"Люби!" - поют шуршащие березы, Когда на них сережки расцвели. "Люби!" - поет сирень в цветной пыли. "Люби! Люби!" - поют, пылая, розы. Страшись безлюбья. И беги угрозы Бесстрастия. Твой полдень вмиг - вдали. Твою зарю теченья зорь сожгли. Люби любовь. Люби огонь и грезы. Кто не любил, не выполнил закон, Которым в мире движутся созвездья, Которым так прекрасен небосклон. Он в каждом часе слышит мертвый звон. Ему никак не избежать возмездья. Кто любит, счастлив. Пусть хоть распят он. К. Бальмонт.
Оказавшись в лодке, окруженной бесконечным океаном, Рапунцель бы наверняка испугалась. Тогда. Надвигался шторм. Тот самый, грозовой, беспощадный, уносящий все, что когда-либо было дорого, в бездну, в пустоту. В небе играли скрипки, раздирая синеву молниями, лодка покачивалась из стороны в сторону, увеличивая амплитуду и поддаваясь волнам. Миг — и пучина захлестнет тебя, твою жизнь. Всего лишь один миг, и море скроет от Всевидящего Ока Господа твою жалкую жизнь. Так быстро, что Он даже не заметит. Какое дело Ему до ничтожной души, изможденной и грешной? Морскому дьяволу она больше интересна. Так пусть падает на дно. Рапунцель, оказавшись в лодке, окруженной бесконечным океаном, испугалась бы. Неизвестности, смерти, опасности, уязвимости. Позволила бы страху когтями вцепиться в ее кроваво-красное сердечко, что сильно-сильно бьется под грудью. Молния над ее головой рассыпалась на тысячу осколков, они падали в воду, над ними смыкались волны. Гром усиливался, отдавался холодному небу без остатка, раскатывался в воздухе звуками флейт, чьи голоса горькими слезами поливали бездонную гладь. Рапунцель бледными пальцами вцепилась в края лодочки, которая хотела лишь отдаться вольному, манящему океану. Ей никого не хотелось спасать. Рапунцель падает на колени под очередным громом, волны растекаются по небесам, скрывая от ее заплаканных глаз звезды — символы надежды. Тогда она бы в исступлении билась в мучительном отчаянье, раскачиваясь в лодке — предательнице, вскрикивала от всепоглощающего страха, завидя осколок скипетра Зевса. Тогда. Но не сегодня. Нет, шторм не отступил, не позволил ей свободно причалить к скалистому берегу. Нет, он волнами хлестал ее голые плечи, до крови раздирал кожу на дрожащих руках. Сегодня она сразится. Сразится с морем, с его непоколебимой устрашимостью, докажет, что она сильна и безрассудна, если осмелилась бороться с природой. Или умрет. Третьего не дано. Она погружается в бесконечность, ощущает вокруг себя воду, воду, воду.…Чувствует ее жизнь. Руки взметнулись вверх, и ее светлая голова показалась на водной глади. Небо осветило первое зарево. Было тихо и до невозможности…прекрасно. Она мягко опустилась под воду, отдавая всю себя всесильной судьбе, всесильной природе, что ее олицетворяла.***
— Я не планировала сегодня никуда выходить, — пролепетала девушка, составляя чистую посуду на полку. Флинн закатил глаза, выражая тем самым свою крайнюю нетерпеливость. — Боже, мисс «Я мама троих детей», брось. Мы идем не на встречу с ребятами, — парень поднял взгляд на застывшую Рапунцель, что-то увлеченно рассматривающую в окне. Райдер никогда ни о чем не расспрашивал, и сам не переносил, когда лезли в душу, поэтому причина резкого отдаления сестер друг от друга была ему неизвестна. Однако, видя состояние заметно увядающей Рапунцель, парень решил что-то предпринять. Демоница? Чушь. Обычная, настоящая девушка. Флинну иногда казалось, что все события, предшествующие этому моменту, были всего лишь сном, глупой шуткой его воспаленного сознания. И ему хотелось в это верить. Но все остальные помнили, знали, видели. Все правда, все случилось и было, и он принимал и принимает в этом непосредственное участие. Боже, как он оказался в таком дерьме? Влюбиться в девушку, которая даже не из сего мира? Нет, он, конечно, предполагал, что судьба его будет необычайна, но…не настолько же. Как можно просто наслаждаться днями, проведенными с ней, если назойливый, писклявый голос каждую ночь разъедает мозг изнутри: «Ее завтра не станет, она растворится, как последний солнечный луч, падающий на водную гладь, а ты останешься здесь, со своим искомканным прошлым и разбитым сердцем. Прекрасная перспектива, правда?» Но, как бы не старался этот голос, Флинн не мог перестать любить. И разве можно вообще «перестать» любить человека по собственной воле? «Кто любит, счастлив. Пусть хоть распят он». Так ведь говорил гениальный Бальмонт? «Распять? Легко. Повешусь, зато буду вместе с ней». Да, иногда Райдеру приходила в голову эта самая мысль, сложенная из осколков его размышлений и чувств, приходила и смиренно ждала своего часа. И, несмотря на пафос этой фразы, юноше она не казалось игрой его подростковых гормонов. Просто он даже не рассматривал другого варианта. Не то, чтобы он хотел умирать или благородно жертвовать собой ради любви, нет, он просто знал, что в этой жизни каждый должен принять какое-то решение и выдержать его последствия. Он с горечью осознавал, что изменить порядок вещей, который цепями сковывал и его, и Рапунцель, не в состоянии, поэтому его настроение в последнее время часто доходило до истерически-меланхоличного. Просто вся его жизнь, выжженная ошибками и тяжелыми испытаниями сердца, должна была измениться. Она ее изменила. Почему же теперь он должен был сидеть, сложа руки, не пытаясь даже спасти его сonsuelo? Что же это за любовь тогда? Он не собирался умирать, он собирался оставить ее рядом с собой, если получится, навсегда. — Извини, я совсем расклеилась в последние дни. Я не должна, — девушка устало присела на стул напротив Флинна, подперев руками гордый подбородок. — Вот именно, что не должна, малиновка. Что же я за рыцарь такой, если не спасу свою даму от несправедливости и зла этого серого мира? Слишком громко звучит, да? — парень призадумался, сдвинув брови и сжав губы в тонкую полоску. Рапунцель терпеливо ждала, рассматривая ее, такой родной и любимый, греческий профиль Райдера. Просто, вот так, оказались по одну сторону баррикад. Словно прошло не 3 месяца, а целая вечность. Словно она прожила с ним ни много ни мало 60 лет. И прожила бы еще столько же. Просто ее душа была слишком взрослой, а его слишком уставшей и измотанной. — Мы идем.…Так, не скажу. Это будет сюрприз. Согласна? – И, не дожидаясь ответа своей подруги, юноша схватил ее за тонкое запястье и потащил к выходу, на ходу натягивая куртку и ботинки. Рапунцель, ничего не отвечая, накинула на голубой свитер с белыми розами пальто, на голову — теплый вязаный шарф, на ноги — белые ботинки и чуть пожала плечами, виновато глядя на Флинна, увлеченно что-то искавшего в комоде. — У тебя взгляд как у провинившегося щенка, честное слово, — хохотнул Райдер, почему-то вдруг вздрагивая от звука собственного голоса. Слишком уж неестественно прозвучал этот холодный смех, окруженный молчанием и ее пронзительным взглядом. Ох, как же тяжело, черт бы его побрал. Они выбежали на улицу, и Рапунцель как будто впервые вдохнула этот воздух. По рукам пробежала дрожь. Флинн встал позади нее, довольно рассматривая оживленную вечернюю улицу, освещенную огнями фонарей. Все переливалось, так ярко, так живо и удивительно волшебно. Рапунцель ни разу за все время, которое она провела на земле, не переставала удивляться и восхищаться ее красотой. Широкие проспекты, сияющие витрины. Боже, как жалко ей было все это оставлять. Она чувствовала приближение их с сестрами конца. Не понимала, почему и как, но она ощущала это всем своим телом, душой. Все говорило ей об этом. Малахитовые глаза потускнели, больше не отражая улыбки проходивших мимо людей. Никто не говорил ей, а она знала. Просто знала, что не сегодня, так завтра она больше не возьмет его большую, огрубевшую от работы руку, не насладится вечерами в таком прекрасном месте, как этот славный и уже такой близкий город. Рапунцель никогда не была лидером, как Мерида, или упрямицей, как Эльза. Она просто была той, которую стоило спасти. Которая заслуживала того, чтобы ее спасли. Потому что она была слаба. Слаба изнутри. Если Эльза проводила каждую минуту рядом с Джексоном и его семьей, стараясь еще хоть на мгновение сохранить в памяти эти невероятные минуты, то златовласка, от мысли о конце их сказки, вся сжималась и уже не была способна вершить судьбы. Тем более кого-то спасать. Флинн неосознанно понимал это, понимал ее беспомощность. Она не была спасителем или творцом. Она была тем чудом, ради которого и умереть бы стоило. — Ты была права, — сказал Флинн, когда они шли по светлому, мокрому тротуару. — В чем? — удивленно подняла взгляд девушка, внимательно рассматривая его лицо. Последнее время она часто это делала. Просто молча смотрела, разглядывала. Запоминала, чтобы потом, в отчаянье, не забыть. — Это действительно удивительное место. Больше он ничего не сказал, только пожал плечами, как бы говоря самому себе: «Что ж поделать, раз это правда». А Рапунцель чему-то вдруг улыбнулась. Вдруг из-за угла многоэтажного дома послышалась музыка. Блондинка ускорила шаг, погружаясь в незнакомые ей звуки. Она имела удивительную способность: полностью растворяться в чувстве, в ощущении. В музыке, в просмотре фильма, в чтении книги, в человеке. Просто позволяла эмоциям ее поглотить, растечься по тонким стенам уставшей души. Поэтому сейчас она совершенно забывает о своей собственной точке невозврата и слушает. Флинн едва поспевает за ней, и, когда они оба заходят за угол, перед ними предстает длинная, бесконечная набережная, обрамляющая небольшую, спокойную речушку. Но разбойника восхищает не это. Ее глаза, направленные на толпу танцующих, светятся. Так, как светились, когда…Черт, как же это было давно. Музыка проигрывалась на магнитофоне, а танцующие девушки и парни выглядели счастливыми. Просто счастливыми. И очень красивыми в этот самый момент. Их яркие юбки и распахнутые пиджаки освещали всю набережную не хуже тоскливого света уличных фонарей, потому что только наполненная жизнью душа способна ослеплять все вокруг. Как бы Флинн хотел вернуть ее душе этот свет. Хотя нет, постойте, ошибка. Он знал, что она — и есть тот свет. Но погасший. Почти. Райдер гордо улыбается, подводя девушку к ребятам, оказавшимся очень приятными и…да, да, счастливыми людьми. — Я хочу с тобой потанцевать, — заявляет Флинн, протягивая смущенной и вместе с тем ликующей в душе Рапунцель бледную руку. Услужливый паренек из команды танцоров меняет песню, и с этого момента все исчезает.Lifehouse – Everything
Исчезают их выстроенные стены из тех сложностей, что заботливо преподносит им Судьба. Райдер обхватывает рукой ее тонкий, невесомый стан и начинает танец. Набережная затихает, слышится лишь мелодия, ставшая для Флинна самой любимой еще на много лет. Его глаза внимательно следили за выражением ее лица. Он боялся, что этот момент закончится. Что она вновь вспомнит, кто она, что ее ждет. Разбойник чувствовал Рапунцель куда сильнее, чем она могла предполагать. Он прекрасно знал и видел, о чем она думает и от чего плачет по ночам. Но златовласка забыла. Подол ее голубой юбки метался из стороны в сторону, выбирая направление, словно парус. Она всматривалась в улыбающиеся лица прохожих и танцующих, но как будто не видела их. Они медленно растворялись, и перед ее уставшим и восхищенным взглядом открывалась река. Рапунцель двигалась по кругу, увлекаемая Флинном, но словно забывшая, что танцует рядом с тем, кого она любит. Райдер молча наблюдал за бегающим взглядом девушки, прижимая ее к себе еще крепче. Опасность потерять ее почему-то показалась ему катастрофически близкой в этот самый момент. Но в какою-то секунду она обратила свой взгляд прямо на него. Посмотрела так…просто, так красноречиво, что он понял ее. Понял, как она измучена этим миром. И в его голову, словно хмель, ударила мысль: «Она не для этого мира». Блондинка коснулась макушкой его груди, бледными пальцами обхватывая его запястья. Райдер склонился над ее ухом, все еще не отпуская демоницу из своих объятий. - Останься со мной. На ее худые, дрожащие плечи опустились теплые хлопья снега. Слезы капнули на холодный асфальт, и тотчас же были похоронены под слоем первого в ее жизни снега. — Зима пришла. Последний аккорд — он отпускает ее. Но она и не думает уходить.