Навеки вместе

Хуже всего было то, что стычка произошла вечером. Осень принесла ранние сумерки. А здесь, в горах Сагарнны темнело мгновенно. Еще полчаса назад было светло – и вот уже не видно ничего на расстоянии вытянутой руки. Этим и воспользовались седуны. Этому отряду, весьма многочисленному, хотя в темноте было не разобрать, было уже нечего терять. Они дрались куда жестче, чем в битве при Дараме и в Барсовых Вратах. Потеряв все, уходили в Закат, стараясь прихватить с собой кого-то из врагов. Металось пламя факелов, раздавались выстрелы и стоны. От криков звенело в ушах. Талиг перемежался с гортанным бирисским наречием. Я на время потерял монсеньора из виду. Просто отстал перед тем, как «барсы» прыгнули из одной из расщелин. Позже я понял, что они затаились выше тропы и ждали появления нашего отряда. Еще засветло они смогли углядеть нас – подзорные трубы были, видимо, и у них. Ослепнув от факела, который чуть не поджег мои волосы, я отшвырнул горящую паклю и обернулся, ища Алву. С налету рубанул саблей одного седоголового, увернулся от удара и рванул наугад. Хорошо, что монсеньор забавы ради стал учить меня фехтовать не только на шпагах. Он еще в лагере возле Барсовых Врат говорил, что в бою от сабли куда больше пользы, чем от шпаги, особенно если у противника численный перевес. Как всегда, Рокэ оказался прав. Сона взбрыкнула задними ногами так, что я чуть не вылетел из седла. Но лошадь знала, что делает – один из бириссцев с криком упал с коня, при этом уронив грубую секиру. И снова, поворот, удар, уклониться самому. Порой мне казалось, что все это в странном сне – мечущиеся тени, кони, факелы, люди. И безмолвные горы, темнее, чем сама чернота. - Дор Рикардо, вот вы где, - ко мне подлетел черноволосый южанин, я не знал его имени, - вас соберано ищет. Хорошо, что вы живы. Бой окончился через два часа, хотя мне казалось, что прошел один Круг, или даже больше. Бириссцы легли на влажную от вечерней росы траву, что стала еще более влажной и скользкой – от пролитой крови. И кто разберет, где враги, где свои. Много погибло и талигойцев. Какая разница, были они адуанами, кэналлийцами или же жителями Олларии. Они сражались за Талиг. Взяв в руки факел, отданный мне Кадильо, так звали кэналлийца, я шел, глядя под ноги, чтобы не поскользнуться на скользкой от крови траве. Сону увел один из адуанов: - Не волнуйтесь, лошадку вашу управим, как надо. А вы уж ступайте, господин Прымперадор ждет. Возле самой палатки я заметил тело совсем юного кэналлийца. Кажется, звали его Паоло. Тут же вспомнил о бывшем однокорытнике, пропавшем без вести в Лаик. Грудь и живот южанина были разворочены ударом сабли. Меня уже не мутило при виде таких зверств – только кулаки сжимались до боли в ладонях. Я вошел в палатку. Рокэ сидел на кровати, бледный, волосы беспорядочно рассыпались, и, похоже, были в крови. В неярком свете походной лампы я увидел повязку на плече монсеньора. Сквозь бинт проступили бурые пятна. - Дик, хорошо, что ты жив… Я подошел ближе, взял его за здоровую руку. - Вам что-нибудь нужно монсеньор? - Воды. Я напоил Рокэ – вода текла по подбородку, рубашка стала мокрой на груди. Пил он жадно, понадобилось набрать еще воды, благо один из солдат сходил к ручью. - Вам надо переодеться и лечь. - Не раньше, чем приедет Эмиль. За ним уже послали. - Хорошо, я разбужу вас, когда он приедет. И добавил уже шепотом: - Ложитесь, вы же ранены. - Чепуха, царапина. Судя по тому, что кровь еще сочилась через повязку, рана была не такой уж «царапиной». - Паоло. Он закрыл меня. Также, как когда-то это сделал Карлос. Ах да, я тебе не говорил, Дикон. У меня было много братьев, и все они погибли, один за другим. Карлос закрыл собой своего сеньора, герцога Ноймаринен. Он тогда был его оруженосцем, ему оставалось служить всего год. Я дотронулся до его лба – горячий, будто нагрелся на солнцепеке. От раны начиналась горячка. Вошел лекарь. Судя по его усталому виду. Работы было предостаточно. Рокэ начал говорить что-то о потоке, который несет его, о гибели его родных, об Абвениях и под конец явно начал заговариваться. Сказывалась не только рана, но и нервное напряжение, в котором монсеньор жил в последние несколько месяцев. Вдвоем с мэтром мы уложили Алву в постель. Лекарь сменил повязку, дал какую-то тинктуру. Вскоре Рокэ заснул, но всю ночь мне не пришлось сомкнуть глаз. Ворон бредил, звал меня, не узнавая, кто рядом. То требовал вина и гитару, то убеждал, что Адгемар стоит рядом и смотрит на него одним глазом. Приехавший Эмиль зашел в палатку, сказал «Держись» - не то мне, не то Росио, и ушел. Дел хватало – нескольких бириссцев взяли в плен. Надо было допросить их, проверить, как устроены солдаты, найти помощников для лекарей. Под утро жар спал, раненому стало легче. Я сам не заметил, как уснул, сев на пол и привившись к подушке. Наутро пришел Робер. Ему тоже досталось – левая рука покоилась на перевязи. - Ричард, ты все еще считаешь меня предателем? Я взглянул в грустное усталое лицо. - Бакра же вас оправдал. - Бакра, - горько усмехнулся он, - а Ворон стрелял всегда превосходно. Мне хотелось сказать, что все, что делает герцог Алва, он делает превосходно, но я промолчал. Премудрая Гарра приходила лечить монсеньора. Всегда она выставляла и лекаря и меня. Я порой ждал возле палатки, слыша заунывное пение. Голос у древней старухи оказался неожиданно сильным и чистым. И глаза были совсем не старческими – полные блеска и жизни, они порой, казалось, подсвечены изнутри неведомой силой. - Сколько же мы еще не знаем об этом народе, - как-то сказал мне Рокэ, полулежа в кровати, - куда там олларианским проповедникам. Знаешь, Дик, мудрость природы несравнима с жалкими мыслишками людей. Вот помнят это только в таких забытых Создателем уголках, да еще в Кэналлоа и на Марикьяре. От перевязанной руки исходил пряный травяной запах. Пока Рокэ выздоравливал, вернулись полковник Бадильо и другие, кто должен был встретиться с нашим отрядом, сильно поредевшим во время стычки с бириссцами. Я часто беседовал с Робером. Сначала это были незначительные разговоры о лошадях, оружии и бакранах. Но потом Иноходец стал расспрашивать о Надоре, о матушке и сестрах и что я помню об отце. Я не слишком охотно отвечал, и лишь когда разговор зашел о дуэли линии, я резко повернулся к собеседнику. - Так ты все знаешь. Дикон? - Давным-давно. О том, кто рассказал мне о ней, я не счел нужным сообщать. - Лучше скажите, почему вы пошли против Талига. Кто вынудил вас становиться перебежчиком. - Об этом я расскажу вам обоим, когда твой сеньор выздоровеет. Через несколько дней мы простились с Бакной Первым и Премудрой Гаррой. Герцог Алва мог передвигаться в повозке и уверял, что скоро сядет верхом. Он снова стал самим собой – насмешливым, острым на язык и… бесконечно родным. Армия быстро возвращалась, преодолевая за день значительные расстояния. Все рвались домой. Осень уже шла по Варасте. Там, где летом донимала жара, сейчас было прохладно. По утрам трава блестела от росы, а ближе к северу на ней стали сверкать крохотные бриллианты инея. Моро косил глазом и всхрапывал. Роббер сдержал свое слово. Когда мы должны были подойти к Фрамбуа, он рассказал нам все, что было с ним и Альдо. Упомянул про Агарис, гоганнов и отравление Мупы, про Гальтару и золото. Алва слушал и мрачнел все больше. Я лишь подливал им обоим вина – не кэналлийского, но неплохого кагетского. - Вот что, маркиз Эр-При, - наконец, сказал Ворон, - вы спасли себя, вашего друга и заодно, Талиг. Губы Иноходца тронула печальная улыбка. - Вообще-то, Талиг спасаете вы, герцог. - Значит, в этот раз мы спасем его вместе. - Мне суждено умереть в Занхе? - Не думаю, - покачал головой Рокэ, во всяком случае, во время последнего боя вы вели себя очень храбро. И тот факт, что пострадали, придя мне на помощь, тоже не останется без внимания. Я постараюсь устроить аудиенцию с кардиналом как можно быстрее. - Скажите, а как же Альдо? Что ждет его? Понимаете, он – мой друг, его уже пытались убить. - Это когда отравили собаку? - Да, и еще раз, в дом пролезли грабители. - Я скажу вам позже. Больше на эту тему он не разговаривал. Оставалось всего несколько дней пути. Армия подъезжала к Фрамбуа.