Навеки вместе

Спал я долго – проснулся, когда уже осенний день медленно и неспешно становился вечером. Рокэ уже успел проведать Моро, съездить во дворец и теперь сидел в кабинете, разбирая накопившуюся почту. Я, выпив шадди, вспомнил о письме. Почему-то не хотелось читать нравоучения от матушки, но я пересилил себя и все-таки раскрыл конверт. Милостивый сударь герцог Окделл. Видит Создатель, я не могу назвать вас своим сыном, так как вы опорочили честное имя Окделлов. Вы стали оруженосцем убийцы отца, и служите ему верой и правдой. Вы не захотели идти по стопам святого Эгмонта и отомстить за жизнь его, что оборвал потомок предателя. Вы стали орудием в руках и служите бесчестному делу Олларов. Ричард, я воспитывала вас в духе эсператизма, но, видимо, вместе с Эсперой вы оставили в замке Надор и свое благочестие. Я не удивлюсь, если вы забыли все молитвы, что учили когда-то. Теперь вы стали безбожником, как и ваш эр. Мало того – вы пренебрегаете тем, что священно для любого, кто борется за дело Великой Талигойи. Вы не желаете навещать друга нашей семьи, который всеми силами стремится уберечь вас от ошибок, свойственных молодости. Вы, возможно, не знаете, что я регулярно получаю от него письма, в которых он сокрушается о вашей дальнейшей судьбе. И мне жаль, что я не могу на расстоянии повлиять на вас. Как могли вы в День Святого Фабиана принести клятву тому, кто стал причиной гибели отца? Вам следовало вернуться в Надор, а оттуда – в Агарис, чтобы поддержать дело истинного Ракана. Но я знаю, что все мои увещевания пропадут впустую. Вы умеете пить вино и продырявливать людей шпагой. Вот чему научил вас ваш эр. Вы погрязли в грехе и распутстве. Ваш отец, видя вас из Садов Рассветных, льет горькие слезы, видя, как низко пал его сын. Отныне моей властью я лишаю вас титула герцога Надорского. Айрис выйдет замуж за Реджинальда, он и станет владельцем замка, ибо Лараки всегда были и будут верны принципам старой знати и не станут предателями. Вы же предали свою семью, и Создатель покарает вас за это. Будьте прокляты вы и ваш эр. Мирабелла, герцогиня Окделльская. Писано в 5 день Осенних Скал, 398 г. К. С. Несколько минут я стоял, будто оглушенный. Для меня пропали разом все цвета, звуки, и всё вокруг словно подернулось дымкой. Однажды в детстве я упал с лошади, и первые секунды чувствовал примерно то же самое. Мир будто стал существовать отдельно от меня. Потом он стремительно сжался до размеров игольного ушка, стал очень маленьким, не больше песчинки, и я понял, что мне не хватает воздуха. Перед глазами все поплыло, я пытался сделать вдох, но почему-то не мог… Ледяная рука сжала горло. Почему-то подумалось, что в замке холодно, и у матушки вечно холодные руки. Такие же, как были у меня – пока их не согрел своим теплом… - Рокэ, - прохрипел я, чувствуя, как сильные теплые ладони бережно растирают мне грудь. Запахло касерой и какими-то травами. Я, наконец, сумел выдохнуть и сильно закашлялся. - Все хорошо, Рикардо, - сказал монсеньор, прижимая меня к себе. Стало уютно и спокойно. Но душа по-прежнему ныла, как растревоженная неосторожным прикосновением рана. Зря я думал, что сумею помирить Людей чести и Лучших Людей Олларии, доказать эру Августу, что герцог Алва вовсе не злодей. Долгими ночами, сидя у постели раненого эра, я думал, что постараюсь примирить матушку с Вороном. Ведь, наверняка, она знает о линии, и о том, что после мятежа нас лишили бы и титула и замка. Так почему мне все время твердили, что Ворон – исчадье Заката, отродье Леворукого и вообще, сосредоточие зла? Сколько он делает для блага Талига, не смог бы сделать ни один человек. Для Алвы нет ничего невозможного. Но матушка поверила словам кансилльера, а он обхитрит любого. И тем более – Мирабеллу, что воспитана на старых легендах и поверьях, что жила и живет вдали от столицы и думает строками из Эсператии. Когда я открыл глаза, за окнами было темно, на столе горела одинокая свеча. Пахло травами, вином и лекарствами. Рядом сидела девушка-кэналлийка, что–то помешивавшая в чашке. - Дор Рикардо, наконец-то вы очнулись. Выпейте вот это, и я позову соберано. Я покорно глотал нечто терпкое и очень горькое, переводя дух после каждого глотка. Потом запил водой и откинулся на подушку. - Юноша, не думал, что вы столь впечатлительны. Бархатный голос вернул меня в этот мир. - Я не… , - начал я и снова закашлялся. - Молчите лучше, - посоветовал Ворон, - так бывает, прошли всю войну, и заболели, едва вернувшись домой. - Письмо… может ли герцогиня Окдельская лишить меня титула? Рокэ удивленно вздернул бровь - Ричард, ваша достопочтенная матушка – не король и даже не кардинал, и принимать решение о том, кого из дворян лишить титула и за что, она не может при всем ее желании. - Она написала, что я – предатель. - Я же говорю, вы слишком впечатлительны. Хотя у вдовствующей герцогини прекрасный слог. Признаться, я тоже был слегка озадачен, прочитав её письмо. Вы ведь были не против, Ричард? Я покачал головой. - Так вот, вы были и остаетесь герцогом Окделлом, и владеете замком Надор. И граф Ларак вкупе с виконтом Лар не могут претендовать на ваши владения. Даже в том случае, если ваш кузен становится супругом вашей сестры. Теперь вы спокойны? Я снова кивнул. Ком в горле царапал острыми шипами, мешал глотать и дышать. Оказалось, я умудрился простудиться, и болезнь усилилась от нервного потрясения. Неделю я пролежал в постели. Рокэ было не до меня, и я чувствовал себя одиноким. Слуги все время были рядом. Хуан приносил книги из библиотеки, спрашивал, не хочется ли мне чего-нибудь. Мне хотелось лишь одного – чтобы Рокэ сел в кресло и сыграл на гитаре кэналлийскую балладу, или одну из тех песен, что он пел на привалах у костра. Но герцогу Алве было не до захворавшего оруженосца. Он куда-то ездил, писал, запершись в кабинете, вел беседы с кардиналом. Лишь пару раз зашел ко мне. Один раз я спал, опоенный тинктурами. Слышал, как открылась дверь, знакомый голос, произнесший несколько незнакомых слов. И не смог открыть глаза – веки, словно налились свинцом. Наконец, мне стало лучше. И однажды лекарь сказал герцогу Алве: - Если ваш оруженосец поедет в Надор, то он, несомненно, заболеет там снова. Холодный климат губителен для юноши. Лучше всего было бы провести зимние месяцы в теплом краю, у моря. - Значит, будет теплый край у моря, - ответил Алва, пригубив вино. Я не верил своим ушам. Герцог ни разу не заговаривал со мной о Кэналлоа. А я не мог попросить его взять меня туда, на родину Альберто и Паоло. Берто… может, я встречу его там? Рокэ посмотрел на меня долгим задумчивым взглядом. - Вы уже мечтаете о краях далёких, юноша? - Д-да, монсеньор, - чуть смутившись, ответил я, - знает, я ни разу не были нигде, кроме Надора и Олларии. Ну, еще в Варасте с вами. - Так, значит, побываете. Я написал под диктовку Рокэ сухое письмо матушке о том, что отбываю по долгу службы со своим сеньором. Мне очень хотелось узнать, что с сестрами, и правда ли, что у Айрис скоро свадьба с Налем. Я хотел найти кузена, но хозяйка дома, где он снимал комнату, сообщила, что он уехал, не оставив ей адреса. Так и пришлось вернуться ни с чем. В один осенний день мы с Вороном, закутавшись в темные дорожные плащи, покинули столицу. Нас ждал край гранатовых рощ, где о скалы плещутся теплые волны, над которыми поет несмолкающий ветер. Вперед, в Кэналлоа!