Лед и пламя

Они заперлись в комнате Панси, распахнули настежь все ее шкафы, вывалили на кровать гору косметики и открыли окошко несмотря на то, что за окном танцевали снежинки. Задувал ветер, дышалось легко и свободно, занавески кружились в танго. У Панси на столике перед кроватью стояла большая стеклянная ваза с орнаментом — а в ней охапка пышных, распустившихся лилий вперемешку с горсткой роз и какой-то зеленой травой. Лилии пахли дерзко и провокационно. Ветер из окошек никак не мог выдуть их аромат из комнаты, но голова пока не болела. Бал должен был начаться уже сегодня. Диана вместо подготовки лежала на сладкой и нежной перине на кровати Панси и смотрела в белесый потолок, подложив руки под голову. Ей нравилось, что холодный ветер из окошка дует прямо на голую шею. Пальцы Панси перебирали ее розовые волосы, изредка она плела косички на концах и тут же их расплетала. Еще реже она что-то говорила. Панси лежала рядом с Дианой на груди, так, чтобы было удобно путаться в волосах. Настроение было тянучее и тугое, все было такое медленное и бессмысленное, и хотелось только спать, однако едва они закрывали глаза, оказывалось, что спать тоже не хотелось. Диана думала — сказать ли ей то, что так упорно вертелось на языке последние несколько часов? Что они с Поттером трахались как кролики. Осколки стекла в горле заскреблись отчаянно, и она почувствовала, что очень сильно хочет расхохотаться. Сердце иногда подскакивало то сильнее, то слабее, и она совершенно выпадала из реальности, размышляя о чем-то, вообще немыслимом. Тик-так. Это время сводило ее с ума. До бала оставалось не так уж много, и она обнаруживала в себе странное волнение и даже легкую дрожь в кончиках пальцев, когда думала о нем. Все мысли упирались в фамилию — странно-красивую. Диана Поттер — красиво. Она не представляла, откуда эта мысль взялась в ее голове. Изгонять ее не было сил, злиться на нее было бессмысленно, она уже почти смирилась с изредка мелькающим в голове бредом, который неминуемо касался его. Это что-то невозможное. Сначала ненависть, желание насолить, потом глупые перебранки, почти невинные розыгрыши и подставы, дикий секс и страстные поцелуи, пьянство, признание в любви… Диана начинала путаться. -… и этот оттенок наверняка подойдет к его глазам, — распевала Панси что-то про ее платье и глаза Гарри Поттера. Глаза. Поттера. Да она хотя бы видела эти глаза? В них посмотришь — и тебя нет. И никакого больше смысла в цвете платья или волос. Уйди из моей головы, Гарри Чертов Поттер. И не надо смотреть на меня своими зеленющими глазами. В мыслях это, к счастью, не работает, и я еще пока не теряю голову, едва только вспоминаю о тебе. Это кого угодно может свести с ума. — Панси, я совсем не знаю, что происходит между нами, — Диана спрятала лицо в руках. Панси остановилась, держа в руках расческу, и посмотрела на Диану слегка обиженно, как будто обвиняя ее в отсутствии внимания и интереса, но затем уже заинтересованно-недоуменно. — Ты имеешь в виду себя и Гарри Поттера? — лукаво поинтересовалась она, как будто смеясь. Нет, это явно наказание за какие-то ее грехи в прошлой жизни. Снова Поттер в ее голове. Диана кивнула, концентрируясь на Панси. Темное каре и добрая улыбка, накинутый на плечи тонкий шелковый халатик, розовые пухлые губы и очаровательный вздернутый носик. А еще — блестящие от счастья глаза. Рон Уизли вчера притащил ей огромный букет ее любимых лилий и ожерелье для парадной одежды на бал. Диана спрятала улыбку. Подумать только. Интересно, а Поттер такой же романтик? Будет ли он дарить ей цветы? Будет ли целовать по утрам, а во время танца нежно приобнимать за талию? Или, быть может, он из тех, кто после секса грубо отпихивает и машет рукой, говоря: «Ты свободна»? Кровь в голове бурлит, словно магма в вулкане — горячая, пульсирующая — от этих мыслей. — Мы с ним трахались, — почти шепотом. Хотя хочется кричать, обращаясь к небесам, лишь бы только кто-то помог разобраться, где черное, а где белое, и как ей лучше поступить. Верить или нет. Признаться, наконец, самой себе. Или снова заставить голос замолчать, просто потому что он не нужен. Панси округлила глаза и села  — на пушистый ковер с длинными ворсинками. Теперь ее глаза смотрели с удивлением и любопытством снизу вверх, и Диана ощущала себя под оптическим прицелом. Серьезнее некуда. — Да, — и голос так прерывается, как будто она сейчас заплачет. — Да, да, да! Диана вскочила, схватилась руками за голову и спрятала глаза, потому что стало больно. Слова лились рекой сами, без ее согласия, она больше не могла держать их внутри себя, словно в бреду. — Мы не пили, просто разговаривали о чем-то и он сел передо мной прямо как ты сейчас, и… мы переспали, — Диана шептала. — А потом еще раз с утра, потому что он сказал, что уже нечего терять. И он позвал меня на бал, а вчера я потащила его в Хогсмид выбирать платье, и… в общем… я чувствовала что-то такое странное, и мне не хотелось это чувствовать, и я пошла напиться вместе с ним. Да, я знаю, это чрезвычайно логично, но мне было не до логики. Я напилась до поросячьего визга, он взял меня на руки, — она запнулась. — А потом я сказала ему, что утонула в его глазах и спросила, почему он не выдает жилетов. И сегодня мы не виделись, и я совершенно не знаю, что делать. Если это сумасшествие называют любовью, так ли она прекрасна, как о ней говорят? В глазах скопилось что-то, подозрительно напоминающее слезы. Диана снова спрятала лицо в руках. Она не знала, что это такое. Так глупо быть такой глупой. Быть или казаться? Сколько она себя помнила в этом теле, ее коленки при виде Поттера всегда дрожали, а сердце билось чуть более часто. Она никогда не обращала на это внимание, прикрываясь непойми чем, но, может быть, не стоило быть такой убежденной? В конце концов, это ненормально — целоваться и трахаться с тем, кого ты не любишь. Но ненормально и любить Поттера — этого несносного вихрастого мальчика с комплексом героя, идиота-гриффиндорца с этими крышесносными глазами, которые вполне можно использовать как оружие массового поражения. Она не знала, что это и как называется, но Поттер действительно стал ключевым звеном в ее жизни. Она не могла теперь прожить и дня без того, чтобы подумать о нем, причем это происходило непроизвольно, независимо от ее желания. Просто кто-то развязывал галстук — и она вспоминала растрепанного Поттера, кто-то улыбался — и она вспоминала его улыбку, ну, а уж каждый ухажер и каждое прикосновение сравнивалось с прикосновением Поттера, и он почему-то всегда выигрывал. Каждое утро она смотрела на гриффиндорский стол, разговаривая на парах, она всегда искала его глазами, и уже забыла, когда засыпала без мыслей о том, как ему напакостить. Это можно было бы назвать ненавистью, и она успешно так и делала до тех пор, пока не обнаружила его сладкие губы на своих и не поняла, что ей нравится их поцелуй. После него прежнее объяснение рухнуло как карточный домик, зато осталась фраза: «От ненависти до любви один шаг». — Диана, это называется одним простым словом, — откуда-то сверху сказала Панси, и Диана вся превратилась в слух.- Любовь. Любовь. — Любовь? — запротестовала, сама не зная, почему, Диана, поднимая голову и смотря на Панси ясными глазами. — Можешь назвать это симпатией, если тебе легче от этого, — фыркнула Панси. — Но просто так на руках не носят, и уж тем более часы времени на пакости не тратят, и уж точно не целуются. — Я знаю многих, кто занимался сексом просто так, — возразила Диана. И вдруг поняла, что именно этого она боялась больше всего. Что для Поттера их поцелуи, секс, поход в Хогсмид и на бал — не значат ничего. Наверное, все-таки это уже не ненависть. Но любовь — явно слишком громкое слово для их отношений. Скорее небезразличие. Да. Это правильное слово, хорошее. — Послушай, Диана, между вами явно что-то есть, потому что, поверь моему опыту, ни один парень не будет просто так тратить на девушку свое время, если она ему не нужна. А Поттер тратил — волосы красил, от насильников спас, да еще и отомстил им, между прочим, платье вон тебе купил, — указательный палец остановился на пакете из Хогсмида, — о чем это говорит? Ему точно не все равно, а уж чем это назвать, любовью или другим словом красивым — это уж тебе решать. Если хочешь, не называй вовсе никак. В голове тупо текла кровь. Она слышала ее. *** И все-таки платье, купленное за счет Поттера, было действительно красивым. Диана тоже была красивой. Голубые хрустальные глаза — большие и кукольные — в обрамлении пушистого веера белесых ресничек. Надкусанные губы замазаны не очень яркой помадой — они пухлые, ровные. Бледная кожа — гладкая, бархатная. И розовые локоны до самого пояса, закрученные сбоку парой прядок так, чтобы выглядеть прибранными. Волосы пушистые и мягкие, они как крендельки воздушного сладкого теста — нежного розового цвета. В волосах белые цветы, на розовом они смотрятся эффектно. Ее величество Жвачная Королева. Шея бледная и тонкая. Красивое небольшое ожерелье с камнем яркого, совпадающего с цветом глаз, голубого цвета. Платье без плеч и без излишеств, оно спускается до пола, плотно обхватывает талию и бережно облегает грудь. Снежно белое. И цветы в волосах белые. Что поделать, если к розовым волосам не подходит ни один другой цвет. Как будто на свадьбу собралась, ей богу. А жених — Поттер. Диана отвернулась от зеркала, волосы заскользили по плечам. Подхватила полы платья и вышла из ванной под взор Панси. До бала оставалось сорок минут, они с Поттером встречались у входа в зал совсем скоро, и у нее снова дрожали коленки. — Замечательно, — похвалила подруга, посмотрев на нее придирчивым взглядом добрых глаз. На ней был голубой шелк с длинными рукавами и золотым орнаментом. На губах яркая помада, глаза подведены и накрашены, а волосы скручены в сложную конструкцию где-то на затылке. И пахнет лилиями. — Ты тоже, — едва дыша. До бала всего сорок минут. Целых сорок минут. Или все-таки всего?