Навеки вместе

Здесь прибой не замолкает ни на секунду. Всегда в замке слышно, как волны бьют о берег, накатывают на песок, шуршат, отплывая обратно. Мне нравилось слушать звук прибоя, и я засыпал, положив голову на подушку, где покоилась голова с черными «перьями ворона». Рокэ вздыхал во сне, обнимая меня, - и до утра мир погружался в небытие. Нигде и ни разу я не просыпался рано – зато полностью отдохнувшим. Но Рокэ умудрялся вставать еще раньше. Первые дни я валялся в кровати, дожидаясь его, но потом понял, что напрасно теряю время. Тут, в замке Алвасете было столько удивительного, таинственного, неизведанного. Хотелось узнать все о Повелителях Ветра. Старый слуга Хорхе устроил мне экскурсию по замку, пока Алва разговаривал с управляющим. Хорхе великолепно говорил на талиг, только с легким певучим акцентом. Он показал мне парадные залы, где сине-черная драпировка стен была расшита серебром. Оружейную, где на стенах было развешено оружие Алва, начиная с меча Рамиро-Предателя. Показал и коротенькую детскую шпагу – сначала ей играл Рамон, затем – Рубен, Карлос и наконец, Росио Алвасете. Я взял ее в руки, удивляясь крошечному размеру. - В семье соберано дети брали в руки клинок, едва начав ходить, - сказал старик. Да, неудивительно, что Ворон считается лучшим фехтовальщиком Золотых Земель. Школа фехтования длиною в жизнь – не пара уроков в Лаик. Еще больше, чем старый замок на утесе, меня привлекал парк вокруг замка. Вековые деревья дарили летом прохладу, но сейчас, в месяц Зимних Скал, было не жарко. Просто тепло, как в Олларии ранней осенью, а в Надоре, пожалуй, летом. Лужайки стараниями садовников пестрели цветами. Я сперва удивился – цветы среди зимы, но потом узнал, что тут некоторые цветы радуют глаз круглый год. Небольшой задний дворик был вымощен гладкими плитами – там монсеньор проводил тренировки по утрам. - А вон то окно – там был кабинет соберано Алваро. Он специально приказал сделать эту площадку так, чтобы из окна наблюдать за уроками фехтования. - Ваш отец был удивительно предусмотрительный человек. - И воспитывал меня весьма строго. За провинности полагались розги. Да-да, не удивляйтесь, Ричард. - Меня обычно запирали в часовне, - признался я. - А вот в замке Алвасете часовни не было, хотя позже ее пристроили по просьбе матушки. Это случилось уже после гибели Рамона. Я ни разу не видел брата, он погиб до моего рождения. А вот Рубена и Карлоса помню хорошо. Алва прикоснулся ладонью к белой стене, словно к плечу близкого человека. Синий взгляд был слегка затуманен. - Я старею, Ричард. Только к старости люди становятся сентиментальными в том месте, где прошло их детство или молодость. Мое детство закончилось со смертью Карлоса, последнего из братьев. Затаив дыхание, я слушал откровения монсеньора. Он рассказывал, как пел – не для меня, просто говорил в пространство, не ожидая ответных слов. Может, среди деревьев парка он видел силуэты, тени ушедших родных? Кто знает… Часто мы после тренировок спускались к морю. Я собирал причудливо изогнутые ракушки, Рокэ просто ходил по берегу. Море подкатывало свои волны близко к сапогам монсеньора, чтобы снова отхлынуть, оставив на мокром песке очередную диковинку – мне на радость. Один раз волной вынесло на берег маленького краба. Алва засмеялся, взял его в руки – с боков, чтобы морской житель не схватил за палец клешнями. - В детстве я ловил их вместе с Карлосом. Рубен к тому времени уже уехал из Алвасете. А Карлос пару раз сажал мне их за шиворот. Что, приятель, - обратился он к крабу, - плыви, тебе еще рано умирать. И, размахнувшись, бросил его далеко в море. Мы часто ездили по улочкам городка Алвасете, что вырос на склоне горы и спускался к бухте. Жители, завидев соберано, приветствовали его. Мужчины махали шляпами, крича что-то веселое. Я не понимал слов, но интонация говорила вместо них. Дамы просто улыбались. Кэналлийки были все, как на подбор, смуглыми, с черными агатовыми глазами и белозубыми улыбками. А волосы их, черные и густые, были уложены в косы, обернутые венцом вокруг головы. Южанки не признавали сложных причесок, подобно столичным модницам. Мальчишки бегали босиком – похоже, в этом благословенном климате можно было забыть про обувь. Старики сидели возле дверей таверен и разговаривали, попивая вино. Все они казалось, были насквозь прожарены южным солнцем и просолены морским ветром. Однажды мы с Рокэ ехали вдоль неширокой улочки, ведущей в гору. Вдруг около неприметной калитки он спешился. - Ричард, надеюсь, вы не заблудитесь? Езжайте прямо, и поверните возле сломанного молнией граната. В любом случае, башни замка видно отовсюду. - Слушаю монсеньора. Дальше я ехал один. На душе сразу стало тоскливо. Не радовали больше ни крики торговцев, ни крики чаек, что суетливо сновали над прибрежной полосой. Рокэ поехал к какой-нибудь дорите? Наверняка, есть тут, в Алвасете, черноокая красотка, которая, возможно, станет герцогиней Алва. А если и не станет – все равно, будет рада провести ночь в объятиях соберано. А кто я? Просто оруженосец, мальчишка, который приносит хлопоты. И если Ворон позволяет провести ночку-другую в моих объятиях – это ничего не значит. Любовница, любовник – какая, к Чужому, разница для него? «Разве Ветер может быть постоянен? Это же не Скалы», - думал я, лежа на кровати и глядя на лепнину, украшавшую потолок. Мне выделили комнату, хотя спал я в спальне Рокэ, на сине-черных простынях под узорчатым балдахином. Но сейчас туда заходить не хотелось. Постучал слуга, спросил, буду ли я ужинать. Я отказался – кусок не лез в горло. Лежа на кровати, положив ноги в сапогах на её спинку, я заснул. А проснулся от прикосновения – такого знакомого и родного. - Дикон, почему-то Хорхе решил, что ты заболел. Гарсиа сказал, что ты отказался от ужина, да и лег спать, не раздевшись. - Монсеньор… У меня перехватило дыхание. Как я мог упрекнуть соберано, в том, что он… навещает даму. - Скажите, эта женщина… - Ох, Ричард, - рассмеялся он, мне показалось, с облегчением, - дама, которую я навещал, старше соберано Алваро. Она – прорицательница, дора Исабель. И после я кое-что расскажу тебе. Он лукаво улыбнулся. Эта ночь была самой страстной из всех. Мы упивались близостью друг друга, словно томившиеся жаждой пленники, что нашли в пустыне родник. Я удивлялся неутомимости Ворона, когда он брал меня несколько раз, заставляя стонать и извиваться в его руках. Он был прекрасен, словно древнее божество с гальтарских картин. А я… я потерял все мысли, оставив только чувства. - Рокэ… я люблю тебя. Он промолчал, только обнял меня, уткнувшись в мои волосы. Через несколько дней он вернулся, сосредоточенный и хмурый. - Мы едем в столицу, Ричард. Все хорошее когда-нибудь заканчивается. Увы, это его свойство. Впрочем, вы можете остаться тут. - Я с вами, монсеньор, - заверил его я, - я ведь ваш оруженосец. А почему такая спешка? - Дик, помнишь, я говорил тебе про старую прорицательницу? Кивнул. - Так вот, все, что она говорит – сбывается с точностью. В-общем, нам надо ехать. Я нужен там, в Олларии. На следующее утро мы отправились в обратный путь. Алва смотрел перед собой, и больше не улыбался всю дорогу. Я не осмеливался беспокоить его. На душе было тревожно и тоскливо – еще больше, чем когда я покинул Надор. Мы добрались до Олларии быстрее, чем доехали из столицы в Кэналлоа. Мы провели в пути последние две ночи и три дня. Рокэ твердо решил добраться до праздника святой Октавии. Город встретил нас запахом дыма и заревом пожаров.