Я сгорю с тобой

Позабывшись, Наклонившись, И незримо для других, Удивленно Заглянуть, Полусонно Воздохнуть,— Это путь Для того, чтоб воссоздать То, чего нам в этой жизни вплоть до смерти не видать. К. Бальмонт.*

Медленно натянув черную косуху, Мерида подняла задумчивый взгляд на свое отражение. Живая, видимая. Человеческая. Ведь верно говорят, что со временем люди ко всему привыкают. Значит, и она уже привыкла? Значит, и она уже человек? Огненная копна, собранная в высокий хвост, серая футболка без рисунка, черные брюки, того же цвета балетки. Одеяние вполне отражало внутреннее состояние девушки. Уверенность в существующем. Еще не так сильна, как хотелось бы, но первый шаг сделан. Назад пути нет, она это вдруг четко осознала вчера, когда утопала в собственном бессилии и хотела увидеть его серые, жестокие глаза. «Теперь или никогда» — говорил Штольц Обломову, надеясь возродить уже мертвого человека. «Теперь или никогда» — говорит себе некогда мертвая душа, с недавних пор облаченная в человеческую сущность. Она настойчиво просила Ханса не ждать ее, избегая его настойчивого взгляда, в котором сквозил вопрос. А что она могла ему ответить? Разве она сама знала, что дальше? Хотя, теперь, наверное, перед ней мелькнула та искра, которая лишь на секунду указала ей дорогу. Темную, извилистую, живую. Она добралась до школы быстро, стараясь ни о чем не думать. До начала литературы оставалась пара минут, когда демоница, наконец, нашла своих ребят, стоящих у входа в кабинет. Ей стоило бы запомнить этот момент на ту жизнь, которую позволит ей прожить Судьба: Рапунцель бросила на колени Флинну учебник и порывисто, со свойственной одной только ей чувственностью, обняла сестру, вложив в это объятье всю свою привязанность и утешение. Мерида улыбнулась: какими бы разными они ни были, слово «сестра» заменяло все, стирало все грани. Эльза облегченно вздохнула, увидев умиротворенное лицо старшей Данброх, незаметно для других сжала холодные пальцы Джексона и улыбнулась огненной. — Милая, ты ведь не хочешь меня задушить, правда? — О, конечно.…Прости, Мерида, я просто очень…переживала за тебя, — последние слова златовласка произнесла почти шепотом, многозначительно поднимая брови. — Со мной все в порядке, думаю, Ханс объяснил вам причину нашего вчерашнего отсутствия. Правда, мальчики? — и она действительно искренне улыбнулась парням, на что они утвердительно кивнули, а Ханс лишь качнул головой в сторону, приняв позу совершенно разгильдяйского хулигана. Флинн поднялся со скамьи и легонько хлопнул по плечу рыжую: — Ну, слава Богу, ты пришла! А то мы уже засыпали бедного Вестерсона вопросами, не утопил ли он тебя часом вчера, мм… — задумался он и, наконец, добавил: — в пылу страсти? Эльза и Джек дружно прыснули, оценив удачный подкол друга, но как только «холодные принц и принцесса» заметили, что на реплику Флинна Мерида и Ханс одновременно вопросительно подняли брови, вновь покатились со смеху, наблюдая за всегда уверенным в себе Райдером и иронично настроенной Рапунцель. — Я оценила твой тонкий юмор, Флинн, можешь не сомневаться. Я отвечу тебе позже, хорошо? Но сейчас мне необходимо украсть дам на несколько минут. Приватный разговор, знаете ли, — хмыкнула девушка, уводя сестер взглядом к двери в лабораторию. Когда Эльза и Рапунцель подошли, Мерида оглядела обеих: привычка, выработанная за последний месяц. — Нам нужно встретиться сегодня, девочки. Есть что-то очень важное, это гложет меня, мне нужно во всем разобраться. Без вас ничего не выйдет. После уроков пойдем в «Коралловый закат», там отличный кофе. Хорошо? — Конечно, Мер, — кивнула Эльза и вздрогнула от неожиданности, услышав школьный звонок. Уроки пролетели со свойственной только им тоскливостью, но, на удивление, быстро, поэтому настроение у девушек было если не отличное, то весьма приподнятое. Желание Мериды наконец разобраться в тяжелой ситуации, окутавшей тонкой паутиной их судьбы, было правильным, верным, настоящим. То, что рыжая готова была сражаться, бороться и жить, вдохновляло сестер, ибо только одно ее слово, один всплеск разгоряченной лавы могли поднять целый ураган. Желание разобраться в прошлом, чтобы осчастливить настоящее. Как же это верно. Ведь старшая Данброх часто говорила о том, что, не поняв прошлое, невозможное построить будущее. Пора начинать прислушиваться к своим же жизненным устоям. Они требуют этого, они этого жаждут. Старт, действие, шаг. Пора начинать. Парни остались в школе, дабы помочь разгрузить коробки в спортзале, и это было демоницам определенно на руку. Быстро собравшись, они направились в сторону «Кораллового заката», кутаясь в свои пальто, ибо ноябрь сегодня был явно не дружелюбно настроен. Вихрь уносил гнилые листья на восток, трепал облака из стороны в сторону, так, что капли дождя исчезали так же быстро, как и появлялись. Быстро забежав в кафе, девушки почувствовали заботливое тепло, растекавшееся по всему телу, и вдохнули приятный, терпкий запах настоящего кофе. Заняв дальний столик у широкого окна, сестры расположились поудобнее, заказали горячие напитки и приготовились слушать. Эльза и Рапунцель пытались начать этот важный разговор еще по дороге, но огненная бросала только: «Потом, девочки» и задумчиво рассматривала уносящуюся листву. Теперь их взоры обратились к ораторше, которая глубоко вздохнула и отвела взгляд от окна, по которому стекали капли нахлынувшего на город ливня. — Вы ждете, я понимаю. Сложно подобрать правильные слова, простите меня. Не знаю, как это объяснить.…Послушайте. Как вы чувствуете себя последнее время? Привыкли ли вы к этому миру? Ничего не напоминает вам о прошлом? Почему мы помним об Аде как о каком-то приключении? Почему здесь все то, что было там, воспринимается как шутка религии? Почему в последние дни все, что нас связывало под землей, перестает быть важным, стираются воспоминания? Это значит то, что мы туда больше не вернемся? Тогда где гарантии? — выпалила Мерида, сжав пальцы в кулаки так, что кожа побелела. — Хей, милая, постой, — подняла руки Эльза, как бы успокаивая возбужденную подругу. — Давай по порядку. Что насчет меня…Девочки, это действительно сложно объяснить. Наверное, начать нужно с того, что Джек поцеловал меня. Да, вот так легко и просто девушка раскрыла все карты, оголила душу, предоставив сестрам судить ее по всем правилам. Но ни грома, ни молний не последовало. Лишь резкий писк Рапунцель, означающий высшую степень умиления и радости, а после она прижимает ладони ко рту, вспоминая о последствиях. Мерида вскидывает брови, внимательно всматриваясь в голубые, теплые глаза Эльзы и просто не знает, что сказать. Как можно обвинять, кричать, если все уже произошло? Если это и была точка невозврата, если все уже давно было решено. Оказывается, на земле все иначе. Здесь говорят: «Сердцу не прикажешь». Действительно, ему нельзя запретить, ему нельзя приказать или уничтожить. Можно задушить, но стоит ли это таких мучений? Мерида не могла не улыбнуться, глядя на несколько виноватый взгляд пепельноволосой и на восхищенные малахитовые глаза златовласки. Так уж вышло, что они теперь практически ничем не отличаются от всех девушек, живущих на этом свете. И ничто человеческое им не чуждо. Вот и вывод. А что делать дальше? — Что ж, разве здесь что-то можно сказать? Я еще не совсем разобралась в любви, которой подвластны все-все люди на земле, поэтому не могу объяснить, что заставляет влюбленных совершать те или иные поступки. Но ты определенно нуждаешься в нем, Эльза, так же, как и он в тебе. И что мы можем сделать, если любовь поселилась в сердце, проникла в душу? Если нам суждено умереть из-за такого прекрасного чувства, как любовь, то я другой смерти не желаю, — о чем думала в этот момент Мерида, один Бог ведает. Да вот только Рапунцель вновь роняет слезы, вновь не понимая, почему плачет. Слишком уж чувствительная ей досталась душа. Она не могла вымолвить ни слова, просто слушала и ловила каждую фразу, сказанную сестрами. Что-то в этом разговоре ошеломило ее, привело в восторг. Вот только что? Жертвенность Мериды или признание Эльзы? А, может, и то и другое? Слабая улыбка украсила бледное лицо измученной Эльзы. Но, тем не менее, все проясняется. Солнце восходит на востоке, и она была готова поверить в то, что и ей достанется маленький лучик, согревающий в холодную зиму. Вера. Это все, что у них есть. И все, что останется. Сестры молчали, а самое важное еще не было сказано. Запустив пальцы в рыжие локоны, Мерида оперлась локтями о стол и подняла взгляд на ожидающих финала подруг. — Мне приснился сон, — тихо начала она, ненадолго замолчав, принимая у официанта три порции американо, — где я умерла. То есть, по сути это была не я. Как бы вам объяснить.…Вообще, мне в этом мире никогда не снились сны, и это было для меня неожиданностью.…Во сне я была девушкой, по имени Викки. Она была бесконечно несчастной, ее горечь в полной мере передалась и мне. Так вот. К ней пришел ее давний друг, ее любовь. Он сказал ей, что любит ее, как подругу. Что не может мучить ни ее, ни себя. А она не смогла понять. Она утопала в собственном бессилии и ничтожестве. Она — то есть я — вскрыла себе вены кухонным ножом. Я слышала, это очень банально. Тем не менее, она умерла, захлебнулась в собственной крови, наполненной смертью и жалостью к самой себе. Это был ужасный сон, девочки, и я понимаю, почему он произвел на меня такое впечатление. А теперь вопрос: и что же, вы думаете, это не случайность? Этот сон? Что нам пытаются сказать? Девушки смотрели друг на друга, складывая мозаику, перебирая карты в колоде, пытаясь найти ответ, хотя бы подсказку. Но все лежало на поверхности, стоило лишь прикоснуться к нужной болевой точке. — Это ведь была ты, — вдруг прошептала Рапунцель, перекладывая из руки в руку резинку для волос. — Ты была той девушкой. Вы знаете, в последнее время я много читаю, у Флинна множество замечательных книг и…Я теперь точно знаю, что душа подвластна реинкарнации. — Что это? — удивленно спросила Эльза, переглянувшись с Меридой. — Наша душа способна перерождаться в разных телах. То есть, например, моя душа раньше была душой какого-нибудь короля Франции, а теперь живет во мне. И я расплачиваюсь за его грехи, незаконченные дела. То есть, душа — носитель информации прошлого. И мы, по сути, игрушки в ее руках. И теперь задайтесь вопросом. Как могут три бездушные демоницы попасть в смертный мир совершенно неожиданно? Подумать только, благодаря ритуалу парней, которые вычитали его в интернете! Какая глупость, какой пассаж. Мы попали сюда не потому что кто-то нас вызвал. — Нас отправили сюда за искуплением, — закончила Мерида, поражаясь собственной недогадливости. Все так просто. Все слишком просто. И что, как теперь искупить грехи предков? Цветы им на могилку принести? — Верно. Подумайте, ведь дело не в том, кто кого полюбит и кто умрет, все дело в том, что было сделано и что происходит сейчас, являясь результатом прошлых ошибок. Мы вернулись, чтобы искупить. Чтобы простить и чтобы нас простили. Я не знаю, кем я была в прошлой жизни, но с уверенностью могу сказать, что суицид — грех против Господа. Хотя, все зависит от того, во что ты веришь. Но даже если ты будешь атеистом, самоубийство не спасет тебя от расплаты. Так или иначе, платить придется, — Рапунцель была серьезна и сосредоточенна, словно говорила о научной работе про Апокалипсис. Она говорила, а сама не осознавала. Все, что происходило с ними на протяжении этих двух месяцев казалось теперь таким логичным и понятным, что становилось смешно. И, действительно, как искупить? Что делать? Рапунцель ставила любовь на первое место. Она не была Меридой, для которой влюбленность и самоотдача другому человеку — трудная и практически невыполнимая задача. Она не была Эльзой, для которой любовные узы — утешение и отдушина, для которой важно спокойствие и стабильность. Она была неисправимой мечтательницей и верующей, ее желание отдаваться без остатка было неистовым, всепоглощающим. Она напоминала чем-то любимую героиню Томаса Гарди из его трагедии**. Точно так же, как и Тэсс из рода Д’Эрбервиллей, ее сердце то распускалось, как бутон пионов цвета бедра испуганной нимфы***, то сжималось, не позволяя никому запустить в лепестки ядовитые шипы. Златовласка часто плакала, просто потому что хотела. Действительно, становилось легче. Комок в горле рассасывался, превращаясь в облако пыли, растворялся в пустоте. Появлялась надежда. Ей так нравился этот мир, что частенько она забыла о своем естестве, о том, чем являлась и за что расплачивалась. Ей захватывало буквально все: новая книга, плач маленького ребенка, музыка, водопады, политика.…Казалось бы, совершенно несовместимые вещи превращались в ее голове в одну, большую, необъятную картину, напротив которой она садилась каждый день и рассматривала каждую деталь. Никогда не видевшая галерей, она создавала их в своих мыслях, располагая картины так, как познавала мир. Она не хотела уходить, просто потому что не успевала. Не успевала насладиться. Ее утешение было в жизни, в ее красочных переливах и безрассудности, в ее непостигаемых тайнах и недосягаемых вершинах. Ее утешение было в любви. Наверное, между Рапунцель и Флинном разыгрывалась великая, если не величайшая история, о которой пишут классики, которую воспевают поэты. Однажды, в один из осенних вечеров, они сидели на диване: Флинн дописывал сочинение по истории, а златовласка читала книгу. И в одно мгновение Рапунцель закинула ногу на ногу и немного «поддернула юбку». Его взгляд поймал это случайное движение, и он неосознанно вслух процитировал Чарльза Буковски****: «А я думал, нужно сдохнуть, чтобы попасть в рай». И, как вы считаете, можно ли назвать их отношения обычными? Они качественно отличались от Мериды с Хансом с их неконтролируемой страстью, от нежного противостояния Эльзы и Джека. Они просто любили друг друга так просто и так сильно, что иногда забывали о том, кем являются. Он в прошлом - вор, она — чертова демоница. Воспоминания гонятся за нами, хотя нам кажется, что они исчезают в дымке времени. Все, в конце концов, возвращается, все повторяется и накладывается друг на друга судьбами тысяч людей. От этого невозможно убежать, разве что плюнуть и окунуться друг в друга. Иногда в нашей жизни ничего не остается, как только любить. Ни мать, ни брата, а того, кого выбрал. Того, кого выбрало твое сердце. — Но, постойте.…За что платить? Ведь мы не знаем, на самом деле ли мы были здесь раньше, и вообще, даже если и были, то кем? Какую жизнь прожили? — недоуменно воскликнула Эльза, но тут же спохватилась и понизила тон, дабы лишние уши не услышали их «приватный разговор». — Как это вообще можно объяснить? — Ну, у нас есть парочка зацепок. Простая логика. Нам можно дать не больше 17 лет. Значит, умерли мы несовершеннолетними, и скорее всего не обычной смертью, что тоже весьма логично. Дальше. Сон. Явно не простые игры моей воспаленной фантазии. Возможно, именно так и ушла из мира моя душа. Это куда больше, чем ничего. Есть от чего отталкиваться, — размышляла вслух Мерида, допивая кофе. — По сути, если мы уже появились здесь с привязкой к определенному человеку, — значит, именно с ними в первую очередь и нужно отрабатывать. Хотя, постойте, …Что за бред я несу? — вдруг вспылила Эльза, широко распахивая глаза, в которых сквозило недопонимание и замешательство. — Это всего лишь наши доводы, неподкрепленные никакими аргументами! Девочки, нам просто нужно решить для себя, кто мы в этом мире и не искать причин. Разве это поможет нам? Или, постойте…Вы хотите вернуться обратно? — последние слова пепельноволосая произнесла шепотом, словно боялась, что ее услышат. Рапунцель отодвинула от себя кружку с кофе, к которому она даже не притронулась, и медленно провела пальцами по краю дубового стола. — Вопрос не в том, хотим мы вернуться или нет. Просто жить одним днем — это не для нас, Эльза, пойми… — устало произнесла блондинка, умоляющим взглядом прося Мериду убедить «холодную» сестрицу. — Она права, милая. Я понимаю, что для тебя не существует такой острой проблемы на данный момент, — выбрать смертную жизнь или вернуться в мир мертвых, потому что ты для себя уже все решила. У тебя есть любимый человек. Ради него, я думаю, ты не поступишься прошлым принципам и выберешь сердцем, а не головой. Но нам… — рыжая закусила губу, — мне выбирать сложнее. Я не могу надеяться на кого-то или что-то, ибо в этой игре каждый сам за себя. Поэтому позволь нам решить, что будет правильнее для всех нас, — старшая Данброх не знала, чего она добивалась, говоря все это Эльзе: то ли того, чтобы ее сестра тщательнее поразмыслила над сегодняшним разговором, то ли она и не пыталась ничего никому доказать, просто сама в своей голове еще не решила, хочет ли остаться в этом мире… — Нам просто всем нужно подумать. Возможно, мы не правы, я этого не отрицаю, — покачала головой Рапунцель, стараясь говорить мягко и спокойно. Конфликты сейчас были совсем не к месту, не ко времени. Куда более серьезные задачи ставили перед собой несчастные. — Ты права. Нам нужно подумать, — кивнула Эльза, соглашаясь с обеими сестрами и не стараясь выказать свое несогласие с их мнением. Просто нужно время. Эльза не была бунтаркой и вовсе не хотела идти наперекор родным людям. Но что-то за последние дни поменялось в ней. Что-то заставило пересмотреть, переосмыслить тот порядок вещей, который окружал их маленькую «семью». А Джек.…Разве могли они что-либо друг другу обещать? Она с самого начала втянула его во все это, наврала его родителям, и теперь живет под его крышей, совершенно не отдавая ничего взамен. Как это называется? Удивительно, что Ингритт до сих пор ничего не заподозрила, хотя могла — сердце матери чутко чувствует все, что происходит с сыном. Но, тем не менее, Эльза чувствовала себя неудобно и местами неуютно, когда понимала, что в какой-то момент она вдруг исчезнет, не успев попрощаться и поблагодарить этих добрых, замечательных людей. И что тогда Джексон скажет своим домочадцам? Это низко, подло и глупо. Эльза очень привязалась к их семье. Ей больше не хотелось искать ответы, пытаться вернуться туда, где ей теперь было бы страшно и до исступления плохо. Она хотела быть здесь и сейчас. С Джексоном. Разговор был окончен негласно, поэтому девушки решили разойтись по домам в одиночестве. Рапунцель обняла обеих сестер и быстро выбежала из кафе, подставляя руки под дождь, который нещадно покрывал холодную землю уже второй час. Промочив голубые кеды до основания, блондинка решила ускориться, дабы совсем не промокнуть и не простудиться. Хотя, такого понятия как «простуда» она даже не знала… Вдруг, телефон в кармане джинс завибрировал и девушка поспешила ответить на звонок. Не так давно Флинн похлопотал и купил своей подруге хоть и не новомодный, но весьма добротный телефон, и помог ей разобраться в этой «необычной штуковине». — Флинн? — удивленный голос смог разозлить Райдера за несколько секунд, который по неизвестным причинам был зол на весь чертов мир. — Рапунцель? — в тон ей съязвил юноша, выходя из главных дверей школы. — Вот дерьмо, — выругавшись, разбойник нацепил на голову капюшон и быстрым шагом направился в сторону дома. — Ну и где ты? Дома, я надеюсь? — Нет, но я уже подхожу, — жалобно проговорила девушка, непроизвольно поморщившись от напряженного тона ее собеседника. — Надеюсь, что когда я приду, ты будешь уже дома, — Райдер повесил трубку, не дожидаясь ответа. Да и не бесила его Рапунцель. Просто день не задался. Ему безумно хотелось ее увидеть. Нужда в ней становилась практически невыносимой. Ох, вот уж жалкая привычка сердца. Флинн громко хлопнул дверью, бросая ключи на тумбочку и бросая взгляд на гардеробную, — белое пальто мирно висело на вешалке. — Я дома, — крикнул брюнет, снимая промокшую обувь и стягивая черную толстовку. — Привет, — из-за двери показалась белокурая головка Рапунцель, а голос ее теплом разнесся по его телу, «прям до кончиков пальцев». Он поднял на нее взгляд, про себя отмечая промокшие локоны и бледную кожу. Ничего ему больше не оставалось, как притянуть хрупкую демоницу к себе и холодными пальцами уверенно провести по тонкой талии. Ее руки мягко опустились ему на плечи. Кажется, Рапунцель знает ответ.