***
Швецова рвалась к Кораблёву в больницу с первого же дня, но почему-то постоянно не складывалось. Страх за него, за его возможную будущую беспомощность, ощущение, что это всё произошло лишь по её вине, боязнь его обиды или озлобленности сплетались вместе с постоянной занятостью в горький клубок под именем «отговорка, чтобы не идти». Но всё поменял единственный звонок Василия Кузьмича, который прямо сказал Швецовой, что Лёнька полностью восстановился и лично уже трижды спрашивал, когда его проведает Маша. Оттягивать визит было не к чему. РУБОПовцы своих действительно никогда не бросали — палата Кораблёва была просторной, чистой и даже уютной. Но, на удивление Маши, обитатель этой палаты не мог этого лицезреть в данный момент, потому как активно прикидывался крепко спящим. Швецова даже и не попыталась его добудиться, поэтому решила воспользоваться выгодным положением и подыграть. Она поставила стул у изголовья его кровати, заглянула в расслабленное, с тенью лукавой улыбки лицо и на секунду задумалась. Сколько они знакомы? Года три… Тогда, промозглой зимой, к расследованию перестрелки очередных питерских «мафиози» подключились борцы с организованной преступностью. Маша знала практически всех, успев поработать с ними ещё до декретного, но новенький, перешедший из оперов убойного соседнего района, ярко выделялся на общем фоне. Стильно, если не франтово одетый, громко и насмешливо говорящий, фамильярный и остроумный до нетактичности, с феноменальной памятью на лица и фамилии и логикой преступника — Маша таких людей на их работе не понимала до раздражения. Но прошло каких-то полчаса общения и она уже не чувствовала ни горечи кофе, ни противной атмосферы странного бара, в который новый коллега затянул её, чтобы согреться после осмотра места происшествия. Швецова уже открыто смеялась в ответ, даже не замечая, что Лёня Кораблёв перешёл на «ты», а она абсолютно не против такого положения дел. Несколько последующих дел в связке с РУБОПом крепко-накрепко затянули их обоих в круговерть потребности общения друг с другом, так похожего на какой-то странный парный танец. Кораблёв для Маши так и оставался загадкой, она не понимала, что же в нём было такого, что иногда притягивало окружающих как магнитом. Она внимательно вглядывалась в черты лица. Да, безусловно, хорош собой, даже излишне нежен, с аккуратными пухлыми губами на зависть многим женщинам, пушистыми ресницами и красивейшего зелёного цвета глазами. Да, всегда идеально выбрит, отчего гладкая кожа, частый румянец на круглых щеках и бакенбарды вкупе с ровно приглаженными волосами делали его похожим на какого-то гусара. Да, слава о его «гусарских» победах и способностях вести дела с разными людьми шла впереди самого Кораблёва, но этого было недостаточно для того, чтобы давно замужняя Маша Швецова раз за разом смущалась под этим насмешливым взглядом и прощала ему любые двусмысленности в свой адрес. Или ей это только казалось… Уйдя в мир воспоминаний, Швецова даже не заметила, что расположилась не просто близко к Лёни, а, подперев щёку изящной ручкой, прямо нависла над его лицом, заняв немалую часть подушки. — Вот нет от Вас спасенья, Марья Сергеевна, честное слово, — Кораблёв медленно открыл глаза и от такой близости Маши онемел. Приятный шлейф парфюма, который уже минут 15 дурманил и пьянил Лёню безо всякого алкоголя, стал, казалось, в разы сильнее. Маша сама смутилась от ситуации, не сумела сразу убрать с губ мечтательную улыбку и оттого нервно сглотнула, а Кораблёв понял, что впустую зарекался больше никогда не жениться. — Хотел от Вас спрятаться на больничной койке, да Вы и тут нашли. — Здравствуй, Лёнечка, — с трудом разорвав нить взглядов, Маша села прямо, сомкнув руки на груди. — Хотелось бы, Мария Сергеевна, но с Вашими заданиями здоровья не напасёшься, — от внимания Лёни не ускользнуло то, как тень беспокойства легла на её лоб после этих слов, но останавливаться Кораблёв был не намерен, остро захотелось власти над Машей.– Я, признаюсь, даже подумывал, что Вы меня специально отправили к растяжке, чтоб больше я Вас не бесил. Вы же известны своим коварством! Признайтесь, обрадовались ведь, когда меня подорвали! А может это Вы комитетчиков подговорили меня туда спровадить? Кораблёв не до конца понимал, что его несёт. Точнее, заносит, унося прочь от Маши, на очаровательном личике которой уже сменяли друг друга обида, злость, разочарование. Лёня хотел выпустить контрольную едкую «шпильку», но Маша его опередила — не сумев выдохнуть, испуганно смотрела на него, даже не ощущая, как нижняя губа стала лихорадочно дрожать, а в уголках глаз заблестело. Кораблёв, которого женские слёзы всегда лишали воли, неожиданно осознал тяжесть ситуации — по глупости он расстроил и обидел свою Машу. Слишком много свободного времени на больничной койке дало свободу его фантазии — что беспросветно принципиальная и безнадёжно замужняя следователь Швецова — больше, чем просто флирт в его жизни, а эти ореховые глаза будут его сладкой мукой на долгие годы. До полнейшего фиаско был один шаг и сделать его Лёня позволить себе не мог… Когда Маша не оттолкнула его, а даже невесомо, но определенно положила свою голову на его плечо, Кораблёв понял, что его ранение этого стоило. Сквозь слёзы Швецова обзывала его дурачком, клялась, что хотела жаловаться на фсб-шников хоть самому президенту, очень испугалась за него, себя, Василия Кузьмича, а Лёня думал, что достаточно поплотнее сомкнуть руки на её спинке и откинуться назад на кровать — дело будет сделано и Маша никуда от него уже не денется. Но совершить задуманное Лёня не успел. Буквально за 10 секунд перед ним на стуле сидела прежняя Маша Швецова, как и Кораблёв такая же растерянная и не понимающая что делать дальше. — Кстати, этот Ваш мужик из кафе, Андрюша, вроде, Вы называли его., — как бы то ни было, Лёне Кораблёву надо было дальше общаться с ней. — Он — не мужик, он муж мой. А что — не одобряешь? — Маша продемонстрировала такую же милую улыбочку, как и майор. — Вот именно, не мужик он. Да, не одобряю, Вам бы кого-нибудь получше… — Кораблёв опять не понимал, чего заводит такой острый разговор. — Кого, Кораблёв? Может, тебя? — разговор этот Маше почему-то нравился, появлялась возможность отомстить доблестному борцу с организованной преступностью. — Нет-нет-нет! Куда там… Вам до меня, идеального, — и довольная ухмылка. — Лёня, я тебя ненавижу, — а глаза сияли. — Можно подумать, не верю ни единому Вашему слову, — опять приблизившись на опасное для них обоих расстояние. — Меня нельзя ненавидеть, жалеть надо, я теперь контуженный, бракованный, никому не нужный. — Ты мне нужен, — Лёне показалось, что уже прямо в его голове опять взорвалась граната…***
Наваждение от воспоминаний растворилось также молниеносно, как и пришло. Мария Сергеевна несколько раз зажмурилась, осознала купе, луну, занавески, сделала глубокий вдох и хотела уже провалиться в сон, но Кораблёв резко открыл глаза, присел и безо всяких следов сонливости спросил: — Чего не спите, Марья Сергеевна? — Да так, воспоминания… — Я же говорил Вам, сил надо набираться, отдыхать. — Не бурчи, Лёня, я знаю всё. — Да чего я вообще Вас перевоспитать пытаюсь? Вы большая девочка уже. И вообще, куда там… Вам до меня, идеального, — для важности Кораблёв стал усиленно взбивать подушку. — Лёня, а что тебе снилось сейчас? — Да так, гадости всякие, с работой связанные. — Понятно. Спокойной ночи, Лёнечка! — такой ответ Машу немного разочаровал. — Доброй ночи! — он повернулся на другой бок, чтобы только Швецова не увидела, как он искренне улыбался. Лёня только что во сне вспомнил, что он ей нужен.