Навеки вместе

В дороге я вспоминал библиотеку в особняке Алва. Сколько же там всего, что хотелось бы прочесть. И пусть большинство книг на незнакомом мне кэналлийском, другие – на талиг, и я обязательно прочитаю их. Древние легенды, предания и сказки, военные трактаты и модные романы – все это стояло на полках в идеальном порядке. За время болезни я много времени провел там – благо, стараниями слуг, там было не пыльно. В Надоре книг почти не осталось после мятежа – их сожгли во дворе замка. Помню, как шелестели страницы, когда огонь превращал их в пепел. Матушка молилась… впрочем, она всегда молилась. Интересно, это письмо она тоже писала с молитвой? Перед отъездом я получил письмо от кансилльера. Вскрыл его, надо признаться, с некоторым опасением, но там была лишь просьба навестить его и то, что со мной хочет поговорить сама королева. Рокэ, по-видимому, знал о письме. Он отпустил меня в сад аббатства, где Ее Величество назначила мне встречу, усмехнулся так знакомо на прощание и отбыл по делам в казармы. Королева была бледна и нервно теребила веер. Я подумал, что ей непросто живется тут, во дворце. С одной стороны – братья, которые спят и видят захватить власть в Талиге. С другой – кардинал, кансилльер и добрый, но безвольный супруг. «Она всего лишь пешка в чужих руках», - думал я, но потом, пообщавшись с Катариной Ариго, я понял, что не все так безоблачно. «Пешка» явно метит в ферзи. Если вообще не пытается стать игроком и вести игру по своим правилам. Чем больше я слушал грустное повествование королевы, тем больше думал, что слухи врут. Ее дети явно не от Ворона. Больше всего они похожи на Фердинанда, немного – на нее. Зачем людям приписывать Алве то, чего нет? Впрочем, ему все равно до молвы. - Дик, вы можете называть меня Катари? Я так хочу, чтобы вы стали моим другом. Я ведь знала вашего отца, он был настоящим рыцарем. Я слушал, «преданно» глядя в глаза, наполнившиеся слезами, и изредка кивал. - Дик, я так волнуюсь за вас. Вы ведь были больны, верно? - Всего лишь легкая простуда. Она взяла меня за руки. Я не отнял рук, но почему-то от прикосновения нежных ладошек стало неприятно. Как же умело притворяется эта женщина! Стало жаль ее супруга – с ним она одна, с Алвой – другая. Интересно, они, и правда, любовники? А со мной она разыгрывает мистерию для одинокого зрителя Окделла. Когда-то, еще при отце, в Надоре побывали бродячие артисты. Матушка была против, но герцог Окделл настоял на своем. Я украдкой следил за представлением, видя, что «убитые» за импровизированными кулисами пьют дешевое кислое вино, ругая его и вспоминая, какое угощение им подавали… где-то. Я не запомнил места. И тогда я не поверил актерам, как сейчас не верю Катарине Ариго-Оллар. - Вы уезжаете в Кэналлоа? Будьте осторожны, я бы предпочла, чтобы вы остались в столице. - Увы, Катари, - я изобразил искреннее сожаление, - долг оруженосца – повсюду сопровождать своего эра. - Тогда возвращайтесь поскорее, я всегда буду рада видеть вас. - Как вам угодно, Ваше Вели… Простите, Катари. - Вот, так-то лучше, Ричард… Ричард! - Ричард! Оказывается, я задремал в седле. Алва посмеивался, вместе с кэналлийцами. Мне стало чуть обидно, но потом я вспомнил, что сам виноват. Не стоило засыпать «на ходу». - Потерпите, юноша, скоро мы приедем к какой-нибудь гостинице, и вы отдохнете. Мне было стыдно. Чуть не свалился под копыта лошадям, на виду у кэналлийцев. Но мы ехали пятые сутки, и почти не отдыхали, а после болезни я отвык проводить весь день в седле. Словно угадав мои мысли, герцог подъехал поближе, махнув рукой эскорту, чтобы ехали поодаль. - Дикон, ты себя хорошо чувствуешь? - Да, монсеньор. - Помни, еще перед поездкой ты обещал мне говорить, если тебе станет дурно или начнешь задыхаться. Мне бы не хотелось везти в замок Алвасете… - Да-да, помню, тушку дохлого вепря, - радостно ответил я. Эта немудреная шутка подняла настроение, и даже усталость прошла. Ночь в гостинице промелькнула, как один миг. Только я сомкнул веки, как меня подняли, сказав, что пора ехать. Рокэ уже сидел верхом на Моро и казался великолепно отдохнувшим. Так прошли еще несколько дней дороги. С каждой хорной становилось теплее. Мы покидали столицу в холодный дождливый день, а тут, на юге светит солнце и листва еще не облетела с деревьев. Хотя клены и ясени стоят, пестрея осенним нарядом. - Завтра, самое большее – послезавтра мы будем у цели. Вы рады, Ричард? Рад ли я? Да я только успевал вертеть головой, разглядывая то развалины какого-то строения вдали от дороги, то причудливо изогнувшееся дерево, то гадая, куда приведет эта тропинка, что петляет среди корней. На Рокэ это не производило никакого впечатления. Он, подобно изваянию, сидел в седле, глядя перед собой, и был сосредоточен и молчалив. О чем или о ком он думал? В такие минуты я считал, что стыдно отвлекать его от мыслей и тем более показывать неуместный «щенячий» восторг. Но так хотелось поделиться радостью открытий с монсеньором. И счастливая улыбка не сходила с моих губ, которые забыли вкус поцелуев с «Черной Кровью». Какие поцелуи – мы едва успевали высыпаться. Хозяева гостиниц, видя, кто перед ними, предлагали нам лучшие комнаты. Но мне кажется, что я заснул бы и на сеновале или в заброшенном доме, который так живописно притулился на краю дороги. - Хм, - Алва задумчиво тронул губу, - когда я ездил тут три года назад, дом был обитаем. Что могло случиться с его жителями? Как вы полагаете, Ричард? Я тут же высказал мнение о сошедшем с ума отце семейства, который убил лунной ночью всю семью, а потом повесился на том могучем дубе, под сенью которого стоял дом. - Да вы сочиняете получше Дидериха, юноша. Алву весьма позабавил мой рассказ. Снине глаза уже не были задумчивы – в них блестел огонек, похожий на тот, которым загорался сапфир в перстне на пальце монсеньора. Через день мы вдали увидели стройные кипарисы. А за ними… - Разрубленный Змей, - прошептал я, привстав в стременах. - Да-да, Ричард, он самый. Но кэналлийцы называют это просто – море. Я еле удержался от того, чтобы послать Сону в галоп. Но Рокэ будто угадал моё желание – он пустил Моро вперед, мориска рванула за родичем. Море становилось все ближе и ближе. А вскоре я мог разглядеть белые башни замка, что стоял на берегу. - Гнездо Воронов, - сказал Алва, глядя на стены родового владения, - когда-то там шумел смех, лились песни. А после стало так тихо, что лишь обязанности соберано заставляли меня приезжать сюда. Здесь слишком много семейных призраков. Впрочем, их хватает и в Надоре и в Васспарде. Мне показалось – или последнее он произнес с какой-то особой горечью. Все еще болит душа об убитом Джастине? Но тут он тоже привстал в стременах, приставив руку козырьком ко лбу, на морской манер. - Вы видите, герцог Окделл? Теперь можете сказать, что узнали юг. Он показывал на какое-то дерево. - Это – гранат. Они цветут круглый год в Кэналлоа. Как только приедем в замок, я распоряжусь, чтобы нам подали гранатовый сок. - Вместо вина? - Да, юноша, к винопитию я вас приучил. Что бы сказал почтенный кансилльер? - Что стоит заговорить об ызарге, как тут же увидишь его хвост. - Леворукий и все кошки его! Спасите, Четверо, от графа Штанцлера в Кэналлоа. И мы оба рассмеялись, да так, что не могли остановиться. А душа ликовала. Я вижу море! И замок Алвасете! Во дворе замка я спешился. Алва подхватил меня на руки и торжественно, как герцогиню Алва, внес в огромный полутемный холл, который я не успел разглядеть. Мне было немного неловко «восседать» на руках своего эра под взглядами слуг. Но из рассказов Рокэ я помнил, что любовь между двумя мужчинами здесь считают чем-то обычным. И я еще больше полюбил это край вечно цветущих гранатов.