Начиная жить

По мнению Гарри, январь пролетел непозволительно быстро, и вот уже наступило седьмое февраля — день, когда все они должны были отправиться по домам. Гарри так и не удалось выбиться на второе место в рейтинге успеваемости — его обгоняли Тереза и Луи, прочно закрепившийся на второй строчке списка. Впрочем, это было не так уж и важно — на первом февральском собрании преподавателей было решено назначить стипендию на обучение пяти лучшим студентам. Кроме Гарри, Терезы и Луи, в их число вошли Аглая Шмидт и Анна Краузе. Благодаря доктору Ланге, Гарри перевели на третий уровень по Защите в начале января, а к концу курсов он был также переведен на первый уровень по Астрономии, второй — по Боевой магии и Трансфигурации и, что весьма его удивило, на третий уровень по Чарам. Нойманн даже не стал говорить ему об этом заранее — просто сообщил на последнем занятии, что в следующем году Гарри будет заниматься уже по программе нового уровня. Каждый ученик, окончивший курсы, получил сертификат, где говорилось, в какое время он обучался в Академии, и был указан его уровень по каждому предмету. А за день до отъезда Нойманн раздал всем именные порталы, которые должны были вернуть студентов по домам. И вот сборы были окончены, а все дела — завершены. Гарри давно уже сдал все домашние работы, сложил сундук, куда поверх одежды и учебников положил сертификат и свидетельство о том, что имеет право на стипендию в следующем учебном году. Портал он, подумав, убрал в карман, чтобы без проблем достать его в нужный момент. Он еще раз выслушал подробные рекомендации доктора Ланге о том, как нужно будет тренироваться дома, и настоятельные советы уделять внимание не только Защитной, но и Боевой магии, и пообещал, что будет много и упорно трудиться. Подумав, он даже сходил в преподавательскую, чтобы попросить у школьного секретаря краткие программы обучения по всем основным предметам. Секретарь уже знал его в лицо, слышал, что Гарри назначена стипендия, и, разумеется, не стал препятствовать его желанию заниматься дома. Ну и, конечно, напоследок Гарри зашел к профессору Вернер, чтобы попрощаться с ней. Если фрау Вернер быстро стала любимым профессором Гарри, то он, несомненно, был ее любимым учеником. Хотя Гарри не назвал бы себя ее любимчиком — он вообще терпеть не мог это слово. Профессор всегда была беспристрастна и хорошо относилась ко всем ученикам. Но она действительно выделяла Гарри среди прочих — это было видно по тому, как она следила за его успехами и неудачами, как искренне улыбалась ему, какое живое внимание уделяла… Должно быть, в чем-то Гарри действительно напоминал ей себя в молодости. Вот и в этот раз, когда после непродолжительных поисков он нашел ее в одном из кабинетов, профессор Вернер неподдельно обрадовалась его приходу. Она не стала говорить, чтобы Гарри занимался дома и старался повысить свой уровень. И не давала ему советы о том, какие зелья нужно будет изучать самостоятельно. Только сказала, что Гарри разберется во всем этом сам, и попросила не забывать о главном, чему он научился на ее уроках. Гарри понял ее: профессор Вернер говорила о том, что не нужно бояться совершить ошибку. Профессор уже знала, что Гарри получил стипендию. Она поздравила его, уточнила, собирается ли он приехать на курсы в следующем году, и сказала, что с удовольствием продолжит обучать его. На этом они тепло распрощались, и Гарри побрел в гостиную. Был четверг, поэтому студенты сновали по коридорам туда-сюда, толпились у окон и дверей классных комнат, разговаривали, смеялись... Гарри невольно завидовал им — остающимся здесь, в компании друзей, тогда как он сам будет вынужден вернуться в Ночной переулок. Конечно, какая-то его часть хотела снова взяться за работу: варить зелья или, чувствуя бурлящий в крови адреналин, выполнять поручения Джо. Снова носить посылки и письма, пить чай у Рассела и тренироваться чувствовать магию, стоять на стреме или даже перемещаться нелегальными портключами, хлебнув перед этим оборотного зелья. Это была его жизнь, и он привык к ней… и отчасти даже любил ее. Но теперь Гарри увидел, что жизнь может быть другой, более того — прикоснулся к своей мечте и даже погрузился в нее на некоторое время. Какое-то время он был счастлив. И сейчас, сидя в гостиной на своем сундуке, когда рядом примостилась Тереза, чувствуя плечом ее плечо, соприкасаясь с ней локтями, зная, что она думает и почему грустит, он отчаянно не хотел уезжать. Он помнил Лиз — и то было дикое, отчаянное, в чем-то жутковатое чувство, когда они, как волчата, жались друг к другу, ища тепла и поддержки в едва ли не первом встречном человеке. И то была странная, на удивление глубокая привязанность, почти инстинктивное стремление защищать. Со времен Лиз у него в груди будто зияла дыра. А теперь дыры больше не было: ее заполнили новые друзья Гарри, и больше прочих — Тереза. Гарри, никогда раньше не имевший друзей, одинаково сильно привязался ко всем троим — и к Терезе, и к Бэну, и к Жану. С Бэном ему было весело, легко и интересно. Жан неуловимо притягивал Гарри — с ним даже молчание вдруг наполнялось каким-то особенным смыслом, а каждая минута, проведенная вместе, отпечатывалась в памяти. Но Тереза была ближе всех, ее чувства были мыслями Гарри, ее проблемы были его проблемами. Он не мог и не хотел говорить, что Тереза заняла место Лиз — все было совсем по-другому, невыразимо иначе. Но, может, он — отчаявшийся, напуганный, одинокий — действительно воспринимал Лиз, будто свою сестру. И после ее.... после… После Лиз подсознательно искал сестру — не подругу, а словно давно потерянную часть своей семьи. Гарри потряс головой. Иногда ему в голову лезли действительно странные мысли. На самом деле, он понимал, почему они с Терезой сошлись легче и быстрее всего — потому что до Академии ни у нее, ни у него никогда не было по-настоящему близкого человека. И у Гарри, и у Терезы, конечно, имелись приятели, с которыми можно было поболтать или скоротать время, но Гарри никогда не думал, что кто-то из знакомых мальчишек в Ночном квартале может со временем стать его другом. Он даже не знал, почему — просто тогда еще не встретил того человека, с которым ему действительно хотелось бы проводить свободные часы, которому можно было излить душу. Ну а Тереза общалась лишь с детьми отцовских да материнских друзей — и еще со своими родственниками вроде Димитара. Кроме того, они правда были похожи. Оба достаточно тихие, замкнутые, оба — отчаянно одинокие, оба — ищущие тепла. Несмотря на то, что Тереза никогда не жила на улице или в приюте, Гарри казалось, будто ее жизнь была не намного легче или счастливее, чем у него. В Терезе он нашел родственную душу. И расставание с ней переживал особенно болезненно. Проблема заключалась еще и в том, что Гарри, Тереза, Бэн и Жан не знали, когда смогут встретиться в следующий раз: осенью Тереза и Бэн должны были отправиться в Дурмстранг, а это означало, что они уже не приедут на следующие курсы. Жана же, скорее всего, ждал Шармбатон. В этом году родители не стали отправлять его в школу — его мать считала, что сыну будет лучше в Шармбатоне, неподалеку от родного дома, а отец настаивал на поступлении в Дурмстранг, и они так и не смогли прийти к консенсусу. Но, по всей видимости, за то время, что Жан провел в Академии, им все же как-то удалось договориться. К удивлению Гарри, самого Жана колебания родителей, казалось, только забавляли — он нисколько не переживал, что пропустил первый год в Шармбатоне, и лишь рассмеялся, когда прочел, что ему все же придется отправиться туда на второй курс. — Я так и знал, что победит мама, — сказал он с усмешкой. — Теперь дядюшка Шарлю должен мне десять галеонов. Гарри еще тогда подумал, что у Жана необычная семья. Определенно не похожая ни на одну из тех, которые он видел или о которых слышал раньше. Это было заметно и по самому Жану — было что-то нетипичное, почти удивительное в его поведении и отношении к жизни. Может, именно это в нем и привлекло Гарри с самого начала. Из всех четверых именно Жан, казалось, нисколько не переживал по поводу того, что курсы окончены. Если Гарри был тих и задумчив, Тереза мрачно барабанила пальцами по крышке сундука, а Бэн, вздыхая, кругами ходил по гостиной, то Жан выглядел спокойным и расслабленным. Поймав взгляд Гарри, он улыбнулся — своей привычной мягкой, завораживающей улыбкой. — Да ладно вам, — сказал он с веселым недоумением. — Выглядите так, как будто мы прощаемся навечно. — А ты выглядишь так, будто тебе все равно, — парировал Бэн. Он наконец остановился, оперся плечом на стену и уставился на Жана в упор. Они с Жаном обычно ладили, но иногда между ними проскальзывало некоторое напряжение — вот и сейчас Бэн посмотрел на Жана почти враждебно. Жан только легко пожал плечами. — Я просто не ищу трагедию там, где ее нет, Браун, — произнес он, но на Бэна даже не взглянул. — При желании, каждый из нас может посещать июльские курсы, раз уж с зимними ничего не выйдет, или просто встречаться на каникулах. Например, вы могли бы погостить у меня этим летом. — Так меня и отпустили к тебе, — буркнула Тереза. — Сделай так, чтобы отпустили, — сказал Жан, будто не замечая ее тона. — Да ладно, Тереза, ты ведь сможешь что-нибудь придумать. Твой отец наверняка сочтет наше знакомство перспективным. Выражение лица Терезы стало задумчивым, призадумался и Бэн, а вот Гарри, которого идея Жана поначалу удивила и обрадовала, огорченно пробормотал: — А я обещал Джо, что буду усиленно работать этим летом. — Ничто не мешает тебе по вечерам перемещаться ко мне камином, — махнул рукой Жан. Казалось, у него были готовы ответы на любые вопросы, решения любых проблем. — Магазин, где ты работаешь, ведь подключен к каминной сети? Гарри припомнил, что да, подключен, и возвращение домой вдруг перестало казаться ему чем-то тоскливым и мрачным. — Кроме того, мы будем писать друг другу, — продолжил Жан, — Тереза и Бэн вообще смогут видеться ежедневно — ну а если все мы не встретимся этим летом, так ведь и жизнь на нем не закончится. Гарри несколько секунд смотрел на Жана, а потом негромко рассмеялся. Бэн и Тереза уставились на него удивленно, а Жан только улыбнулся в ответ. Гарри тоже улыбался — и когда выходил из гостиной следом за профессором Нойманном, и когда Тереза порывисто обняла его, и когда он, стоя во дворе, бросил на здание Академии прощальный взгляд, прежде чем крепко сжать свой портал. * * * За то время, что Гарри отсутствовал, в магазине накопилось множество дел. Нужно было разобраться с последними заказами, восполнить запасы почти всех зелий, которыми они торговали открыто, и некоторых — из тех, что Джо продавал регулярно, но в тайне от Министерства. Нужно было разобрать и обработать ингредиенты, партия которых пришла накануне. Нужно было, наконец, провести уборку на втором этаже дома — потому что, если в магазине и подсобке Джо поддерживал чистоту, то наверху все давно уже покрылось толстым слоем пыли. Первым делом Гарри убрался в своей комнате, а затем навел порядок в лаборатории. За те три месяца, что он отсутствовал, Джо, конечно, частенько пользовался ей — но ему было не до того, чтобы расставлять по местам рабочие инструменты или надраивать котлы. Так что Гарри потратил немало времени, приводя свое рабочее место в божеский вид, а потом почти целую неделю просидел над ингредиентами. Попутно ему приходилось варить зелья, отвечать на письма клиентов и отправлять им посылки, писать поставщикам Джо, чтобы пополнить запас некоторых трав, иногда, если Джо был занят, стоять за прилавком… Когда все неотложные дела, наконец, были завершены, и Гарри смог вернуться к привычному ритму жизни, уже наступил март. Весна в этом году оказалась на удивление холодной и промозглой. Тем не менее, Гарри частенько приходилось работать посыльным для Джо, относя сообщения Боргину — тот воспринял возвращение Гарри равнодушно — и Расселу, который первым делом осведомился о его самочувствии. Должно быть, происшествие с накопителем все еще было свежо в его памяти, тогда как самому Гарри уже начало казаться, что все это случилось давным-давно. Они с Расселом немного поговорили о школе, а затем Гарри удалось уговорить его снова открыть витрину. Даже будучи в Академии, он периодически вспоминал слова Рассела, сказанные в их последнюю встречу, и желание научиться чувствовать магию становилось почти нетерпимым. Рассел, конечно, поворчал для виду, но было видно, что и ему интересно, получится ли у Гарри хоть что-нибудь. Не получилось. Сколько бы Гарри не старался, ни один артефакт, ни одна зачарованная вещица, которыми полна была лавка Рассела, не заставила его испытать то странное, полузабытое чувство. Рассел пытался обнадежить его, но предположение, что раньше это могло изредка удаваться Гарри благодаря его стихийной магии, а сейчас он уже попросту не способен к такому колдовству, вовсе не утешило мальчика — скорее наоборот. Позже, приходя к Расселу, Гарри еще не раз и не два пытался ощутить магию, исходящую от старинных браслетов и массивных колец, от подозрительного вида книжиц в потертых кожаных обложках, от потускневших кинжалов... Но тщетно. В середине весны Джо вдруг сказал Гарри, что тому давно пора обзавестись собственной волшебной палочкой. — Легальной, — пояснил он в ответ на недоумевающий взгляд. — Палочкой, которая будет отслеживаться Министерством. — Но ведь я не учусь ни в одной из школ, — пробормотал Гарри, не понимая, к чему он клонит. — Мне нельзя будет пользоваться ей до 17 лет, а значит… Джо всплеснул руками. — Да ты же официально числишься как ученик Академии Шварца! — воскликнул он, посылая Гарри выразительный взгляд. — У тебя есть сертификат о том, что ты закончил зимние курсы, и стипендия на следующий год. При наличии документов, подтверждающих это, тебя вполне можно оформить как ребенка, находящегося на домашнем обучении. Мол, на несколько месяцев ты выезжаешь на курсы, а все остальное время занимаешься дома. И, конечно, тебе нужно выполнять домашние задания — а ведь для этого необходима палочка, — он хмыкнул. Гарри моргнул. До сих пор он даже не думал о том, что такое возможно. — И тогда я смогу легально колдовать здесь, в Англии? — уточнил он. Джо кивнул. — Ну разумеется, — сказал он с ухмылкой. — Иначе зачем я вообще заговорил бы об этом? Официально считается, что, находясь на домашнем обучении, ты можешь колдовать лишь в пределах своего дома, но на самом деле это не сформулировано ни в одном законе. Так что, даже если ты применишь магию на глазах авроров, им нечего будет вменить тебе в вину. Отделаешься выговором, да и только. Гарри довольно усмехнулся — ему нравилось то, к чему клонит Джо. Дополнительная подстраховка никогда не была лишней — и он действительно хотел бы иметь возможность ответить ударом на удар, не опасаясь наказания со стороны Министерства. Конечно, Гарри колдовал ежедневно и даже делал это на людях — но всегда существовал определенный риск, что на тебя донесут. В случае, если бы слова Джо воплотились в жизнь, любой риск был бы сведен к минимуму. — Ты ведь должен понимать, что это даже подозрительно — то, что у тебя до сих пор нет палочки, — добавил Джо ворчливо. — Конечно, Министерство не отслеживает, кто купил какую палочку и купил ли вообще. Но представь, что тебя вдруг заподозрят в чем-либо… — он сделал многозначительную паузу, — …и неожиданно выяснится, что палочки у тебя просто нет. Ты ее не покупал — и, конечно, не мог совершить то противозаконное, в чем тебя обвиняют. Звучит неплохо, да? Но тогда возникает закономерный вопрос: а чем же ты колдовал в Академии? Пальцем? — Джо хохотнул, но тут же посерьезнел. — Значит, палочка есть, но ты скрываешь ее наличие — и вот тут дело определенно нечисто. Такую цепочку может составить любой, повторяю, любой аврор, попади ты в поле его внимания. Ты понимаешь меня, Гарольд? Получив быстрый кивок, он продолжил: — Конечно, ты всегда можешь сразу признаться, что палочка у тебя есть. Допустим даже, никто не задастся вопросом, где ты ее купил, и то, что она появилась у тебя уже давно, скорее всего, так и останется в тайне. Но вдруг ты попадешь в передрягу, применишь заклятие — на что официально не имеешь никакого права, будь это хоть даже безобидный Ступефай... Одно Приори инкантем — и тебя как минимум ждет штраф. Или исправительные работы. Или еще чего похуже. Повисла тишина: Гарри сосредоточенно обдумывал услышанное, а Джо наблюдал за тем, как меняется выражение его лица. Наконец, когда Гарри снова взглянул на него, он произнес: — А теперь только представь, что тебе разрешено колдовать легально. Значит, за случайно сотворенный Ступефай тебя уже никто не накажет. При этом ты спокойно можешь пользоваться любыми, даже запрещенными заклятиями — но лишь той, первой, незарегистрированной палочкой. В случае любой проверки ты даешь аврорам вторую палочку, купленную у какого-нибудь Оливандера, и эти болваны думают, что ты чист, как слеза младенца! Ведь на ней нет ничего противозаконного — одни бытовые да школьные заклинания. Ну, а даже если они и заподозрят что-либо, то доказать ничего не смогут. — Значит, я иду к Оливандеру и покупаю новую палочку, — медленно произнес Гарри. — И пользуюсь ей в магазине, так? Но с собой всегда ношу две… — …чтобы, если на тебя нападет кто-то, или ты будешь вынужден выйти за рамки закона, колдовать старой, — закончил за него Джо. — Да и потом, всегда хорошо иметь лишний туз в рукаве. — А если кто-то и узнает, что палочку я купил уже после Академии, всегда можно сказать, что я просто сломал старую, — во внезапном озарении добавил Гарри. Они с Джо посмотрели друг на друга. — И почему я не додумался до всего этого сам? — пробормотал Гарри, пытаясь подавить улыбку. Джо только фыркнул. — Вот поживи с мое… — протянул он насмешливо. — Ладно, иди уже, бездельник, сообрази нам что-нибудь на ужин. — Эй! — показательно возмутился Гарри, но послушно отправился в подсобку. Почти машинально накрывая на стол, он вдруг замер от неожиданной мысли, пришедшей в голову: должно быть, и у самого Джо тоже было две палочки. Он просто не выставлял этого напоказ — но тон, которым старик говорил о тузах в рукаве, наводил на интересные размышления. Сколько раз Джо выручало то, что противник не догадывался о существовании у него второй палочки? И сколько незаконных заклинаний он произнес, колдуя той, что не была зарегистрирована? Впрочем, вряд ли когда-нибудь Гарри суждено было узнать это. * * * Июнь ознаменовался сразу двумя событиями. Во-первых, крупным скандалом в Хогвартсе — никто не знал, что именно произошло, но предположений и догадок строилась масса. По слухам, из школы было украдено что-то ценное — но вот в том, что именно, никак не могли сойтись во мнении. Гарри доводилось слышать и самые бредовые версии — вроде того, что в Хогвартс проникла целая вооруженная группировка, что был украден ценный артефакт, принадлежавший Дамблдору (по другим версиям — хранившийся в школе еще со времен Основателей), и даже что во всем этом был замешан один из преподавателей Хогвартса. Чего только люди не придумают. Первую неделю газеты молчали: по улицам Ночного и Волшебного кварталов гуляли шепотки, совы летали над головами куда чаще обычного, а тема Хогвартса стала такой обыденной, что простой поход в магазин за хлебом мог закончиться долгой и оживленной дискуссией. Джо тоже не знал, что случилось. Но у него имелись свои источники информации, так что всего неделю спустя они с Гарри уже были в курсе, что из Хогвартса действительно украли тщательно охраняемый предмет, о нахождении которого на территории школы не знали даже министерские чиновники. Да что там чиновники — самого министра Дамблдор посвятил в проблему только тогда, когда понял, что не сможет найти злоумышленника в одиночку. Ему требовались людские и магические ресурсы, которые могло предоставить только Министерство. Авроры несколько раз были в Хогвартсе, прочесали его от подземелий до самой высокой башни, но, по-видимому, ничего не нашли. Кем бы ни были преступники, они не оставили после себя никаких следов. Один из клиентов Джо, приобретавший в лавке не самые законные снадобья и ингредиенты (Джо потом сказал Гарри, что он был мелким министерским клерком) между делом обмолвился, что отношения Фаджа и Дамблдора заметно охладели. Мол, никто толком не знал, в чем дело: или министра вывело из себя то, что он все это время не знал о нахождении похищенного предмета в Хогвартсе, или же виной его раздражению стали какие-то другие причины. В любом случае, с Дамблдором он общался натянуто, казался откровенно рассерженным после любых разговоров с ним и вообще постарался свести любое взаимодействие с директором Хогвартса до минимума. В середине июня, наконец, вышли первые статьи о происшествии. Крупные издания вроде Ежедневного пророка по-прежнему сохраняли молчание — видимо, Министерство старалось сделать так, чтобы никакая информация не просочилась наружу. Но шила в мешке не утаишь, да и закрыть всем рты тоже не удастся — поэтому мелкие газетенки да журналы, неподвластные Министерству, постепенно разразились целым шквалом статей. Впрочем, ничего полезного в них не было — тоже лишь слухи да предположения. Например, какая-то журналистка по имени Рита Скитер написала разгромную статью, в которой назвала Дамблдора никудышным директором, в красках расписала, как сильно он пренебрегает служебными обязанностями, и поведала, что опасный преступник проник в Хогвартс под видом одного из школьных учителей, похитил невероятно ценный артефакт и скрылся. Лишь по счастливой случайности на его пути не встретился никто из учеников — а ведь в противном случае дети могли бы пострадать и даже быть убиты… Гарри с трудом дочитал текст до конца — если в нем и проскальзывали крупицы правды, Рита писала таким языком, что уже на второй минуте чтения начинало тошнить. От обилия в статье слухов, намеков и обвинений в адрес действующего руководства школы голова шла кругом. На какое-то мгновение Гарри даже стало жаль директора Хогвартса Альбуса Дамблдора — должно быть, тот сейчас переживал не самые лучшие времена. Впрочем, людям постепенно надоедает мусолить одно и то же — вот и происшествие с Хогвартсом и дерзкая кража постепенно оказались забыты. Если в двадцатых числах июня газетчики еще вовсю повторяли последние домыслы и сплетни, то к концу месяца почти все они нашли новую тему для обсуждения. Тем более, что тема была — и еще какая. Второе происшествие было даже не событием, а, скорее, целой цепочкой событий, следующих друг за другом. Началось все с того, что в мае прежний глава Аврората ушел в отставку по причине затяжной болезни, и на его место был назначен волшебник по имени Руфус Скримджер. Джо назвал его умным, расчетливым и амбициозным человеком — и позже Гарри понял, что в своей характеристике тот не ошибся. Первое время Скримджер, видимо, обживался на новом месте — в Аврорате происходили некоторые перестановки, но они были не слишком заметными, чтобы обыватели обратили на них внимание. Но затем было уволено несколько прежних работников, прошли проверки персонала, на достаточно крупные посты назначили новых людей... Все это Гарри знал, потому что Джо всегда внимательно следил за тем, что происходило в Министерстве. Он же сказал Гарри, что Скримджер пришел надолго, пост свой никому не уступит и хочет с самого начала «сесть в кресле удобно». А вот после перестановок в Аврорате неожиданно начались рейды — кажется, кто-то из уволенных авроров попался с темным артефактом и, чтобы не сесть в Азкабан, «накапал» еще на несколько человек. Те тоже попались на горячем, и все завертелось. Если честно, Гарри не слишком хорошо разобрался в подоплеке всех этих событий. В любом случае, началось все с обысков домов некоторых министерских работников, которые были заподозрены в чем-то противозаконном, а переросло в целую волну рейдов, захлестнувшую в том числе и достаточно крупные и влиятельные семьи. Например, были проведены обыски в домах людей, когда-то уличенных или заподозренных в сотрудничестве с Волдемортом — хотя с тех пор прошло уже больше десяти лет! Гарри не слишком хорошо разбирался в магическом законодательстве, но даже ему казалось, что все эти проверки не имеют под собой законных оснований. Возможно, Скримджер, человек амбициозный и решительный, надеялся, что не готовые к таким жестким и поспешным действиям волшебники не успеют принять меры, попадутся на использовании чего-то незаконного, и его карьера с первых же дней взлетит в гору. В чем-то так и вышло. Некоторые волшебники, среди которых попадались и достаточно известные, уважаемые члены магического сообщества, были уличены в хранении незаконных зелий, книг и артефактов и выплатили достаточно крупные штрафы; кто-то даже сел в Азкабан на сроки от месяца до шести. Но, конечно, подобные действия Министерства магии породили огромную волну недовольств, переросшую в настоящую бурю. Такие люди, как Малфои, Нотты или Гойлы, в домах которых ничего не нашли, но которые подверглись обыскам, были крайне недовольны столь вопиющим нарушением своих прав и свобод. И, в отличие от мелких чиновников, они имели влияние на министра, охотно общались с журналистами и не собирались молчать. А уж заставить их, напуганных и разозленных, вряд ли кто-то смог бы. В общем, скандал вышел знатный, и его отголоски еще долго витали в воздухе. Недовольства начались еще в июне, а обыск в Малфой-мэноре, проведенный в последних числах месяца, подбросил в костер дров и снова взбудоражил общественность. Как же, это ведь были Малфои, известные благодетели и меценаты, влиятельные люди, вхожие в кабинет самого мистера Фаджа. После всех интервью, данных Малфоем, после сотен гневных писем, которые встревоженные волшебники направляли в Министерство, после шепотков и переговоров, что все не умолкали, Скримджеру было приказано прекратить рейды. Вряд ли он так просто смирился с решением начальства, но можно было заметить, что постепенно волна обысков действительно начала стихать. А волшебная Британия, взбудораженная сразу двумя громкими происшествиями, некоторое время еще гудела, будто потревоженный улей. Впрочем, у аврорских рейдов была и обратная сторона. Гарри, который быстро разглядел ее, наслаждался зрелищем из первых рядов. Еще в начале июля ему довелось доставлять Боргину сразу несколько писем подряд. Гарри, конечно, заметил, что в магазин «Боргин и Бэрк» в последнее время зачастили клиенты — и быстро понял, с чем это связано, когда, ожидая Боргина в коридорчике у задней двери, услышал часть его разговора с очередным посетителем. На этот раз тот пришел не покупать, а продавать. Ну конечно! Маги, напуганные рейдами, должно быть, спешили избавиться от вещей, которые могли доставить им неприятности — а Боргин, скорее всего, неплохо нажился на их желании побыстрее очистить дом от противозаконных книг и артефактов. С тех пор, как Гарри догадался, что к чему, он изредка наблюдал за людьми, заходящими в лавку «Боргин и Бэрк». Было забавно видеть, как гордые, блистательные волшебники, спрятав лица под капюшонами, степенно и нарочито спокойно поднимаются на крыльцо, как говорят с Боргином, выходят наружу с опустевшими карманами и тут же делают вид, что просто проходили мимо. По тому, как нервно они оглядывались, по их деланной небрежности уже было понятно, что эти люди здесь редкие гости. Однако Гарри немало удивился, когда однажды заметил среди клиентов Боргина Люциуса Малфоя. Он как раз отдал Боргину письмо от Джо, сделал крюк, чтобы вернуться ко входу в Лютный переулок, и как ни в чем не бывало шел мимо магазина, когда из него резким, стремительным шагом вышел высокий волшебник в дорогом черном плаче, капюшон которого был накинут на голову. Маскирующие чары были наложены просто отменно — но Гарри узнал и характерную походку, и манеру двигаться, и, главное, голос (он проходил совсем рядом с крыльцом, и ему удалось расслышать слова прощания, произнесенные холодным, сдержанным тоном). Он уже много раз видел Малфоя, более того — наблюдал за ним, а знакомый, красивый тембр не оставлял сомнений в том, кто именно пожаловал к Боргину сегодня. Уже потом Гарри подумал, что, собираясь в Лютный, Малфой наверняка изменил и голос, но, находясь в лавке, на время отменил действие заклинания. Боргин тщательно следил за сохранностью своих тайн и секретов своих клиентов, поэтому вряд ли с улицы можно было услышать хоть слово, сказанное внутри. Вот только первый, внешний уровень защиты «Боргин и Бэрк» был настроен на Гарри — поэтому, когда в конце беседы чары второго и третьего уровня были сняты, ничто не мешало ему слышать происходящее в магазине. В том, что Малфой частенько наведывается в Лютный, не обделяя вниманием лавку Боргина, не было ничего неожиданного — Гарри не раз замечал его здесь. Странным было другое — он никогда бы не подумал, что такой осторожный, сдержанный и дальновидный человек будет так рисковать. Со стороны Малфоя, возмущавшегося рейдами, было просто глупо приходить в Ночной квартал в такое неспокойное время. И — насколько Гарри успел понять — тот просто не стал бы подставляться так без ощутимой причины. Если только… Гарри едва сдержал неверящую улыбку. Малфой тоже хотел избавиться от чего-то. Чего-то такого, что он не мог оставить ни в одном из тайников. Опасного — быть может, как кристалл-накопитель — еще и тем, что за хранение такой вещи он не отделался бы простым штрафом, опустоши он хоть все свое хранилище в Гринготтсе. До сих пор авроры ничего не нашли в его доме — значит, этот предмет был по настоящему опасным, ценным и противозаконным, если уж Малфой решил пойти на риск, но не надеяться на одни только тайники. Тайники, которые выдержали все министерские проверки. Гарри покачал головой. Черт побери. Теперь он до смерти хотел узнать, что же это такое. Малфой отошел от лавки на приличное расстояние и остановился в тени одного из домов. Гарри тоже отошел подальше — не хватало еще, чтобы Боргин увидел его из окна и понял, чем именно он заинтересовался — но старался не упускать Малфоя из виду. Тот постоял, сжимая и разжимая кулаки, потом, будто невольно, опустил левую руку в карман и тут же отдернул ее, словно обжегся. Глаза Гарри неверяще распахнулись. Он вспомнил, каким ледяным, будто сдавленным от едва сдерживаемой ярости был голос Малфоя, подумал о его нервных, совершенно нехарактерных движениях, и снова покачал головой. Неужели?.. Мог ли Боргин отказаться взять или купить этот предмет — чем бы он ни являлся? Было ли такое возможно? Малфой уж точно предлагал ему что-то серьезное — а значит, если Боргин отказался от покупки… То с этой вещью не захотел связываться даже он. Наверное, нужно было вернуться в магазин Джо, выбросив Малфоя из головы, но Гарри не мог, просто не мог сделать этого! Не теперь. Не после того, что он понял. Малфой стремительным шагом направился к выходу из переулка, и Гарри поспешил за ним, стараясь не приближаться слишком сильно, но и не отдаляться так, чтобы можно было потерять его. Он не раздумывал ни секунды и старательно гнал прочь любые мысли — потому что, если бы позволил себе хоть на секунду задуматься о происходящем, тут же позабыл бы о своей затее. Неужели ему было мало случая с накопителем? Гарри действовал лишь на каких-то инстинктах. Понимая, что Малфой может аппарировать в любой момент — но, вероятно, не хочет делать этого, пока не достигнет хотя бы Тенистой аллеи — он ускорил шаг, пониже натянул капюшон и вскоре почти поравнялся с волшебником. Тот не обратил на него внимания, погруженный в свои мысли — к тому же, вокруг было полно народа, и Гарри ничем не выделялся из толпы. Гарри знал, что это сумасшествие, что он — безумец, что Джо убил бы его голыми руками… Но, уже приняв для себя решение, он не мог и не хотел останавливаться. Он нащупал в кармане свою старую, незарегистрированную палочку, осторожно высунул ее кончик из кармана и прошептал заклинание подножки как раз в тот момент, когда Малфой поравнялся с группой шумно выясняющих отношения волшебников. На мгновение тот споткнулся, налетел на кого-то из спорщиков — и этого было достаточно, чтобы завязалась перепалка. Гарри не раздумывал больше не секунды. Тенистая аллея начиналась за углом ближайшего дома, и у него был лишь один-единственный шанс. Он спрятал палочку, ускорил шаг, с размаху врезался в толпу, задевая и Малфоя, и какого-то незнакомца, что тут же разразился площадной бранью в его адрес; буркнул что-то невразумительное… И, улучив момент, когда Малфой отвлекся на одного из спорщиков, больше прочих сыпавшего ругательствами, с силой толкнул его и ловко, привычно запустил руку в его карман. Пальцы нащупали тонкую, небольшую книжицу, Гарри быстро, но осторожно вытащил ее, спрятал руку с ней в складках плаща, протолкался сквозь толпу и опрометью бросился за угол, на бегу опуская добычу в карман. Он был уверен, что Малфой не сразу сообразит, что случилось, а потом будет уже слишком поздно. В любом случае, Гарри куда лучше знал здешние места. Он мог затеряться здесь за считанные секунды. Бегущий человек невольно привлекал к себе внимание, поэтому Гарри быстро сбавил шаг, обернулся, несколько раз поспешно свернул почти наугад, а затем стал целенаправленно петлять, чтобы запутать возможных преследователей. Хотя погони, кажется, не было, он специально выбирал такие тропинки, такие щели в заборах, о которых не местный человек не знал и мимо которых прошел бы, даже не повернув головы. Наконец, убедившись, что не привлек ненужного внимания, Гарри осторожно вернулся в магазинчик Джо и почти бегом поднялся в свою комнату. Там он запер дверь и почти без сил опустился на стул, пытаясь отдышаться. Впрочем, интерес был слишком сильным, слишком жгучим, чтобы отпустить хоть на минуту, поэтому Гарри почти тут же вскочил на ноги, сбросил с себя плащ и, держа его над кроватью, осторожно потряс. Он помнил о кристалле и уже успел обругать себя последними словами, что снова схватился за что-то голой рукой — но знал, что иначе просто не смог бы незаметно вытащить книгу из кармана Малфоя. Чем бы она ни была, какую бы опасность не представляла, Гарри был уверен, что риск стоил того. Любопытство стало почти нестерпимым. Гарри еще раз встряхнул плащ, и книга наконец выпала на покрывало. Он тут же уставился на нее во все глаза. Это была небольшая книжица в плотной черной обложке. На ее переплете Гарри разглядел выцветшую дату почти полувековой давности, которая натолкнула его на мысль, что книга — чей-то дневник или ежедневник. Обернув руку плащом, он осторожно перевернул обложку, и на ее обратной стороне увидел надпись, выведенную красивым, аккуратным почерком. Гарри не знал, почему, но сердце на мгновение замерло в грудной клетке, чтобы быстро, неровно забиться мгновение спустя. — Том М. Риддл, — шепотом прочитал он. * * * Дорогие читатели, с наступающим (а некоторых — с уже наступившим) Новым годом! Надеюсь, вам понравился мой небольшой подарок )