***
На окно в спальне опустила тяжёлую штору, полностью погасила весь свет в квартире, поставила телефон на «без звука». Но потом, опомнившись, что кое-кто может захотеть услышать её перед сном и не желая, чтобы он лишний раз беспокоился, быстро настрочила Лёне: «Я уже сплю. У меня всё нормально, хочу набраться сил. Телефон отключу. Спокойной ночи». Ответ пришёл, как показалось, раньше, чем её адресат вообще получил послание: «Отдыхай, доброй ночи». И недвусмысленный смайлик в конце — горящее сердечко. То ли от усталости, то ли уже привыкнув, даже не стала возмущаться, восприняв как новую приятную данность и — страшно и стыдно признаться — поборолась внутри себя с позывом ответить в сообщении примерно такой же эмоцией. Чтобы не наломать дров сразу же отключила телефон и блаженно-облегченно провалилась в сон, ускользающим сознанием успев ухватить, что вот это ощущение расслабления на мягких простынях лучше стократ любых удовольствий в жизни. Но отдаленный звук ключа в замке, показавшийся колокольным звоном в степи, моментально привел Машу в чувства, заставив безо всякого желания разомкнуть уже потяжелевшие веки и включить лампу. Тяжелая дробь шагов и перед ней оказывается Дима — тайно вернулся, даже не снял верхней одежды и обуви, явно хотел застать врасплох, взгляд острее бритвы, ни тени того Луганского, что знала. Как в замедленной съёмке из внутреннего кармана пиджака достаёт что-то — пистолет, это точно пистолет. В порыве Швецова пытается потянуться за телефоном, но из-за оторопи не может и пошевелиться и, к тому же, понимает, что впустую — сама ведь отключила и пока смартфон включится — потеряются драгоценные секунды. Вместо этого находит в себе силы до боли сжать кулаки, ногтями впиваясь в ладони, чтобы разбудить себя. А Луганский скалится загнанным зверем — явно не ожидал того, что его обнаружат, но не теряет решительности, чего не скажешь о Маше. Та — сплошной комок непонимания и разобщённости мыслей, которые пытается собрать вместе, но абсолютно безрезультатно. Уже слабой лучиной догорает надежда, что Дима не причинит ей вреда и он, как подтверждение, перестаёт плотоядно смотреть на Машу (а она-то была уже в одном ночном пеньюарчике, хоть и законный муж, но не по себе) и быстро обходит их кровать, рывком берет резной стул, садится на него наоборот, расположившись напротив Швецовой, но уже даже взгляда не бросает на неё, всего лишь опустив оружие вниз. Зато внимательно изучает комнату вокруг, будто планирует что-то. От страха у Маши раскалывается голова и подступают слёзы, хочется громко закричать, всё-таки разбудить себя от страшного сна, но она уже не спит. Коварная память пазлом собирает образы, которые должны были насторожить ещё давно, сам Дима ведь ей говорил и демонстрировал это: он умеет управляться с оружием, может направлять его на другого человека; когда-то он был военным, наёмником по всей видимости; он никогда не рассказывал о том, как пришёл в бизнес, где нашёл средства для его основания; всё же он был знаком с Колобановым до их брака; он — выдержанный, может держать себя в руках и совершенно не имеет коммерческой хватки; он — непонятен и до сих пор ею не разгадан и вполне мог иметь дополнительный заработок. Или даже это могло быть для Димы основной работой, а бизнес — удачная маскировка, также как и скоропалительный брак со следователем прокуратуры, как вариант легализации себя в обществе. В другой бы ситуации Швецова рассмеялась от самой мысли, что её плюшевый и бесхребетный Луганский — киллер, наёмный убийца и сейчас, видимо, он выполняет заказ от Масловского на её устранение. Но она верит своим глазам и ушам и потому чётко осознает происходящее… Взгляд Луганского снова останавливается на Маше, взгляд пустой, будто невидящий, видимо, в душу прокралось сомнение. Но один рывок — и моментально встаёт на ноги, поднимает правую руку, без сожаления взводит курок и всё же решается поговорить: «Я соврал тебе, Маша, когда говорил, что тебе не хватит ума, твоя беда, что ты слишком много и быстро всё понимаешь. Так что — не обессудь, я всегда позволял тебе выполнять твою работу, поэтому я выполню сейчас свою. Давай по классике жанра: «Привет тебе, Машенька, от Павла Вадимовича Масловского!» Тихий щелчок, вспышка и свист — даже за два десятилетия невозможно привыкнуть к этому звуку, рефлекторно затаивает дыхание и зажмуривается, ожидая огненного жжения в груди или каменного удара в голову, но вместо этого — тишина, темнота, только мерно тикают часы на прикроватной тумбочке. Просто у неё были закрыты глаза, а если взглянуть на циферблат, то становится ясно, что поспала лишь пятнадцать минут, а это всё был страшный сон, обычный кошмар, игры уставшего разума. Но, на всякий случай, смартфон все же включила — береженного Бог бережёт. И почти сразу получила входящий звонок, голос сонный, но встревоженный: — Что случилось, Маша? — Ничего. Просто включила смартфон… — скрыть волнение удавалось плохо. — Мне пришло сообщение, что ты опять на связи. Успел испугаться, кто его включил, раз ты уже спишь… — Я включила. А ты мне звонил, что ли, после моего сообщения? Зачем? На другом конце заметно замялись, вроде хмыкнули: — Хотел словами лично повторить смайлик с сердечком. Такая наглость окрасила щеки Маши в смущенный румянец, но как же это было приятно. — Лёня-Лёня!.. Всё хорошо у меня. Просто кошмар приснился. Что убивают меня, прямо здесь, в спальне. Похоже так на жизнь, реалистично, испугалась… — голос дрогнул, выдав её волнение. А если бы Маша решилась вслух произнести, кого увидела своим убийцей, то разрыдалась бы прямо в трубку. — Хочешь, я приеду к тебе прямо сейчас? — вопрос, как гром среди ясного неба для обоих. Даже не раздумывая, Маше хотелось прокричать: «Да!», чтоб через полчаса уткнуться в его теплую грудь, слушать его успокаивающее мурлыканье и чувствовать его неизменную дрожь в пальцах, когда он прикасается к ней. Но… Лёня всем святым готов был молиться, чтоб ему разрешилось сейчас прижать её к себе и греть, греть её холодные пальцы, невзначай, в рамках дружеской поддержки позволить себе больше, случайно. Опять молчание и неловкость расставляло точки над «i»… Надо прекращать… –Да, понимаю, глупость сморозил. Это… Это опасно… мне приезжать к тебе сейчас. –Именно, — смущение не покидает Машу, но и дарит определенную уверенность, будто ещё один рубикон пройден. — Спасибо, что ты есть в моей жизни! Ты очень много для меня значишь, больше чем все остальные, вместе взятые… Тишина в ответ, лишь тяжелое дыхание и потом — низким шепотом: –Скучаю по тебе, очень сильно… — и бессильные гудки. В истерике телефон Маши летит на соседнюю подушку, сама в отчаянии падает рядом и отчётливо ощущает, будто Дима всё же выстрелил в её голову.***
Рабочий день у неё начинается с восьми утра и Швецова работает, работает как никогда, с остервенелым упорством, будто боится чего-то не успеть, хватается за сотни дел одновременно, ни одно так и не сумев окончить за тот час, что остаётся до приезда Лёни. Он же появляется строго под удары точного времени и одного взгляда хватает Маше, чтоб унять тревогу. Сейчас Кораблёв — сосредоточение спокойствия и уверенности, абсолютной серьёзности без намёка на шутки, говорит чётко, инструктирует, но трудно не заметить, что глаз на Швецову не поднимает, находя более интересным интерьер её кабинета. А Маше этого не хватает, тепла лишена, поэтому стоит излишне близко к нему, когда Лёня подцепляет к её пиджаку камеру и прослушку, и пытается поймать в силки его взгляд, но многие годы тренировки для Кораблёва не прошли даром — уворачивается. И лишь простое прикосновение к её плечу — падают редуты, уходит вся его деловитость — серым туманом тревоги и заботы светятся глаза Кораблёва: — Ты же обещала мне бронник надеть на себя. Я свой надел. Ты обещала мне! — голос у майора спокойный, уверенный, не терпящий возражений. Но и в мыслях у Маши не было спорить, заворожено слушая эту напористость. Подумать только — ею командуют, а она подчиняется, пропала, стало быть. — Сейчас надену. Только выйди, под одежду хочу… Так надежнее ведь, когда незаметно…– голос старшего следователя Швецову подводит, дрожит. Она и сама не понимает, что с ней, почему подчиняется, почему так волнуется, почему единственно верным считает делать только то, что говорит ей Кораблёв… –Да, конечно. — и дверь в мгновение ока закрывается с внешней стороны, выпуская в коридор Лёню. Маше требуется не более двух минут, чтобы подцепить броню, но всё это время взрослый и солидный майор полиции малодушно и совсем по-мальчишески борется с позывом поподглядывать в узкую щель двери, надеясь увидеть для себя что-то новое и интересное. И лишь просьба вернуться в кабинет останавливает едва не разыгравшуюся фантазию. Вернувшийся Кораблёв, немного остыв, снова готов говорить о деле — из кармана пиджака достаёт лист со схемой посёлка, где обосновался Масловский. На бумаге уже проделана большая работа: стоят галочки, как места, где они оставят свои авто, чтоб не попасть под видеокамеры; проведены линии — каким путём и куда будет заходить Швецова; крестики — запасные выходы с участка, плотно прилегающего к небольшой лесопосадке; написано отдельно где и во сколько проходит ближайший маршрут местных ППС возле участка Масловского. На удивление Маши Кораблёв лишь смущенно поводит плечами: «Не успел я группу захвата запросить. Это ещё и не следственное мероприятие… Парни бы просто в бусике мариновались час или два… Просто не дали бы группу, тем более в такой короткий срок. А тут я с местными связался, мотнулся к ним, поговорил с ребятами и они обещали без шума и пыли почаще там появляться. Если они понадобятся… Если я не смогу сам тебя защитить и вытащить оттуда…» Последнюю фразу Лёня проговорил едва слышно, будто немного сдвинув в сторону камень, лежавший на сердце последнее время и взглянул в упор на Машу. Что только она не увидела в этом взгляде: и просьбу простить, если что-то пойдёт не так, и желание вообще её никуда не пускать и всеобъемлющую заботу о любом её действии. — Лёнечка! Всё будет хорошо у нас, — от переполнивших ответных чувств у Швецовой защипало глаза, она сжала своей ладонью и без того напряженный кулак Кораблёва, лежащий на столе, и невесомо пробежалась дрожащими пальчиками по побелевшим костяшкам. А потом почему-то снова и снова повторило это действие. Тяжело выдохнув, Лёня прикрыл глаза и явно получал удовольствие. Поняв, что вот-вот оба могут потерять контроль, Маша попыталась убрать свою руку, но не сумела — Кораблёв резко распахнул веки, сверкнул почти черными, во весь глаз, зрачками и другой рукой, резче, чем требовалось, притянул её пальцы к своим губам, запечатлев медленный поцелуй. Не выпуская её, смотрел неморгающим взглядом и обдавал тяжелым горячим дыханием через плотно сомкнутые губы. Каждый его выдох током пронзал пальцы Маши, проникал под кожу, доходил до мозга, пульсируя почти чёткой, неизменной, назойливой, запретной мыслью — не ехать ни к какому Масловскому, а с этим мужчиной, сидящем напротив неё, отправив всё к черту, прямо сейчас поехать совсем в другое место, чтобы уже там… Но тут Кораблёв ещё более нежнее поцеловав пальцы, разомкнул хватку и осипши проговорил: «Поехали, а то опоздаем…» Пелена наваждения быстро спала с обоих, вернув мысли к работе и буквально через две минуты кабинет Швецовой опустел.***
На часах — без пяти десять и последние 12 минут два автомобиля — Рено и Тойота — припаркованы к противоположным обочинам дороги, между ними достаточное расстояние — метров двадцать. Всё выглядит, будто они случайно здесь остановились в одно и то же время. К тому же, слева и справа от дороги строят новые дома и водители могут просто ждать кого-то из этих домов или быть новыми хозяевами. Случайные, случайные люди, незапланированная встреча незнакомцев. А в салонах разговор по телефону: — Может, не пойдёшь? — Ты спрашиваешь это у меня уже в третий раз. Надо! — Я не хочу, чтобы ты шла туда. Боюсь за тебя. Ты можешь не выйти. — Хорошо, иди вместе со мной! — Маша… — Ты великолепно знаешь, что если ты пойдёшь со мной, то мне ничего не скажут. Это его условие. Там будет сделка, связанная с Димой. Масловский — не дурак, чтобы привлекать свидетелей. — Все преступники дураки… — А мы? — Всегда ими были. Я, так это точно, уже больше 20 лет такой дурак, беспросветный и непростительный. В ответ от неё — тишина, понимающий вздох. — Только не молчи. — Не знаю, что сказать. Ты не дурак. Меня всегда поражал твой интеллект. — Нет, я трусливый дурак. — Лёня! Я тебя прошу, прекрати так себя называть. — Никогда не мог отказать тебе, когда ты просила… Пора, время уже… Если там что-то случится, дай знать. –А разве ты не будешь меня слушать? Сам не поймешь? — Буду, конечно, и пойму… Но неуверен, что ты хотела бы, чтобы я всё услышал. И, к тому же, техника может подвести. Как мне объяснили, она — для записи, а не передачи. Так что… Я очень надеюсь… — Хорошо, если что — я попытаюсь дать знак… — Я буду тебя ждать… — Я знаю! Спасибо, Леня! Я тебя… Ты мне очень дорог… — Я тебя тоже… В ответ — гудки, нет реакции, но Кораблёв увидел, с каким отчаянием и силой она закрыла дверцу автомобиля, выходя на улицу. Уже самому себе добавив: «Я всегда буду тебя ждать» Неожиданно Швецова обернулась, взглянув на его авто. В порыве Кораблёв поднял руку. Она кивнула в ответ и смахнула что-то из-под глаз.***
Не было абсолютно никакого желания, что большая редкость для Швецовой, обращать внимание на всякие мелочи и подробности — ни на убранство дома, ни на присутствующих в нём, ни на их попытки заговорить. Был Павел Масловский, к которому она шла на встречу, а остальное — не важно. Ни охранники сурового вида, ни щебечущая секретарь не смогли перегородить ей путь по коридору даже для осмотра и только когда перед самой дверью кабинета, покачнувшись, встал Рыбник — Маша остановилась: — Павел тебя ждёт! — и отвёл глаза в сторону. — Я уже захожу. Вот теперь можно и осмотреться: кабинет просторный, светлый, на первом этаже, окна — два выходят во двор, три других — на улицу, просматривается из них вся дорога, пролесок и соседние дома. Быстро сориентировавшись, Маша сделала несколько шагов в сторону — нет, их авто ни каким образом отсюда не увидеть, это хорошо. Масловский будто не заметил даже её хождения, уже успев поприветствовать и даже сделать несколько комплиментов. Но Швецовой они были явно не нужны, она без приглашения села на ближайшее к рабочему столу кресло, гордо вздернула носик и достала протокол допроса: — Начнём работать, Павел Вадимович? Представьте мне документ, удостоверяющий Вашу личность, мне необходимы Ваши паспортные данные. –Ну что Вы, Мария Сергеевна, право-дело, сразу к работе! Может, всё же, сначала поговорим? Тем более, Вы же помните, у меня для Вас есть предложение личное. Может и не понадобится Ваш допрос. Швецова не успела согласиться, как Павел приказал секретарю подать зеленый чай с лимоном (знал, как будто, что это любимый сорт Маши) и небольшие закуски. — Хорошо, пока что Ваша взяла — терпкий цитрусовый аромат немного сбил градус серьёзности Маши. — Давайте поговорим по душам, Павел. И кокетливо улыбнувшись, села поближе, чтобы звук на записи был громче и четче. — Вот это другое дело! — лицо Павла Вадимовича даже просветлело. — Раз Вы сменили гнев на милость, то я тоже готов пойти на уступки определённого вида. Вы можете задать мне несколько вопросов о событиях тех времен, не сегодняшних, и я отвечу правду, клянусь. И сразу предвосхищая Ваш вопрос — последствий от моих откровений не боюсь, ведь срок давности по тем событиям уже прошёл. Его слова были убедительны, но веры в честность этого человека в душе у Маши почти не было. Однако рискнуть стоило, выудить хотя бы что-то полезное, проливающее свет и проясняющее. — Спасибо! Надеюсь на Вашу порядочность и спрошу только о двух вещах. — само кокетство и любезность Мария Сергеевна, так что даже противно стало. — Первое: как Вы отблагодарили Николая за помощь Вам? Его освобождение было спектаклем, что можно «замять» любое дело, даже 5 разбоев — а это ведь пожизненное. Такая тайна Вас объединила, надо вместе держаться. Иначе Николай мог захотеть «слить» Вас или хотя бы попытаться подпортить репутацию. — Верно, мог! Не беспокойтесь, я не обидел Вашего однокашника. Буду честен, как и обещал. Перед отъездом за границу я передал Николаю некоторые полномочия. С собой я его не позвал, это было рискованно и заметно для определённых моих знакомых, Николай остался в России. Знаете ли, я из тех людей, кто даёт друзьям не рыбу, а удку. Вот и сейчас — я помог, конечно, не сам, но помог вычеркнуть судимость из биографии и позже открыть адвокатскую практику. Кстати, Коля оказался очень неплохим адвокатом — в меру честным, но достаточно и принципиальным. Поэтому и указание моё Николай выполнял прекрасно — следить за тишиной в этом деле и за тем сотрудником МВД, который сидел за убийство Трубецкого. Я абсолютно не заинтересован, чтобы это дело имело дальнейший ход. Поэтому было важно, чтоб убийца Трубецкого не вышел раньше, а если бы это и произошло, то не болтал много. А так — не обижал я Колю никогда, дал работу, деньги подкидывал и ещё тогда, перед отъездом, заложил строительство этого дома, записав его половину на него. Так что, я считаю, мы в расчёте с ним. Слабо Маше верилось в доброту и щедрость Павла, он явно умалчивал о поручениях, которые мог дополнительно передавать Николаю. Дельцы такого пошиба не ограничиваются единственной сделкой в одном поле, им интересны другие объёмы. Явно, явно не договаривает Павел Вадимович, но пытаться выудить ещё что-то по этому вопросу, Маша была уверенна, не удастся, поэтому надо было досконально обрабатывать имеющуюся информацию. Не похоже было, чтоб Павел ей сейчас хоть в чем-то врал. — Интересно Вы рассказываете, но непонятно мне — почему Вы вернулись, если не хотели дальнейшего хода этому делу. Вы же знаете — у старых грехов длинные тени. И стоило Вам снова появиться — заговорили даже покойники. — последние слова Маши загнали Масловского в угол, на какие-то секунды он даже побледнел, но потом опомнившись, нервно засмеялся. — Знаете ли, ностальгия замучила. По ночам ромашки стали сниться, поля до горизонта, парное молоко. А тюльпаны я ненавижу, и мельницы ветряные. А они у них повсюду! — паясничал, издевался… — А Вы патриот… — Конечно! Люблю я, знаете ли, местное всё, домики в деревнях, акции наших, родных заводов, землю на нашем побережье, к тому же, рубль местный на счетах душу греет. — И зачем Вы ломаете эту комедию? Обещали ведь правду говорить, — стыдить было глупо, но можно было попытаться. — Ладно, Ваша правда! Коля сказал, что к убийце Трубецкого повадился новый адвокат. Говорят долго, не ясно о чём, к тому же, стали дергать информацию обо мне, девчонка какая-то нарисовалась. А тут у меня дело в Питере наметилось как раз, тоже из тех времён. Вот и захотел убить сразу двух зайцев… — Можете и не называть мне фамилии этих зайцев, я знаю. — надо кольнуть в ответ этого позёра. — Мар-и-и-ия Сергеевна, — нараспев отвечает Масловский, — что за грязная провокация, не достойная Вашего следовательского опыта. Разве можно так уточнять что-то? Стыдно! Стыдно! Но, так уж и быть, я сегодня в хорошем настроении и, к тому же, мне действительно приятно с Вами общаться, Вы мне всегда были симпатичны, я расскажу Вам всё. Швецова расположилась поудобнее, отставив в сторону пустую чашку и сложила руки на груди — на самом деле это ей было очень интересно и, к тому же, это могло быть косвенно связанно с нынешним расследованием. — Я заключил соглашение с людьми из правительства, перевёл деньги и вскорости вышел на свободу. Мой финдиректор подтвердила, — я ей доверял безоговорочно, она не под подозрением — деньги ушли, но проводка средств шла с трудностями, некоторые промежуточные счета блокировались, создавались дубликаты. — про себя Маша усмехнулась, ведь знала, что так работают её коллеги из ОБЭП, это их система работы, всё же подключились. — В результате, через двое суток мои средства перевелись на оффшорный счет, к которому не имели никакого отношения те, с кем я заключил сделку. И тогда мне пришлось скрываться от своих… — чтобы точнее подобрать слово Масловскому пришлось сделать паузу, которой с присущим ехидством воспользовалась Маша. — От своих соучастников — Скажем так… Покровителей. Я был вынужден срочно уехать из России, так как мне открыто сообщили, что дело может возобновиться в любой момент, при этом с новыми обстоятельствами. — Я понимаю, Вы спасали свою ш… — теперь уже Маше не удалось договорить — её перебили. — Спасал свою репутацию, — и звонко засмеялся, удостоившись только ответной усмешки Марии Сергеевны. — Пусть даже и так. Но для чего Вы мне это тогда всё рассказывали, в СИЗО? Специально позвали, предлагали. Это было рискованно. — Глупостью было с моей стороны, признаю. После того, как мне сделали такое предложение, я искал поверенного в моих делах в России. В Ирландии, где тогда находились все мои активы, этот человек уже был. Нужно было найти того, кто сможет связаться с ним, поддерживать связь, проследить за переводом средств снова на мои счета. Мне нужен был юрист, надёжный и честный человек. А тут — Вы, ведёте это дело. Хоть мы и не были знакомы, я столько о Вас слышал. И мне, из-за какой-то своей блажи, захотелось, чтобы у этого спектакля появился такой прекрасный зритель. Наверное, хотел проверить Вашу легендарную интуицию. — А если бы я согласилась стать Вашим поверенным, допустим, что тогда было бы? — Нет, не согласились бы! Вы честный и благородный человек и в грязные игры плохих мальчиков не играете. — Я четверть века только этим и занимаюсь, Павел Вадимович! Вы мне показали номер счёта, я могла бы что-то с ним сразу сделать: арестовать, инициировать проверку. Зачем предлагали, признайтесь? — Вы умная женщина, и должны понимать, что эта бумажка ничего не стоила. Тем более, поверенного мне нашли всё же, но потом случилась загвоздка, пришлось ждать. А предлагал я Вам это, чтоб Вы поверили в мою честность и не мешали мне действовать в дальнейшем. Я чувствовал, что Вы захотите «потрясти» меня, подбирались уже близко. Признайтесь, мне удалось Вас убедить и очаровать? — даже по истечению стольких лет в Масловском остался тот лоск и харизма, которые тогда, Мария могла себе в этом признаться, её действительно немного привлекали к нему, поэтому она предпочла на вопрос не отвечать. — А Вы знали, кто был Вашим поверенным первоначально? — Нет, но мне сказали, что шишка ментовская. Извините, высокопоставленный сотрудник МВД. Только я не успел с ним лично познакомиться, знал только имя. — И Вас это не смущало? — Знаете, только легче было. — Этот человек и отбывал срок за убийство Трубецкого. — Да Вы что? — такое частое ломание комедии начинало уже раздражать Марию Сергеевну. — Не паясничайте, прошу Вас! Как Вы его вычислили? — Мир не без добрых и бедных людей, Мария! — и самодовольная улыбка во весь рот. — Вашу реакцию я могу расценивать как косвенное признание своей вины. — Швецовой порядком надоело играть по его правилам и потому она пошла в наступление, но Масловский был не так уж прост. — Даже и не надейтесь! После отъезда мне сообщили, что господин Царицын уже позже, пребывая под следствием, хотел встретиться со мной, у него было встречное предложение, но мне это было не нужно, рискованно, меня не интересовали его документы. Тем паче, ничего необходимого у него не могло быть, обычная пешка в игре. А вот Вы могли бы стать королевой этого шахматного боя. Зря Вы отказались… — Знаете ли, Павел Вадимович, совесть и честь одинаково много значило для меня, как тогда, так и сейчас. — Поэтому я и не боялся честно всё Вам рассказать сейчас и я уверен, что Вы эти сведения не будете использовать против меня. — Не буду. Но я повторюсь: если заговорят покойники, то заставить их замолчать я не смогу — тогда и Вам не сдобровать. — Ладно. Оставим прошлое прошлому на откуп. И поговорим о сегодняшних событиях. Как я понимаю, Вы хотите допросить меня и Николая на предмет подозрений в организации и совершении убийства Анны Трусовой и Юрия Царицына? — Конечно. Пригласите Николая сюда, я допрошу вас обоих одновременно. — Не утруждайте себя ненужной работы, мы подготовились. — и перед Швецовой на стол легли две небольшие стопки бумаги с мелко написанным текстом, пронумерованные, каждый лист внизу заверен личной подписью — загляденье, идеально оформленное письменное разъяснение обстоятельств. Да, Рыбник действительно смыслил в юриспруденции. Швецова пробежалась по содержимому написанного — и тут не придраться. Рыбник признавал, что был знаком и с Аней, и с Юрием, не отрицал. Но Царицына не видел с пресловутого 2002 года, никаких контактов и связей с ним не имел, о гибели в тюрьме узнал от давних общих знакомых, причем о достоверности утверждать не может. С Анной познакомился недавно, так как она с целью своей журналистской деятельности вела слежку за домом Масловского, в котором часто бывал Рыбник. Ей неоднократно указывалось на противозаконность её действий, но Анна игнорировала предупреждения и угрозы обратиться в правоохранительные органы. Последний раз Николай видел Трусову около недели назад. О её смерти узнал случайно, после звонка с жалобой в редакцию, где она работала. Алиби не имеет, так как не владеет никакими данными о времени обоих убийств. Показания Масловского были ещё веселее: лично не знаком, в глаза не видел, ничего об убитых не знает, никаких указаний на их счёт никому не давал, совсем недавно вернулся из-за границы. — Прекрасная работа, Павел Вадимович. — злость Швецовой переросла в напускную вежливость. — Просто замечательная! Но теперь это мой долг, дело чести раскатать эти Ваши бредовые показания и доказать обратное, добиться справедливости. — Послушайте теперь меня. Перейдем к делу, ради чего я Вас к себе и пригласил. Ваш супруг — Дмитрий Сергеевич Луганский — работал и работает на меня. Вы, естественно, понимаете, что я — не агнец божий и имею теневой бизнес. А без его помощи, с его-то опытом в таких делах, мне бы было крайне тяжело: может поговорить, надавить, физически заставить, доходя до крайних мер. Поэтому я предлагаю Вам обмен. Вы безоговорочно приобщаете к делу Анны наши показания, снимаете с нас всякие обвинения и даже подозрения, внимательно работаете по этому делу и в результате переводите его в категорию… как у Вас это называется… «глухарей», сдаёте в архив и мы забываем и об этом несчастной девчонке, и о продажном полковнике. — А что Вы мне предоставите? — в любом случае, Швецова не была согласна с такой сделкой. — А я Вам предоставляю данные. Аудио, фото, видео, чеки, билеты, одним словом, — целый архив на Вашего супруга, доказывающий, что он нарушал закон, выполняя заказы и поручения. Я — не юрист, но мне кажется, что там срок тянет на несколько десятилетий. — Я вам не верю, мне нужны доказательства. — Хорошо, — через полминуты из сейфа была принесена флешка. Наугад включенное видео — Дима ужинает с каким-то мужчиной. Масловский объяснил: «Это Виктор Ноздрев, хороший был бизнесмен, но жадный. Дмитрий с ним правильно поговорил и Ноздрев проблем уже не доставляет» Следующее видео Павел встретил радостью и присказкой: «Моё любимое!» С камеры видеонаблюдения в каком-то парке — снова Дима, узнаваемый по походке, вечер, скамейка, спор и Луганский почти в упор стреляет, конец видео… «Тут есть чек с АЗС, что он возле парка в то время заправлялся. Я оплачивал ему все производственные расходы». Нужный эффект на Швецову был произведен: шок, разочарование и где-то совсем на дне души — чувство облегчения и радости. Но надо принять решение: как-нибудь потянуть время, чтобы убедиться в достоверности всех видео, проверить чеки, определить алиби, всё разузнать — может Диму и подставляют, чтобы проманипулировать ею. Или поверить на слово, в слепую спасти законного мужа а, возможно, спасти убийцу и преступника по сути своей и замять дело впервые в жизни. Или отказаться от всякой сделки, уйти из этого дома, тем самым разрешив Масловскому в качестве мести Маше самому сдать Луганского полиции. Надо принять решение! — Думайте, Мария Сергеевна, решайте! Но хочу добавить от себя — Дмитрий Сергеевич отлично стреляет, сказывается боевой опыт, как минимум дважды я мог в этом убедиться, к тому же стрелок он почти беспощадный. Думайте! Завтра я приеду к Вам домой и Вы скажите мне свой вердикт. Совесть Маши не спала, а интуиция молчала, поэтому самым разумным было взять паузу: «Хорошо, приезжайте!». Масловский обрадовался и продолжил: — Наверное, наша встреча подошла к концу. Только мне хотелось бы узнать ещё одно — чего Вы хотели добиться в этом деле, Мария Сергеевна, почему так смело идёте на меня? — Не знаю. Наверное, как всегда, хочу справедливости. Хотела сказать, что правда может вскрыться и наказания Вам все же не избежать. — Вам никто не даст добавить показания нашей вины в дело. Ни мои друзья, ни мои враги. По ряду причин. Даже если Вы соберете всю доказательную базу. — Да. А Вы понимаете, что на Вас десятки трупов. Все погибают. Где Ваша жена? — А Вы претендуете на её роль? — надсмехаться вздумал. — Отпустите Вашего рыцаря и мы поговорим по-другому. Я умею делать женщин счастливыми. — Очень сомневаюсь. Мать Ани Трусовой почти сошла с ума от горя…***
Ответить Масловский не успел — под самыми окнами, истерично споря, остановились два борта ППСников и далеко не дружелюбно выдвинулись в сторону ворот. Лёня, всё это время пытавшийся расслышать через наушники беседу Швецовой с Масловским, громко чертыхнулся. Сейчас они всё испортят, Маша могла уже спокойно выйти из дома, а теперь высока вероятность, что её возьмут в заложники. Если это произойдёт — ему надо как-то попасть вовнутрь, чтобы быть возле неё, любыми способами её спасти. Но поток мыслей Кораблёва был прерван — началась настоящая перестрелка патрульных с охранниками. Услышать ещё что-то в наушниках уже не удавалось, однако испуганный крик Маши где-то вдали пронзил сердце и заставил выскочить из авто, едва не схлопотав пулю. Давление достигло верха.