Абсолютная покорность

Когда князь с мужем остались, наконец, наедине, за окном уже начинало светать. Впрочем, это никак не повлияло на решение князя выпросить прощения у мужа самым приятным из всех возможных способов. Едва зайдя в спальню, он тут же мягко опрокинул Милана на постель, и стал раздевать его. А чтобы подразнить, будто бы ненамеренно, ласкал и поглаживал мужа, стягивая одежду. К разочарованию князя, Милан совсем не участвовал в этом процессе и лишь лежал, глядя в сторону, не обращая внимания на ласковые прикосновения своего мужа. Впрочем, Эльен не слишком надеялся на иной исход. Все-таки он серьезно обидел мужа и надеяться, что его упрямый рыжий забудет обо всем лишь под натиском ласк, было глупо. — Милан, – князь дождался, пока юноша повернет к нему голову, и встретился с безразличным взглядом карих глаз, — Прости, — князь поочередно поцеловал сначала правую, затем левую кисть мужа, покорным жестом признавая свою вину, — Прости меня за то, что я тебе тогда сказал. Я не имел права такого говорить. Ты мой муж, самое дорогое, что у меня есть. Я понимаю, что ты обижен на меня за мой поступок, но, поверь, у меня не было другого выхода. Юноша смотрел на него все таким же тяжелым взглядом, никак не показывая, что услышал слова мужа, и Эрже обеспокоенно склонился над ним. — Ты простишь меня, Милан? Прошу тебя, ради нас обоих! – князь даже не заметил, как перешел на умоляющий тон, которым до этого ни разу не позволял себе обратиться к младшему. Странное поведение мужа пугало его. А вдруг тот так и не сможет простить князя, вдруг он потерял доверие? Эрже выдохнул облегченно, когда Милан кивнул в ответ на его слова. Слава Богу, что он ошибся. Эльен склонился над Миланом и впился в его губы нежным поцелуем, пытаясь выразить все свое сожаление. Ещё пару секунд князь упивался мягкостью и теплотой любимых губ, но почти тут же ощутил, что что-то не так. Милан не отвечал на поцелуй и был все так же неподвижен, не сделав даже попытки дотронуться до мужа. Эрже остановился было на секунду, но тут же подстегнул сам себя: они так давно не виделись с мужем, нужно лишь напомнить тому, как хорошо им было вместе, и все начнется с чистого листа! Он гладил мужа привычными движениями, ощущая под руками бархатистость светлой кожи, вдыхал знакомый свежий запах волос, и непрестанно целовал лицо, шею, ключицы любимого, все до чего мог дотянуться. Его руки спустились чуть ниже, прошлись по налившейся кровью плоти мужа. Тот реагировал, его тело отзывалось, но Милан по-прежнему был неподвижен, хоть и натянут как струна. — Мил, ну что с тобой? – наконец отчаявшись получить хоть какой-нибудь отклик, кроме чисто физического, князь отстранился, – Если ты не можешь простить меня так сразу, просто скажи… Зачем ты вынуждаешь меня чувствовать себя насильником? Эрже перевел взгляд на мужа, и на этот раз его действительно напугало то безразличие, что было в глазах у Милана. — Простите, – наконец выдохнул юноша хриплым и невыразительным шепотом. — Боже, да что с тобой такое? – словно не веря своим ушам, выдохнул князь.– Милан, ты же никогда не называл меня на «вы» наедине. Я понимаю, что то, что я сделал, было мерзко. Правда, Мил, я пожалел об этом уже на следующий день. Мне нужно было просто объясниться с тобой, но я струсил, — сейчас уже было не до масок и не до красивой лжи, Эрже буквально захлебываясь словами, пытался расставить все точки над «i», только чтобы увидеть, наконец, осмысленное выражение в глазах Милана, – Решил, что ты перестанешь видеть во мне старшего, когда поймешь, что я просто-напросто боюсь. Если ты не простишь меня сейчас, я пойму, правда, пойму, я сделаю все что ты захочешь, выполню любую прихоть, чтобы искупить свою вину, только, пожалуйста, посмотри на меня! Несмотря на свою пылкую просьбу, Эльен и сам не ожидал, что в ответ на его слова муж просто повернет голову в его сторону и встретится с ним глазами. Эффект был ошеломляющим, князь ловил ртом воздух, словно его затягивало в карие омуты, которые в неверном свете свечей казались почти черными. Он ошибся, ошибся так страшно, что и сам не мог найти себе оправдание. Как? Каким образом он мог принять пустоту в глазах мужа за безразличие?! Как бы там ни было, безразличие это чувство, пусть вязкое и неприятное, но все же… Но в глазах его мужа безразличия не было, как не было и каких-либо эмоций. Не было вообще ничего… «И даже самого Милана в этом взгляде нет», — скользнула по краю сознания нелепая, но от того не менее страшная мысль. Князь почувствовал, что задыхается. Он ещё не мог сказать, что произошло, не понимал, откуда во взгляде Милана эта пустота, но подсознательно ощущал, что случилось что-то непоправимое. Нет, не так, — он сотворил что-то непоправимое. Словно сами собой руки потянулись и сжали плечи мужа, так, что на светлой коже наверняка останутся следы от пальцев, а губы непроизвольно шептали: — Очнись, очнись, ну пожалуйста, — но чуда не происходило, хотя где-то в глубине души князь и надеялся, что это всего лишь жестокий спектакль. Но нельзя же ТАК играть! Взгляд Милана по-прежнему оставался пустым и мутным, а тело расслабленным и покорным… «Покорным» — в голове князя цепочкой проносились события последнего месяца: указания, которые он давал Грино: «…Единственное, что мне нужно от него — это покорность», «…применяйте любые методы»… Бессмысленный взгляд, покорное тело. О чем он, черт возьми, думал, когда говорил это? И тут же спасительным маяком в сознании вспыхнули слова Грино: «Ты многого ещё не понял, князь, и мне нужно быть рядом, чтобы объяснить тебе это, когда придет время.» Бандит наверняка понимает, что творится с Миланом, он знает, как все вернуть, иначе бы просто-напросто не остался в замке, страшась возможной расправы. Эрже снова скользнул взглядом по лежащему на постели мужу. Черт возьми, как ему удавалось целый день не замечать, что муж не в порядке? Что своим поведением он напоминает куклу на шарнирах – в какую позу поставишь, так и будет стоять. Даже взгляд такой же пустой и стеклянный. Осёл, какой же он осёл! Князь дрожащими руками стал натягивать на Милана только что сорванную одежду. Он, конечно, мог бы приказать тому одеться самому. Но снова смотреть на то, как муж будет беспрекословно подчиняться, не меняя выражения лица, было выше сил Эрже. Наконец, когда князю удалось кое-как натянуть на Милана одежду, Эрже резко потянул мужа за руку, заставляя подняться с постели. Милан лишь послушно качнулся, а потом и встал на ноги. Буквально за несколько секунд Эрже протащил мужа по коридорам, что отделяли их спальню от комнаты, в которой остановился Грино, а затем вломился без стука. Впрочем, сейчас ему действительно было не до церемоний. Грино, как оказалось, не спал, а, сидя в высоком кресле, покачивал в руке бокал, наблюдая за игрой света в вине. Казалось, его отнюдь не удивило появление князя, главарь лишь лениво оторвал взгляд от напитка и поднял его на вошедшего Эрже. Что ни говори, а Грино действительно умел играть на публику, и вот такие сценки ему особо удавались. Создавалось ощущение, что сам воздух в комнате пропитался его ленивым превосходством, и, даже глядя на князя снизу вверх, ему удавалось смотреть свысока. Впрочем, на этот раз у его игры были неблагодарные зрители. Растрепанный князь с горящими глазами и бледным лицом, похоже, даже не заметил ничего, а Милан и вовсе не поднял взгляд от пола. — Ну что, Эрже, время пришло, как я и обещал, и ты явился ко мне требовать объяснений? – изящным движением поднимаясь на ноги, начал разговор бандит. Его голос звучал расслабленно и почти мягко, словно они с князем были старыми друзьями и в данный момент как раз собирались обсудить недавно прошедшие скачки. — Я не знаю, что ты сделал, но если, черт возьми… — начал было князь холодным тоном, не обращая внимания на слова Грино, но тут же был прерван. — Но-но-но, Эрже! – насмешливым голосом перебил главарь. – Каким тоном ты обращаешься к собственным гостям? Да и потом, прежде, чем обвинять в чем-либо меня, не стоило ли тебе припомнить условия той сделки, что мы заключили? Ты ведь помнишь их? — Да, я помню, речь шла о том, чтобы научить моего мужа покорности и послушанию, – напряженным тоном отозвался Эрже, понимая, что нападками и злостью он ничего не добьется, не хватало ещё, чтобы Грино и вовсе отказался ему что-либо объяснять. — Нет, дорогой мой князь, сформулируй ты свою просьбу именно так, и я бы ответил тебе: «Я не возьмусь за это задание, потому что научить покорности такого человека, как твой муж, мне не удастся. Такие как он, просто не могут быть сознательно покорными и послушными», но ты говорил абсолютно другие вещи. Тебе напомнить? Эрже лишь кивнул в ответ, а что ещё ему оставалось делать? Сейчас не время, чтобы показывать гордость или придираться к словам и тону Грино. — Ну вот, к примеру, одно из твоих требований: «через месяц он должен быть шелковым и слушаться любого моего приказа, даже не помышляя о неповиновении». А теперь оглянись на своего мужа и скажи, разве я хоть в чем-то нарушил наш уговор? Он не слушает приказов? Или помышляет о неповиновении? Нет, он тих и покорен. Чего и требовалось добиться, верно? Так в чем же твои претензии князь? — Разве ты сам не видишь?! – едва не срываясь на крик, воскликнул Эрже. – Да, он покорный, послушный, иногда даже слишком, и в этом ты не нарушил уговора, но он же словно кукла! В глазах пустота, он будто ничего не чувствует и не видит. Я не просил о таком! — Ты так уверен, князь? Мне напомнить тебе твои же слова? – голос Грино прозвучал резко, словно свист стального клинка. — Так слушай: «Единственное, что мне нужно от него — это покорность». Ты получил ровно то, чего хотел. В Милане не осталось ничего кроме покорности. Так чем же ты недоволен? — Я не хотел такого! Не хотел… — неожиданно голос князя словно сорвался, став гораздо тише и глуше. – Ты ведь все видел, Грино, с самого начала понимал, что то, что я говорю, лишь слова и не больше того. Тогда зачем? Почему не ткнул меня носом в мою глупость, неужели тебе так нужны были те деньги? Но я бы дал их тебе и так, только за то, что ты не стал бы превращать Милана вот в это… — князь неопределенно махнул рукой в сторону застывшего в дверном проеме мужа. Почти тут же тишину в комнате разрезал громогласный и злой смех Грино. — Мне было плевать на твои деньги, но какого черта я, по-твоему, должен был тебя останавливать? – Грино сделал несколько шагов по направлению к князю и, подойдя вплотную, встретился с ним взглядом. В глазах наемника играло какое-то нездоровое веселье, а губы словно сами собой расплылись в хищную улыбку. – Неужели ты думаешь, что меня называют самым жестоким наемником на материке просто так? Не скажу, чтобы ломать мальчишку было так уж весело… На самом деле, мне это не понравилось, но оно, в конце концов, стоило того, чтобы увидеть выражение твоего лица прямо сейчас. Эрже отшатнулся от Грино. Ещё секунду назад излучавший добродушие, сейчас наемник был похож на разозленного хищного зверя, готового кинуться и перегрызть глотку первому, кто встанет на его пути. И вот этому человеку он отдал Милана? Князь почувствовал, как по телу прошла волна холода. Никогда ещё за всю свою жизнь он не испытывал этого ощущения. Чувства, что совершил непоправимую ошибку, за которую никогда не сможешь сам себя простить. — Как все исправить? Любые деньги, титул, замок, все, что угодно, Грино, просто скажи, как мне все исправить, – голос князя звучал отстраненно, будто это и не он сейчас предлагал отдать все, что у него было в этой жизни, для того чтобы вернуть то самое драгоценное, что он потерял по собственной глупости. — А никак, — голос наемника прозвучал похоронным колоколом в голове князя, заставляя опуститься плечи и поникнуть голову, — Ты же знаешь, лекари сейчас могут излечить почти все болезни, лекари-маги, наверное, все, но никто из них не берется работать с человеческой душой и разумом. Ничего уже не изменишь, князь, ты обокрал сам себя, – на этот раз Грино не насмехался и не язвил. Сейчас это было уже ни к чему, достаточно было посмотреть на посеревшее лицо князя и в его полные боли глаза, чтобы понять, что тот не слышит ничего вокруг. Неожиданно князь повернулся спиной к наемнику и нетвердыми шагами двинулся к двери. Грино был почти уверен, что тот попытается уйти и уже шагнул было следом, когда увидел, как Эрже, поравнявшись со своим мужем, протянул к нему руки, обнимая и притягивая к себе в полном отчаяния жесте. Ещё несколько секунд они так и простояли: князь, с болезненной нежностью прижимавший к себе мужа, и Милан, покорно прильнувший к Эрже и положивший подбородок ему на плечо. Грино окинул их пристальным взглядом, а потом отвел глаза, не в силах больше наблюдать эту сцену. Один взгляд на них заставил сердце сжаться и похолодеть. Интересно, что бы чувствовал он сам, если бы сотворил нечто подобное с любимым человеком? И смог бы Виттэ простить его, окажись он на месте Милана?