Игры марионеток

Кофе был горьким и невкусным – явный признак того, что не выспалась. Всю ночь к Маше во сне приходили её старые друзья – Хруцкий, Трусов, Осатурян, Скачков. Почему-то приснился и Бородинский, тем самым окончательно составив её личный некрополь. Они смотрели ей в глаза, не звали за собой, но гостями всё равно были не желанными и выглядели слишком близкими. Заснуть Швецова уже не смогла, променяв ночной отдых на бульварное любовное чтиво при свете. Всё-таки, при отсутствии Луганского, Мария Сергеевна чувствовала себя дискомфортно в их большой квартире. Процокали каблучки соседки, дворовая собака приветливо поскуливала, ворковали голуби, слышались тихие разговоры. Во двор въехала машина и остановилась строго под окнами Швецовой. Маша помахала в окно и уже через две минуты была на улице – удивительная скорость сбора для красивой женщины. Кораблёв молча и хмурее тучи вышёл из автомобиля, чтобы открыть Маше дверь. И только когда Швецова подошла к нему совсем близко, Лёня с вымученной улыбкой проговорил: «Я приглашаю Вас в мой кэб, мадам! Я покажу Вам лондонский туман. Сегодня вообще ничего не видно, поедем медленно». Маше не надо было больше ничего слышать и даже лишний раз смотреть на Лёньку – она уже точно знала, что Кораблёв всю ночь пил, тоже не выспался и потому-то у него перед глазами всё плыло. Ехать в таком состоянии и при такой погоде было рискованно, но она ему доверяла безгранично, прекрасно помня, что Кораблёв – водитель от Бога, к тому же не хотела его обидеть. В салоне автомобиля было не убрано и остро пахло алкоголем, Лёня сам смущался от такого беспорядка и тупил глаза. Успокаивало его только одно, – вчера в машине посторонних не было. Правда, после посещения какой-то ночной кафешки, в которой Кораблёв заливал горячительными воспоминания о сказанном или, наоборот, недосказанном Маше, изрядно пьяная девица вешалась ему на шею, а потом недвусмысленно просила отвезти себя домой. Но Лёнька был хмур и непреклонен, излишне грубо ей отказал и потому успел домой до развода мостов. – А ты сегодня явно англичанин – сдержанный на вид, бледный с лица, цитируешь классиков.– Швецова хотела выяснить, как он себя чувствует, но знала, что правды до конца не добьётся. – Это не классики, это я, пока Вас ждал, зарифмовал… – Лёнечка, а ты романтик, я и не догадывалась…– стоило перевести взгляд на своего коллегу, как Мария Сергеевна сразу осеклась. Привычно румяное лицо Кораблева было бледным, лоб покрыла испарина так, что соломенно-русые волосы плотно прилипли к кепке, а тонкие губы ходили ходуном. Лёня то и дело смахивал пот и пытался держаться, не подавая вида, что ему плохо, а Машу это напугало не на шутку. В её памяти моментально начали всплывать образы его контузии, падений, ударов, ранений – чего только не вынес на себе за все десятилетия службы… А то, что происходило сейчас было жутко похоже на очередной приступ, который не так давно вывел Кораблёва из нормальной жизни, вынудив его пить, стрелять и пропасть на несколько дней. И было неизвестно, выдержит ли Лёня его сейчас… Почти что безысходную напряженность разрушил он сам, явно ослабевшим голосом заверяя: – Сейчас поедим, ничего… Злость на такого неисправимого до упертости, толстокожего даже к себе Кораблёва в последнее время слишком часто захлестывала Машу. – Что значит ничего? И никуда мы не поедем, – и отвернулась к окну. – Не доверяете, боитесь?.. «Как он мог так подумать, так усомниться…» – про себя, а вслух, после паузы: – Знаешь ведь, что доверяю, а боюсь только за тебя… «По-моему, ляпнула лишнего… Или так действительно думаю… А Лёнька, как назло, всё услышал и уже начинает хитро улыбаться. Надо оправдываться и объясняться. А ему, вроде, лучше стало…» – А как же муж, дети? За них бояться не стоит? – голос Лёни действительно стал бодрее, но это было вызвано, видимо, только его оживлением. «Идти, так идти до конца. Тем более, Лёня сейчас такой беззащитный… Безумно хочется, даже если против его воли, снять всю его боль, утешить» – Ты же сам говорил, что я – единственная, кто о тебе заботится. Тебе это не нравится, не позволяешь больше? – Я один не протяну, без тебя. Тем более, мне это очень нравится. Привык я! К красивому и хорошему быстро привыкаешь… Тем более, когда – не своё, взять нельзя, а хочется сильно». Швецова уже в который раз за сутки не знала, что ответить Лёне. Голова у Кораблёва болеть перестала. Очередное его откровение, даже для себя новое, прогнало туман в сознании и заметно отрезвило. Хотя, вместе с тем и стерла из памяти рассуждения по их делу: давно надо было сказать Маше, что с самого утра Федя отправился в редакцию, по месту работы Анны Трусовой, а у него самого в сейфе, под бесконечными папками, лежат копии документов из архива ОРБ… До Следственного комитета добрались быстро и без происшествий, сумев попасть в утреннюю зеленую волну. Часть пути Маша думала о том, что пора остудить порывы Лёни говорить с ней по душам, ведь это доставляло неловкость им обоим. Швецова своим женским нутром чувствовала и потому как огня боялась того, что может произойти. Ведь Лёня вот-вот, возможно в следующую фразу, вроде как случайно, с полными серьезности глазами, от которых и спрятаться нельзя, может признаться ей уже теми самыми словами, после которых ему обязательно надо дать ответ. Ведь на этот простой, даже для ребенка понятный, вопрос, – нравится ли ей Лёня, Швецова определенно ответит утвердительно. Безо всяких условий, упоминаний о дружбе и многолетнем знакомстве, постоянной помощи и скидок на тяжелый, странный характер, несмотря ни на что – Маше с Леней хорошо и комфортно в любое время и в любом месте. А остальное – не важно. Дверь резко открылась, вырвав Машу из очередных размышлений. Швецова приняла руку Лёни и вышла из автомобиля. Туман стелился по тротуару, под своей молочной пленкой стерев все краски города. Рядом со входом в прокуратуру стояли Люда и Федя Курочкин, оживленно беседовали, явно не замечая приехавших. Кораблёв долго не мог справиться с замком, который никак не хотел закрываться, но тихий мат и удар со всей силы ситуацию моментально исправил. Швецова уже боялась что-либо говорить майору, не зная, чем могут отозваться её слова. А он, в тоже время, требовательно взял Машу под руку и заметно расслабился, выдохнул, полностью успокоившись. – А вы, как я погляжу, неразлучны. Завтракали тоже вместе? – неизменно игривое настроение Колонковой иногда раздражало её коллег, но терпели её все, пожалуй, за тоже самое. – И тебе тоже доброе утро, Люся! Сделала то, о чём я тебя просила? – Конечно, а ты не меняй тему разговора и ответь. - Колонкова, отстань ты уже. Не все сегодня ночью хорошо спали.- Лёня начинал снова раздражаться и сильнее сжимать руку Маши. Когда ей стало определенно больно, она дотронулась до его предплечья, и Лёня неохотно отпустил её. Когда первый шок у Люды прошёл, она смогла лишь спросить: - Так вы вместе ночью плохо спали? Швецова, ну ты и даешь! Пока мужа нет – успеваешь! Теперь пришло время Маше выходить из себя. В ней редко просыпалась строгая и жесткая в словах следователь, но это был именно этот случай: – Да что же это с вами всеми в последнее время?! Всё, хватит! Ни слова больше не по делу. Мысли все в одной области. А у нас, между прочим, убийство. И, если не хотите работать со мной, я буду просить и других оперативников, и другого следователя в помощь. Совсем распоясались! Хватит из меня верёвки вить! И замолчала, сама испугавшись своей резкости. Не сказав больше ни слова, Швецова зашла в здание прокуратуры, а за ней, такие же ошарашенные и притихшие, шли её коллеги. Курочкина одолевало дикое любопытство. За все годы совместной работы он не мог не заметить, что Кораблёв, бывало, поедал Машу глазами, куда больше, чем её «верный рыцарь» Винокуров. И с возвращением из частного сыска всё только усугубилось – Лёня не пропускал ни единого случая, когда Маша не смотрела на него, чтоб снова застыть с идиотской счастливой или совсем печальной улыбкой. И, казалось, что Маша этого напрочь не замечает. Но, помня, что к Швецовой были неравнодушны практически все мужчины, встречающиеся на её пути, – да и он, чего греха таить, иногда ощущал определенное оживление в её присутствии, – ответ напрашивался сам по себе. Хотя Маша всегда сохраняла стойкость и верность, но… в этом деле Федя искренне болел за своего шефа. Или это была обычная мужская солидарность… В пустынных коридорах прокуратуры раздавались тихие шаги. Маша слушала их ровное звучание и удивлялась тому, как подействовали её слова - они даже шли едва слышно и ровно. Гордость за себя взяла верх, и Швецова моментально выпрямила спину и шла соответствующе. Почти беззвучно Федя проскользнул к Кораблёву, совсем утратившему позитивный настрой, и прошептал на самое ухо: – Королева… Лёня устало поднял взгляд и с улыбкой ответил: «Да» – Так было что ли, шеф? – Убью тебя, Курочкин. Не твоё дело! Федя воспринял этот ответ, как «поговорим потом» и немного успокоился. Он знал, что когда-нибудь узнает всю правду и уже не только по их глазам.