Монотонно стучали колеса, как будто отбивали пульс. Свет луны пробирался в купе и Швецова пыталась поймать пылинки, вальсирующие в луче этого света. На нижней полке крепко спал Лёня, а Маше, выпросившей с ним обмен на верхнюю, было не до сна. Она любила наблюдать за дорогой через окно, это успокаивало, баюкало, как в колыбели, но сейчас отдохнуть не получалось. Усталость, безусловно, валила с ног – нагулявшись по столице до самого вечера, с переменным успехом прячась от дождя и прикупив несколько пакетов абсолютно ненужных вещей на память, Швецова вместо сна пыталась унять тревогу, прокравшуюся в сердце вместе с вопросами, которые сама себе и задавала. И основной из них, безусловно, – можно ли верить Михаилу Чванову? Как быть с его показаниями? Маше на секунду подумалось, что она попала в какие-то паучьи сети. Совсем молодой, но такой знающий, так глубоко сидящий в этом деле, помогающий Царицыну. Какие истинные роли у них в этом деле? Что под их масками? Вопросы, бесконечные вопросы…
Салон автомобиля Лёни был почти родным – сколько было проведено в нём Машей часов, но в такой тишине даже здесь ей было не уютно. Всю обратную дорогу в поезде Кораблёв был исключительно молчалив, молчал и сейчас, что определенно дополнительно тревожило Швецову – неужели он струсил и их беседы в купе растаяли с последним стуком колёс. Будет жаль, ведь тонкой змейкой в сердце уже пробралась надежда. Оставалось только ждать, ждать всю дорогу по пути к её дому.
Мимо их авто надрывно промчался экипаж ДПС, а проблесковые «скорой помощи» вдали означали одно – ДТП, а значит – пробка. Вот и поговорим. Молчание раскачивалось свинцовым маятником, Кораблёв нервно постукивал по торпеде. Всегда такой решительный на все действия, когда дело касалось Швецовой – он терял всякую хватку. Раньше один факт нахождения Маши в непосредственной близости отзывался тянущей грустью, почти болью где-то внутри. А сейчас, в свете прошедших событий... Почему она хочет всё поменять в их отношениях? Почему она согласна на это, сама, сама это проговорила? По одним глазам Кораблёв понял, что его маленькая смелая девочка действительно может отказаться от всего, если… Если он, старый трусливый дурак, наломает дров и сдаст назад, не найдёт в себе силы любить её в открытую, идти на риск потерять её навсегда. После внезапного для самого себя признания без самых важных слов – безусловно, женщине надо услышать именно их, но Маша никогда не была одной из всех – после его откровения, Швецова ответила так, как он даже и не надеялся в самых смелых мечтах. Безумица! Наверное, он тоже сошёл с ума, потому что отплатил ей за эти слова только так – целомудренно, почти воздушно. Надо было исправляться, доказывать на деле свои слова, показывать, что он хочет быть с ней.
– Я за тебя боялся очень сильно тогда… – Швецова облегченно вздохнула, когда услышала его голос, но не успела уточнить, Лёня продолжил. – Когда к Нателле тебя отвозил. Ты говорила, что она на тебя магнетически действует, энергетика у неё манящая. Я боялся за тебя.
–Дурачок. Ничего она со мной не сделала бы. – память моментально нарисовала картину вечернего Питера, дурманящего аромата благовоний в комнате, широкополой шляпы, острых скул и мундштука в изящных пальцах. Мороз прошёлся по спине, но виду не подала
– Она была жестокой убийцей и за отказ хваталась за ножницы.– у Лёни нервно ходил кадык.– И вообще, я ни одного мужика с тобой рядом не терпел и не мог смириться, а тут какая-то старуха посматривала так, как я не осмеливался,– легкая улыбка Кораблёва немного разрядила обстановку, Маша усмехнулась в ответ, посмотрела кокетливо, а Лёня неожиданно этот взгляд выдержал.
– Лёнечка,– такая форма имени, такая интонация, как будто теплой рукой по щеке погладила. – А для чего ты ездил к Царицыну в тюрьму? Что ты хотел у него узнать? – в ответ опять тишина, будто не слышал, только сильнее сжал губы и сосредоточился на дороге, через мгновения. – Не скажешь?
– Нет, не скажу…
– Почему?
– Тебе не понравится то, что я скажу, не хочу тебя расстраивать, – ответ явно не для вскрытия правды, сухой, равнодушный. И отвёл глаза, чтоб не видеть укора за обман во взгляде Маши.
– Ты хочешь меня обманывать и скрываешь что-то? Я думала, мы честны между собой. Если нет – останови машину и посмотри на меня. - в голосе лёд такой, что в салоне стало неуютно. Послушался, съехал к обочине, включил аварийники и только тогда осмелился посмотреть... Так и сидели несколько минут, повернувшись друг к другу, смотря в упор, а во взглядах – нежность, неуверенность, мольба. Не выдержав дуэли, Лёня сдаётся:
– Не хочу я тебя обманывать… – затравленно, тихо, по слогам проговаривает. – Ты меня воли лишаешь, знаешь ведь. Я встречался с Царицыным, чтобы сообщить ему, что Масловский вернулся в Россию и может захотеть проведать старых знакомых. Что не надо с ним контактировать, ведь тогда может в деле всплыть твоё имя. Предупреждал его, что надо молчать о тебе, доходчиво и понятно объяснял. – увидев, с каким неприкрытым ужасом Маша прикрыла свой рот ладонью, Лёня моментально осёкся, начал оправдываться. – Не я, это не я его убил, клянусь. Я его пальцем не тронул. Просто сказал, что из-под земли достану, если он о тебе кому-то скажет, в порошок сотру, если тебя обидит.
Пока Кораблёв объяснялся, сердце Маши легонько кольнуло от осознания того, как он самоотверженно её защищал.
– …он спокойно так ответил: «Всё слишком сложно, я и сам не знаю, что будет дальше». Это был не ответ, тогда я с него слово взял, что ты не пострадаешь. Договорились мы на определенных условиях. А уже на выходе Царицын мне сказал, что его адвоката зовут Михаил Александрович Чванов, наживку кинул – я и проглотил. И всё! Я ушёл. Просто ушёл! Клянусь!»
– Я верю тебе, Лёня! Поехали домой! – лёгкая уставшая улыбка и Кораблёв даёт по газам, пытаясь взять себя в руки и отогнать воспоминания о встрече с Царицыным.
Последний перекресток перед её домом преодолён, ещё 400 метров и они попрощаются до завтра, но Кораблёву совершенно не хочется расставаться. И тут, будто манна небесная, Маша сама предлагает подняться к ней домой и поесть, манит овощным супом, меняет голоса, подмигивает, легонько касается его плеча. Лёня деланно противится, хотя и очень хочет, готов был согласиться сразу, даже взбежать без лифта к Маше в квартиру, даже неся её на руках. Последняя мысль вызвала у Кораблёва мечтательный вздох и для поддержания хоть какого-то приличия и как окончательный довод, он выпалил:
– Не хорошо замужней женщине в отсутствии мужа чужих мужиков кормить, соседи сплетничать будут, – и ждал реакции, которая в момент и последовала.
–Ты никогда не был для меня чужим. – с какой-то всепонимающей, мягкой улыбкой, странным взглядом, а у Лёни опять пропал дар речи. Она снова начинала вести в их танце, надо перехватывать, но как это чертовски сложно.
– Вы издеваетесь? – и смотрит пристально, серьёзно, чтобы тоже смутить её немного – это шаг вперёд в танце. Маша отступает, пытается отшутиться, сбить градус:
– Я серьёзно, Лёня, у тебя что-то в холодильнике есть?
– Есть, как у любого холостяка – кошачий корм и чёрствый хлеб, – чистейшая правда и, к тому же, Кораблёв действительно был голоден.
– Лёня, Лёня… – за заботой в голосе звучит и напряжение, они оба играют на пределах нервов. – Неисправимый ты мой! – вылетело случайно, но Лёня быстро делает свой очередной шаг в их танце:
– Твой, конечно, твой. – Швецова мягко улыбается, а Кораблёв понимает, что отдельно, безумно влюблён и в её улыбку.
– Значит, не пойдёшь ко мне?
- Не пойду!
– Боишься за мою репутацию? - наверное, это будет наклон в их танце, Лёня тяжело вздыхает и решается признаться, почему не особо любил бывать у неё.
– Боюсь, что так и не смогу уйти из твоего дома…– видит Бог, она ждала примерно такого ответа, потому что сразу же спрашивает:
–А захотел бы уйти? – у него тоже всегда был готов ответ на этот вопрос, выпаливает без пауз:
– Нет, не захотел бы, никогда. Если бы ты мне позволила остаться у тебя, однажды, навсегда остаться, если бы ты рискнула связаться со старым, контуженным опером из коммуналки. Одно твоё слово и всё. Определенное и тогда я бы…
– Остановись! – громом прозвучало тихое, почти беззвучное. Отчётливо Лене подумалось, что его опять контузило, оглушило – разочарован, шокирован… Она его не принимает… Она не хочет даже слышать… Однако, нашёл в себе силы ответить, но будто не замечал никого вокруг, говорил уже только себе:
– Я так и знал… Нет значит нет… Но как быть дальше…
От невесомого прикосновения и нежного тона голоса Маши становится моментально жарко, но потом снова бросает в холод:
– Ты меня не понял, останови автомобиль, пожалуйста. – она просит мягко, без страха, а Лёня зол как сто чертей, на себя зол. Бьёт по тормозам.
– Уйдёшь от меня? Обиделась? – даже не смотрит на неё, хотя очень хотелось бы увидеть её реакцию. Внутренне готов навечно заблокировать двери – только чтобы Маша не ушла, но очередное её па в их танце полностью выбивает землю из-под ног. Ему ещё невдомёк, что буквально только что Швецова приняла для себя судьбоносное решение – безрассудное, безумное, но очень правильное – дать ему шанс. Маша тоже устала от безответности.
– За 20 лет ни разу не обижалась по-настоящему и не уходила, и сейчас, тем более, не уйду. Значит так. Раз ты не хочешь заходить в мой дом. Пока что. Но я уверенна, что ты когда-нибудь туда придёшь, сможешь спокойно зайти. – будто лукавая Гелла вселилась в Швецову и смотрит, улыбаясь маняще. Лёня снова забывает, как дышать. – А пока что я даже без приглашения хозяина приду сейчас к тебе домой и приготовлю ужин на нас двоих, на твоей кухне.
Ошеломлённый, не знает, что сказать, как понимать, что на Машу нашло.
– Зачем? – единственное, на что оказался способен.
– Я хочу о тебе позаботиться, накормить, поужинать вместе с тобой. – Маша говорит это абсолютно обыденно, что немного отрезвляет Лёню. Она это делала часто раньше – заботилась о нём, почему же сейчас это так его шокирует? Да потому что – он сам себе отдавал в этом отчёт – они сейчас мчат рука об руку на предельных скоростях вперёд, а впереди пока что стена неизвестности, но они-то её преодолеют вдвоём, Лёня в этом уверен.
- Сумасшедшая. – полилось бархатным восторгом, Маша усмехнулась, хоть и удивлялась своей решительности. Но знала, что этого хотела, и это было правильно.
– Как и ты. Пойдём в супермаркет сходим, продуктов возьмём, а потом к тебе. – и не дожидаясь открытия двери Лёней, Швецова сама первая выскочила из салона. Кораблёв немного замешкался – последняя фраза обласкала его слух, пробудила фантазию.
***
Ходить рядом с Машей между рядами было нелегко: надо было толкать вперёд неповоротливую тележку, стараться не спотыкаться на ровном месте и не отпускать её, ведя под руку. Швецова шустро носилась между полками и холодильниками, неизменно возвращаясь к Лёне, снова обвивая его плечо своей рукой и успев бросить в тележку очередной товар. Понять, что она выбирает, Кораблёв был не в состоянии – его сознание затуманивала навязчивая музыка фоном, манящий аромат свежей выпечки и ясное, определенное понимание того, что они сейчас выглядят как влюбленная пара, как настоящая семья. Что другие покупатели точно видят, что они – вместе. И эта милая болтовня и кокетливые улыбки Маши при обсуждении того, что она будет готовить – да он от счастья половины и не услышал вообще-то – только убеждали в этом весь мир вокруг.
Не растеряв своей решительности, Маша готова была выйти из авто Лёни, едва он заглушил двигатель. Её бы не остановило даже то, что домашнего адреса, куда идти – она не знала. Хорошая она подруга и коллега, никогда не интересовалась… Будто услышав её мысли, Лёня задумчиво проговорил:
– Это парадное, первый этаж, комната 17, а кухня – налево до конца коридора. Там никого не будет, я до конца недели один на всю коммуналку.
Восприняв последнее как двусмысленность, Маша насмешливо улыбнулась, а Лёня поспешил оправдаться:
– Я не об этом! Хотя,.. – и подмигнул. – Может, ты одумаешься? После моих признаний, это может быть опасно для нас.
– Ты же сам сказал, что я сумасшедшая. А ещё я отчаянная и смелая. Я бандосов и авторитетов не боялась, а что – милого и мягкого Кораблёва испугаюсь? Нет, не на ту напал.– стальной, но нежный тон голоса Маши убаюкивал.
***
Ожидаемо чисто было на кухоньке и в комнате Лёни – чувствовалось, что он хороший и внимательный хозяин – скромно, аккуратно, небогато, но и без единой пылинки, всё на своих местах. Со светлой грустью Маше вспомнилось, как когда-то Кораблёв вроде и сквозь смех вспоминал историю о визите всем отделом в дом своего погибшего сослуживца. И на протяжении всех поминок его удивительным образом угнетал не траур и скорбь, а бардак и грязь в комнате. То ли он был таким вредным и нудным, то ли излишне впечатлительным, но теперь всегда выезжая из дома, Кораблёв оставлял в своём жилище исключительный порядок – чтоб пришедшие на его похороны друзья не решили, что он – свинья. Швецовой стало грустно – значит и сейчас допускал мысль, что может не вернуться из Москвы.
Работа на кухне закипела. На удивление всё нужное для приготовления быстро нашлось, и у рабочего стола Маша чувствовала себя вполне комфортно. В голове промелькнула крамольная мысль – «как дома» – но была сразу прогнана прочь. Когда же в последний раз ей удавалось так спокойно что-нибудь приготовить – комплексно, по-крупному, а не в форме закуски или перекуса? Последние годы готовил в семье только Дима, а уезжая надолго, плотно забивал холодильник и морозильную камеру полуфабрикатами, чтобы только его Маша не голодала и не тратила редкие часы отдыха на стояние у плиты. Определенно, это было проявление большой заботы, но… Маша ведь когда-то умела и любила готовить – ещё на заре семейной жизни с Андреем, не выжженная тяжелой работой и их семейными скандалами и сценами ревности. Кулинария приносила ей тогда эмоциональную разрядку и хороший отдых, давала возможность взять себя в руки.
…А руки её всё помнили, летали над досточками и кастрюлями весенними птичками. Как завороженный, за этим полётом наблюдал Лёня. Он беззвучно сидел за маленьким обеденным столом, не сводя глаз с идеально ровной спины Маши и никак не мог отделаться от мысли, что безудержно хочется развязать кокетливый узелок из завязок на фартуке, перетягивающем тонкую талию. Не почувствовать этого взгляда было невозможно – Швецова грелась под ним, как бы невзначай иногда поводила плечами, а в результате до её слуха долетал очередной громкий вздох. Когда Кораблёв кошачьими шагами приблизился к рабочему столу и встал рядом, Маша отложила нож в сторону – в зёленых глазах Лёни бесились золотые огоньки, он что-то задумал.
– Я же говорил, что Марии Сергеевне фартучек идёт больше, чем мундирчик.– смеётся, хитрит Кораблёв, а глаза серьёзные, грустные.
– А ещё ты говорил, что была бы твоя воля – ты бы меня с кухни не выпускал. Хам!
– Да, сбылась мечта – Швецова у меня на кухне! – и, оправдывая наименование себя хамом, немытыми руками полез в миску с натертым сыром, получил легкий хлопок полотенцем и с чувством удовлетворения вернулся на своё место. И уже оттуда чётко и громко сказал: «Люблю!». От неожиданности Маша резко повернулась, уронив что-то на пол, даже не заметила что именно, и встретилась взглядом с Лёней, в упор смотревшим на неё уверенным, открытым, восторженным – влюбленным взглядом. Настойчивее, чем до этого повторил: «Люблю… Смотреть, когда кто-то готовит» и снова замолк. Проглотив комок разочарования, стоявший в горле, Швецова продолжила нарезать соломкой мясо, рискуя его искрошить.
Уже как несколько часов тянулись несколько минут, проведенные в молчании. Нахлынувшая обида улетучилась почти мгновенно, оставив мысль об одной сладкой мести, а в остальном Маша давно уже думала об их деле. Кораблёв всё боялся пошевелиться, чтобы случайно опять не совершить ошибку. Даже специально затаивал дыхание, отлично зная, что она полностью внимательна к нему, обязательно обернётся и тогда Лёня узнает, насколько плачевно его положение. Неудачная, крайне идиотская шутка – шутить с ней, говоря «люблю».
– Лёнечка! – голосок– чистейший мёд, но рано радоваться, ведь неизвестно, что последует потом.
– Что? – не в насмешку, но получилось с такой же елейной интонацией. Она же плавно поворачивается и, сложив руки на груди, смотрит бездонными своими глазищами, часто-часто моргающими, улыбается уголками губ и Кораблёв уже готов выполнить любую просьбу.
–Лёнечка, перегони, пожалуйста сюда моё авто с парковки Следкома. Я бы сама, но не могу отойти, бульон уже кипит…
Кораблёв отчетливо понимал, что это обычный капкан, но всё равно попался:
–Нет, Маша. Зачем? Я тебя отвезу сегодня домой, а завтра – привезу на работу. Договаривались ведь. Глупости какие-то, зачем машину впустую гонять.
– Нет, Лёня, не будет так. Я не хочу, чтоб ты меня возил, не надо. А тебе не всё ли равно, как я буду передвигаться – сама серьёзность стала госпожа следователь, а Кораблёв просто вскипел:
– Как это не надо? Надо, так и будет. Мне это важно знать, что ты в целости и сохранности доехала. Мне не всё равно на тебя абсолютно, всё о тебе для меня важно. Мне нравится тебя возить, мне это удобно, мне это приятно, я все годы это делал. А ты никогда не говорила, что тебе я не подхожу как водитель. Или не так?
– Так, но перегони всё же. Я своим ходом поеду. – Маша играла в наивность и будто и не слышала тирады Кораблёва.
– Нет, я сказал, не буду. Не лишай меня этого счастья… – упавшим голосом.
– Хорошо! А так? – плавно покачиваясь, подходит к разгоряченному спором Лене, становится напротив, медленно кладёт на его плечи свои тёплые ладони, сжимает, неспешно поглаживает и пока он, завороженный, следит за её движениями невесомо и воздушно целует в щеку.– А так съездишь?
Приходить в себя Кораблёву нелегко – в мире, где Маша его поцеловала сплошной рай – но другого выбора нет. Кожа от прикосновения её губ горела огнём, хотелось прижать её к себе, показать, насколько сам горит изнутри все эти годы. Но она уже отошла назад и смотрит пристально, Лёня мучительно сглатывает, прокашливается и находит в себе силы заговорить:
– Так я съезжу…Сейчас же собираюсь. – абсолютная растерянность Кораблёва Машу и умиляла, и смешила, но она сдерживалась, чтобы его не задеть. Слово сдержал – действительно уже через несколько минут беспокойно топтался в коридоре, ожидая, когда Швецова вынесет ему ключи от своего автомобиля. И, конечно же, воспользовался моментом – ощутил тепло её рук, поняв, что она тоже немало взволнованна и потому отводит от него взгляд. Нет, так Кораблёву не годится, он не терпит таких недосказанностей.
– Маша… – зовёт негромко, как-то осипши.
– У? – сразу же отзывается, смотрит удивленно и плохо, плохо играет, прикидывается, что не затевала никакой хитрости против него. Руки скрестила на груди – защитная поза.
– Маша, зачем тебе машина сегодня? Ты ведь специально это…– и не успевает договорить, его прерывают.
– Масло поменять. Хотела в автосервис вечером заехать, оставить у них на диагностику, на несколько дней. Ты же сам сказал, что будешь меня подвозить, – отвратительнейшая лгунья, интонация голоса выдаёт её с потрохами. Не выдержав такой наглости, Лёня резко подаётся вперёд, успев выставить руку – Швецова оказывается неплотно зажатой между Кораблёвым и стеной. В противовес её, голос Лёни – концентрированная правда, кристальная и звенящая эмоция:
– Что же ты со мной в игры постоянно играешь? Я ведь не отступлю уже, выдержу всё, а распалять меня не надо. И так горю!
Входная дверь истерично хлопнула, закрывшись.
