Лед и пламя

Диана откинула розовую копну волос за спину и медленно, неспешно присела на бархатный диван, где совсем недавно сидел взбешенный (или разочарованный?) Поттер. «Что я делаю?» — спрашивала она саму себя и, не находя ответа, просто делала то, что хотелось. Мыслей больше не осталось — она махнула на них рукой. Поттер, обескураженный, рассерженный, усталый, стоял к ней лицом, выкуривал свою сигарету и смотрел зелеными-зелеными глазами так пристально, как не смотрел еще никогда. Диана также внимательно рассматривала струйки дыма, вытекающие из сигареты и постепенно растворяющиеся в пространстве. Когда все успело перевернуться с ног на голову и тугим комом сплестись в узел? — Тебе никто не говорил, что подслушивать — нехорошо? — язвительно бросил Поттер, сделал последнюю затяжку и, выдохнув, выкинул окурок куда-то в окно. После чего сложил руки на груди и прислонился спиной к стене с подоконником, возвышаясь над Дианой, что раньше непременно ее насторожило бы. Ветерок из незакрытого окошка задувал жестким зимним морозом, и по ногам Малфой прошлись мурашки, но приток свежего воздуха, особенно после поттеровых сигарет, был необходим. — А тебе никто не говорил, что если не хочешь быть подслушанным, не надо орать на весь замок в нашей общей комнате? — отпарировала она, приподнимая бровь. Привычное общение. Обмен колкостями и язвительными замечаниями. Только сегодня Диана почему-то не чувствовала удовлетворения от хорошего ответа. И снова эта поглощающая, утопляющая тишина. Диане показалось, что еще мгновенье — и она точно в ней захлебнется. В ней или в зеленых глазах на редкость задумчивого Поттера, который не мог никак свести с нее пристального взгляда. — Поттер, скажи мне только одну вещь, — не выдержала она и начала лениво и неспешно, по привычке готовясь выдать остроту, но одернула себя, не меняя все-таки общей интонации. — Зачем ты устроил тот чертов самосуд, да еще и ничего не сказал мне? — она сделала паузу и добавила: — Зачем ты вообще меня спас тогда? «Зачем спасать своего врага?» — притягательно мелькнуло в голове, но Диана не стала озвучивать эту мысль. Поттер, это, конечно, Поттер, и она довольно часто не понимала, что происходит в его голове, но это, пожалуй, пик непонимания. Как можно найти в себе силы спасти того человека, который издевался над тобой так, как только мог? Что за благородство, которое побеждает ненависть и тонко граничит с мазохизмом? Поттер вдруг хмыкнул. Диана оторвалась от изучения бархата дивана и перевела взгляд опять на него. Увидев это, он как будто осмелел и раскрыл рот. — А ты меня зачем спасла тогда? У Волдеморта? Почему не сказала, что это я? Я видел по твоим глазам, что ты знала. А из рабства зачем освободила? — он опустил задумчивые глаза, и губы его искривились в тонкой полуулыбке. — Не заметила, что мы с тобой чертовски часто стали спасать друг друга? Он взъерошил рукой темные волосы. Чертово воронье гнездо, которое и без движения рукой достаточно разворошено. Он сел на ковер прямо перед Дианой, скрестив ноги по-турецки и развязав галстук полностью так, что открылась часть загорелой шеи, и Диана не смогла оторвать от нее глаз, видя, как сокращаются мышцы после каждого его слова. Дышать стало подозрительно тяжело. — Нет, — выдох. Конечно, она заметила. Но как можно было не спасти чертова придурка-гриффиндорца, по своему слабоумию попавшего в плен? Да только смотря тогда на его опухшее лицо, она сразу увидела эти глаза, которые нельзя спутать ни с чем. Сказать, что она узнала его за секунду, — значит преуменьшить. Но к чему тогда были те слова, сказанные без раздумий, зачем было лгать, под страхом собственной смерти защищая его? И потом, зачем играть в поддавки и давать ему возможность вырвать палочки экспеллиармусом, хотя она же видела, она же могла не позволить им уйти… Что за благородство, граничащее с мазохизмом? — Это ненормально, — сказала она, снова смотря в эти глаза. В голос закралась хрипотца, и Диана сглотнула. Ну как, как можно иметь такие глаза — зеленое море, в котором тонешь, даже не осознавая этого? Такие глаза должны быть запрещены законом. А губы? Как можно парню, идиоту-гриффиндорцу Поттеру иметь такие до невозможности пухлые губы? Диана не понимала, когда все успело снова перевернуться верх дном. Она не понимала, почему Поттер сидел так близко к ней, лицом прямо против ее лица, так, что она могла рассмотреть мельчайшую черточку его образа. Волос, выбившийся на лоб. Почему так хочется поправить его? — Это ненормально… — повторил он, тоже смотря на нее. — А как нормально? — вдруг спросил, облизывая пересохшие губы. Мир Дианы сузился до крошечного участочка его лица. — Я не знаю, — шепотом сказала она. И этот шепот показался слишком громким. Как будто слова вообще были лишними — но как это возможно? Она не помнила, как этот мир рухнул окончательно. В какое-то мгновенье из ее груди разом выбило весь воздух, и она сама не поняла, как оказалась в его руках, прижимаясь к груди в белой рубашке, дыша через раз и смотря в его лицо, которое теперь было так близко. Она села прямо на его скрещенные по-турецки ноги, а затем, уже вовсе не отдавая себе отчета, обвила его корпус своими ногами. И прижалась так крепко, как будто не хотела отпускать никогда. Это ненормально. Или все-таки ненормально то, что его руки плотно обвили ее спину? — Что ты делаешь со мной, Малфой, — он дышал и шептал так громко и так прерывисто, что ей хотелось заткнуть уши. — Поттер… Мира уже не было. Весь мир был в руках Поттера, которые быстро дернули ее мантию, стаскивая ее с плеч и оставляя Диану в рубашке с повязанным слизеринским галстуком. Стало так невыносимо жарко, что она не видела никаких препятствий лишиться черного балахона. Его руки зарылись в ее розовые волосы, приближая ее лицо ближе, чем это было возможно. Диана в исступлении заскользила руками по его спине, с силой надавливая на ткань, как будто бы она была вовсе не нужна. Воздух закончился, она не понимала, как можно дышать в этих руках и как можно променять их на возможность притока кислорода. — Мерлин, — прошептала она. Их губы соприкоснулись также неожиданно, как вообще началась вся эта круговерть. Диана просто почувствовала, что больше не может шептать и дышать ртом, потому что он безнадежно заткнут ртом Поттера — горячим, как она вся. Его губы заскользили по ее, и она не знала, не могла контролировать себя больше, потому что все, что она сделала — открыла рот и углубила поцелуй, давая его языку переплестись со своим. Его поцелуй не был нежным, он был груб и горяч. Его губы не были влажными, они были шершавыми. Дышать ему в рот, покусывать язык и плавиться под руками вмиг стало нормально. Ее руки больше не могли остановиться. Диана рванула белоснежную рубашку так резко, что верхние пуговицы разлетелись по полу, но даже тогда он не прервал поцелуя, лишь теснее и жестче, словно наказывая, вжимаясь в ее губы. В какой-то момент он крепко обхватил ее за талию, и она готова была отдать все, чтобы продлить ощущение его рук на своем теле. Жар наступал незаметно и неизбежно, а дышать стало совсем нечем. Нехотя Поттер разорвал поцелуй и чуть отстранился, снова смотря в ее глаза своими, и теперь Диана явственно заметила, что зелень глаз стала куда темнее, а зрачки немилосердно расширились. Громко дышать и не целоваться было трудно. Она уже начала тянуться к его губам снова, думая, что эти губы самые желанные на свете, но Поттер вдруг поднял ее руками, держащими талию, и опустил на бархат дивана. Все подушки она сшибла руками и ногами, а журнальный столик отодвинул Поттер, который снова возвышался над ней, совсем как в начале разговора, с той лишь разницей, что теперь Диане это нравилось. Она пару мгновений смотрела на его красное лицо, припухшие от поцелуев губы и горящие глаза, а затем перевела взгляд на рубашку с оторванными к чертям собачьим тремя верхними пуговицами. Еще мгновенье — и она набросилась бы на него. Поттеру снесло тормоза еще раньше. Он с силой обнял ее, снова прижимаясь губами к губам, а затем решительно рванул ее галстук, распутывая узелок на шее. После того, как с ним было покончено, он отбросил серебристо-зеленую ткань и почти ласково расстегнул первую пуговку на ее рубашке. — Вот так — нормально, — оторвавшись от ее губ всего на мгновенье, прошептал он, но Диане уже было наплевать. — Не останавливайся, Поттер, — задыхаясь, требовала она. И он не посмел. Его проворные руки разделались с ее рубашкой молниеносно. Диана почувствовала, что отстает в соревновании на самое быстрое раздевание, и быстро тоже расстегнула его рубашку после чего, не теряя времени, развела ее края в стороны и провела рукой по разгоряченной плоти. Она почти чувствовала его бешено бьющееся сердце. Проводить рукой по его крепкой груди было приятно, и она не могла прекратить — она чувствовала мышцы и ребра. Диана знала, что его руки тоже покончили с рубашкой. Он провел по ее плечам пальцами, оголяя кожу, а затем чуть приподнял ее корпус руками, скидывая рубашку вовсе. Где-то вдали волновались занавески и задувало из открытого окна, но им было все равно. Тела горели, и от соприкосновений друг с другом становилось еще жарче. Диана крепко вцепилась в его плечи и тоже стащила его рубашку по рукам. На секунду он оторвал свои руки, и рубашка тут же оказалась где-то на полу — неважно где. Важно лишь то, что его горячее тело теперь прижималось к ней полностью. Важно, что горячие губы оторвались от припухших давно губ и прошлись по шее. Важно, что его руки легко разделались с крючками на ее спине, и лифчик полетел куда-то вслед за рубашкой. Однако уши заткнуть было невозможно: — Гарри, открой! Поттер с силой сжал в руках ее грудь. Стало невыразимо приятно. Диана почувствовала, что не сможет сейчас остановиться. Ее руки крепко обвивали его спину, проводя по ней, иногда жестко и грубо, иногда нежно и ласково. Все голоса за дверью не имели никакого значения, когда она обнимала его тело, самое желанное тело, тело Поттера, тело, которое не променяла бы ни на чье другое. Его губы, его язык, его руки, его движения, от которых сносило крышу… — как она могла так долго не понимать, что ей самой хочется? — Гарри! — настойчиво просили откуда-то далеко. Поттер бережно огладил ее плечи и прошелся новой дорожкой поцелуев от ключицы до шеи, от чего Диана откинула голову и выдохнула. — Гарри Джеймс Поттер, если ты сейчас не откроешь, я разнесу эту дверь! Диана крепко зарылась руками в его волосы. Как же давно она смотрела на них и поражалась вечной взъерошенности… Но они были мягкими. Послышался какой-то громкий стук. Как же она ненавидела того, кто говорил за дверью… — Поттер, я ненавижу твоих друзей, — прорычала она вслух, а затем едва слышно застонала, потому что его язык как раз коснулся ореола соска. — Я тоже их ненавижу, — прошипел он, и она снова увидела его горящие темные глаза. А затем — громкий стук, подтверждающий слова стоящего за дверью. Диана сама не понимала, как смогла перестать обнимать его. Остановиться было почти физически больно. Он резво встал и палочкой накинул на нее какие-то чары, и Диана узнала дезилюминационные. Затем палочкой отлевитировал их одежду к себе в комнату… Раскрасневшаяся Диана лежала на диване, слушала свое глухо стучащее сердце и смотрела на Поттера, который так и не успел надеть рубашку. Его тело было самым желанным телом в мире. Она ненавидела его друзей.