — почти невозможно. Впрочем, без работы она не осталась — членство в ассоциации открыло перед ней множество дверей. Вскоре после ухода из Инаспо фрау Вернер получила несколько писем с предложениями о работе; одно из них — от герра Шварца — приглянулось ей больше прочих. Работать в Академии оказалось интересно, возможность для исследований у нее была, а ее статьи по-прежнему печатались в «Аналитическом зельеварении», поэтому Эрика Вернер ни о чем не жалела. Все это она рассказала Гарри всего за четверть часа. Гарри, который уже успел прийти к выводу, что немцы — в большинстве своем сдержанные и закрытые люди, был удивлен тем, как легко фрау Вернер говорила о себе. Впрочем, позже он узнал, что она наполовину ирландка, и ее открытый, дружелюбный характер перестал его удивлять. В Академии училось несколько ирландцев, и, по наблюдениям Гарри, все они были темпераментными, общительными людьми. Несмотря на значительную разницу в возрасте, с первых же минут общения Гарри невольно ощутил некое родство с фрау Вернер. Странное, но приятное чувство, — будто они оба были настроены на одну волну. Профессор Вернер относилась именно к тому типу людей, которых Гарри мог просто и без оговорок назвать «хорошими». Кроме того, видно было, что профессор симпатизирует ему. В жизни Гарри встречалось не так много людей, которые с первой же минуты были бы расположены к нему и так искренне это проявляли — он просто не мог не ответить тем же. С первого дня в Академии фрау Вернер стала его любимым профессором. Если не считать краткого рассказа фрау о себе, по большему счету они говорили о работе в лавке зелий — именно это объединяло их и именно с этого началась беседа. Профессор Вернер рассказала несколько забавных случаев из своей практики, но в основном с искренним интересом расспрашивала Гарри. Хотя ему зачастую приходилось увиливать или недоговаривать, выходя из ее кабинета, Гарри чувствовал лишь сожаление, что разговор закончился так скоро. Все месяцы учебы в Академии он думал о том, что профессор Вернер была бы куда лучшим куратором их группы, чем назначенный на эту должность профессор Нойманн, преподаватель чар. Возможно, по отношению к Нойманну это было не совсем справедливо — тот хорошо справлялся со своими обязанностями, не мешал детям развлекаться во внеурочное время, всегда приходил на помощь, если это требовалось, и старался сделать так, чтобы их пребывание в Академии было комфортным. Но по своей натуре он был холодным, чопорным человеком. Если фрау Вернер даже приняла бы участие в некоторых забавах студентов, Нойманн лишь наблюдал за ними издали и сдержанно напоминал, что они должны вести себя достойно. Его тон неизменно был прохладным, взгляд — цепким, и, хотя Нойманн был безукоризненно вежлив с каждым студентом, Гарри казалось, что профессор его недолюбливает. Если и так, эта легкая неприязнь была взаимной. Всего на зимние курсы приехало около двадцати ребят — и на каждый предмет Гарри ходил с теми, кто обладал таким же уровнем, что и у него, по этому предмету. Жили же они все вместе, в отдельной, боковой части здания, где для них были подготовлены небольшие спальни, комната для выполнения домашних работ и уютная общая гостиная, объединенные просторным холлом. Гарри знал, что в левом крыле Академии находились все жилые помещения, и где-то поблизости должны располагаться и комнаты постоянных учеников, но в целом две группы студентов почти не пересекались — разве что в столовой да в коридорах школы. О системе разделения учеников по уровням Гарри впервые услышал, лишь оказавшись в Академии, и с каждым днем она нравилась ему все больше. Он знал, что здесь она применяется и к постоянным студентам, которые уже были разделены на курсы. Скажем, кто-то из семикурсников к моменту окончания школы мог достигать по некоторым предметам лишь обязательного, седьмого уровня, а кто-то — в зависимости от усердия и способностей — десятого или даже двенадцатого. Из ребят, с которыми Гарри пересекался наиболее часто, он сильнее всего сблизился с болгаркой Терезой Волчановой, Бэном Брауном, чья семья перебралась в Германию из Англии около века назад, и Жаном Моро, род которого брал свое начало во Франции. В свободное время Гарри ходил на уроки немецкого языка и часто задумывался над тем, чтобы в следующем году — а он твердо вознамерился вернуться сюда — взять еще и уроки французского. Он хотел иметь возможность хотя бы переписываться со своими новыми друзьями, когда вернется к Джо. В Академии все они общались легко и свободно благодаря лингвистическому артефакту, но затем Гарри ожидало десять месяцев дома. Задумавшись об этом, он впервые пожалел, что у него никогда не будет столько денег, чтобы учиться здесь постоянно. Тереза, которой одиннадцать исполнялось лишь весной, с самого детства готовилась к поступлению в Дурмстранг. Нерида Волчанова, ее дальняя прапрабабушка, была первым директором и одной из основательниц Дурмстранга. Так что бойкая, упорная, волевая Тереза была полна решимости не подвести семью и оправдать ожидания родителей. Хотя Гарри знал — она сама рассказала ему об этом — как сильно Тереза устала от повышенного внимания к себе и необходимости во всем быть первой. Мать Терезы больше не могла иметь детей, и ее отец, который всегда мечтал о сыне, был холоден и отстранен с дочерью, требовал от нее слишком многого и сурово наказывал за любые провинности. Познакомившись с Терезой поближе, Гарри уверился, что она вряд ли молчала в ответ на придирки и, возможно, в чем-то специально действовала наперекор отцу — а значит, наказывали ее часто. Тереза не слишком любила говорить о доме, особенно — об отце, и уж точно не ждала от Гарри сочувствия. Но Гарри, еще ясно помнивший жизнь у Дурслей, не мог не сочувствовать ей. Он как никто другой знал, что это такое — родиться не тем, кем «нужно было». В этом плане ему не повезло дважды. Для Дурслей он был сыном волшебников, а значит, «ненормальным» и «уродом», не стоящим внимания. Волшебники же бросились в другую крайность и считали его мальчиком-героем, вся жизнь которого должна протекать под стеклянным колпаком. Как у мухи, пойманной и посаженой в банку, думал он неприязненно. Чтобы они могли наблюдать за каждым его шагом, решать, что для Гарри лучше, а что нет, всячески вмешиваться в его жизнь и все ждать от него чего-то особенного. К счастью, никто из волшебников так и не нашел пропавшего Гарри Поттера, так что для большинства из них Гарри был лишь безвестным грязнокровкой, не стоящим внимания. Из всех сокурсников Гарри только Тереза да Анна Краузе (она находилась на домашнем обучении, и не так давно ей минуло двенадцать) вместе с ним посещали Зелья для третьего уровня. На практических занятиях их уроки иногда объединяли со вторым — и тогда в аудитории оказывалось около десяти человек. Зельеварение всегда было для Гарри в первую очередь источником дохода, и уже только потом — искусством. Конечно, иногда он наслаждался варкой зелий — например, когда ему особенно хорошо удавался какой-то сложный состав, было приятно видеть результаты своего труда. Да и вообще, в целом Гарри любил свою работу. Но он никогда не думал, что когда-нибудь сможет полюбить зельеварение как науку, зельеварение как искусство, зельеварение как процесс. Профессор Вернер заставила его сомневаться в этом. Она была настолько увлечена зельями, так любила их и все в них, так наслаждалась каждой минутой, проведенной у котла, что ее энтузиазм невольно передавался ученикам. И именно благодаря ней Гарри смог по-настоящему поверить в свои силы. Он помнил, сколько зелий испортил поначалу, только попав к Джо, как трудно ему было понять их азы и как сильно это омрачало его жизнь. Ведь работа у Джо на тот момент была его единственным шансом. Может, Гарри, так очарованный магией во всех ее проявлениях, не ощутил очарование зелий именно из-за той, изначальной череды неудач? Вернер научила его тому, что отрицательный результат — это тоже результат. Если ученик взрывал котел, работая над улучшением зелья, то получал от нее лишь похвалу. Она всегда была рада пробовать что-то новое, даже если это означало испорченные ингредиенты и зря потраченное время. Потому что для нее это не было «зря». Вне зависимости от результата ты приобретал опыт, а любой опыт был важен. Так что профессор Вернер всячески подталкивала студентов к импровизации и призывала отходить от привычных рецептов. — Все это написали люди, — говорила она, указывая на раскрытые учебники студентов, — Такие же, как и вы. Все они могли ошибаться. Поэтому в ваших силах улучшить рецепт или вообще переработать его. Она легко делилась со студентами своими наработками — подсказывала, где и как можно сократить время варки, а где заменить дорогой или редкий ингредиент более доступным. Гарри видел, что не все понимают ее советы или разделяют ее отношение к процессу зельеварения, но сам он постепенно начинал понимать. И, когда профессор Вернер направляла Гарри, ему было действительно легко. Зная, что имеет право на ошибку, он с первого раза варил зелье правильно. А когда Гарри, пытаясь последовать ее совету об импровизации, взорвал три котла подряд (что было для него просто неслыханным делом), профессор лишь посмотрела на него одобрительно и сказала, что он движется в правильном направлении. Учась в Академии, Гарри постепенно осознавал, что зачастую ему мешал именно страх перед неудачей. Страх парализовал, заставлял делать ошибки, постоянно держал в напряжении. Тогда он понял еще и то, что этот страх тоже можно превратить в азарт. Можно было стоять на месте и бояться сделать шаг, а можно было идти вперед, несколько раз упасть, но вскоре добраться до цели. С тех пор Гарри предпочитал падать. Несмотря на то, что Тереза была девчонкой, именно с ней Гарри чувствовал себя лучше всего. Их первый учебный день в Академии начался с пары зелий, во время которой Гарри с Терезой неожиданно разговорились и с которой ушли вместе. Уже тогда Гарри почувствовал, что они смогут подружиться. Они были слишком похожи друг на друга, чтобы не ощутить это с первых же минут разговора. К сожалению, Тереза обгоняла его по многим дисциплинам — и по трансфигурации, и по боевой магии, и по истории с астрономией (вот уж чему он совсем не удивился) — и они с Гарри пересекались лишь на трех предметах. Впрочем, это совсем не мешало их дружбе. Вторая половина каждого дня была полностью в их распоряжении, если не считать субботних занятий по этикету (которые терпеть не могли все ученики и посещение которых, к сожалению, было обязательным), и краткого факультатива по танцам, длившегося две недели. На факультатив записывались по желанию — Гарри никогда и не подумал бы занести свою фамилию в список, если бы не уговоры Терезы. Последнее, чего он хотел, так это выставить себя дураком. Вопреки его опасениям, многие ребята с курсов не умели танцевать, поэтому он не выглядел глупо. Кроме того, у него была партнерша — а некоторым мальчикам (которых на курсах было больше, чем девочек) приходилось танцевать друг с другом, и вот уж на их месте Гарри ни за что не хотел бы оказаться. Он и без того чувствовал себя неловко. Впрочем, после первой недели занятий танцами у него даже начало что-то получаться, а к окончанию второй Гарри поймал себя на том, что ему нравится танцевать. В самом деле, теперь он куда лучше понимал людей, регулярно посещавших различные светские рауты. Должно быть, жизнь, состоящая из роскошных залов, шелестящих платьев и торжественных парадных мантий, искрящегося шампанского, бокал с которым подносил тебе услужливый официант, и стремительных или плавных танцевальных движений действительно могла быть приятной и беззаботной. Гарри никогда не бывал на светских раутах, лишь рассматривал колдографии в журналах, и тогда весь этот блеск, все оживление, что он видел, казались ему наигранными, а жизнь людей со снимков представлялась скучной и однообразной. По крайней мере, во время встреч дяди Вернона с деловыми партнерами, свидетелем которых Гарри был, у него зубы сводило от скуки. Но, конечно, существовала и другая сторона жизни — сторона, которую, возможно, Гарри еще суждено было увидеть. С Бэном Гарри познакомился именно на факультативе. На том, чтобы Бен посещал занятия по танцам, настояли его родители — и, хотя тот не был от этого в восторге, на танцы ходил и даже делал успехи. У Бэна была приятная внешность, он обаятельно улыбался, умел поддержать беседу и пользовался успехом у девчонок, поэтому найти партнершу для занятий ему не составило труда. Все танцевальные движения давались ему легко, практически с первого раза — Гарри оставалось только удивляться, что умение танцевать, похоже, тоже может быть врожденным. Бэн скользил по начищенному паркету с таким непринужденным изяществом, до которого ему самому было невероятно далеко. Бэн был старше Гарри на целый год. Из-за длительной болезни он не смог отправиться в Дурмстранг, когда ему исполнилось одиннадцать, год находился на домашнем обучении, а следующей осенью родители собирались отправить его сразу на третий курс и уже имели договоренность с директором Дурмстранга, мистером Каркаровым. По натуре Бэн был веселым, подвижным и, возможно, несколько легкомысленным человеком — во всяком случае, ему явно не хватало усидчивости. Тем не менее, он нехотя, но старательно выполнял каждое задание, данное педагогами. Гарри понимал Бэна — если бы его родители заплатили такие деньги, он бы тоже старался. Впрочем, родителей у Гарри не было, но хорошо учиться ему это вовсе не мешало — даже наоборот. Понимая, что свой путь в жизни он прокладывает сам, и никто не заплатит за его обучение, он изо всех сил старался заслужить стипендию и пока, кажется, двигался в верном направлении. По крайней мере, к концу первого месяца учебы он находился на третьей строчке в рейтинге успеваемости, а в дальнейшем надеялся выбиться и на вторую. В учебе Гарри очень сильно помогала Тереза. Домашние задания они выполняли вместе, и Тереза всегда приходила на выручку, если у него возникали трудности, показывала, как правильно выполнять движения палочкой и объясняла некоторые вещи, которые были удивительными для Гарри, но которые дети волшебников впитывали с молоком матери. Живя в мире магии уже два года, Гарри постепенно узнавал о некоторых из них, но в его знаниях все еще было множество пробелов. С помощью Терезы они постепенно заполнялись. Единственным предметом, в котором Гарри обгонял Терезу, были Зелья. Он пока не умел варить по-настоящему сложные составы, но отлично разбирался в базовых зельях, не понаслышке знал о сочетаемости ингредиентов и легко говорил о том, о чем редко писали в учебниках. Авторы большинства школьных учебников — в частности, того, что было рекомендовано британским Министерством, — не считали нужным углубляться в тонкости и разжевывать материал, в лучшем случае, ограничиваясь кратким пояснением — или же просто не были достаточно компетентны для этого. Поэтому студенты зачастую знали порядок действий, но не понимали, почему одно следует за другим. Гарри же со временем понял, почему одно вытекает из другого — что-то ему объяснял Джо, а какие-то закономерности он постепенно выявил сам. Ежедневная варка зелий не проходила даром — пусть Гарри не хватало таланта в этом предмете, постепенно это компенсировалось его усидчивостью и регулярной практикой. После первого месяца учебы стало понятно, что Гарри хорошо успевает и в Защите. В целом, пусть и не без труда, ему давались все предметы. Гарри было не привыкать трудиться, чтобы добиться результата, поэтому он получал хорошие оценки по всем дисциплинам. У него определенно была предрасположенность к трансфигурации, у него неплохо шли чары, пусть для этого и приходилось долго и упорно тренироваться, и он достаточно быстро усвоил основы Боевой магии, хотя пока сам предмет не вызывал у него особого восторга. История была ему интересна, а с Астрономией он худо-бедно справлялся при помощи Терезы. Но именно на Защите к концу первого месяца он уже был лучшим учеником. Гарри и сам не знал, почему. Может, подсознательно он всегда был готов защищаться, видел опасность даже там, где ее не было, и Защита попросту казалась ему одним из самых полезных предметов. Может, он уже наблюдал многие чары и заклинания, когда их использовал Джо, и повторить когда-то виденное было легче, чем узнавать эти же вещи с нуля. Может, он просто был талантлив в Защите. В конце концов, должен же он быть талантлив хоть в чем-то? В любом случае, после объяснений преподавателя, доктора Ланге, все заклинания выходили у него без особого труда. Доктор Ланге вел и Боевую, и Защитную магию. С первого взгляда он показался Гарри жестким и даже суровым человеком, и поначалу мальчик почти опасался его уроков. Но он быстро полюбил их всей душой. Несмотря на строгость (герр Ланге не терпел лентяев и мог запросто выгнать бездельничавших студентов из аудитории) и сдержанность, доктор Ланге всегда был добр с теми, кто старательно занимался на его парах. Он отвечал на любые вопросы, даже те, что не касались темы занятия, терпеливо поправлял студентов и готов был тратить любое время на учеников, которые казались ему перспективными. Гарри не мог сказать, что приглянулся доктору с первого взгляда, но уже после недели занятий он начал ловить на себе задумчивые взгляды Ланге. Тот все чаще останавливался, чтобы понаблюдать, как Гарри выполняет заклинания, а через некоторое время, видимо, сделав для себя определенные выводы, неожиданно начал уделять ему повышенное внимание. Никто не назвал бы Гарри любимчиком Ланге: тот всегда выделял среди студентов несколько человек, лучше прочих успевающих по его предмету, и готов был тратить любое время, чтобы раскрыть их потенциал. Если только сам ученик этого хотел — а Гарри, конечно, не стал бы отказываться от такой щедрости. Он знал, что умение защищать себя пригодится ему по жизни — и как воспитаннику Джо, и, конечно, как Гарри Поттеру, если его тайна будет раскрыта. Поэтому он старался изо всех сил. А Ланге не мог не оценить его стараний. Доктор Ланге нередко задерживал Гарри после пары, чтобы показать ему еще одно полезное заклинание или эффективный щит, несколько раз советовал стоящие учебники по Защите (благодаря Джо, у Гарри были деньги, и он не замедлил послать заказ в книжный магазин). А, когда Гарри получил посылку с ними совой, подробно рассказал ему, каким разделам нужно уделить особое внимание и в какой последовательности осваивать заклинания дома. Он не терял надежды, что Гарри начнет делать такие же успехи и в Боевой магии. Незадолго до Рождества Ланге даже сказал Гарри, что, если тот будет работать так и дальше, к концу второго месяца он поговорит с герром Шварцем о переводе мальчика на третий уровень. — В следующем году, — сказал он с такой гордостью, будто Гарри был, по меньшей мере, его любимым внуком, — к концу курсов ты сможешь дойти и до четвертого. Разумеется, если будешь упорно работать, — добавил он строго. Гарри обещал, что будет. На уроках Защиты доктор Ланге часто ставил Гарри в пару с Жаном Моро. В Жане было что-то такое, что понравилось Гарри еще при самой первой встрече, поэтому выбор Ланге только порадовал его. Жан оказался веселым, бойким и общительным, но в нем не было легкомысленности Бэна и той серьезности Терезы, которая иногда казалась Гарри излишней. При этом, если общение с Терезой и Бэном завязалось как-то само собой, то, чтобы подружиться с Жаном, Гарри пришлось постараться. Пожалуй, Жан вообще был первым человеком в его жизни, общение с которым Гарри инициировал сам. Ему не сразу удалось завладеть вниманием Жана, но после нескольких совместных уроков Защиты они начали общаться уже вне классных комнат, и постепенно их отношения переросли в приятельские, а затем — в почти дружеские. По многим предметам их уровни совпадали, и после Защиты как-то само собой получилось так, что почти на всех парах Гарри с Жаном сидели вместе. Кроме Чар, где место рядом с Гарри всегда было занято Терезой, и Трансфигурации, где он неизменно садился в пару с Бэном. Трансфигурация давалась Бэну нелегко, и Гарри старался по мере сил помогать ему. Из всех новых друзей Гарри Жан был, пожалуй, самым жизнерадостным — что Гарри находил весьма забавным: Жан любил рассказывать, что происходит из древнего темного рода, многие его предки сидели в тюрьмах, были казнены или убиты в кровопролитных сражениях, а его двоюродный дедушка был верным сторонником самого Гриндевальда. Если рассказы Моро и были правдой, на самом Жане все это никак не сказалось — он не кидался страшными проклятиями из-за угла, всегда весело и заразительно смеялся, был инициатором множества игр и автором самых лучших проделок. Он же был тем человеком, который впервые вытащил всех на квиддичное поле и, узнав, что Гарри не умеет летать, пообещал научить его. Впрочем, помощь Жана Гарри почти не понадобилась — но он куда меньше волновался перед своим первым полетом после подробных объяснений Жана и его небольшой демонстрации. Многие студенты привезли в Академию свои метлы, а остальным педагог, ответственный за полеты, выдал по хорошей, почти новой метле. Если бы Гарри не знал, никогда не сказал бы, что на метле, которую за ним закрепили на время курсов, уже кто-то сидел — такой она была красивой и ухоженной, так лаково блестела ее рукоять и ровно лежали прутья. Несмотря на волнение, он с трудом дождался момента, когда закончится краткий инструктаж (обычно дети, приезжавшие в Академию, уже уверенно сидели на метле), выслушал советы Жана и, собравшись с духом, с силой оттолкнулся от земли. Тереза и Бэн взволнованно наблюдали за ним, а Жан тут же взлетел следом, чтобы в случае чего не дать Гарри упасть — но всего этого Гарри не заметил. Он был полностью поглощен новыми ощущениями. В тот момент ему казалось, что летать даже лучше, чем колдовать, ощущать магию, текущую по венам, и много лучше, чем варить зелья и видеть результат своих трудов... Ощущение дикой, почти пьянящей свободы перевешивало все это. Раньше Гарри никогда не чувствовал себя свободным — настолько, полностью и без оглядки. Свободным от всего, что могло удерживать его в каких-либо рамках, от условностей, от людской неприязни, от дел, опасностей и проблем, которые давили на него на земле. В воздухе не было ничего из этого. В воздухе он был никем. И всем сразу — и небом, и тихим шелестом листьев на ветру, и криками птиц, и скоростью, движением, полетом… Он вдруг понял, что давно набрал высоту и летит, разгоняясь все сильнее, и ветер обдувает его, треплет волосы и одежду, бьет в лицо… И пальцы, сжимающие древко, заледенели от холода. Рядом летел встревоженный, изумленный Жан, а Тереза и Бэн, оставшиеся внизу, казались лишь маленькими точками. И тогда Гарри запрокинул голову и рассмеялся. * * * International association of potions «Inaspo»* — Международная ассоциация по зельям (что по-русски звучит коряво) или, в моем вольном переводе, Международная ассоциация зельеваров «Инаспо». Позволяю себе вольный перевод, потому что эта организация — исключительно моя придумка ) Приходится учитывать, что Гарри живет не в России, так что все сокращения изначально должны быть придуманы на английском, и только потом переведены. Эх, тяжела жизнь фикрайтера :) Дорогие читатели, не так давно я завела дневник на дайри - и, кажется, здесь об этом еще не говорила ) В дневнике я выкладываю главы сразу после написания, невычитанными, поэтому там они могут появляться чуть раньше, чем на других ресурсах. Кроме того, там вы можете найти другие мои фики (или ссылки на них), которых нет здесь, узнать меня получше или пообщаться, если есть такое желание. Ссылка: http://l-eonn.diary.ru/